— Почему?

— Потому что такова натура Эшби. Они всегда получают то, что хотят.

И злость исказила черты ее лица. Рот приоткрылся, вытянулся подбородок, а на шее проступили нити артерий.

— Мы разберемся, — пообещал Лука.

Дом все равно осматривать. Можно и картины глянуть, так, на всякий случай, хотя, конечно, вряд ли хозяин настолько дурак, чтобы с чистым криминалом связываться. Верней, не столько связываться, сколько хранить незаконные приобретения открыто.

— Я вам покажу?

— Покажите.

Ей столь откровенно хотелось увести Луку, что он позволил. Маг все еще дремал или бродил в мирах иных. Милдред, присев у дивана, о чем-то тихо говорила с девушкой. А та сидела рядом с парнем и за руку держала.

Идиллия.

— Сюда… и дальше… здесь все за мной следят. Он знает, что я его не люблю.

— Кто?

— Ник, — женщина шла быстро и появилась в ней какая-то нездоровая суетливость. Она оборачивалась то через правое, то через левое плечо, или, остановившись на мгновенье, начинала прислушиваться, то взмахивала руками и этим нелепым своим блокнотиком, то, спохватившись, прижимала его к груди. — Он знает, что я ему не верю. Поэтому и хочет отправить меня с Зои.

— Куда?

— В Вашингтон, кажется. Или рядом? Он говорит, что там центр реабилитации хороший, но сам он поехать не может… почему не может?

— Не знаю.

В доме едой не пахло. Лука не жаловал такие дома, в которых не пахло едой. Неживыми они ему казались. И этот вот аккурат из тех. Огромный, что ангар, и такой же пустой. Нет, вроде бы все есть, и вазы на полу здоровущие, и картины на стенах, и шторы с золочеными кистями, за которые так и тянет подергать. А все равно пустой. И шаги эхом тонут в этой пустоте.

— Он просто хочет убрать меня отсюда. Он бы и выгнал, но не может. Что о нем подумают? Он ведь Эшби, он должен заботиться о репутации.

Женщина толкнула дверь из темного дерева и, посторонившись, велела:

— Проходите. В эту комнату заглядывают редко.

Да уж.

Пыльно.

— Дверь вообще была закрыта, но я ключи подобрала.

И темно. Шторы плотно сомкнуты, но щель все равно остается, и сквозь нее проникает солнечный свет. Он наполняет комнату, слишком большую, чтобы этих крох хватило разглядеть ее содержимое.

Кабинет?

Похоже. Огромные в потолок шкафы с темными стеклами. Что за ними скрывается? Стол тоже немаленький. Впрочем, кажется, в этом доме вообще любят крупные вещи. Кресло темного цвета. Не черный, нет. Коричневый? Или красный? Тускло поблескивают гвоздики, манят присесть, убедиться, что, несмотря на прошедшие годы, кресло крепко.

И Луку выдержит.

Пожалуй, что.

Еще одно, в которое опускается женщина. Она обнимает себя и замирает ненадолго, сосредотачиваясь.

— Здесь меня считают неблагодарной тварью. Им кажется, что я не вижу, что не понимаю очевидного… Ник заботится. О да, Эшби умеют казаться заботливыми. Но правда в том, что эта забота ничего ему не стоит. У него миллионы… и что? Он нанимает сиделок. Он отправляет Зои ко врачам. Оплачивает эти поездки. И мои долги. Он содержит и меня… и не только меня. Мой брат готов мне шею свернуть за одно слово против Ника. А почему? Потому что Ник выплачивает его долги. И Так может пить, не думая о последствиях. Я… мне приходится подыгрывать, хотя мы оба знаем, что все вокруг — ложь…

— Что именно?

Лука обошел женщину, которая сгорбилась и разом постарела, будто полумрак стер маску, обнажив истинное лицо.

— Там… есть лампа. Включите. Пожалуйста. Только шторы не трогайте. Это кабинет Станислава… отец Ника… он был хорошим человеком. По-настоящему хорошим… и он не допустил бы этой свадьбы, да…

Вздох.

И лампа действительно есть, массивная, с медным основанием и шляпкой абажура, расписанного розами и драконами. Стекло почти растворяется в электрическом свете, и кажется, будто эти розы парят в воздухе. И драконы с ними.

— Ник сюда не заглядывает. Да и я… честно говоря, случайно нашла. Думала, что они все перестроили.

— Кто?

— Ник и Зои. Она сказала, что Ник попросил поработать с домом. Что обстановка устарела. Господи, моя девочка была так рада. Она просто светилась от счастья. А мне уже тогда было не по себе. Я отговаривала ее.


Круг света лежал на столе.

А кресло оказалось алым. Яркий насыщенный цвет. И стоило прикоснуться, как оно медленно повернулось, не признавая за Лукой право сидеть здесь.

— Но разве повзрослевшие дети слушают своих родителей? Нет, им кажется, что они сами все знают, что… — женщина всхлипнула. — Я путано рассказываю, но я… я уверена, что это Ник.

— Я вас не понимаю.

А за пылью витрин проступают силуэты… кукол? Нет, быть того не может. Или… Лука провел рукавом по ближайшему стеклу. И лампу поднял, убеждаясь, что зрение его не подвело. В шкафах и вправду стояли куклы.

— Да, простите… я сейчас… я так долго пыталась рассказать, но никто не слушал. Шериф служит Эшби…

— Взятки берет?

— Нет, он честный. Просто… служит. Это сложно объяснить. Он из тех, кто пришел с Гордоном Эшби на эту землю и решил остаться здесь. И не забыл о корнях. О прошлом. Он связан с Эшби. И потому верен семье.

— Больше, чем закону?

— Да, — ответила она, не колеблясь.

А вот шкаф был закрыт. На замок. На хороший такой замок, хотя за стеклом Лука не обнаружил ничего, кроме вот этих кукол.

Тайник?

Или у богатых свои причуды?

— Но вы пришли извне. Вы не связаны клятвой. И вы поможете, — это прозвучало убежденно. — Вы должны остановить это…

— Что именно.

— Все. Время Эшби ушло. Им пора оставить эту землю, уйти… — она выпрямилась и заговорила уже спокойней. — Да, вам скажут, что Эшби многое сделали для города. Что они всегда готовы помочь… что когда у дочки Райанов нашли лейкемию, Эшби оплатил ее лечение в Нью-Йорке. Они вообще любят детей. И Станислав, и Ник… и дети отвечают взаимностью. Почти все…

Она погладила темный блокнот.

— Но порой случается… странное. Здесь не все. Около двадцати пяти лет тому на Дальних камнях нашли тело Альберта Хендриксона. Это старший брат вашего мальчика. Он утонул. Я помню этого мальчишку. Несносный, как все Хендриксоны… безумная семейка из числа тех, от кого стоит держаться подальше. Но паренек умел плавать. И рыбачил частенько. Сам. Да… я разговаривала со стариком Макферни, который его нашел. Так вот, он утверждал, что мальчик лежал у воды. И одежда его была сухой.

Куклы смотрели на Луку.

Что-то было в них этакое, жутковатое.

— В городе считают, что он утонул.

— А на деле?

— Мне удалось заглянуть в копию свидетельства о смерти. Инсульт. У ребенка двенадцати лет.

— Интересно.

— Именно, — она прямо вытянулась. — А еще через пару лет находят девчонку Макграви… еще одна семейка, где только умеют, что пить и делать детей. Эшби был частым гостем. Лечил бесплатно. Он ведь добрый, он не берет денег с местных, да…

Небольшие, в ладони две высотой, куклы были сделаны с удивительным мастерством. Вот одна в клетчатом платье вытянула ручку, будто желая коснуться стекла ли, Луки ли. И голову склонила, смотрит, улыбается.

Вот другая держит корзинку.

Третья сидит, расставив бледные ножки. Платье желтое в горох… а Лука не может отделаться от ощущения, что в этих куклах есть что-то знакомое. Они похожи друг на друга, но все-таки отличаются.

— Пошла собирать ягоды и заблудилась. Тело нашли спустя два дня. Снова инсульт. Год спустя точно также от инсульта погиб Кристиан Грени.

Тихо шелестели страницы блокнота.

А Лука запоминал имена и пытался понять, что не так с этой выставкой. Нет, у богатых случаются причуды и эта не самая странная, но все же…

— Единственный сын… семья уехала из города. И никто не связал эти смерти с Эшби.

— Кроме вас?

Случайность?

С детьми порой всякое происходит. Но вот причина смерти уж больно необычна. Нет, Лука не медик, но знает, кому вопрос задать.

И имена перепишет.

— Его видели со Станиславом. Ничего удивительного, тот часто беседовал с детьми. Ему это нравилось. И на уроки приходил. Спросите мисс Уильямс… впрочем, она, как и другие, ослеплена. Я тоже была такой, пока Зои… моя Зои…

— Вы полагаете, что Станислав Эшби убил их?