— Да. И… не знаю. Я помогала матери Кристиана… это долг христианки… к похоронам надо многое подготовить. И я помню, что она не могла ничего. Она просто сидела и повторяла, что зря позволяла мальчику гулять по жаре. Что ей следовало быть строже, настоять, чтобы он шапочку надел. А он не надел. Вот в голову и напекло. Но я еще помню, что эта шапочка лежала среди вещей, которые ей передали. Потом, после… и нет, на теле не было ран. Пара ссадин. Синяки. Но он ведь мальчишка, а мальчишки вечно в синяках ходят. Моя Зои всегда была хорошей девочкой, никогда… разве что с этой полукровкой…

Лица разные.

Определенно.

А бывает так? Куклы ведь делают по одному образцу, а потому в большинстве своем они похожи друг на друга. Эти же… точно, вот у той, которая в клетчатом, носик вытянут. Не кукольный. А та, в желтом с горошками, с узким лицом и кажется оно темноватым…

— Были и другие… я все записала. Дюжина смертей за пять лет. Мальчики. Иногда девочки, но реже. Одиннадцать-двенадцать лет. Дюжина — это ведь много?

Много.

Для городка столь небольшого и вправду многовато, но… как понять, стоит ли обращать на нее внимание? Впрочем, запрос Лука отправит.

— И недавно…

— Нет, — она покачала головой. — Уже лет давно ничего такого… то есть, никто не умирал. Если не считать моего внука. Мне говорили, что он просто упал неудачно, что Зои, когда с лестницы свалилась, и его… насмерть. Только я знаю, что Ник сам проводил вскрытие. И что был зол… страшно зол… когда Эшби злятся, находится рядом просто-напросто невыносимо. Мне хотелось бежать. И не только мне. Тогда шериф заглянул, так… сбежал…

Интересно.

И все же кого ему напоминает та кукла в желтом платье?

— А потом он похоронил ребенка. И знаете, что написал в заключении? Инсульт… как у младенца может случится инсульт?! — она почти выкрикнула этот вопрос, и пылинки закружились, потревоженные звуком ее голоса. Впрочем, миссис Фильчер быстро справилась с собой. — Тогда Ник исчез. Сразу после похорон. На несколько дней. Моя дочь была на грани смерти. У моего супруга сердце не выдержало, и он тоже оказался в больнице. Он любил Зои. А Ник исчез. Его пытались найти… я пыталась… и я знаю, что в тот день, когда случилось несчастье, Ник был в городе.

Она протянула свой блокнот.

А Лука взял.

Много ли будет пользы в этих записях, сделанных нервной рукой, он не знал. Но не взять не мог. К чему заводить врагов на пустом месте?

— Он говорил, что не возвращался, что ушел искать Вихо… но я знаю, что все это — часть спектакля… это он убил Вихо.

— За что?

Или она ненавидит зятя настолько, что полагает его виновным во всех бедах и не только собственных, или парень и вправду темнит.

— За то, что он и Зои… поймите, моя дочь была обыкновенной девушкой, быть может, несколько легкомысленной… я предупреждала ее… я умоляла… но она… у них был роман, — миссис Фильчер призналась в этом шепотом, будто до сих пор стыдясь. — Я… я узнала случайно… увидела, как они общаются… у нас… раньше я жила в своем доме. И Зои приезжала в гости… то есть, она говорила, что скучает по мне и отцу, а на деле… встречалась с Вихо.

А вот это и вправду интересно.

Настолько интересно, что Лука отвернулся от витрины. И на женщину взглянул по-новому.

— Они ведь были друзьями, верно?

— Кто? А… не совсем… Ник думал, что Вихо его друг, тогда как для Вихо Ник всегда был подопечным. Его приставили… служить, только он был не из той породы, которая и вправду служить готова. Не знаю, почему Эшби выбрал его. На самом деле не знаю. Может, и вправду хотел помириться с айоха? Или надеялся, что Ник выберет эту полукровку? Может, кровь айоха могла бы снять проклятье? Хотя… конечно… тогда он просто купил бы жену. У нас все знают, что Саммерс купили. Это порой так забавно… она пытается вести себя, как равная, иногда даже свысока держится, а я смотрю и знаю, что ее купили. Как скотину. И скотиной она для своего мужа была.

— Значит, Вихо не считал Эшби другом?

— Не знаю, может, и считал. Когда я увидела… нет, не застала их в постели, это было бы чересчур. Просто… когда мужчина и женщина вместе, они держаться иначе. Смотрят иначе. Прикасаются. Опытный человек видит такие вещи. Я надавила на Зои и она призналась. Не сразу. Сказала, что любит Вихо. Какая глупость…

— Все творят глупости.

— Но не все за них платят! — она стиснула кулаки. — Я умоляла ее прекратить отношения. Или хотя бы подать на развод. Не стоило дразнить Эшби, но Зои отказалась.

— Почему?

— Сказала, что… знает о Нике кое-что. Кое-что такое, что дорого стоит. Так она выразилась. И что она разведется, но позже. Просто нужно подождать.

— Чего?

— Не знаю… потом оказалось, что Зои беременна. И я подумала грешным делом, что она образумится. Беременность меняет женщин. И она стала мягче, спокойней. И про Вихо больше не говорило, да и он появлялся редко. Заезжал, конечно, привозил всякие мелочи. Не скажу, что приходила в восторг от его визитов. Я надеялась, что Зои родит и поймет, что лучше быть женой Эшби, чем разведенной подругой проходимца-полукровки, у которого за душой нет ни гроша. А сказки о его миссии…

— Какой миссии?

— Не знаю. Зои была убеждена, что у Вихо в наших краях какое-то очень важное дело, которое он должен раскрыть, что на самом деле он не проходимец… в общем, обычные сказки, которые плетут проходимцы доверчивым глупышкам. И мне, конечно, не хочется признавать, что такая глупышка — моя дочь, но… это правда. Она поддалась на сказку, а потом раскаялась, но было поздно.

— Ребенок?

— Когда он родился, я сразу поняла, что это не кровь Эшби. И уверена, что Ник тоже понял. Что… именно тогда он и решил их наказать.






Глава 33




Томас стоял на берегу.

Он помнил это место, особое, тайное, куда никак нельзя было водить чужаков, даже если те на крови поклялись. Здесь даже ему нельзя было находиться.

Он и не находился.

Как тогда?

— Обыкновенно, — братец сидел, скрестив ноги, и ворошил длинной палкой костер. Угли почти догорели, но под черными головешками прятались искры. Самое оно, чтобы картошку печь.

Где взял?

На чьем-то поле.

— Ты мертв, — Томас поднял руку, убеждаясь, что она по-прежнему взрослая. И пальцами пошевелил. — Но я тебя вижу. И значит, это память.

— Ага.

— Но я не могу помнить этого места.

— Почему?

— Я его не видел. Даже потом… когда тебя нашли.

Ему страшно говорить о смерти, потому что все вокруг кажется обманчиво настоящим. И Берт жив. Снова.

— Потом — не знаю, а до того… не помнишь?

— Нет.

— И это? — он поднял руку, в которой пылала алым огнем роза. — Что, совсем?

— Совсем.

— Я сдержал свое обещание. Ты принес розу, а я взял тебя.

— Нет!

— Не кричи, не видишь, море волнуется?

Волны и вправду беспокоились. Они подбирались ближе и ближе, того и гляди накатят, накроют кострище. А в нем — картоха. И еще ведро заберут, в котором плескалась рыба. Вот ту, толстую, Томас сам вытянул.

Когда?

Той ночью.

— Так бывает, — сказал Берт. — Ты не спеши, а то совсем мозги развалятся.

Голова заболела. В ней словно еще одно море перекатывалось.

— Расскажи.

— Не могу.

— Можешь. Ты — это я. Если я что-то вижу, то в этом есть смысл.

— Или тебе кажется, что этот смысл есть, — палка ткнулась в костер, выпустив ворох искр. А роза исчезла. Во снах и не такое бывает.

— Нет. Есть. Просто… я что-то увидел. Или вспомнил? Я ведь даже не помнил, что приходил сюда. Это было?

Если ходить по берегу взад-вперед, то он кажется не таким уж большим. А море успокаивается.

— Было. Это точно было. Слишком много подробностей, а ни один бред не бывает настолько подробным.

— Это ты еще бреда не видел, — спокойно отозвался Берт.

— Может. Итак, я сорвал розу. И меня заметил старый Эшби. Кричать не стал, но позвал с собой… в домик… в домик, которого нет. Что с ним случилось?

— Так сгорел. Сразу после и сгорел. Тогда и мастерскую поставили. Наверное, — на всякий случай уточнило подсознание голосом Берта.