Суббота, 18 октября

Дежурство в выходные. Сестры, кажется, в особенно плохом настроении. Пейджер пищит не переставая. Даже пациенты какие-то злые. В пятницу вечером все доктора так торопятся сбежать домой и хотя бы на 2 дня забыть о работе, что оставляют всякие несрочные дела на тех, кто будет дежурить. Это означает неизбежную выписку кучи лекарств. В теории надо просто повторить предыдущие назначения, скопировав их на чистую страницу. К сожалению, едкие шуточки насчет почерка врачей не лишены основания – его и правда невозможно разобрать, даже если ты сам врач. Поэтому приходится тратить кучу времени на поиск в справочнике медикаментов, похожих по названию на то, что удается прочесть, и смотреть, совпадают ли дозировки. Работа для детектива, я без нее вполне бы обошелся. Недовольные медсестры громко фыркают, когда на свет извлекается медицинская библия – «Британский справочник лекарственных средств».

– Ты что, еще не закончил? – спрашивает Анита, одна из медсестер, наблюдая, как я пытаюсь расшифровать, что может означать начертанная кем-то из врачей ломаная линия. На обходе лица пациентов кажутся мне пепельно-серыми на фоне простыней. Больница и правда – весьма депрессивное местечко.



Воскресенье, 19 октября

Сегодня из приемного ко мне прислали два «аппендицита», одну «прободную язву пищевода», две «кишечных непроходимости» и «панкреатит». Старая Кошелка крикнула с другого конца коридора:

– Проверь, чтобы взяли анализ на амилазу у «панкреатита» на восьмой койке!

На мгновение я даже удивился, увидев на восьмой койке женщину средних лет, а не розовую пузырчатую поджелудочную железу.

Я даже не заметил, как люди превратились для меня в патологии, перестав быть самими собой. Эта женщина здесь, потому что у нее панкреатит. А то, что она мать троих детей, что у них есть летний домик в Котсуолдсе, что она коллекционирует старинный фарфор, а ее сестра Берил живет в Ньюпорте, – не имеет никакого значения, ведь данные факты не могут помочь при диагностике и лечении. Отчасти так получается из-за того, что врачи пребывают в постоянном стрессе. В то же время это способ дистанцироваться от страданий и страха, с которыми нам приходится сталкиваться. Иногда очень тяжело разглядеть в человеке человека, как бы тебе этого ни хотелось. Это страшно утомительно и требует времени. К тому же, в тебе самом тоже не видят человека: ты просто очередной врач, берущий у кого-то кровь.



Понедельник, 20 октября

Я проспал. Катастрофа! Поверить не могу! Конечно, никто не станет принимать в расчет, что я проработал все выходные. Вспоминаю, как проснулся в дежурке, смутно понимая, что пора вставать. Потом, 30 минут спустя после начала обхода, подхватываюсь, словно от толчка. Ищу будильник и тут чувствую, как что-то маленькое и твердое колет мне в ребра: будильник, и он выключен. Время на нем страшное: 8:32. Выскакиваю из кровати, не зная, за что хвататься. Решаю, что чистить зубы сейчас не обязательно, хватаю пейджер, кое-как одеваюсь и бегу сломя голову в отделение, расталкивая на своем пути пациентов и медсестер. Напрасно, обход уже начался без меня. Мистер Прайс и Старая Кошелка осматривают пациента; я слышу из-за шторы их голоса. Жду снаружи, трясясь от страха. Замечаю тележку с картами и беру с нее какой-то снимок: возможно, мне удастся сделать вид, не обманывая их напрямую, что я задержался в радиологии. Штора отодвигается в сторону, и парочка проходит мимо меня, не удостоив даже взглядом. Ничего необычного. Никто не говорит ни слова, обход продолжается. Либо они разозлились настолько, что видеть меня не хотят, либо просто не заметили, что меня не было.



Вторник, 21 октября

Майклу, тому юноше, прошлой ночью стало хуже, и его перевели в другую больницу. Я не знаю, что именно с ним произошло: вчера дежурила Суприя, она и сообщила мне новость этим утром. Такова профессия врача, но мне все равно трудно привыкнуть. Только что он был моим пациентом, а теперь уже нет. Вот так вот просто. Теперь он еще чей-то пациент, еще чья-то проблема. Но его история не выходит у меня из головы. Поскольку зацикливаться на пациентах непрофессионально, я никому об этом не говорю. Как не говорю о пене для бритья и одноразовом станке, которые принес ему; они, уже ненужные, лежат сейчас на дне моей сумки.



Четверг, 23 октября

Мистер Баттеруорт остается для меня загадкой: мне так и не удалось его раскусить. Часть меня хочет верить, что он стал таким, какой есть, из-за какой-то трагедии в прошлом. Следуя за ним по отделению, я прикидываю, что могло так на него повлиять. Может, мать никогда его не любила, может, любовь всей его жизни ушла от него, а может, жена сбежала с обаятельным пациентом, которого он спас от неминуемой смерти. А может, он просто такой человек – гнилое яблоко на древе медицины. Однако, хотя его навыки общения оставляют желать лучшего, как хирург он, кажется, хорош. Я, естественно, не могу судить, поскольку все мои знания о хирургии вполне уместились бы на обороте почтовой марки, и еще осталось бы, где лизнуть, чтобы прилепить ее на письмо в Главное медицинское управление. Но ему определенно нравится резать людей, так что выбор профессии был верным, иначе он давно уже прозябал бы в Бродмуре.

– Давай я тебе кое-что покажу, – ответила мне Труди сегодня, когда я попытался выведать у нее хоть какие-то сведения о личной жизни мистера Баттеруорта. – Ты когда-нибудь был у него в кабинете?

Я признался, что нет, никогда, и даже не знаю, где этот кабинет находится.

– Вот тут, – сказала она, открывая дверь слева от своего рабочего стола.

Внутри пахло мистером Баттеруортом, и настолько сильно, что я невольно обежал комнату глазами, дабы убедиться, что он не прячется где-нибудь в углу или за шкафом с документами. Все горизонтальные поверхности были завалены горами писем, бумаг и всевозможных журналов по хирургии.

– Смотри, – сказала она, указывая на полку возле стола. На ней стояла банка и фотография. Банка была из тех, что я видел в анатомическом музее медицинского факультета: в них демонстрировали зародышей или мозги.

– А что там? – спросил я, не решаясь взглянуть.

– Там, – торжествующе объявила она, – первый аппендикс, который он удалил. – А на фотографии его первая гемиколэктомия.

Я воззрился на снимок розовой кишки.

– Ужас какой, – пробормотал я.

– Да уж. А больше ты ничего не замечаешь?

Я оглядел кабинет еще раз и пожал плечами.

– Ни одной фотографии родных – жены или еще кого. Только это, – она взяла с полки банку с законсервированным аппендиксом и потрясла ею так, что содержимое за стеклом заколыхалось. – Этот парень женат на кишках. Они – его жизнь. Говорю тебе, он странный, – заявила она, подтверждая вывод, к которому я уже пришел самостоятельно.



Пятница, 24 октября

У людей, на мой взгляд, сложились неправильные представления о медицине и больницах, и все из-за отвратительных телепередач о врачах. Так что давайте-ка расставим все точки над i: я не выгляжу как Джордж Клуни, наша профессия нисколько не гламурная, и нет, мы не носимся стрелой, спасая людям жизни. Иногда я с трудом нахожу силы, чтобы просто почистить зубы.

Чего точно не покажут по телевизору, так это пациентов вроде миссис Дэвис. В основном потому, что люди не хотят видеть пациентов вроде миссис Дэвис, которая лежит в психиатрическом отделении. Не хочет ее видеть и мистер Баттеруорт. Его вызвали на осмотр: у пациентки была какая-то проблема с кишечником.

– Вечно эти полудурки, – бормочет он.

И это человек, который ходит на работу в алом галстуке-бабочке, в брюках на десять сантиметров короче, чем надо, и пахнет стоялой водой и батончиком KitKat.


– Могу поспорить, что с ней все нормально. Не пойду я ее смотреть. Ты иди и проверь, нужен ей хирург или нет, – бросает он Дэниелу.

Мистер Баттеруорт не собирается и на 10 минут покидать свое стерильное, сверкающее хирургическое отделение и топать в другой корпус, где находится психиатрия. Подозреваю, он предпочел бы запереться у себя в кабинете и придумывать шутки про абсцессы. Дэниел, озабоченный своей будущей хирургической карьерой, не пойдет никуда без мистера Баттеруорта. Поэтому прогуляться до психиатрии приказывают мне.

Миссис Дэвис сидит в своей палате, где разложены ее немногочисленные вещички. Вообще, палата выглядит голой в контрасте с хирургическим отделением: здесь нет цветов в вазах, и на тумбочках не стоят открытки с пожеланиями скорейшего выздоровления – похоже, «психам» их не отправляют. Ей за пятьдесят, она в кардигане, вышитом цветочками по одному рукаву. Она не размахивает палкой, и изо рта у нее не идет пена. Она очень рада, что я проделал такой путь, чтобы ее осмотреть, так что я присаживаюсь на стул, а она заваривает мне чай. К великому сожалению, консультант оказался абсолютно прав – никакой хирургической проблемы у миссис Дэвис нет. Запор прошел, а его причиной сочли смену лекарств. Так что я просто сижу у нее какое-то время, мы беседуем об искусстве, о фильмах и о том, что сделали бы, победив в лотерее. Она бы купила красное бальное платье и ходила по шикарным вечеринкам.

Вся мебель в палате испещрена круглыми прожженными следами от сигарет, на желтых стенах глубокие трещины. По пути в психиатрию мне пришлось обходить строящееся здание нового крыла больницы. На щитах, закрывающих стройплощадку, красовались фотографии хорошеньких детишек с оленьими глазами, и сообщалось, что в следующем году будет открыто новое педиатрическое отделение. Людям нравится думать, что их налоги тратятся на славные радующие душу вещи, например, на помощь больным деткам, и новая, клиентоориентированная, дружащая с масс-медиа система здравоохранения с радостью идет им навстречу.

Когда обновляют отделения психиатрии, их не открывают с фанфарами, не перерезают ленточки и не проводят фотосессий для прессы. Пациентов таких отделений представляют как обколотых лекарствами мрачных типов в смирительных рубашках. Их снимки на рекламных щитах точно никого не порадуют. Как сказала мне одна медсестра, когда я еще был студентом, «попробуй заняться сбором средств на лечение детей или на приют для щенков, и посмотришь, сколько монет тебе набросают. А потом попробуй просить на психиатрическую лечебницу».

Мистер Баттеруорт вот-вот начнет обход, так что мне приходится распрощаться с миссис Дэвис и идти назад, в основное здание. Хирургическое отделение кажется мне еще новее и светлее, чем всегда.

– С ней и правда все в порядке, хирург не нужен, – сообщаю мистеру Баттеруорту по возвращении.

– Кому? А, этой… Я так и знал, – бормочет он и удаляется, сопровождаемый верным Дэниелом.

Надеюсь, однажды миссис Дэвис все-таки купит себе красное бальное платье: может, хоть тогда ее заметят.



Суббота, 25 октября

Сегодня вечером мы встречаемся в пабе с друзьями-не медиками. Руби тоже собиралась пойти, но в последнюю минуту объявила, что у нее другие планы, и убежала, предоставив мне идти туда одному. Мои друзья, с которыми я учился в школе и которые не видели меня с начала работы, замолкают, увидев, как я вхожу в зал.

– Ну и видок у тебя, – хором удивляются они.

Я сижу словно в тумане, пока остальные оживленно меня расспрашивают. Они хотят слышать страшные истории, смешные эпизоды, остроумные шуточки. Я покорно подчиняюсь. Но я никогда не расскажу о настоящих ужасах, о бесконечной усталости, о страхе и неуверенности, о постоянном стрессе и об ответственности, которая неподъемным грузом каждый день ложится тебе на плечи. О том, как вся моя жизнь перевернулась с ног на голову и теперь вращается вокруг панельного здания на окраине города, где никто не знает твоего имени, но может вызвать тебя в любой момент. Где люди кричат на тебя, проклинают, плюют в лицо за то, что ты просто пытаешься им помочь, или плачут и цепляются за твой рукав, когда ты мечтаешь только скорей добраться до дома и завалиться спать. Я не собираюсь их в это посвящать. В конце концов, они мои друзья, я не могу так с ними поступить.



Воскресенье, 26 октября

Сегодня я встал поздно и побрел в комнату Руби, чтобы ее разбудить и вместе выпить чаю. Но ее там не оказалось. Постель стояла неразобранная. Странно. Попытался вызвонить ее по мобильному, но тот был отключен. После обеда она, наконец, объявилась – в той же одежде, в которой вчера ушла.

– Приветик. Где была? – поинтересовался я.

Руби посмотрела на меня с загадочным виноватым выражением, которое я в последний раз у нее видел, когда она съела последнее печенье из пачки Wagon Wheels.

– Да так, нигде, – ответила она, из чего я сделал вывод, что она определенно была где-то.

– А что это у тебя на губах? – спросил я.

– Ничего, – покраснела Руби, вывод из чего снова вытекал противоположный, – ну, помада.

– Но ты же не пользуешься помадой, – сказал я, ощущая нарастающие подозрения. – В последний раз ты накрасила губы, когда в универе хотела понравиться тому дураку, что читал у нас фармакологию.

– Ох, ради бога, ты же мой друг, а не мать! – фыркнула Руби.

Я вернулся к мытью посуды, гадая, с чего вдруг такая скрытность. Непонятно, что с ней происходит, и непонятно, хочу ли я действительно это знать.

– Пойду приму душ. Горячая вода еще осталась? – спросила Руби, поднимаясь по лестнице.

– Да, должна была остаться, – ответил я, стараясь на нее не смотреть.

Она скрылась наверху, и вскоре из ванной до меня донесся шум воды. Я же думал о том, что Труди сказала пару недель назад – о Руби и Любимчике Домохозяек. Да или нет? Вроде бы Руби достаточно себя уважает, чтобы не связаться с подобным персонажем. Я опустил руки обратно в мыльную воду и попытался представить, следы какого преступления она пытается сейчас смыть с себя под душем.



Среда, 29 октября

Он только что шлепнул ее по заду. Да-да, совершенно точно. Стою на другом конце отделения лишившись дара речи и не веря своим глазам. Это был даже не шлепок, а что-то вроде поглаживания, завершившегося легким ударом. Самое удивительное здесь даже не то, что Любимчик Домохозяек только что проделал это с Руби, а то, что она не обернулась и не врезала ему в ответ. Она просто стоит. Собственно, не просто стоит, а улыбается ему вслед, пока он фланирует дальше по коридору. Во что, черт возьми, она ввязалась?!



Пятница, 31 октября

Сегодня много выписок: отделение готовится к наплыву пациентов, которых пачками привозят в выходные. Большую часть дня оформляю рецепты для тех, кого отправляют домой. Подписать тут, подписать там – это все, на что я гожусь. Я просто ходячая, говорящая подпись. Почему бы не заказать себе факсимиле, раздать всем медсестрам и не отправиться спокойно за покупками в Habitat? В конце концов, мое физическое присутствие в отделении не требуется, я только путаюсь у всех под ногами. Однако, если меня не будет, на кого они станут орать, если что-то пойдет не так?





Ноябрь