Преподобный кивком указал на брошенную на пол палатку.

— Вечером в субботу я прочту проповедь. Нужно несколько ребят, чтобы помочь поставить палатку. Я тут нанял одних затащить ее наверх, но толку от них было мало. Самому пришлось попотеть. И мне больше не нужна шайка лодырей, когда придет время ее ставить.

— Я сумею. Я знаю подходящих ребят. Я…

Удерживающий жест.

— Подожди минуту. Еще понадобятся ребята для раздачи листовок, которые мне должны отпечатать. Там будет время и место церемонии. Могу я положиться на тебя в том, чтобы листовки раздали и расклеили по городу?

— Можете.

— Хорошо. Тогда беги. У меня голова разболелась.

Дэвид кивнул:

— Преподобный, может, уже достаточно виски?

— Это мне решать. Проваливай, или мне самому тебя выставить?

— Слушаюсь, сэр.

— Да, постой, еще одно. Пока мы будем за городом, где я дам тебе урок, мне нужно помочь срезать несколько кольев для палатки. — Преподобный встал на ноги. — Вот тебе деньги нанять у отца повозку. Скажешь, я подрядил тебя на работу. Он будет доволен. Приятно узнать, что тебе придется горбатиться. — Посмотрим, — сказал Дэвид. — Срезать колья, поставить палатку, раздать листовки и нанять повозку. Может, Преподобный, за вас и проповедь прочесть?

— Очень смешно. Прямо Эдди Фой. Ладно, ступай.

Дэвид вышел.

Преподобный закрыл дверь, снова присел на кровать и взял бутыль. Он почти поднес бутыль к губам, когда вспомнил слова Дэвида: «Вы с виду такой — особый. Словно и вправду правая рука Господа…»

— Будь я проклят, — сказал он и встал.

Не выпуская бутыль, он шагнул к окну и выглянул наружу. Дэвид переходил улицу, поодаль было еще несколько пешеходов.

Он обернулся к зеркалу. Отражение в нем не порадовало. Развернувшись, он вылил на улицу остатки виски, рукояткой револьвера разбил бутылку и бросил осколки в мусорную корзину.

Еще раз рассмотрел себя в зеркале. С виду мало изменилось, но внутри решил — больше ни капли виски. Он откликнулся на призыв свыше и станет таким, как назвал его Дэвид, — «правой рукой Господа».

Внезапно Преподобный хватил кулаком в зеркало и расколол его, разрезав себе костяшки. Все это он не раз говорил себе и прежде.

Он обмыл пораненную руку и снова взглянул на расколотое отражение. Сейчас он выглядел поприличнее.

— Я стараюсь, Господи. Стараюсь.

Тщательно, по заведенному ритуалу, он вымыл руки, будто смывая прилипшую к коже вонючую слизь, которая оставалась невидимой.

И тут его осенило. Брюнетка была послана как искушение. Дэвид же был помощью от Господа, чтобы придать ему сил. Значит, он не совсем погиб.

Бросив последний взгляд в зеркало, он расхохотался и подумал: «Проживание в отеле обойдется в круглую сумму».





(5)


В ящике на сеновале конюшни другой, укрытый от света и погруженный в приятную дремоту, отсчитывал колебания маятника, уносящего минуты в предвкушении ночи. Тогда все и начнется.





Глава третья





(1)


Солнце еще не зашло, но для Джо Боба Райна день подошел к концу.


Он выслал Дэвида вперед. Хотелось прогуляться домой в одиночестве, чтобы никто не мешал дурацкой болтовней. Денек выдался тяжкий.

Когда Райн запирал конюшню, прилаживая на место большой серый замок, последний луч солнца блеснул на нем и пропал, уступив место тьме. В унисон со звуком защелкнувшейся дужки чуткий слух Райна уловил другой — будто что-то скрипнуло.

Наверное, лошади.

Райн поплелся к дому, стоявшему в самом конце улицы, сразу за лавкой цирюльника. Он был голоден, как медведь после зимней спячки. Оставалось надеяться, что женщина поставила еду на стол. Сегодня он слишком утомился, чтобы давать ей взбучку.

Вскоре за тем, как Райн направился домой, где благоухали жареные бобы и кукурузные лепешки, двери конюшни слегка дрогнули. Запертый замок упал в пыль. Двери распахнулись настежь — и вихрь ледяного ветра промчался по улице.

Двери закрылись. Замок впрыгнул назад в петли. И все стало как было.

Почти.





(2)


Пес был ночным охотником. Бесхозным. Кравшимся темными улицами на мягких лапах, всегда настороже.

Его не раз пытались подстрелить за злобный нрав, и весь интерес собачьей жизни заключался в том, чтобы рыться в отбросах, жрать падаль и набрасываться на мелкий скот.

В один год он задрал весь приплод кроликов в клетях старика Матера и прикончил его призового борова, проявив чудеса ловкости.

Он покусал мальчишку, норовившего стукнуть его палкой, и заставил всех собак в городе при его появлении улепетывать, поджав хвост. И уже год, как с успехом избегал пуль, камней и проклятий. Он был умен. Умел выживать. Затаившись днем, выходил поживиться на закате, когда люди садились ужинать, а двери салунов почти не закрывались. Подходящее время для падальщика. И этим вечером он навестил свое излюбленное место — задворки у Молли Макгуайр. Вот где всегда достаточно сытных отбросов — кроме пятниц, когда Анкл Бэнс, нагрузив ими свою тележку, волочил ее прочь. Но сегодняшний вечер удался: он чуял запахи чили, черствого печенья и отсыревших лепешек.

Пес вскарабкался на деревянный мусорный бак и опрокинул его. Бак глухо громыхнул, извергнув содержимое наземь. Но исходивший слюной пес не стал набрасываться на еду. Он проследил за задней дверью кафе и обернулся в обе стороны узкого переулка. Никто не показался.

Пес с головой нырнул в бак, зубами и передними лапами разворошив бумагу и жестянки, чтобы подобраться к угощению. Первой попалась лепешка с сахарным сиропом и капелькой чили — ее он проглотил не разжевывая. И скоро так забылся от изобилия оставленных ему лакомств, что, когда почуял неладное, было слишком поздно.

Его насторожил не только запах — что-то другое, шестое чувство. Пес выпростал голову из бака, чтобы оглядеться.

Шерсть на загривке вздыбилась, складки на пасти стянулись назад, обнажив желтые, в клочьях слюны клыки. Из глотки вырвалось глухое рычание.

Смутный силуэт шевельнулся в тени.

Все это было совсем не по нраву псу. Сейчас он чувствовал себя так, как последний раз еще щенком. Он чувствовал страх.

Но страх можно преодолеть. Пес умел выживать. Он был бойцом, большим и сильным. Клацнув пастью, пес бросился на тень. И успел взвизгнуть лишь раз.





(3)


Городской пьяница Нат Фостер был самым опрятным выпивохой из всех явившихся на свет. Всегда, невзирая на жару, облаченный в черный сюртук в стиле принца Альберта, полосатые штаны-дудочки и безупречно свежий котелок.

Всех прочих пьяниц Мад-Крика он обгонял уже на шесть порций пива и два виски. Во-первых, благодаря тому, что имел двухчасовой запас по времени, и, во-вторых, потому, что мог себе это позволить. В отличие от других выпивох, Нат Фостер, король пьяниц Мад-Крика, был еще и городским банкиром, и очень неплохо зарабатывал. В этот вечер он был в особенно приподнятом настроении — приступил с утра пораньше и виски был отменный.

Сейчас, набрав должную кондицию, он собрался на вечернюю прогулку (или, как говаривала его школьная учительница Бесси Джексон, «на вечернее шатание») к Молли Макгуайр, где закажет вырезку и бифштекс, без подливы, но с кучей галет. Чтобы от души заложить за галстук.

Почти у самого кафе он почувствовал, что пора отлить.

Сперва отливаем. После едим.

Чуть-чуть ускорив вихляющую поступь, Нат нырнул в проулок, выходящий на задворки к Молли. Но не сделал и трех шагов, на ходу расстегивая брюки, как споткнулся обо что-то и рухнул лицом вниз. При этом обмочился с ног до головы.

— Проклятье, — пробурчал он, приподнимаясь на локтях. Смесь пива и виски едва не пошла назад. Нат перевалился на бок, разглядеть, что попало под ноги. Там что-то темнело.

Он залез в карман, вынул спичку и с огромным трудом сумел после нескольких попыток зажечь ее об ноготь. Наклонившись, поднес спичку ближе к темной куче. Перед ним был пес. Тот самый здоровый пес, бич всего города. И, Боже милостивый, с горлом, разорванным в клочья.

Нат стремительно трезвел. Он вскочил на ноги, тут же возникло жуткое чувство, что кто-то или что-то наблюдает за ним.

Облизав губы, он медленно развернулся.

Пустота.

Только окутанный тенью переулок и узкий как бритва луч света из-под задней двери кафе Молли Макгуайр.

Но странное ощущение не пропало. Нат не был настолько любознательным, чтобы отыскивать его источник. Он предпочел повернуть назад, туда, откуда пришел.