И сразу врезался в чью-то широкую грудь.

Взгляд Ната устремился вверх. Лицо мужчины скрывала тень прямых полей большой черной шляпы. Оно напомнило… нет, это невозможно.

Человек подался вперед, и теперь Нат мог различить черты индейца, не вполне отчетливо, но достаточно, чтобы не ошибиться.

— Ты, — сказал Нат.

— Здорово, — произнес громила.

Нат хотел крикнуть, но вместо крика изрыгнул струю рвоты из виски с пивом, прямо на грудь громадного индейца.

— Нехорошо, — сказал индеец. — Совсем нехорошо.

Его руки метнулись, ухватив отвороты сюртука в стиле принца Альберта. Он притянул Ната вплотную, нагнул голову к его лицу и улыбнулся.





(4)


За десять миль от Мад-Крика, на опушке рядом с проезжей дорогой, тонкая длинная белая рука вылезла из мягкой лесной подстилки.

Неподалеку проросли еще несколько.

Чуть погодя Милли Джонсон стряхнула грязь с лица — вернее с его останков, высвободила обе руки и принялась соскребать землю с платья.

К тому времени Билл Нолан уже управился.

Резко, как высвобожденное лезвие перочинного ножа, он сел. Из пустой глазницы вывалился комок грязи. Рассеянным движением Нолан надвинул повязку на место, закрывая отверстие.

По соседству земля зашевелилась, будто ее разрывал сурок, и показался игрок.

Сломанной правой рукой Нолан отвесил ему тумака. Игрок, из шеи которого был вырван громадный кусок, и поэтому его голова торчала вбок, зарычал.

Рядом с ними из-под земли выбралась Лулу. Ее платье было распорото от лифа до промежности. Из грудей уцелела всего одна; вторую, похоже, оторвали или отгрызли. Лулу это не смущало. Она встала на ноги.

Тут же проклюнулся Джейк, дождем рассыпая комки грязи. К его груди прильнула малышка Миньон. Отцепившись, она упала на землю, как раздувшийся клещ, и несколько мгновений лежала неподвижно. Платье на ее спине было разодрано вместе с плотью, позвоночник торчал наружу.

Вся компания выбралась на обочину и отправилась в путь.

В сторону Мад-Крика.





(5)


Расположившись за столом в своей конторе, шериф Мэтт Кейдж пил кофе. Дверь открылась, впустив Калеба.

— Садись, старый пердун, — пригласил Мэтт.

— Может, и присел бы… будь у тебя выпить что-то, кроме этой кошачьей мочи.

Ухмыльнувшись, Мэтт извлек одной рукой из ящика стола два стакана, другой — бутылку.

Калеб уселся напротив.

— Ну, рассказывай, — произнес он.

Мэтт стал разливать виски. Он наполнил один стакан и, только булькнув во второй, остановился. На донышке плавала муха.

— Я ее вижу, пусть она тебя не удерживает, — сказал Калеб.

Потянувшись, он придавил руку Мэтта, доливая стакан до краев. После чего отхлебнул.

Мэтт повел бровью.

— Когда я жил с индейцами, — сказал Калеб, — пусть все они подохнут в жутких корчах и уступят место праведным людям, так вот: если в похлебку залетала муха, это считалось лишним куском мяса. Надо только пропихнуть шельму внутрь. С тех пор осталась привычка. И для здоровья полезно.


— Господи Боже, Калеб. Как я с тобой уживаюсь?

— Сдается, во мне море обаяния.

Одним мощным глотком Калеб разделался с виски вместе с мухой.

— Давай еще, — сказал он.

Мэтт налил.

Когда стакан наполнился, Калеб провозгласил тост:

— За женские ножки, какими я их люблю. Пальчики снизу, киска сверху.

Они выпили.

— Знаешь, — сказал Калеб, утираясь грязным рукавом, — что-то вечер сегодня напомнил тот, когда мы разобрались с индейцем. Самая погода, чтобы кого-нибудь вздернуть. Холодно и ясно.

— Не начинай, Калеб.

Калеб просунул руку за пазуху и достал кожаный шнурок с нанизанной парой женских ушей.

— Убери, — сказал Мэтт.

— Что, с годами стал неженкой?

— Мне противно их видеть — вот и все. — Мэтт встал из-за стола. — Пора на ночной обход. — Он снял шляпу с крюка на стене.

— Валяй, — сказал Калеб. — А я посижу тут за бутылкой.

— Подходящее для тебя место. Может, изловишь пару новых мух. Да, Калеб, сделай одолжение. Не пей из горлышка.

Мэтт вышел.

Калеб взболтал бутылку и сделал долгий глоток.





(6)


С крыльца своей конторы Мэтт оглядел улицу. Калеб не ошибся. Непонятно отчего, ночь была в точности такой, как та, когда казнили индейца. В тот раз он должен был пристрелить Калеба. Он так и не мог взять в толк, что его удержало. Мало того, он стал привечать его как друга. Это дерьмо. Неотесанного мухоеда. И вообразить страшно, что он сделал с женой того индейца… Слава Богу, Мэтт не был свидетелем.

Вообще-то, он пытался их остановить.

Мэтт прищурился и снова оглядел улицу. Та ночь снова предстала во всех деталях. Он стоял на этом самом месте, когда они явились за индейцем и его женщиной.

Впереди шел Калеб, с ножом для снятия шкур.

— Пусти нас, Мэтт, — сказал он. — Не влезай в это дело. Нам нужен индеец и его черномазая — и мы их получим.

— Ничего не выйдет, — ответил он тогда.

Тут вперед шагнул Дэвид Уэбб. На него было жалко смотреть. Слезы ручьем текли по его лицу.

— Он убил мою крошку, — крикнул Уэбб. — Он убийца. А ты здесь вроде шериф. Шериф Мад-Крика. Если справедливость что-то для тебя значит — отдай их нам!

Но Мэтт остался стоять, не снимая ладони с рукояти револьвера.

Пока не взглянул на Калеба, а тот не сказал:

— Ты защищаешь убийцу-индейца и черномазую. Сбрендил, Мэтт? Отойди.

И он отошел.

Они ворвались внутрь, сорвали со стены ключ, открыли камеру и выволокли оттуда индейца вместе с женой-мулаткой.

Когда толпа показалась в дверях, они тащили своих жертв на руках, но индеец, как его крепко ни держали, обернулся к Мэтту и почти буднично произнес:

— Ты не будешь забыт.

Толпа выплеснулась на улицу, индейца и женщину бросили в повозку, связав по рукам и ногам. Возница понукнул коней, и повозка тронулась, сопровождаемая толпой.