После этого в лагере «Гуччи» немного спало напряжение по поводу вторжения, а «Прада» получила кодовое название «Пицца». Один сотрудник «Гуччи» прислал де Соле большую гериатрическую повязку, обычно продаваемую в итальянских аптеках для лечения артрита и ревматизма, под брендом «Бертелли». Он наклеил повязку на гигантскую открытку с надписью «Держи подбородок поднятым», на которой было написано: «ЕДИНСТВЕННЫЙ Бертелли, которого мы боимся, – вот ЭТОТ». Эта открытка была выставлена в его административном офисе в Скандиччи, который он регулярно посещал.
В результате азиатского финансового кризиса цена акций «Гуччи» упала до 35 долларов. Раздосадованный Бертелли наблюдал, как его вложения теряют стоимость, но не стал покупать больше. В январе, когда перспективы в Азии улучшились и аналитики прогнозировали головокружительную прибыль «Гуччи», акции компании взлетели до 55 долларов за штуку. Де Соле рассудил, что цена тогда была достаточно высокой, чтобы скупщики дешевых акций обратили взор в другую сторону, и вздохнул с облегчением. Казалось, угроза миновала.
Через несколько минут после того, как чета де Соле улеглась спать, зазвонил телефон. Констанс Кляйн, лондонская помощница де Соле, сказала напряженным голосом: «Мистер де Соле, извините, что беспокою вас, это срочно».
– Извини, дорогая, – сказал де Соле Элеоноре, переходя в другую комнату, а жена в ответ лишь закатила глаза. – Я просто отвечу на этот звонок и скоро вернусь, – сказал он. Элеонора с сомнением покачала головой и отвернулась, чтобы немного поспать, слишком хорошо зная деловые привычки своего мужа.
В следующий раз Элеонора увидела мужа почти в полночь, когда измученный и подавленный де Соле пришел домой после одного из самых отрезвляющих дней в своей четырнадцатилетней карьере в «Гуччи».
Кляйн по телефону сообщила де Соле, что ему нужно срочно перезвонить Иву Карселю, президенту «Луи Виттон» и доверенному лицу Бернара Арно, умного 50-летнего председателя группы LVMH. Де Соле и Карсель поддерживали теплые отношения и часто консультировались друг с другом о тенденциях в отрасли. Но такой срочный звонок вызвал у де Соле тревогу. Он сразу понял, что Карсель звонит не для того, чтобы поболтать.
Из соседней комнаты де Соле перезвонил Карселю. Он был прав. Французский менеджер сообщил де Соле, что LVMH приобрела более пяти процентов непривилегированных акций «Гуччи» и сделает официальное объявление позже в тот же день. Ободряющим голосом Карсель сказал де Соле, что Арно, впечатленный всем, чего удалось достичь «Гуччи» за последние несколько лет, решил сделать «пассивное» приобретение «Гуччи» с чисто «дружескими» намерениями.
Ошеломленный де Соле повесил трубку. Настал момент, которого он боялся последние несколько месяцев. LVMH был крупнейшим в мире конгломератом предметов роскоши, а его процветающее подразделение «Луи Виттон» – одним из самых главных конкурентов «Гуччи». За последние несколько лет «Луи Виттон» применил многие из тех же стратегий, что и «Гуччи». Компания наняла молодого модного дизайнера – американца Марка Джейкобса – для создания новой линии готовой одежды и открыла новый сияющий флагманский магазин на Елисейских Полях, чтобы предоставить этой одежде грандиозную витрину.
В тот же день из своего офиса на третьем этаже в кремовом таунхаусе на Графтон-стрит, который «Гуччи» арендовала до тех пор, пока купленное для нее здание не будет отремонтировано, де Соле поговорил с заместителем Арно, Пьером Годе, высоким французским юристом с элегантными манерами, пронзительными голубыми глазами и волосами с проседью. Из штаб-квартиры LVMH – улья с тихими офисами, покрытыми серыми коврами, на авеню Ош, всего в двух шагах от Триумфальной арки, – Годе повторил послание Карселя: «Это пассивное вложение».
– Простите, Пьер, – наконец сказал де Соле в трубку, – но сколько именно акций у вас есть?
Когда Годе заявил, что не знает точной суммы, де Соле понял, что у них проблемы. «Окей, – сказал он себе, – приехали».
Де Соле позвонил в «Морган Стэнли» и узнал, что его доверенный банкир Джеймс Макартур, которому он передал проблему «Прада» прошлым летом, уезжает на следующей неделе в Австралию в годичный творческий отпуск. Де Соле, чей метод решения проблем зависел от работы с верными людьми, которых он знал и которым доверял, почувствовал приступ отчаяния. Макартур позвонил своему боссу, 42-летнему французу по имени Мишель Зауи. Через несколько минут Зауи уже звонил в дверь офиса «Гуччи» на Графтон-стрит.
Де Соле поздоровался с Зауи, пытаясь скрыть нервозность. Красивый, безупречный инвестиционный банкир, чьим хлебом были битвы компаний за поглощение, опустился в одно из кресел «Чарлз Имз», которые Том Форд выбрал для офиса де Соле. Зауи начал рассказывать де Соле все, что он знал об Арно.
Арно, родившийся в провинции в семье строительного магната, в молодости отказался от карьеры концертирующего пианиста и поступил в элитный французский военно-инженерный институт Эколь Политекник, а затем переехал в Соединенные Штаты в 1981 году, чтобы помочь расширить бизнес своей семьи в сфере недвижимости. Этот шаг, вызванный избранием президента-социалиста Франсуа Миттерана, открыл ему новую перспективу и научил более эффективному способу ведения бизнеса. Когда в 1984 году он вернулся во Францию, то взял 15 миллионов долларов из денег своей семьи и купил обанкротившуюся государственную текстильную компанию под названием «Буссак», у которой было драгоценное сокровище – «Кристиан Диор». За короткий промежуток времени он стал иконой в мире предметов роскоши, собрав впечатляющую плеяду дизайнерских имен, включая «Живанши», «Луи Виттон» и «Кристиан Лакруа», не говоря уже о виноделах «Вдова Клико», «Моэт и Шандон», «Дом Периньон», «Хеннесси» и «Шато д’Икем», парфюмерном доме «Герлен» и магазине косметики «Сефора».
– LVMH – это его детище, и он им управляет, – сказал Зауи. – Вне всяких сомнений, он босс.
Но обнищавшие семьи, черный пиар и принуждения к выходу на пенсию, которыми он прославился, снискали ему нелестные прозвища во французской прессе. Критики окрестили его «Терминатором» и «Волком в кашемире» за то, что он привнес американскую жесткую тактику в благородный мир французского бизнеса. Аккуратный, длинноногий мужчина с седеющими волосами, орлиным носом и тонкой линией рта, Арно также получил прозвище «Тинтин» в честь бельгийского мультипликационного персонажа за свои темные брови характерной формы. Временами он мог казаться ребячливым и капризным, но его образ оставался скорее безжалостным, чем добрым. Хотя он избегал политики, растущая власть Арно принесла ему признание в парижских общественных и деловых кругах, которые заискивали перед ним и его второй женой, симпатичной канадской пианисткой по имени Элен Мерсье, на которой Арно женился в 1991 году. Она с недоумением читала сообщения о своем якобы безжалостном супруге – для нее он был очаровательным, любящим и внимательным мужем и отцом, который часто находил время, чтобы уложить спать по крайней мере одного из их троих детей.
Впрочем, Зауи не стал расписывать де Соле отцовские качества Арно.
– Он умен, быстр и обладает стратегическим мышлением, как шахматист, который думает на двадцать шагов вперед, – сказал Зауи, объяснив, что стиль Арно заключался в том, чтобы продолжать наращивать свою долю в процессе «ползучего поглощения», пока не удастся заполучить контроль над компанией. Зауи был уверен, что именно это Арно собирается сделать с «Гуччи». Хотя он мог давать любые обещания действующим руководителям компаний, на которые он нацеливался, после поглощения он обычно их увольнял. В «Луи Виттон» он сначала объединился с бывшим председателем и членом семьи Анри Ракамье, а затем изгнал его в результате ожесточенной битвы – даже президент Франции Франсуа Миттеран упрекнул обе стороны в речи, транслировавшейся по телевидению на всю страну, и призвал регулятора французского фондового рынка провести расследование. В «Кристиан Диор» Арно уволил шесть руководителей высшего звена за четыре года, что еще больше всколыхнуло французский модный бизнес.
Зауи внимательно наблюдал за тактикой Арно во время другой корпоративной битвы в Европе, получившей широкую огласку. В 1997 году пивоварня «Гиннесс», в которой LVMH имела значительную долю, боролась с Арно за слияние с британским конгломератом напитков и продуктов питания «Гранд-Мет». В то время французская пресса предполагала, что, если Арно не сможет заблокировать слияние, он может продать свою долю в «Гиннесс» примерно за семь миллиардов долларов и использовать ее для покупки другого бренда.
– Этого хватило бы, чтобы купить итальянский дом «Гуччи», главного конкурента «Луи Виттон», – писала «Ле Монд», породив шквал не обоснованных на тот момент слухов. В конечном счете Арно заключил сделку по «Гранд-Мет», и две компании объединились, чтобы стать мегагруппой напитков под названием «Диаджио», в которой LVMH начинала как крупнейший акционер с одиннадцатью процентами, хотя позже сократила свою долю.
Упорная борьба за контроль над сетью магазинов беспошлинной торговли (Duty Free Shops) предшествовала схватке Арно с «Гиннесс», что еще больше укрепило имидж Арно как хладнокровного захватчика. Во всех кампаниях Годе играл роль Талейрана при Арно-Наполеоне.
– Арно придумывал идеи, а Годе подносил ему боеприпасы, – рассказывала Мари-Франс Покна, которая работает над книгой о Бернаре Арно и ранее была автором биографии Кристиана Диора.
Арно ругал себя с тех пор, как в 1994 году ушел из «Гуччи», посчитав, что у компании нет будущего. В то время он все еще был занят приобретением LVMH в 1990 году, которое повлекло за собой значительные финансовые последствия.
– У нас были другие приоритеты, – признался Годе во время интервью в одном из крошечных зеркальных конференц-залов LVMH на верхнем этаже. – Сейчас все говорят, что у «Гуччи» все отлично, но в то время дела у них шли ужасно! Поглощение могло провалиться, никаких гарантий не было.
Сосредоточившись на возрождении своих брендов, Арно успешно вернул в дело, среди прочих, «Кристиан Диор», «Живанши» и «Луи Виттон» с помощью нового поколения молодых топовых дизайнеров и мощных рекламных кампаний, что еще больше потрясло французскую моду и бизнес-истеблишмент. Из всех брендов «Луи Виттон» стал самым коммерчески успешным. Учитывая доминирующее положение LVMH во Франции, для Арно имело смысл начать расширять свое присутствие на другие страны. До этого французская индустрия предметов роскоши всегда смотрела свысока на Италию как на страну-поставщика. Но с возвращением «Гуччи», стремительным взлетом «Прада» и продолжающимися успехами других компаний, таких как «Джорджо Армани», Арно начал рассматривать Италию как поле для потенциальных приобретений и союзов.
– Италия – это место, с которым мы должны иметь связи, – настаивала Кончетта Лансьо, влиятельный директор по персоналу Арно, – тот самый человек, которого пытался нанять Маурицио Гуччи, – нашедшая большую часть новых дизайнерских талантов, которых Арно нанял для LVMH за последние несколько лет. – Это само собой разумеется. Дело не только в «Гуччи», но еще и в лидерстве в европейской индустрии предметов роскоши, – сказала светловолосая кареглазая представительница LVMH, итальянка по происхождению, которая большую часть своей профессиональной карьеры провела в Соединенных Штатах и Франции.
Арно не взялся за «Гуччи» осенью 1997 года, когда все этого ожидали, потому что был озабочен битвой между «Гиннесс» и «Гранд-Мет» и боролся с недавно приобретенным DFS, сильно пострадавшим вследствие азиатского финансового кризиса.
По мере того как в 1998 году азиатский рынок обретал стабильность, Арно, наконец, обратил внимание на «Гуччи». LVMH, корпорация с парижской пропиской, незаметно начала скупку акций «Гуччи» в 1998 году, накопив почти три миллиона акций.
– Если ему нужна компания, пусть забирает! – взорвался де Соле, взволнованно расхаживая перед Зауи. – Я просто уйду в свободное плавание. Моей жене все это надоело. Я хочу проводить больше времени со своими дочерьми.
Де Соле, один из немногих, кто остался в «Гуччи» после «крутого разворота», слишком хорошо осознавал, что стоит на пороге новой битвы. Он не был уверен, что хочет в ней участвовать.
Зауи посмотрел де Соле в глаза.
– Доменико, – выдохнул он, – это война. Я не раз проходил через это. От вас потребуется невероятная решимость, но взамен вы не получите никаких гарантий. Вы действительно должны захотеть победить.
Де Соле рухнул в другое кресло «Чарлз Имз» напротив Зауи. Он знал, что у него нет выбора. Он не мог просто бросить все и уйти.
– Хорошо, Мишель, что нам делать? – спросил де Соле, раскинув ладони и расставив пальцы. – Я никогда раньше не участвовал в битвах за корпоративное поглощение, но я определенно знаю, как бороться.
Зауи попросил блокнот и ручку.
– Скажите мне, Доменико, какими средствами защиты располагает компания?
Пока де Соле говорил, Зауи понял, что их не так уж много. Самое большее, что было у «Гуччи», – это золотой парашют на случай смены власти для Тома Форда и Доменико де Соле, двух самых ценных сотрудников «Гуччи». Команда «Морган Стэнли» назвала эти продукты «бомбой Дом-Том» или «ядовитые пилюли»[50]. Сии условия позволяли Форду уйти из «Гуччи», обналичив свои значительные опционы на акции, если акционер аккумулировал 35 процентов акций компании. Форд также имел право уволиться через год после ухода де Соле. Условия де Соле были более открытыми для истолкования: генеральный директор «Гуччи» мог уйти, если бы какой-либо акционер взял на себя «эффективный контроль» над компанией.
Двумя днями позже конференц-зал на третьем этаже таунхауса «Гуччи» на Графтон-стрит стал последним военным штабом «Гуччи». Де Соле собрал в нем небольшую группу руководителей «Гуччи». Через несколько недель и месяцев они станут его боевой командой. Одним из них был старый друг де Соле и главный юрисконсульт «Гуччи» Аллан Таттл, тот самый человек, которому Родольфо отдал свое пальто в Венеции шестнадцатью годами ранее. Де Соле увел Таттла из «Паттон и Боггз» в Вашингтоне и нанял его в «Гуччи» на полную ставку. В штаб также вошел финансовый директор компании Боб Сингер; де Соле отправился с ним в роуд-шоу «Гуччи» во время первичного размещения акций четырьмя годами ранее. Рик Свенсон, человек, который поддерживал де Соле в «Инвесткорп», тоже был там. Таттл, Сингер, Свенсон и другие были не только талантливыми профессионалами, но и верными солдатами; де Соле знал, что может на них рассчитывать. Зауи обрисовал скудные возможности «Гуччи» перед встревоженным руководством «Гуччи»: либо вести переговоры с Арно, либо найти «белого рыцаря»[51], с которым они могли бы объединиться, чтобы отразить атаку.
Последовавшая борьба за контроль над «Гуччи» привлекла внимание международного модного и делового сообщества, поскольку де Соле и небольшая группа руководителей, юристов и банкиров собрали самую решительную, удивительную и успешную команду из тех, с которыми Арно сталкивался за свои пятнадцать лет в бизнесе.
Хотя противостояние «Гуччи» и Арно было всего лишь очередной битвой за поглощение на волне корпоративной консолидации, охватившей Европу – и притом относительно небольшой, – для «Гуччи» оно обозначило новый рубеж. Компания окончательно превратилась из флорентийского семейного магазина сумочек в глобальную модную корпорацию, которая подогрела аппетит самого опасного и уважаемого короля поглощений. В 1998 году продажи «Гуччи» превысили отметку в миллиард долларов – всего через пять лет после того, как компания сообщила об убытках в десятки миллионов.
В ту среду в январе, по мнению де Соле, Арно кинул перчатку к его ногам, бросив вызов его команде, которая руководила одной из самых успешных мировых групп, торгующих предметами роскоши. Де Соле действительно начал думать о том, чтобы отойти от дел, желая проводить больше времени с семьей и катаясь на своем новом шикарном 63-футовом паруснике «Слингшот». Но всего за несколько часов наступление Арно вернуло его к реальности.
– Я был готов уйти на покой, – признавался де Соле, – но я не собирался позволять кому бы то ни было вытеснять меня. Я не собирался начинать драку, но, если вы начнете драку со мной, я буду драться так же отчаянно, как и вы.
И именно так он и поступил.
Де Соле пережил все войны «Гуччи» – сначала как рядовой солдат в семейных разборках, а затем как стержень, позволивший «Инвесткорп» взять верх над Маурицио. В процессе он нажил себе врагов и недоброжелателей. Критики изображали его безжалостным, корыстным и алчным человеком, обладающим сверхъестественной способностью сочетать свои интересы с интересами компании, чтобы казаться бескорыстным. В то же время де Соле был той фигурой в истории «Гуччи», которая изменилась больше всего. За эти годы он превратился из послушного, неуклюжего и плохо одетого помощника во властного, красноречивого генерального директора. Журнал «Форбс» поместил портрет де Соле со стальными глазами – его борода теперь была безупречно подстрижена – на обложку глобального выпуска в феврале 1999 года с заголовком «Создатель бренда».
Де Соле возглавлял борьбу Родольфо против Альдо, борьбу Альдо против Паоло и борьбу Маурицио против Альдо и его кузенов. Он действовал решительно в борьбе «Инвесткорп» с Маурицио. После многих лет упорной работы и скудного признания в «Инвесткорп» наконец воздали ему по заслугам. Теперь кампания по противодействию атаке Арно будет направлена на LVMH на территории де Соле, где его лучшим оружием будут глубокие юридические познания. В драке он прочно упирался пятками.
– Этот тип [Арно] только что напросился на ужин без предварительного звонка! – возмущался де Соле.
Изучая устав «Гуччи», Зауи и группа юристов обнаружили, что устав компании на самом деле был написан для облегчения поглощения. Когда в 1995 году в «Инвесткорп» искали выход, поглощение казалось легким способом разрешить ситуацию. Но те же самые условия широко открыли входную дверь «Гуччи» перед захватчиками.
В 1996 году де Соле учредил проект Massimo («максимум» по-итальянски) для изучения всех возможных средств защиты, которые могли бы помешать потенциальным захватчикам. Банкиры и юристы «Гуччи» заглянули под каждый камень – пробовали защитную реструктуризацию акций, частичное и полное слияние с компаниями, включая «Ревлон», – но ничего не добились. После того как в 1997 году акционеры отменили предложенное двадцатипроцентное ограничение при голосовании, больше ничего не оставалось делать. Никаких других тузов в рукаве не осталось.
– Мы просто сидели и ждали, когда нас сожрут, – вспоминал Том Форд. – Это было очень неприятно.
Летом 1998 года, после того как «Прада» приобрела свою долю, де Соле и Форд даже встретились с королем выкупа за счет заемных средств Генри Крависом и сами рассмотрели возможность покупки компании. Но вскоре они поняли, что выкуп с привлечением заемных средств будет слишком дорогим и рискованным, что может спровоцировать торг вверх[52] со стратегическим покупателем из отрасли, который может позволить себе заплатить больше, чем финансовый.
На мужском показе «Гуччи» в январе Том Форд послал бледных моделей с кроваво-красными губами агрессивно шагать по подиуму под музыкальную тему из «Психо», обнажая зубы, как Дракула, и как бы говоря Арно: «Отвали!» На следующий день Зауи позвонил банкиру LVMH в Лондоне.
– Это официальное заявление, – сказал он. – Остановитесь!
Ко всеобщему удивлению, 12 января Арно прибыл в Милан в качестве нежданного гостя на показе мужской моды «Джорджо Армани», где его окружили журналисты и папарацци, и его появление символизировало драматические изменения, происходящие в сфере моды и предметов роскоши, где бизнесмены стали звездами, а звезды – по крайней мере на тот момент – ушли в прошлое. В то время и Арно, и «Армани» снова ошеломили мир моды, признав, что их две группы ведут переговоры, что еще больше укрепило имидж Арно как акулы бизнеса, достаточно сильной, чтобы схватить даже самую крупную добычу. Впрочем, в итоге их переговоры закончились ничем. Так же как ничем закончились переговоры между Фордом, де Соле и «Джорджо Армани», которые состоялись ранее и о которых мало кто знал. Идея объединить две компании в гиганта моды, одинаково сильного в сферах одежды и аксессуаров, так и не была воплощена в жизнь.
В следующие недели января представители модного и делового сообщества с трепетом наблюдали, как Арно молниеносно продвигался вперед, скупая крупные пакеты акций «Гуччи» у частных институциональных инвесторов и на открытом рынке. В середине января Бертелли продал Арно свою 9,5-процентную долю, радостно получив от сделки 140 миллионов долларов и назвав сделку simpatica plusvalenza, «восхитительной прибылью». В одночасье исполнительный директор «Пиццы» стал гением в глазах своих коллег.
В течение следующих девяти месяцев Бертелли заложил краеугольные камни для осуществления своей мечты, возглавив первую итальянскую промышленную группу по производству предметов роскоши. Он купил контрольные пакеты у немецкого дизайнера «Жиль Зандер», известной своим высококачественным минималистским стилем, и австрийского дизайнера Гельмута Ланга. Осенью 1999 года он объединит усилия с LVMH, чтобы вырвать у «Гуччи» из-под носа контрольный пакет акций римского производителя аксессуаров «Фенди» в ходе яростного торга вверх. Бизнес предметов роскоши больше сводился не только к качеству, стилю, общению и магазинам, но и к безжалостным корпоративным конфликтам, которые подчеркивали, насколько высоки теперь ставки.
К концу января 1999 года Арно собрал ошеломительные 34,4 процента акций «Гуччи», что оценивалось в 1,44 миллиарда долларов. За три недели, прошедшие с тех пор, как LVMH объявила о своей первоначальной доле, акции «Гуччи» выросли почти на 30 процентов, а международная пресса следила за каждым шагом. Даже «Нью-Йорк таймс», которая была свидетелем многих корпоративных споров, назвала это дело «самым захватывающим моментом, который рано или поздно перевернет индустрию моды».
Арно надеялся смягчить эффект от своих агрессивных действий, используя обходные пути, – не только через Ива Карселя, который сообщил эту новость де Соле, но и через старого друга де Соле из Гарварда Билла Макгёрна, который работал в парижском офисе нью-йоркской юридической фирмы «Клири, Готтлиб, Стин и Гамильтон» – одной из фирм, представлявших LVMH. После разговоров с Макгёрном, которые происходили регулярно, Годе был уверен, что дружеская сделка возможна.
Тем временем де Соле отчаянно искал «белого рыцаря», другую компанию, которая могла бы выступить в качестве партнера и отбить атаку LVMH. Он поговорил как минимум с девятью возможными спасителями, но ни один из них не согласился. Ни один потенциальный покупатель в здравом уме не хотел вступать в компанию, которая, казалось, была готова перейти под контроль LVMH. Более того, казалось, что каждый раз, когда обнадеженный де Соле связывался с новым потенциальным партнером, Арно приобретал еще один пакет акций.
– Это Давид против Голиафа, – в какой-то момент устало сказал де Соле, жалея, что холодно относился к Бертелли. Арно улыбался. Сидя в своей строгой застекленной штаб-квартире на авеню Ош в Париже, он знал о каждом движении де Соле.
– Люди, которые отказали ему, позвонили нам, – ухмыльнулся он.
Вечером де Соле обсуждал эту проблему со своей женой Элеонорой, которая хорошо помнила обычаи делового мира со времен работы в «Ай-Би-Эм», но сохранила высокие моральные стандарты. Она убеждала его делать не то, что «лучше» для де Соле, а то, что «правильно» с точки зрения «Гуччи».
Смирившийся и рассерженный де Соле согласился встретиться с Арно, но он не был настроен по этому поводу дружелюбно. Обе стороны обсуждали время и место почти неделю. Арно предложил обед, чтобы встреча была личной; де Соле выбрал деловую обстановку.
– Я пригласил его пообедать, – сказал позже Арно, – а он пригласил меня в «Морган Стэнли»!
Встреча, состоявшаяся 22 января в парижском офисе «Морган Стэнли», была жесткой и строго регламентированной: оба мужчины отрепетировали свои партии. Два генеральных директора пользовались моментом, чтобы изучить друг друга. Арно, блестящий барон-захватчик с французским образованием; де Соле, целеустремленный, родившийся в Риме и научившийся схватывать все на лету в Гарварде.
– Они были во всем противоположны, – говорил Зауи, присутствовавший при встрече. – Арно вел себя формально и чувствовал себя неловко; де Соле был раскрепощенным, прямолинейным и разговорчивым.
Арно похвалил де Соле и Форда, заявив, что его интерес к «Гуччи» не был враждебным. Он призвал де Соле подумать о той выгоде, которую «Гуччи» может извлечь из контроля со стороны LVMH, и настаивал на представительстве в совете директоров. Де Соле возразил, сославшись на конфликт интересов. Он съежился при мысли, что LVMH сможет привлечь своего руководителя в совет директоров «Гуччи» и получить полный доступ к конфиденциальной информации – от данных о продажах, маркетинге и распределении до потенциальных приобретений и новых стратегий. Он попросил Арно либо прекратить покупать акции «Гуччи», либо сделать ставку на всю компанию.
Де Соле опасался, что Арно может выкупить достаточно акций «Гуччи», чтобы фактически контролировать компанию, не сделав справедливого предложения всем ее акционерам. Хотя правила Нью-Йоркской фондовой биржи не устанавливают порог, выше которого участник торгов должен сделать предложение всем акционерам компании, если он накопил значительную долю (это называется обязательным тендерным предложением), большинство компаний, котирующихся в США, уже имеют меры по предотвращению поглощения в своих корпоративных уставах. То же самое и с Амстердамской фондовой биржей, где также котировалась «Гуччи». Фондовые рынки в других европейских странах, таких как Великобритания, Германия, Франция и Италия, приняли законы о борьбе с поглощением, устанавливающие определенные уровни, после которых требуется обязательное тендерное предложение. «Гуччи» оказалась в нейтральной зоне: в ее уставе не было встроенных средств защиты – при этом усилия по созданию одного из них были отклонены собственными акционерами – и она была зарегистрирована на двух фондовых рынках, которые предпочли не устанавливать конкретных ограничений по поглощению, возлагая всю ответственность на сами компании.
Де Соле пытался убедить Арно остановить вторжение.
– Все начиналось по-дружески, – вспоминал Зауи. – Де Соле даже появился на следующей встрече с сумочкой «Гуччи» для жены Арно.
Он предложил Арно два места в совете директоров «Гуччи» в обмен на сокращение его доли с 34,4 до 20 процентов. Но на третьей встрече Арно отклонил предложение и пригрозил подать в суд на де Соле и членов совета директоров лично, если они не уступят. Обе стороны были разочарованы. Десятого февраля, сославшись на свои права акционера, Арно направил в «Гуччи» письмо с просьбой о созыве внеочередного собрания акционеров для назначения представителя LVMH в совет директоров «Гуччи». Этот шаг привел де Соле в ярость.
– Мы были уверены, что предложение будет принято! – сказал Годе позже, заявив, что LVMH предложила стороннего кандидата, не связанного с LVMH, и запросила только одного представителя вместо трех. – Мы воспринимали это как дружеский жест, – признался он.
Но кровь де Соле кипела от отчета, который попал к нему тайно: исполнительный директор LVMH сказал одному из институциональных акционеров «Гуччи», что хочет иметь свои собственные «глаза и уши» в совете директоров, чтобы проложить путь к обретению полного контроля. Де Соле не собирался пускать волка в свой курятник.
– Я убедился, что они никогда не собирались делать компании справедливое предложение о полном выкупе акций, – сказал де Соле.
В воскресенье, 14 февраля, руководители и банкиры «Гуччи» собрались в небольшом конференц-зале на Графтон-стрит. В течение нескольких месяцев с тех пор, как «Прада» впервые купила свою долю в «Гуччи», адвокат по имени Скотт Симпсон, работавший в лондонском офисе влиятельной нью-йоркской юридической фирмы Skadden, Arps, Slate, Meagher & Flom, известной своей деятельностью по борьбе с поглощениями, изучал рискованную уловку, которая, по его мнению, могла сработать. Пока еще не опробованная в голландских судах, такая защита была основана на лазейке в правилах Нью-Йоркской фондовой биржи. Идея заключалась в ESOP[53], плане владения акциями сотрудников, который позволил бы «Гуччи» выпустить огромный пакет акций для сотрудников компании и тем самым снизить процентную долю Арно. ESOP не заставил бы Арно исчезнуть, но лишил бы его права голоса. Де Соле сунул карту ESOP в рукав и в последний раз попытался убедить Арно либо подписать письменное соглашение о сохранении статус-кво, что юридически не позволило бы ему покупать больше акций, либо сделать справедливое и полное предложение для всей компании. Ответ Арно выполз из факса «Гуччи» во второй половине дня 17 февраля в форме письма, в котором он просил «Гуччи» о предоставлении правлению LVMH «веской причины» для сохранения статус-кво. Де Соле, поначалу неохотно сопротивлявшийся, но теперь упорный и решительный, снова пришел в ярость.
– Причина сохранения статус-кво? Ему нужна причина? – кричал де Соле. – Сегодня вечером я дам ему причину!
В результате азиатского финансового кризиса цена акций «Гуччи» упала до 35 долларов. Раздосадованный Бертелли наблюдал, как его вложения теряют стоимость, но не стал покупать больше. В январе, когда перспективы в Азии улучшились и аналитики прогнозировали головокружительную прибыль «Гуччи», акции компании взлетели до 55 долларов за штуку. Де Соле рассудил, что цена тогда была достаточно высокой, чтобы скупщики дешевых акций обратили взор в другую сторону, и вздохнул с облегчением. Казалось, угроза миновала.
Через несколько минут после того, как чета де Соле улеглась спать, зазвонил телефон. Констанс Кляйн, лондонская помощница де Соле, сказала напряженным голосом: «Мистер де Соле, извините, что беспокою вас, это срочно».
– Извини, дорогая, – сказал де Соле Элеоноре, переходя в другую комнату, а жена в ответ лишь закатила глаза. – Я просто отвечу на этот звонок и скоро вернусь, – сказал он. Элеонора с сомнением покачала головой и отвернулась, чтобы немного поспать, слишком хорошо зная деловые привычки своего мужа.
В следующий раз Элеонора увидела мужа почти в полночь, когда измученный и подавленный де Соле пришел домой после одного из самых отрезвляющих дней в своей четырнадцатилетней карьере в «Гуччи».
Кляйн по телефону сообщила де Соле, что ему нужно срочно перезвонить Иву Карселю, президенту «Луи Виттон» и доверенному лицу Бернара Арно, умного 50-летнего председателя группы LVMH. Де Соле и Карсель поддерживали теплые отношения и часто консультировались друг с другом о тенденциях в отрасли. Но такой срочный звонок вызвал у де Соле тревогу. Он сразу понял, что Карсель звонит не для того, чтобы поболтать.
Из соседней комнаты де Соле перезвонил Карселю. Он был прав. Французский менеджер сообщил де Соле, что LVMH приобрела более пяти процентов непривилегированных акций «Гуччи» и сделает официальное объявление позже в тот же день. Ободряющим голосом Карсель сказал де Соле, что Арно, впечатленный всем, чего удалось достичь «Гуччи» за последние несколько лет, решил сделать «пассивное» приобретение «Гуччи» с чисто «дружескими» намерениями.
Ошеломленный де Соле повесил трубку. Настал момент, которого он боялся последние несколько месяцев. LVMH был крупнейшим в мире конгломератом предметов роскоши, а его процветающее подразделение «Луи Виттон» – одним из самых главных конкурентов «Гуччи». За последние несколько лет «Луи Виттон» применил многие из тех же стратегий, что и «Гуччи». Компания наняла молодого модного дизайнера – американца Марка Джейкобса – для создания новой линии готовой одежды и открыла новый сияющий флагманский магазин на Елисейских Полях, чтобы предоставить этой одежде грандиозную витрину.
В тот же день из своего офиса на третьем этаже в кремовом таунхаусе на Графтон-стрит, который «Гуччи» арендовала до тех пор, пока купленное для нее здание не будет отремонтировано, де Соле поговорил с заместителем Арно, Пьером Годе, высоким французским юристом с элегантными манерами, пронзительными голубыми глазами и волосами с проседью. Из штаб-квартиры LVMH – улья с тихими офисами, покрытыми серыми коврами, на авеню Ош, всего в двух шагах от Триумфальной арки, – Годе повторил послание Карселя: «Это пассивное вложение».
– Простите, Пьер, – наконец сказал де Соле в трубку, – но сколько именно акций у вас есть?
Когда Годе заявил, что не знает точной суммы, де Соле понял, что у них проблемы. «Окей, – сказал он себе, – приехали».
Де Соле позвонил в «Морган Стэнли» и узнал, что его доверенный банкир Джеймс Макартур, которому он передал проблему «Прада» прошлым летом, уезжает на следующей неделе в Австралию в годичный творческий отпуск. Де Соле, чей метод решения проблем зависел от работы с верными людьми, которых он знал и которым доверял, почувствовал приступ отчаяния. Макартур позвонил своему боссу, 42-летнему французу по имени Мишель Зауи. Через несколько минут Зауи уже звонил в дверь офиса «Гуччи» на Графтон-стрит.
Де Соле поздоровался с Зауи, пытаясь скрыть нервозность. Красивый, безупречный инвестиционный банкир, чьим хлебом были битвы компаний за поглощение, опустился в одно из кресел «Чарлз Имз», которые Том Форд выбрал для офиса де Соле. Зауи начал рассказывать де Соле все, что он знал об Арно.
Арно, родившийся в провинции в семье строительного магната, в молодости отказался от карьеры концертирующего пианиста и поступил в элитный французский военно-инженерный институт Эколь Политекник, а затем переехал в Соединенные Штаты в 1981 году, чтобы помочь расширить бизнес своей семьи в сфере недвижимости. Этот шаг, вызванный избранием президента-социалиста Франсуа Миттерана, открыл ему новую перспективу и научил более эффективному способу ведения бизнеса. Когда в 1984 году он вернулся во Францию, то взял 15 миллионов долларов из денег своей семьи и купил обанкротившуюся государственную текстильную компанию под названием «Буссак», у которой было драгоценное сокровище – «Кристиан Диор». За короткий промежуток времени он стал иконой в мире предметов роскоши, собрав впечатляющую плеяду дизайнерских имен, включая «Живанши», «Луи Виттон» и «Кристиан Лакруа», не говоря уже о виноделах «Вдова Клико», «Моэт и Шандон», «Дом Периньон», «Хеннесси» и «Шато д’Икем», парфюмерном доме «Герлен» и магазине косметики «Сефора».
– LVMH – это его детище, и он им управляет, – сказал Зауи. – Вне всяких сомнений, он босс.
Но обнищавшие семьи, черный пиар и принуждения к выходу на пенсию, которыми он прославился, снискали ему нелестные прозвища во французской прессе. Критики окрестили его «Терминатором» и «Волком в кашемире» за то, что он привнес американскую жесткую тактику в благородный мир французского бизнеса. Аккуратный, длинноногий мужчина с седеющими волосами, орлиным носом и тонкой линией рта, Арно также получил прозвище «Тинтин» в честь бельгийского мультипликационного персонажа за свои темные брови характерной формы. Временами он мог казаться ребячливым и капризным, но его образ оставался скорее безжалостным, чем добрым. Хотя он избегал политики, растущая власть Арно принесла ему признание в парижских общественных и деловых кругах, которые заискивали перед ним и его второй женой, симпатичной канадской пианисткой по имени Элен Мерсье, на которой Арно женился в 1991 году. Она с недоумением читала сообщения о своем якобы безжалостном супруге – для нее он был очаровательным, любящим и внимательным мужем и отцом, который часто находил время, чтобы уложить спать по крайней мере одного из их троих детей.
Впрочем, Зауи не стал расписывать де Соле отцовские качества Арно.
– Он умен, быстр и обладает стратегическим мышлением, как шахматист, который думает на двадцать шагов вперед, – сказал Зауи, объяснив, что стиль Арно заключался в том, чтобы продолжать наращивать свою долю в процессе «ползучего поглощения», пока не удастся заполучить контроль над компанией. Зауи был уверен, что именно это Арно собирается сделать с «Гуччи». Хотя он мог давать любые обещания действующим руководителям компаний, на которые он нацеливался, после поглощения он обычно их увольнял. В «Луи Виттон» он сначала объединился с бывшим председателем и членом семьи Анри Ракамье, а затем изгнал его в результате ожесточенной битвы – даже президент Франции Франсуа Миттеран упрекнул обе стороны в речи, транслировавшейся по телевидению на всю страну, и призвал регулятора французского фондового рынка провести расследование. В «Кристиан Диор» Арно уволил шесть руководителей высшего звена за четыре года, что еще больше всколыхнуло французский модный бизнес.
Зауи внимательно наблюдал за тактикой Арно во время другой корпоративной битвы в Европе, получившей широкую огласку. В 1997 году пивоварня «Гиннесс», в которой LVMH имела значительную долю, боролась с Арно за слияние с британским конгломератом напитков и продуктов питания «Гранд-Мет». В то время французская пресса предполагала, что, если Арно не сможет заблокировать слияние, он может продать свою долю в «Гиннесс» примерно за семь миллиардов долларов и использовать ее для покупки другого бренда.
– Этого хватило бы, чтобы купить итальянский дом «Гуччи», главного конкурента «Луи Виттон», – писала «Ле Монд», породив шквал не обоснованных на тот момент слухов. В конечном счете Арно заключил сделку по «Гранд-Мет», и две компании объединились, чтобы стать мегагруппой напитков под названием «Диаджио», в которой LVMH начинала как крупнейший акционер с одиннадцатью процентами, хотя позже сократила свою долю.
Упорная борьба за контроль над сетью магазинов беспошлинной торговли (Duty Free Shops) предшествовала схватке Арно с «Гиннесс», что еще больше укрепило имидж Арно как хладнокровного захватчика. Во всех кампаниях Годе играл роль Талейрана при Арно-Наполеоне.
– Арно придумывал идеи, а Годе подносил ему боеприпасы, – рассказывала Мари-Франс Покна, которая работает над книгой о Бернаре Арно и ранее была автором биографии Кристиана Диора.
Арно ругал себя с тех пор, как в 1994 году ушел из «Гуччи», посчитав, что у компании нет будущего. В то время он все еще был занят приобретением LVMH в 1990 году, которое повлекло за собой значительные финансовые последствия.
– У нас были другие приоритеты, – признался Годе во время интервью в одном из крошечных зеркальных конференц-залов LVMH на верхнем этаже. – Сейчас все говорят, что у «Гуччи» все отлично, но в то время дела у них шли ужасно! Поглощение могло провалиться, никаких гарантий не было.
Сосредоточившись на возрождении своих брендов, Арно успешно вернул в дело, среди прочих, «Кристиан Диор», «Живанши» и «Луи Виттон» с помощью нового поколения молодых топовых дизайнеров и мощных рекламных кампаний, что еще больше потрясло французскую моду и бизнес-истеблишмент. Из всех брендов «Луи Виттон» стал самым коммерчески успешным. Учитывая доминирующее положение LVMH во Франции, для Арно имело смысл начать расширять свое присутствие на другие страны. До этого французская индустрия предметов роскоши всегда смотрела свысока на Италию как на страну-поставщика. Но с возвращением «Гуччи», стремительным взлетом «Прада» и продолжающимися успехами других компаний, таких как «Джорджо Армани», Арно начал рассматривать Италию как поле для потенциальных приобретений и союзов.
– Италия – это место, с которым мы должны иметь связи, – настаивала Кончетта Лансьо, влиятельный директор по персоналу Арно, – тот самый человек, которого пытался нанять Маурицио Гуччи, – нашедшая большую часть новых дизайнерских талантов, которых Арно нанял для LVMH за последние несколько лет. – Это само собой разумеется. Дело не только в «Гуччи», но еще и в лидерстве в европейской индустрии предметов роскоши, – сказала светловолосая кареглазая представительница LVMH, итальянка по происхождению, которая большую часть своей профессиональной карьеры провела в Соединенных Штатах и Франции.
Арно не взялся за «Гуччи» осенью 1997 года, когда все этого ожидали, потому что был озабочен битвой между «Гиннесс» и «Гранд-Мет» и боролся с недавно приобретенным DFS, сильно пострадавшим вследствие азиатского финансового кризиса.
По мере того как в 1998 году азиатский рынок обретал стабильность, Арно, наконец, обратил внимание на «Гуччи». LVMH, корпорация с парижской пропиской, незаметно начала скупку акций «Гуччи» в 1998 году, накопив почти три миллиона акций.
– Если ему нужна компания, пусть забирает! – взорвался де Соле, взволнованно расхаживая перед Зауи. – Я просто уйду в свободное плавание. Моей жене все это надоело. Я хочу проводить больше времени со своими дочерьми.
Де Соле, один из немногих, кто остался в «Гуччи» после «крутого разворота», слишком хорошо осознавал, что стоит на пороге новой битвы. Он не был уверен, что хочет в ней участвовать.
Зауи посмотрел де Соле в глаза.
– Доменико, – выдохнул он, – это война. Я не раз проходил через это. От вас потребуется невероятная решимость, но взамен вы не получите никаких гарантий. Вы действительно должны захотеть победить.
Де Соле рухнул в другое кресло «Чарлз Имз» напротив Зауи. Он знал, что у него нет выбора. Он не мог просто бросить все и уйти.
– Хорошо, Мишель, что нам делать? – спросил де Соле, раскинув ладони и расставив пальцы. – Я никогда раньше не участвовал в битвах за корпоративное поглощение, но я определенно знаю, как бороться.
Зауи попросил блокнот и ручку.
– Скажите мне, Доменико, какими средствами защиты располагает компания?
Пока де Соле говорил, Зауи понял, что их не так уж много. Самое большее, что было у «Гуччи», – это золотой парашют на случай смены власти для Тома Форда и Доменико де Соле, двух самых ценных сотрудников «Гуччи». Команда «Морган Стэнли» назвала эти продукты «бомбой Дом-Том» или «ядовитые пилюли»[50]. Сии условия позволяли Форду уйти из «Гуччи», обналичив свои значительные опционы на акции, если акционер аккумулировал 35 процентов акций компании. Форд также имел право уволиться через год после ухода де Соле. Условия де Соле были более открытыми для истолкования: генеральный директор «Гуччи» мог уйти, если бы какой-либо акционер взял на себя «эффективный контроль» над компанией.
Двумя днями позже конференц-зал на третьем этаже таунхауса «Гуччи» на Графтон-стрит стал последним военным штабом «Гуччи». Де Соле собрал в нем небольшую группу руководителей «Гуччи». Через несколько недель и месяцев они станут его боевой командой. Одним из них был старый друг де Соле и главный юрисконсульт «Гуччи» Аллан Таттл, тот самый человек, которому Родольфо отдал свое пальто в Венеции шестнадцатью годами ранее. Де Соле увел Таттла из «Паттон и Боггз» в Вашингтоне и нанял его в «Гуччи» на полную ставку. В штаб также вошел финансовый директор компании Боб Сингер; де Соле отправился с ним в роуд-шоу «Гуччи» во время первичного размещения акций четырьмя годами ранее. Рик Свенсон, человек, который поддерживал де Соле в «Инвесткорп», тоже был там. Таттл, Сингер, Свенсон и другие были не только талантливыми профессионалами, но и верными солдатами; де Соле знал, что может на них рассчитывать. Зауи обрисовал скудные возможности «Гуччи» перед встревоженным руководством «Гуччи»: либо вести переговоры с Арно, либо найти «белого рыцаря»[51], с которым они могли бы объединиться, чтобы отразить атаку.
Последовавшая борьба за контроль над «Гуччи» привлекла внимание международного модного и делового сообщества, поскольку де Соле и небольшая группа руководителей, юристов и банкиров собрали самую решительную, удивительную и успешную команду из тех, с которыми Арно сталкивался за свои пятнадцать лет в бизнесе.
Хотя противостояние «Гуччи» и Арно было всего лишь очередной битвой за поглощение на волне корпоративной консолидации, охватившей Европу – и притом относительно небольшой, – для «Гуччи» оно обозначило новый рубеж. Компания окончательно превратилась из флорентийского семейного магазина сумочек в глобальную модную корпорацию, которая подогрела аппетит самого опасного и уважаемого короля поглощений. В 1998 году продажи «Гуччи» превысили отметку в миллиард долларов – всего через пять лет после того, как компания сообщила об убытках в десятки миллионов.
В ту среду в январе, по мнению де Соле, Арно кинул перчатку к его ногам, бросив вызов его команде, которая руководила одной из самых успешных мировых групп, торгующих предметами роскоши. Де Соле действительно начал думать о том, чтобы отойти от дел, желая проводить больше времени с семьей и катаясь на своем новом шикарном 63-футовом паруснике «Слингшот». Но всего за несколько часов наступление Арно вернуло его к реальности.
– Я был готов уйти на покой, – признавался де Соле, – но я не собирался позволять кому бы то ни было вытеснять меня. Я не собирался начинать драку, но, если вы начнете драку со мной, я буду драться так же отчаянно, как и вы.
И именно так он и поступил.
Де Соле пережил все войны «Гуччи» – сначала как рядовой солдат в семейных разборках, а затем как стержень, позволивший «Инвесткорп» взять верх над Маурицио. В процессе он нажил себе врагов и недоброжелателей. Критики изображали его безжалостным, корыстным и алчным человеком, обладающим сверхъестественной способностью сочетать свои интересы с интересами компании, чтобы казаться бескорыстным. В то же время де Соле был той фигурой в истории «Гуччи», которая изменилась больше всего. За эти годы он превратился из послушного, неуклюжего и плохо одетого помощника во властного, красноречивого генерального директора. Журнал «Форбс» поместил портрет де Соле со стальными глазами – его борода теперь была безупречно подстрижена – на обложку глобального выпуска в феврале 1999 года с заголовком «Создатель бренда».
Де Соле возглавлял борьбу Родольфо против Альдо, борьбу Альдо против Паоло и борьбу Маурицио против Альдо и его кузенов. Он действовал решительно в борьбе «Инвесткорп» с Маурицио. После многих лет упорной работы и скудного признания в «Инвесткорп» наконец воздали ему по заслугам. Теперь кампания по противодействию атаке Арно будет направлена на LVMH на территории де Соле, где его лучшим оружием будут глубокие юридические познания. В драке он прочно упирался пятками.
– Этот тип [Арно] только что напросился на ужин без предварительного звонка! – возмущался де Соле.
Изучая устав «Гуччи», Зауи и группа юристов обнаружили, что устав компании на самом деле был написан для облегчения поглощения. Когда в 1995 году в «Инвесткорп» искали выход, поглощение казалось легким способом разрешить ситуацию. Но те же самые условия широко открыли входную дверь «Гуччи» перед захватчиками.
В 1996 году де Соле учредил проект Massimo («максимум» по-итальянски) для изучения всех возможных средств защиты, которые могли бы помешать потенциальным захватчикам. Банкиры и юристы «Гуччи» заглянули под каждый камень – пробовали защитную реструктуризацию акций, частичное и полное слияние с компаниями, включая «Ревлон», – но ничего не добились. После того как в 1997 году акционеры отменили предложенное двадцатипроцентное ограничение при голосовании, больше ничего не оставалось делать. Никаких других тузов в рукаве не осталось.
– Мы просто сидели и ждали, когда нас сожрут, – вспоминал Том Форд. – Это было очень неприятно.
Летом 1998 года, после того как «Прада» приобрела свою долю, де Соле и Форд даже встретились с королем выкупа за счет заемных средств Генри Крависом и сами рассмотрели возможность покупки компании. Но вскоре они поняли, что выкуп с привлечением заемных средств будет слишком дорогим и рискованным, что может спровоцировать торг вверх[52] со стратегическим покупателем из отрасли, который может позволить себе заплатить больше, чем финансовый.
На мужском показе «Гуччи» в январе Том Форд послал бледных моделей с кроваво-красными губами агрессивно шагать по подиуму под музыкальную тему из «Психо», обнажая зубы, как Дракула, и как бы говоря Арно: «Отвали!» На следующий день Зауи позвонил банкиру LVMH в Лондоне.
– Это официальное заявление, – сказал он. – Остановитесь!
Ко всеобщему удивлению, 12 января Арно прибыл в Милан в качестве нежданного гостя на показе мужской моды «Джорджо Армани», где его окружили журналисты и папарацци, и его появление символизировало драматические изменения, происходящие в сфере моды и предметов роскоши, где бизнесмены стали звездами, а звезды – по крайней мере на тот момент – ушли в прошлое. В то время и Арно, и «Армани» снова ошеломили мир моды, признав, что их две группы ведут переговоры, что еще больше укрепило имидж Арно как акулы бизнеса, достаточно сильной, чтобы схватить даже самую крупную добычу. Впрочем, в итоге их переговоры закончились ничем. Так же как ничем закончились переговоры между Фордом, де Соле и «Джорджо Армани», которые состоялись ранее и о которых мало кто знал. Идея объединить две компании в гиганта моды, одинаково сильного в сферах одежды и аксессуаров, так и не была воплощена в жизнь.
В следующие недели января представители модного и делового сообщества с трепетом наблюдали, как Арно молниеносно продвигался вперед, скупая крупные пакеты акций «Гуччи» у частных институциональных инвесторов и на открытом рынке. В середине января Бертелли продал Арно свою 9,5-процентную долю, радостно получив от сделки 140 миллионов долларов и назвав сделку simpatica plusvalenza, «восхитительной прибылью». В одночасье исполнительный директор «Пиццы» стал гением в глазах своих коллег.
В течение следующих девяти месяцев Бертелли заложил краеугольные камни для осуществления своей мечты, возглавив первую итальянскую промышленную группу по производству предметов роскоши. Он купил контрольные пакеты у немецкого дизайнера «Жиль Зандер», известной своим высококачественным минималистским стилем, и австрийского дизайнера Гельмута Ланга. Осенью 1999 года он объединит усилия с LVMH, чтобы вырвать у «Гуччи» из-под носа контрольный пакет акций римского производителя аксессуаров «Фенди» в ходе яростного торга вверх. Бизнес предметов роскоши больше сводился не только к качеству, стилю, общению и магазинам, но и к безжалостным корпоративным конфликтам, которые подчеркивали, насколько высоки теперь ставки.
К концу января 1999 года Арно собрал ошеломительные 34,4 процента акций «Гуччи», что оценивалось в 1,44 миллиарда долларов. За три недели, прошедшие с тех пор, как LVMH объявила о своей первоначальной доле, акции «Гуччи» выросли почти на 30 процентов, а международная пресса следила за каждым шагом. Даже «Нью-Йорк таймс», которая была свидетелем многих корпоративных споров, назвала это дело «самым захватывающим моментом, который рано или поздно перевернет индустрию моды».
Арно надеялся смягчить эффект от своих агрессивных действий, используя обходные пути, – не только через Ива Карселя, который сообщил эту новость де Соле, но и через старого друга де Соле из Гарварда Билла Макгёрна, который работал в парижском офисе нью-йоркской юридической фирмы «Клири, Готтлиб, Стин и Гамильтон» – одной из фирм, представлявших LVMH. После разговоров с Макгёрном, которые происходили регулярно, Годе был уверен, что дружеская сделка возможна.
Тем временем де Соле отчаянно искал «белого рыцаря», другую компанию, которая могла бы выступить в качестве партнера и отбить атаку LVMH. Он поговорил как минимум с девятью возможными спасителями, но ни один из них не согласился. Ни один потенциальный покупатель в здравом уме не хотел вступать в компанию, которая, казалось, была готова перейти под контроль LVMH. Более того, казалось, что каждый раз, когда обнадеженный де Соле связывался с новым потенциальным партнером, Арно приобретал еще один пакет акций.
– Это Давид против Голиафа, – в какой-то момент устало сказал де Соле, жалея, что холодно относился к Бертелли. Арно улыбался. Сидя в своей строгой застекленной штаб-квартире на авеню Ош в Париже, он знал о каждом движении де Соле.
– Люди, которые отказали ему, позвонили нам, – ухмыльнулся он.
Вечером де Соле обсуждал эту проблему со своей женой Элеонорой, которая хорошо помнила обычаи делового мира со времен работы в «Ай-Би-Эм», но сохранила высокие моральные стандарты. Она убеждала его делать не то, что «лучше» для де Соле, а то, что «правильно» с точки зрения «Гуччи».
Смирившийся и рассерженный де Соле согласился встретиться с Арно, но он не был настроен по этому поводу дружелюбно. Обе стороны обсуждали время и место почти неделю. Арно предложил обед, чтобы встреча была личной; де Соле выбрал деловую обстановку.
– Я пригласил его пообедать, – сказал позже Арно, – а он пригласил меня в «Морган Стэнли»!
Встреча, состоявшаяся 22 января в парижском офисе «Морган Стэнли», была жесткой и строго регламентированной: оба мужчины отрепетировали свои партии. Два генеральных директора пользовались моментом, чтобы изучить друг друга. Арно, блестящий барон-захватчик с французским образованием; де Соле, целеустремленный, родившийся в Риме и научившийся схватывать все на лету в Гарварде.
– Они были во всем противоположны, – говорил Зауи, присутствовавший при встрече. – Арно вел себя формально и чувствовал себя неловко; де Соле был раскрепощенным, прямолинейным и разговорчивым.
Арно похвалил де Соле и Форда, заявив, что его интерес к «Гуччи» не был враждебным. Он призвал де Соле подумать о той выгоде, которую «Гуччи» может извлечь из контроля со стороны LVMH, и настаивал на представительстве в совете директоров. Де Соле возразил, сославшись на конфликт интересов. Он съежился при мысли, что LVMH сможет привлечь своего руководителя в совет директоров «Гуччи» и получить полный доступ к конфиденциальной информации – от данных о продажах, маркетинге и распределении до потенциальных приобретений и новых стратегий. Он попросил Арно либо прекратить покупать акции «Гуччи», либо сделать ставку на всю компанию.
Де Соле опасался, что Арно может выкупить достаточно акций «Гуччи», чтобы фактически контролировать компанию, не сделав справедливого предложения всем ее акционерам. Хотя правила Нью-Йоркской фондовой биржи не устанавливают порог, выше которого участник торгов должен сделать предложение всем акционерам компании, если он накопил значительную долю (это называется обязательным тендерным предложением), большинство компаний, котирующихся в США, уже имеют меры по предотвращению поглощения в своих корпоративных уставах. То же самое и с Амстердамской фондовой биржей, где также котировалась «Гуччи». Фондовые рынки в других европейских странах, таких как Великобритания, Германия, Франция и Италия, приняли законы о борьбе с поглощением, устанавливающие определенные уровни, после которых требуется обязательное тендерное предложение. «Гуччи» оказалась в нейтральной зоне: в ее уставе не было встроенных средств защиты – при этом усилия по созданию одного из них были отклонены собственными акционерами – и она была зарегистрирована на двух фондовых рынках, которые предпочли не устанавливать конкретных ограничений по поглощению, возлагая всю ответственность на сами компании.
Де Соле пытался убедить Арно остановить вторжение.
– Все начиналось по-дружески, – вспоминал Зауи. – Де Соле даже появился на следующей встрече с сумочкой «Гуччи» для жены Арно.
Он предложил Арно два места в совете директоров «Гуччи» в обмен на сокращение его доли с 34,4 до 20 процентов. Но на третьей встрече Арно отклонил предложение и пригрозил подать в суд на де Соле и членов совета директоров лично, если они не уступят. Обе стороны были разочарованы. Десятого февраля, сославшись на свои права акционера, Арно направил в «Гуччи» письмо с просьбой о созыве внеочередного собрания акционеров для назначения представителя LVMH в совет директоров «Гуччи». Этот шаг привел де Соле в ярость.
– Мы были уверены, что предложение будет принято! – сказал Годе позже, заявив, что LVMH предложила стороннего кандидата, не связанного с LVMH, и запросила только одного представителя вместо трех. – Мы воспринимали это как дружеский жест, – признался он.
Но кровь де Соле кипела от отчета, который попал к нему тайно: исполнительный директор LVMH сказал одному из институциональных акционеров «Гуччи», что хочет иметь свои собственные «глаза и уши» в совете директоров, чтобы проложить путь к обретению полного контроля. Де Соле не собирался пускать волка в свой курятник.
– Я убедился, что они никогда не собирались делать компании справедливое предложение о полном выкупе акций, – сказал де Соле.
В воскресенье, 14 февраля, руководители и банкиры «Гуччи» собрались в небольшом конференц-зале на Графтон-стрит. В течение нескольких месяцев с тех пор, как «Прада» впервые купила свою долю в «Гуччи», адвокат по имени Скотт Симпсон, работавший в лондонском офисе влиятельной нью-йоркской юридической фирмы Skadden, Arps, Slate, Meagher & Flom, известной своей деятельностью по борьбе с поглощениями, изучал рискованную уловку, которая, по его мнению, могла сработать. Пока еще не опробованная в голландских судах, такая защита была основана на лазейке в правилах Нью-Йоркской фондовой биржи. Идея заключалась в ESOP[53], плане владения акциями сотрудников, который позволил бы «Гуччи» выпустить огромный пакет акций для сотрудников компании и тем самым снизить процентную долю Арно. ESOP не заставил бы Арно исчезнуть, но лишил бы его права голоса. Де Соле сунул карту ESOP в рукав и в последний раз попытался убедить Арно либо подписать письменное соглашение о сохранении статус-кво, что юридически не позволило бы ему покупать больше акций, либо сделать справедливое и полное предложение для всей компании. Ответ Арно выполз из факса «Гуччи» во второй половине дня 17 февраля в форме письма, в котором он просил «Гуччи» о предоставлении правлению LVMH «веской причины» для сохранения статус-кво. Де Соле, поначалу неохотно сопротивлявшийся, но теперь упорный и решительный, снова пришел в ярость.
– Причина сохранения статус-кво? Ему нужна причина? – кричал де Соле. – Сегодня вечером я дам ему причину!