Спокойная и свежая, несмотря на наступление рассвета, Патриция вошла в комнату через несколько минут в бледно-голубом халате. Из офицеров, собравшихся в ее гостиной, она узнала только высокого белокурого карабинера Джанкарло Тольятти, которого видела на допросах после убийства Маурицио. Со дня убийства прошло два года, а о подозреваемых до сих пор не сообщалось. У Патриции был свой человек в отделении полиции, которому она время от времени звонила, чтобы узнать последние новости о расследовании, но в последнее время ему было нечего ей сказать. Она кивнула Тольятти и безучастно посмотрела на Нинни, который явно был главным. Он представился и показал ей ордер на арест, который держал в руках.
– Синьора Реджани, я должен арестовать вас по подозрению в убийстве, – сказал Нинни голосом, похожим на грохот грома.
Нинни, опытный следователь, посвятивший свою карьеру борьбе с разрастающейся торговлей наркотиками в Милане, чувствовал себя более непринужденно, выслеживая боссов мафии и совершая рейды на заброшенные склады, чем стоя в роскошной гостиной Патриции Реджани. Он посмотрел в ее ясные, ничего не выражающие глаза.
– Да, понимаю, – пробормотала она, безучастно взглянув на документ в руках Нинни.
– Вы знаете, почему мы здесь? – спросил Нинни, удивленный ее безразличием.
– Да, – бесстрастно сказала она, – это связано со смертью моего мужа, не так ли?
– Мне очень жаль, синьора, – сказал Нинни. – Вы арестованы. Вам придется пойти с нами.
Через несколько минут Алессандра проснулась наверху в своей спальне и в ужасе обнаружила в своей комнате двух полицейских. Они объяснили, что арестовали ее мать и увезут с собой.
– Они осмотрели все в моей комнате, мои игрушки, мой компьютер. Потом мы спустились вниз.
Вскоре к ним присоединились испуганная и потрясенная Аллегра с другим полицейским. Пока она тихо рыдала в гостиной, Нинни приказал Патриции одеться и идти с ним. Именно тогда Алессандра последовала за ней и затащила мать в ванную. Мать и дочь – одна была младшим отражением другой – на мгновение уставились друг на друга.
– Клянусь тебе, Алессандра, клянусь, я этого не делала, – сказала Патриция, когда один из полицейских постучал в дверь. Пока Патриция одевалась под присмотром женщины-офицера, другие агенты обыскивали квартиру, изъяв бумаги и стопку дневников Патриции в кожаном переплете. Когда она вышла, все посмотрели на нее в недоумении. На Патриции были блестящие золотые украшения с бриллиантами и норковая шуба до пола. В ухоженных руках она сжимала кожаную сумочку «Гуччи».
– Ну что? – сказала она, оглядывая изумленную публику. – Я готова!
– Вернусь вечером, – решительно сказала она, поворачиваясь, чтобы поцеловать дочерей. Выходя из дома, она надела черные солнцезащитные очки на глаза, которые выглядели необычно блеклыми и уязвимыми без привычной защиты из тяжелой черной подводки и туши.
Любое сострадание, которое Нинни мог испытывать к Патриции, в этот момент испарилось.
«Куда, по ее мнению, мы идем? На бал-маскарад?» – спросил он себя, спускаясь по мраморным ступеням и проходя обратно через патио.
Худой и жилистый, с проницательными темными глазами и суровыми усами, Нинни имел репутацию решительного, серьезного следователя, увлеченного полицейской работой. Его главными противниками были семьи южных итальянцев, которые мигрировали в Милан и воспользовались разгулом наркоторговли, уходящей корнями на Балканы. Многие из этих семей проиграли в клановых войнах у себя дома или просто приехали на север в поисках работы и быстро нашли в наркоторговле легкий способ заработать.
Когда Нинни продвигался по служебной лестнице в рядах миланской полиции, он часто вспоминал Модесто, сицилийца, который приехал в Милан с большой семьей, чтобы найти возможность содержать ее. Вначале Модесто кружил по улицам города в качестве шарманщика, посылая своих семерых или восьмерых детей просить милостыню у прохожих. Вскоре Модесто променял свою шарманку на более прибыльные занятия, став одним из самых важных наркобаронов Ломбардии, центром которой является Милан.
Филиппо Нинни тоже приехал из южной Италии, из небольшого городка в окрестностях Таранто в Апулии, расположенного на «каблуке» Апеннинского полуострова. Мальчишкой он увлекся детективными романами и полицейскими фильмами, внимательно изучая все приемы, которые использовали следователи. На семейных встречах он засыпал двоих своих родственников, работавших в полиции, вопросами об их службе. Филиппо даже бросил римский университет, чтобы поступить в полицейскую академию, что привело в ярость его отца, работавшего на военно-морской верфи.
– Ты с ума сошел? – негодовал отец. – Ты хочешь, чтобы тебя убили? Работа полиции – опасное дело.
Но Филиппо настаивал на том, что хочет стать полицейским. Он также хотел финансовой независимости. Его отец по-прежнему содержал двух молодых братьев Филиппо, которые жили с ними в одном доме, и он терпеть не мог просить денег на учебники. В конце концов его отец согласился и поехал с ним в Рим в день его поступления в академию. В конце первой недели отец Нинни вернулся, чтобы посмотреть, как поживает его сын. Как только он увидел измученное лицо Филиппо, он велел ему собирать чемоданы и ехать домой. Но Филиппо был непреклонен.
– Нет, – сказал он отцу, качая головой. – Мне удалось поступить в академию. Я знал, что будет тяжело, и я уйду только тогда, когда закончу учебу, если только они не вышвырнут меня раньше.
Нинни не только успешно закончил академию, но и произвел свой первый арест еще до того, как приступил к своей первой работе, – в поезде из Рима в Милан. Молодая цыганка обокрала ехавшего в вагоне карабинера, и, пока молодой офицер тщетно пытался задержать ее и отобрать свой кошелек, она продолжала голосить и брыкаться.
– Я покажу тебе, как это делается, – отрывисто сказал Нинни карабинеру, вырвав из рук цыганки ее сумку и швырнув на платформу внизу. Когда испуганная женщина бросилась за своей сумкой, Нинни задержал ее и вернул владельцу его бумажник.
Но не все задержания были такими легкими. В Милане Нинни сражался с враждующими фракциями мафии calabrese – кланами Сальваторе Батти и Джузеппе Фальчи, чья война переросла в ежедневные перестрелки. Но практичный подход Нинни, стальные нервы и чувство этики снискали уважение как среди его коллег, так и среди членов клана. Только за 1991 год, имея всего четырех подчиненных, он произвел более пятисот арестов. Нинни с достоинством обращался с арестованными, считая, что даже к преступникам нужно относиться с уважением. Его человечность не только принесла ему признание со стороны одного из самых опасных наркобаронов Милана, но и спасла ему жизнь. Во время одного судебного процесса калабрийский босс Сальваторе Батти посмотрел на него через зал суда и сказал: Dotto ‘Ninni, se voi non fuste una persona onesta, avesse la morte – «Если бы вы не были честным человеком, вы давно были бы мертвы».
Полицейская машина с сидящей на заднем сиденье Патрицией мчалась по пустым улицам Милана к штаб-квартире уголовной полиции на Пьяцца Сан-Сеполькро, исторической площади за фондовой биржей, которая восходит к эпохе Древнего Рима. Полицейский участок был последним, что можно было бы увидеть в трехэтажном Палаццо Кастани, который возвышался вокруг центрального двора, украшенного сводчатым портиком с трех сторон и частично датированного эпохой Возрождения.
Нинни и его команда провели Патрицию через изогнутый каменный коридор между скульптурными профилями римских императоров Адриана и Нервы. Высоко над головой высеченная латинская надпись гласила: Elegantiae publicae, Commoditati Privatae — «Ради общего блага и личного удобства», а другая надпись на древнегреческом языке желала удачи тем, кто вошел.
Нинни передал Патрицию своей правой руке, инспектору Кармине Галло, невысокому коренастому мужчине с темными нежными глазами. Галло провел Патрицию по извилистому темному коридору в кабинет, скупо обставленный металлическими столами и картотечными шкафами. Она взглянула на окна под потолком с тяжелыми решетками, пока Галло записывал ее данные. Со стен смотрели фотографии убитых судей, боровшихся с мафией, – Джованни Фальконе и Паоло Борселлино. Вскоре приехала мать Патриции, Сильвана, с осунувшимися Алессандрой и Аллегрой. Их тоже проводили в кабинет Галло, когда в дверях появился Нинни и посмотрел на сияющую золотом и мехами Патрицию, сидящую возле стола Галло. Он почувствовал к ней отвращение.
– Я всегда пытался помочь людям, которых арестовывал, – рассказывал позже Нинни, – но я посмотрел на нее и почувствовал то, чего никогда раньше не чувствовал. Я видел ее как женщину, внутри которой ничего нет, женщину, которая определяла себя по окружающим вещам, женщину, которая думала, что за деньги можно купить все. Я не горжусь этим, но я не мог заставить себя заговорить с ней, чего никогда не случалось в моей карьере прежде.
Нинни повернулся к Сильване, его темные усы раздраженно ощетинились.
– Синьора, вашей дочери не стоит отправляться в тюрьму разодетой вот так, со всеми этими драгоценностями, – сказал Нинни.
– Это ее вещи, если она хочет взять их с собой, это ее право, никто не сможет ей этого запретить, – нахмурилась Сильвана.
– Делайте что хотите, но тюремные власти конфискуют их, как только она прибудет. Ей не позволят держать их при себе, – сказал Нинни, повернувшись на каблуках и выйдя за дверь.
– Давай-ка я все это заберу, – кудахтала Сильвана, снимая с Патриции тяжелые золотые серьги и массивные золотые браслеты с бриллиантами и стягивая с ее плеч норковую шубу. Затем она пошарила в сумочке от Гуччи.
– Что, черт возьми, ты в нее напихала? – сердито спросила она у дочери, доставая карандаши для губ, косметички и крем для лица. – Тебе это не понадобится, – сказала Сильвана, когда Патриция начала дрожать.
Инспектор Галло оторвался от своих бумаг и протянул ей свою куртку, спортивную зеленую ветровку, которую она с радостью приняла.
– Мне ее было жаль, – признался позже Галло. Патриция вернула куртку после того, как оказалась в заключении. – Она подошла к концу своего пути. Она сделала все, что могла, и оказалась на самом краю.
В то же утро в Италии были арестованы еще четыре человека, которым было предъявлено обвинение в убийстве Гуччи. Давняя подруга Патриции Пина Оримма была арестована в городе Сомма-Везувиана, недалеко от Неаполя, отрядом полицейских в штатском и позже в тот же день доставлена в Милан. Ивано Савиони, портье миланского отеля, и Бенедетто Черауло, механик, также были доставлены в здание уголовной полиции на площади Сан-Сеполькро. Орацио Чикале, обанкротившемуся менеджеру ресторана, который уже сидел в тюрьме в пригороде Милана Монце по обвинению в употреблении наркотиков, предъявили обвинение на следующий день. Ошеломляющая новость облетела все газеты: спустя два года бывшая жена Маурицио Гуччи и четверо ее возможных сообщников были арестованы по подозрению в убийстве.
Всего двумя месяцами ранее расследование дела зашло в тупик. Прокурор Милана Карло Ночерино попросил дать ему еще времени, но все больше впадал в отчаяние по мере того, как проходили недели, а серьезных зацепок не появлялось – до вечера среды, 8 января 1997 года. Филиппо Нинни работал допоздна, как он часто делал, когда ночной дежурный сообщил, что ему звонят.
– Capo, босс, на линии какой-то парень. Он не называет своего имени, но говорит, что это срочно и он не будет разговаривать ни с кем, кроме вас.
В тот час во всех остальных офисах штаба уголовной полиции было темно. Нинни включил свою настольную лампу, которую он предпочитал люминесцентным лампам над головой, и просматривал стопки папок, разложенных на его большом застекленном столе, среди компьютеров, которые он выбил в полицейском управлении, чтобы быстрее выполнять перекрестные проверки и ускорить свою работу. Поверх выцветших синих обоев Нинни аккуратно развесил более двадцати дипломов, сертификатов и табличек, которые он получил за свою карьеру. В центре комнаты потрепанный кожаный диван и два кресла были расставлены вокруг низкого журнального столика, на котором он разместил свою любимую награду: вырезанные вручную шахматы из талькового камня. Нинни нравилось ощущение гладких кремовых и бежевых шахматных фигур в руках. Время от времени он предлагал сослуживцам сыграть партию, полагая, что игра помогает ему сохранять твердый рассудок.
В тот вечер Нинни листал дело о наркотиках, которое почти закончил. Расследование, получившее название «операция Европа», началось с одного итальянского наркодилера, который находился на свободе. Вместо того чтобы немедленно взять его, Нинни с командой долго его выслеживали. К настоящему времени их работа привела к аресту более двадцати человек по всей Европе и конфискации более 360 кг кокаина, 10 кг героина и целого арсенала огнестрельного оружия. Когда они выкопали тайник с наркотиками, который был расположен на территории небольшого предприятия по эксплуатации землеройных машин на севере Италии, Нинни был ошеломлен. Казалось, что жестяным контейнерам, наполненным полиэтиленовыми пакетами с кокаином, не будет конца.
Нинни закрыл досье на операцию «Европа», гадая, кто мог звонить так поздно. Он велел дежурному соединить его.
– Это Нинни? – проскрипел низкий голос, напоминавший скрежет тяжелых металлических ворот о бетонный пол.
– Да, это кто?
– Я должен поговорить с вами лицом к лицу, – сказал скрипучий голос. Нинни услышал в нем настойчивость, страх и отчаяние. – У меня есть важная информация, которую я должен вам предоставить. Я расскажу вам все, что знаю, – настаивал голос.
Нинни, одновременно заинтригованный и озадаченный, спросил:
– Кто вы? Откуда мне знать, что я могу вам доверять? У меня кругом враги – хотя бы скажите, о чем идет речь!
– Достаточно, если я скажу, что это касается убийства Гуччи? – скрипящий голос перешел в хрип.
Нинни напрягся. Его коллеги-карабинеры расследовали загадочное убийство бизнесмена почти два года, но безуспешно. Полицейский судья Карло Ночерино годом раньше вернулся из Швейцарии, куда он отправился расследовать дело Гуччи, – без каких-либо зацепок. Проверяя слухи о том, что Гуччи вложил деньги в ряд казино, Ночерино обнаружил, что «казино» на самом деле было роскошным отелем с небольшим игровым залом на швейцарском курорте Кран-Монтана. Все было прозрачно – и никаких следов сомнительных деловых отношений. Все другие бизнес-инициативы Гуччи после того, как он продал свою семейную компанию, находились на начальной стадии. Ночерино также прилетел в Париж, чтобы допросить Делфо Цорци, который на жестких условиях согласился ответить на вопросы прокуратуры о взрыве на площади Фонтана, а также согласился поговорить с Ночерино о ссуде от Гуччи. Цорци подтвердил, что Гуччи полностью вернул те знаменитые 40 миллионов долларов, которые он нашел «под половицей». В мае Ночерино отказался от идеи, что убийство связано с бизнесом, но у него не было других серьезных версий. В то же утро Нинни прочитал в газетах, что Ночерино продлили срок расследования.
Нинни с интересом следил за этим делом. В то утро, когда Гуччи был убит, Нинни проезжал неподалеку, по дороге в отделение, и услышал, как по полицейской рации передается отчет об убийстве. Он попросил своего водителя проехать мимо места преступления на Виа Палестро, но обнаружил, что там полно карабинеров. Нинни стал в стороне, наблюдая за происходящим. Тело Маурицио Гуччи лежало наверху лестницы, мимо него то и дело проходили медики и следователи. Волнение стихло, когда Ночерино вошел в холл, выставив оттуда всех, кроме карабинеров. В последующие недели и месяцы Нинни приказал своим людям запрашивать информацию об убийстве Гуччи всякий раз, когда они арестовывают члена преступного подполья Милана. Если бы убийца был профессиональным киллером, рассуждал Нинни, об этом знала бы миланская malavita – криминальная среда – и рано или поздно Нинни обязательно что-нибудь услышал бы. Но раз за разом опрашиваемый пожимал плечами или качал головой. Шли месяцы, и Нинни убедился, что убийца не мог быть профессионалом. Он был уверен, что решение нужно искать в личной жизни убитого.
– Боюсь, Dottor Нинни, – хрипел голос, – я знаю, кто убил Маурицио Гуччи.
– Вы можете прийти ко мне в офис? – спросил Нинни.
– Нет, это слишком опасно. Встретимся в gelateria на площади Аспромонте, – сказал звонивший, имея в виду кафе-мороженое на площади к востоку от центрального железнодорожного вокзала. – Мне сорок девять лет, грузного телосложения. Буду в красной куртке… Будьте один.
Нинни поколебался, но потом согласился:
– Подойду через полчаса.
Нинни прыгнул в свою машину, его мысли путались. Когда приближались к площади Аспромонте, он попросил своего водителя остановиться в нескольких кварталах от нее, а остаток пути прошел по темным улицам, усыпанным небольшими однозвездочными отелями, где жили проститутки и нелегальные иммигранты, пытающиеся начать новую жизнь. Когда он подошел к gelateria, на которую указал звонивший, Нинни увидел стоящего снаружи мужчину, округлую фигуру в стеганой куртке, на которую падал ярко-зеленый цвет неоновой вывески gelateria. Двое мужчин настороженно поприветствовали друг друга и направились в небольшой сад в центре площади Аспромонте. Своим хриплым голосом, который Нинни слышал по телефону, мужчина представился как Габриэле Карпанезе. Имея лишний вес и слабое здоровье, он шел медленно и с трудом дышал. Нинни, который всегда быстро понимал, с кем имеет дело, сразу же проникся симпатией к таинственному информатору. Ему потребовалось всего несколько минут, чтобы решить, можно ли доверять собеседнику. Он указал на свою машину с водителем и пригласил Карпанезе обратно в свой офис, где было тепло и безопасно, подальше от любопытных зевак, слоняющихся по площади.
Удобно устроившись на кожаных диванах в офисе Нинни, Карпанезе рассказал свою историю, пока Нинни вертел в руке ферзя из своего любимого шахматного набора. Карпанезе вернулся в Италию несколькими месяцами ранее со своей женой после того, как они отказались от попыток содержать итальянскую тратторию за рубежом, сначала в Майами, Флорида, а затем в Гватемале. У жены Карпанезе диагностировали рак груди, у него развился диабет, – словом, проблемы со здоровьем вынудили обоих вернуться в Италию, где они могли пройти курс лечения в рамках государственной системы здравоохранения. Они нашли дешевое жилье в однозвездочном отеле недалеко от площади Аспромонте, пока искали квартиру.
Карпанезе подружился со швейцаром, сорокалетним племянником владельца отеля, Ивано Савиони. Карпанезе объяснил, что Савиони контролировал всех, кто приходил и уходил, со своего поста за столом в узком вестибюле отеля «Адри». Он мог видеть посетителей за дверью отеля из тонированного стекла, но они не могли видеть его, и, щелкая пальцем по кнопке под столом, он решал, могут ли посетители входить или нет. Коренастый мужчина с массивной челюстью, толстой шеей и темными волнистыми волосами, зализанными гелем, Савиони носил очки в золотой оправе, дешевые темные костюмы и рубашки бледно-розового и персикового оттенков, которые, по его мнению, позволяли ему выглядеть современно. Карпанезе Савиони казался благонамеренным, хотя он все время был в долгах и прокручивал разные схемы, чтобы рассчитываться с постоянным потоком кредиторов. Савиони получал кое-какие деньги, пряча в «Адри» проституток, в то время как его ничего не подозревающая тетя была на побегушках. Благодарный за то, что Карпанезе никогда не кричал на него, Савиони часто давал ему отсрочку по оплате счета или воровал для него бутылку или две из бара отеля.
По мере того как скудные сбережения Карпанезе иссякали, а надежды найти работу меркли, он начал подключать фантазию. Он рассказал Савиони яркую историю о торговле наркотиками в Южной Америке, заявив, что он богатый наркобарон и разыскивается правоохранительными органами нескольких стран, включая ФБР. Карпанезе сказал Савиони, что на его банковских счетах в США хранятся миллионы долларов, заработанные на наркоторговле, и что он сможет оплатить свое жилье, как только решит юридические проблемы.
– Как только мои юристы все уладят, я смогу отблагодарить вас должным образом и отплатить вам – с процентами – за ваше щедрое гостеприимство, – пообещал Карпанезе благоговейному Савиони, который убедил свою тетю Люциану позволить несчастной паре пожить в отеле еще несколько месяцев бесплатно. Савиони, чья собственная мелкая торговля наркотиками никогда не приносила большого успеха, надеялся, что Карпанезе сможет вывести его на более серьезный уровень.
Карпанезе рассказал Нинни, что однажды жарким августовским вечером 1996 года они с Савиони отдыхали вместе в уличном кафе, курили и пили пиво. Машин почти не было, закрытые квартиры молча ждали возвращения своих обитателей с традиционного летнего отдыха. Даже многие соседние отели с одноместными номерами закрыли свои двери на каникулы. В пустынном городе делать было особенно нечего, но было слишком жарко, чтобы спать или просто находиться в помещении, воздух был тяжелым от жары и влажности. Савиони откинулся на спинку стула, глубоко затянулся «Мальборо» и посмотрел на Карпанезе. Он доверительно сказал Карпанезе, изучая его реакцию, что тоже замешан в чем-то действительно крупном, о чем писали во всех газетах.
По мере того как двое мужчин сближались, Савиони рассказывал Карпанезе обрывки истории, пока, наконец, его не прорвало. Он участвовал в организации убийства Маурицио Гуччи. Поначалу Карпанезе не поверил – он не считал Савиони особенно умным. Карпанезе сомневался, что, несмотря на все хитроумные схемы и чванство, у него были связи с профессиональными убийцами.
– Кем ты себя возомнил, каким-то боссом?
– Думай что хочешь, – парировал Савиони, удрученный скептицизмом своего нового друга, на которого он так сильно хотел произвести впечатление. В течение следующих нескольких недель Савиони рассказал Карпанезе все подробности о планировании убийства и расправе над Маурицио Гуччи.
Карпанезе был поражен. Он не мог поверить, что Савиони ввязался во что-то настолько серьезное. После нескольких недель угрызений совести он решил обратиться к властям и сообщить историю Савиони. Он знал, что они с женой потеряют жилье, но думал, что может получить некоторую компенсацию за свою информацию. Незадолго до Рождества 1996 года он подошел к телефону-автомату на площади Аспромонте, набрал номер миланского суда и попросил соединить его со следователем, ведущим дело Гуччи. Его сердце колотилось при мысли о том, что он собирался сделать. Он нервно перебирал в руке холодный металлический телефонный шнур, слушая заранее записанное сообщение, но никто не отвечал. Прождав почти пять минут, он повесил трубку, так как у него закончились монеты. Когда через несколько дней он снова попытался набрать номер, оператор сказал ему, что не знает, кто ведет дело Гуччи. Затем Карпанезе позвонил карабинерам, и администратор отказалась его соединять, потому что он не назвал свое имя, как и причину звонка. Однажды ночью в начале января, праздно листая каналы в сырой телевизионной комнате отеля «Адри», он остановился, чтобы посмотреть ток-шоу об организованной преступности, в котором Нинни участвовал в качестве приглашенного эксперта. Карпанезе понравились прямолинейность и разумные комментарии Нинни, и он посчитал его человеком, которому можно доверять. Он схватил телефонную книгу, посмотрел номер уголовной полиции и вернулся к телефону-автомату на углу.
Карпанезе рассказал Нинни историю организации убийства во всех деталях, о которых мог знать только соучастник. Нинни был уверен, что Карпанезе говорит правду.
Патриция Реджани заказала убийство Маурицио Гуччи и заплатила за это 600 миллионов лир, или около 375 тысяч долларов, сообщил Карпанезе Нинни. Ее давняя подруга Пина Оримма помогала в качестве посредника, передавая деньги и информацию между Реджани и убийцами. Пина поехала к Савиони, старому другу, который, в свою очередь, привлек Орацио Чикалу, 56-летнего сицилийца, который владел пиццерией в Аркоре, северном пригороде Милана. Савиони знал, что Чикале нужны деньги, так как он разорился и разорил семью, проигравшись в азартные игры. Чикала нашел убийцу и сел за руль машины, на которой они планировали скрыться, – зеленого «Рено Клио» его собственного сына. Машина, которую Чикала ранее угнал для этой цели, исчезла – ее либо кто-то угнал еще раз, либо забрали полицейские. Убийцу звали Бенедетто – это бывший механик, который жил за рестораном Чикалы. Бенедетто приобрел револьвер «Беретта» калибра 7,65, который использовался для убийства Маурицио Гуччи, сконструировал глушитель из металлического цилиндра, обшитого войлоком, купил патроны в Швейцарии и впоследствии уничтожил оружие.
Спустя несколько месяцев после убийства Патриция поселилась на Корсо Венеция, распоряжаясь многомиллионным состоянием Маурицио, к которому она имела доступ благодаря осуществляемой ею опеке над двумя дочерьми, наследницами Маурицио.
В то же время в банде сообщников росло недовольство, сказал Карпанезе. Они взяли на себя все риски за гроши, пока Синьора жила в роскоши. Теперь они хотели заставить ее заплатить им еще.
Нинни слушал, вертя в пальцах шахматную королеву. Пока Карпанезе говорил, в его голове начал формироваться план.
– Не могли бы вы вернуться в отель «Адри» с микрофоном? – спросил Нинни хриплого мужчину.
Карпанезе, хотя и выглядел озадаченным, кивнул. Нинни, которого тронула честность и чувство справедливости этого человека, несмотря на все его несчастья, поклялся помочь ему, чем сможет. Позже он помог Карпанезе найти новый дом, работу и одежду, а также регулярно навещал его, чтобы посмотреть, как поживают они с женой.
– Ну, Нинни, если ты думаешь, что сможешь что-то с этого получить, давай, – неохотно сказал Карло Ночерино начальнику уголовной полиции, когда они сидели в тесном угловом кабинете прокурора на четвертом этаже лабиринта – здания миланского суда. Нинни только что рассказал Карпанезе историю и объяснил свой план: он хотел послать детектива под прикрытием, чтобы поймать Савиони и его сообщников. Нинни нашел своего человека, молодого детектива по имени Карло Колленги, который бегло говорил по-испански, потому что его мать была из Боготы. Карло изображал из себя «Карлоса», закоренелого убийцу из Медельинского наркокартеля, который приезжал в Милан «по делам». Карпанезе представил Савиони Карлоса, зарекомендовав его как идеального человека, который поможет «убедить» Синьору дать им больше денег. Главный судья Милана Борелли сказал Ночерино санкционировать план Нинни.
– Если за этим стоит Нинни, – сказал он Ночерино, – то можно быть уверенным, что все серьезно.
– Синьора Реджани, я должен арестовать вас по подозрению в убийстве, – сказал Нинни голосом, похожим на грохот грома.
Нинни, опытный следователь, посвятивший свою карьеру борьбе с разрастающейся торговлей наркотиками в Милане, чувствовал себя более непринужденно, выслеживая боссов мафии и совершая рейды на заброшенные склады, чем стоя в роскошной гостиной Патриции Реджани. Он посмотрел в ее ясные, ничего не выражающие глаза.
– Да, понимаю, – пробормотала она, безучастно взглянув на документ в руках Нинни.
– Вы знаете, почему мы здесь? – спросил Нинни, удивленный ее безразличием.
– Да, – бесстрастно сказала она, – это связано со смертью моего мужа, не так ли?
– Мне очень жаль, синьора, – сказал Нинни. – Вы арестованы. Вам придется пойти с нами.
Через несколько минут Алессандра проснулась наверху в своей спальне и в ужасе обнаружила в своей комнате двух полицейских. Они объяснили, что арестовали ее мать и увезут с собой.
– Они осмотрели все в моей комнате, мои игрушки, мой компьютер. Потом мы спустились вниз.
Вскоре к ним присоединились испуганная и потрясенная Аллегра с другим полицейским. Пока она тихо рыдала в гостиной, Нинни приказал Патриции одеться и идти с ним. Именно тогда Алессандра последовала за ней и затащила мать в ванную. Мать и дочь – одна была младшим отражением другой – на мгновение уставились друг на друга.
– Клянусь тебе, Алессандра, клянусь, я этого не делала, – сказала Патриция, когда один из полицейских постучал в дверь. Пока Патриция одевалась под присмотром женщины-офицера, другие агенты обыскивали квартиру, изъяв бумаги и стопку дневников Патриции в кожаном переплете. Когда она вышла, все посмотрели на нее в недоумении. На Патриции были блестящие золотые украшения с бриллиантами и норковая шуба до пола. В ухоженных руках она сжимала кожаную сумочку «Гуччи».
– Ну что? – сказала она, оглядывая изумленную публику. – Я готова!
– Вернусь вечером, – решительно сказала она, поворачиваясь, чтобы поцеловать дочерей. Выходя из дома, она надела черные солнцезащитные очки на глаза, которые выглядели необычно блеклыми и уязвимыми без привычной защиты из тяжелой черной подводки и туши.
Любое сострадание, которое Нинни мог испытывать к Патриции, в этот момент испарилось.
«Куда, по ее мнению, мы идем? На бал-маскарад?» – спросил он себя, спускаясь по мраморным ступеням и проходя обратно через патио.
Худой и жилистый, с проницательными темными глазами и суровыми усами, Нинни имел репутацию решительного, серьезного следователя, увлеченного полицейской работой. Его главными противниками были семьи южных итальянцев, которые мигрировали в Милан и воспользовались разгулом наркоторговли, уходящей корнями на Балканы. Многие из этих семей проиграли в клановых войнах у себя дома или просто приехали на север в поисках работы и быстро нашли в наркоторговле легкий способ заработать.
Когда Нинни продвигался по служебной лестнице в рядах миланской полиции, он часто вспоминал Модесто, сицилийца, который приехал в Милан с большой семьей, чтобы найти возможность содержать ее. Вначале Модесто кружил по улицам города в качестве шарманщика, посылая своих семерых или восьмерых детей просить милостыню у прохожих. Вскоре Модесто променял свою шарманку на более прибыльные занятия, став одним из самых важных наркобаронов Ломбардии, центром которой является Милан.
Филиппо Нинни тоже приехал из южной Италии, из небольшого городка в окрестностях Таранто в Апулии, расположенного на «каблуке» Апеннинского полуострова. Мальчишкой он увлекся детективными романами и полицейскими фильмами, внимательно изучая все приемы, которые использовали следователи. На семейных встречах он засыпал двоих своих родственников, работавших в полиции, вопросами об их службе. Филиппо даже бросил римский университет, чтобы поступить в полицейскую академию, что привело в ярость его отца, работавшего на военно-морской верфи.
– Ты с ума сошел? – негодовал отец. – Ты хочешь, чтобы тебя убили? Работа полиции – опасное дело.
Но Филиппо настаивал на том, что хочет стать полицейским. Он также хотел финансовой независимости. Его отец по-прежнему содержал двух молодых братьев Филиппо, которые жили с ними в одном доме, и он терпеть не мог просить денег на учебники. В конце концов его отец согласился и поехал с ним в Рим в день его поступления в академию. В конце первой недели отец Нинни вернулся, чтобы посмотреть, как поживает его сын. Как только он увидел измученное лицо Филиппо, он велел ему собирать чемоданы и ехать домой. Но Филиппо был непреклонен.
– Нет, – сказал он отцу, качая головой. – Мне удалось поступить в академию. Я знал, что будет тяжело, и я уйду только тогда, когда закончу учебу, если только они не вышвырнут меня раньше.
Нинни не только успешно закончил академию, но и произвел свой первый арест еще до того, как приступил к своей первой работе, – в поезде из Рима в Милан. Молодая цыганка обокрала ехавшего в вагоне карабинера, и, пока молодой офицер тщетно пытался задержать ее и отобрать свой кошелек, она продолжала голосить и брыкаться.
– Я покажу тебе, как это делается, – отрывисто сказал Нинни карабинеру, вырвав из рук цыганки ее сумку и швырнув на платформу внизу. Когда испуганная женщина бросилась за своей сумкой, Нинни задержал ее и вернул владельцу его бумажник.
Но не все задержания были такими легкими. В Милане Нинни сражался с враждующими фракциями мафии calabrese – кланами Сальваторе Батти и Джузеппе Фальчи, чья война переросла в ежедневные перестрелки. Но практичный подход Нинни, стальные нервы и чувство этики снискали уважение как среди его коллег, так и среди членов клана. Только за 1991 год, имея всего четырех подчиненных, он произвел более пятисот арестов. Нинни с достоинством обращался с арестованными, считая, что даже к преступникам нужно относиться с уважением. Его человечность не только принесла ему признание со стороны одного из самых опасных наркобаронов Милана, но и спасла ему жизнь. Во время одного судебного процесса калабрийский босс Сальваторе Батти посмотрел на него через зал суда и сказал: Dotto ‘Ninni, se voi non fuste una persona onesta, avesse la morte – «Если бы вы не были честным человеком, вы давно были бы мертвы».
Полицейская машина с сидящей на заднем сиденье Патрицией мчалась по пустым улицам Милана к штаб-квартире уголовной полиции на Пьяцца Сан-Сеполькро, исторической площади за фондовой биржей, которая восходит к эпохе Древнего Рима. Полицейский участок был последним, что можно было бы увидеть в трехэтажном Палаццо Кастани, который возвышался вокруг центрального двора, украшенного сводчатым портиком с трех сторон и частично датированного эпохой Возрождения.
Нинни и его команда провели Патрицию через изогнутый каменный коридор между скульптурными профилями римских императоров Адриана и Нервы. Высоко над головой высеченная латинская надпись гласила: Elegantiae publicae, Commoditati Privatae — «Ради общего блага и личного удобства», а другая надпись на древнегреческом языке желала удачи тем, кто вошел.
Нинни передал Патрицию своей правой руке, инспектору Кармине Галло, невысокому коренастому мужчине с темными нежными глазами. Галло провел Патрицию по извилистому темному коридору в кабинет, скупо обставленный металлическими столами и картотечными шкафами. Она взглянула на окна под потолком с тяжелыми решетками, пока Галло записывал ее данные. Со стен смотрели фотографии убитых судей, боровшихся с мафией, – Джованни Фальконе и Паоло Борселлино. Вскоре приехала мать Патриции, Сильвана, с осунувшимися Алессандрой и Аллегрой. Их тоже проводили в кабинет Галло, когда в дверях появился Нинни и посмотрел на сияющую золотом и мехами Патрицию, сидящую возле стола Галло. Он почувствовал к ней отвращение.
– Я всегда пытался помочь людям, которых арестовывал, – рассказывал позже Нинни, – но я посмотрел на нее и почувствовал то, чего никогда раньше не чувствовал. Я видел ее как женщину, внутри которой ничего нет, женщину, которая определяла себя по окружающим вещам, женщину, которая думала, что за деньги можно купить все. Я не горжусь этим, но я не мог заставить себя заговорить с ней, чего никогда не случалось в моей карьере прежде.
Нинни повернулся к Сильване, его темные усы раздраженно ощетинились.
– Синьора, вашей дочери не стоит отправляться в тюрьму разодетой вот так, со всеми этими драгоценностями, – сказал Нинни.
– Это ее вещи, если она хочет взять их с собой, это ее право, никто не сможет ей этого запретить, – нахмурилась Сильвана.
– Делайте что хотите, но тюремные власти конфискуют их, как только она прибудет. Ей не позволят держать их при себе, – сказал Нинни, повернувшись на каблуках и выйдя за дверь.
– Давай-ка я все это заберу, – кудахтала Сильвана, снимая с Патриции тяжелые золотые серьги и массивные золотые браслеты с бриллиантами и стягивая с ее плеч норковую шубу. Затем она пошарила в сумочке от Гуччи.
– Что, черт возьми, ты в нее напихала? – сердито спросила она у дочери, доставая карандаши для губ, косметички и крем для лица. – Тебе это не понадобится, – сказала Сильвана, когда Патриция начала дрожать.
Инспектор Галло оторвался от своих бумаг и протянул ей свою куртку, спортивную зеленую ветровку, которую она с радостью приняла.
– Мне ее было жаль, – признался позже Галло. Патриция вернула куртку после того, как оказалась в заключении. – Она подошла к концу своего пути. Она сделала все, что могла, и оказалась на самом краю.
В то же утро в Италии были арестованы еще четыре человека, которым было предъявлено обвинение в убийстве Гуччи. Давняя подруга Патриции Пина Оримма была арестована в городе Сомма-Везувиана, недалеко от Неаполя, отрядом полицейских в штатском и позже в тот же день доставлена в Милан. Ивано Савиони, портье миланского отеля, и Бенедетто Черауло, механик, также были доставлены в здание уголовной полиции на площади Сан-Сеполькро. Орацио Чикале, обанкротившемуся менеджеру ресторана, который уже сидел в тюрьме в пригороде Милана Монце по обвинению в употреблении наркотиков, предъявили обвинение на следующий день. Ошеломляющая новость облетела все газеты: спустя два года бывшая жена Маурицио Гуччи и четверо ее возможных сообщников были арестованы по подозрению в убийстве.
Всего двумя месяцами ранее расследование дела зашло в тупик. Прокурор Милана Карло Ночерино попросил дать ему еще времени, но все больше впадал в отчаяние по мере того, как проходили недели, а серьезных зацепок не появлялось – до вечера среды, 8 января 1997 года. Филиппо Нинни работал допоздна, как он часто делал, когда ночной дежурный сообщил, что ему звонят.
– Capo, босс, на линии какой-то парень. Он не называет своего имени, но говорит, что это срочно и он не будет разговаривать ни с кем, кроме вас.
В тот час во всех остальных офисах штаба уголовной полиции было темно. Нинни включил свою настольную лампу, которую он предпочитал люминесцентным лампам над головой, и просматривал стопки папок, разложенных на его большом застекленном столе, среди компьютеров, которые он выбил в полицейском управлении, чтобы быстрее выполнять перекрестные проверки и ускорить свою работу. Поверх выцветших синих обоев Нинни аккуратно развесил более двадцати дипломов, сертификатов и табличек, которые он получил за свою карьеру. В центре комнаты потрепанный кожаный диван и два кресла были расставлены вокруг низкого журнального столика, на котором он разместил свою любимую награду: вырезанные вручную шахматы из талькового камня. Нинни нравилось ощущение гладких кремовых и бежевых шахматных фигур в руках. Время от времени он предлагал сослуживцам сыграть партию, полагая, что игра помогает ему сохранять твердый рассудок.
В тот вечер Нинни листал дело о наркотиках, которое почти закончил. Расследование, получившее название «операция Европа», началось с одного итальянского наркодилера, который находился на свободе. Вместо того чтобы немедленно взять его, Нинни с командой долго его выслеживали. К настоящему времени их работа привела к аресту более двадцати человек по всей Европе и конфискации более 360 кг кокаина, 10 кг героина и целого арсенала огнестрельного оружия. Когда они выкопали тайник с наркотиками, который был расположен на территории небольшого предприятия по эксплуатации землеройных машин на севере Италии, Нинни был ошеломлен. Казалось, что жестяным контейнерам, наполненным полиэтиленовыми пакетами с кокаином, не будет конца.
Нинни закрыл досье на операцию «Европа», гадая, кто мог звонить так поздно. Он велел дежурному соединить его.
– Это Нинни? – проскрипел низкий голос, напоминавший скрежет тяжелых металлических ворот о бетонный пол.
– Да, это кто?
– Я должен поговорить с вами лицом к лицу, – сказал скрипучий голос. Нинни услышал в нем настойчивость, страх и отчаяние. – У меня есть важная информация, которую я должен вам предоставить. Я расскажу вам все, что знаю, – настаивал голос.
Нинни, одновременно заинтригованный и озадаченный, спросил:
– Кто вы? Откуда мне знать, что я могу вам доверять? У меня кругом враги – хотя бы скажите, о чем идет речь!
– Достаточно, если я скажу, что это касается убийства Гуччи? – скрипящий голос перешел в хрип.
Нинни напрягся. Его коллеги-карабинеры расследовали загадочное убийство бизнесмена почти два года, но безуспешно. Полицейский судья Карло Ночерино годом раньше вернулся из Швейцарии, куда он отправился расследовать дело Гуччи, – без каких-либо зацепок. Проверяя слухи о том, что Гуччи вложил деньги в ряд казино, Ночерино обнаружил, что «казино» на самом деле было роскошным отелем с небольшим игровым залом на швейцарском курорте Кран-Монтана. Все было прозрачно – и никаких следов сомнительных деловых отношений. Все другие бизнес-инициативы Гуччи после того, как он продал свою семейную компанию, находились на начальной стадии. Ночерино также прилетел в Париж, чтобы допросить Делфо Цорци, который на жестких условиях согласился ответить на вопросы прокуратуры о взрыве на площади Фонтана, а также согласился поговорить с Ночерино о ссуде от Гуччи. Цорци подтвердил, что Гуччи полностью вернул те знаменитые 40 миллионов долларов, которые он нашел «под половицей». В мае Ночерино отказался от идеи, что убийство связано с бизнесом, но у него не было других серьезных версий. В то же утро Нинни прочитал в газетах, что Ночерино продлили срок расследования.
Нинни с интересом следил за этим делом. В то утро, когда Гуччи был убит, Нинни проезжал неподалеку, по дороге в отделение, и услышал, как по полицейской рации передается отчет об убийстве. Он попросил своего водителя проехать мимо места преступления на Виа Палестро, но обнаружил, что там полно карабинеров. Нинни стал в стороне, наблюдая за происходящим. Тело Маурицио Гуччи лежало наверху лестницы, мимо него то и дело проходили медики и следователи. Волнение стихло, когда Ночерино вошел в холл, выставив оттуда всех, кроме карабинеров. В последующие недели и месяцы Нинни приказал своим людям запрашивать информацию об убийстве Гуччи всякий раз, когда они арестовывают члена преступного подполья Милана. Если бы убийца был профессиональным киллером, рассуждал Нинни, об этом знала бы миланская malavita – криминальная среда – и рано или поздно Нинни обязательно что-нибудь услышал бы. Но раз за разом опрашиваемый пожимал плечами или качал головой. Шли месяцы, и Нинни убедился, что убийца не мог быть профессионалом. Он был уверен, что решение нужно искать в личной жизни убитого.
– Боюсь, Dottor Нинни, – хрипел голос, – я знаю, кто убил Маурицио Гуччи.
– Вы можете прийти ко мне в офис? – спросил Нинни.
– Нет, это слишком опасно. Встретимся в gelateria на площади Аспромонте, – сказал звонивший, имея в виду кафе-мороженое на площади к востоку от центрального железнодорожного вокзала. – Мне сорок девять лет, грузного телосложения. Буду в красной куртке… Будьте один.
Нинни поколебался, но потом согласился:
– Подойду через полчаса.
Нинни прыгнул в свою машину, его мысли путались. Когда приближались к площади Аспромонте, он попросил своего водителя остановиться в нескольких кварталах от нее, а остаток пути прошел по темным улицам, усыпанным небольшими однозвездочными отелями, где жили проститутки и нелегальные иммигранты, пытающиеся начать новую жизнь. Когда он подошел к gelateria, на которую указал звонивший, Нинни увидел стоящего снаружи мужчину, округлую фигуру в стеганой куртке, на которую падал ярко-зеленый цвет неоновой вывески gelateria. Двое мужчин настороженно поприветствовали друг друга и направились в небольшой сад в центре площади Аспромонте. Своим хриплым голосом, который Нинни слышал по телефону, мужчина представился как Габриэле Карпанезе. Имея лишний вес и слабое здоровье, он шел медленно и с трудом дышал. Нинни, который всегда быстро понимал, с кем имеет дело, сразу же проникся симпатией к таинственному информатору. Ему потребовалось всего несколько минут, чтобы решить, можно ли доверять собеседнику. Он указал на свою машину с водителем и пригласил Карпанезе обратно в свой офис, где было тепло и безопасно, подальше от любопытных зевак, слоняющихся по площади.
Удобно устроившись на кожаных диванах в офисе Нинни, Карпанезе рассказал свою историю, пока Нинни вертел в руке ферзя из своего любимого шахматного набора. Карпанезе вернулся в Италию несколькими месяцами ранее со своей женой после того, как они отказались от попыток содержать итальянскую тратторию за рубежом, сначала в Майами, Флорида, а затем в Гватемале. У жены Карпанезе диагностировали рак груди, у него развился диабет, – словом, проблемы со здоровьем вынудили обоих вернуться в Италию, где они могли пройти курс лечения в рамках государственной системы здравоохранения. Они нашли дешевое жилье в однозвездочном отеле недалеко от площади Аспромонте, пока искали квартиру.
Карпанезе подружился со швейцаром, сорокалетним племянником владельца отеля, Ивано Савиони. Карпанезе объяснил, что Савиони контролировал всех, кто приходил и уходил, со своего поста за столом в узком вестибюле отеля «Адри». Он мог видеть посетителей за дверью отеля из тонированного стекла, но они не могли видеть его, и, щелкая пальцем по кнопке под столом, он решал, могут ли посетители входить или нет. Коренастый мужчина с массивной челюстью, толстой шеей и темными волнистыми волосами, зализанными гелем, Савиони носил очки в золотой оправе, дешевые темные костюмы и рубашки бледно-розового и персикового оттенков, которые, по его мнению, позволяли ему выглядеть современно. Карпанезе Савиони казался благонамеренным, хотя он все время был в долгах и прокручивал разные схемы, чтобы рассчитываться с постоянным потоком кредиторов. Савиони получал кое-какие деньги, пряча в «Адри» проституток, в то время как его ничего не подозревающая тетя была на побегушках. Благодарный за то, что Карпанезе никогда не кричал на него, Савиони часто давал ему отсрочку по оплате счета или воровал для него бутылку или две из бара отеля.
По мере того как скудные сбережения Карпанезе иссякали, а надежды найти работу меркли, он начал подключать фантазию. Он рассказал Савиони яркую историю о торговле наркотиками в Южной Америке, заявив, что он богатый наркобарон и разыскивается правоохранительными органами нескольких стран, включая ФБР. Карпанезе сказал Савиони, что на его банковских счетах в США хранятся миллионы долларов, заработанные на наркоторговле, и что он сможет оплатить свое жилье, как только решит юридические проблемы.
– Как только мои юристы все уладят, я смогу отблагодарить вас должным образом и отплатить вам – с процентами – за ваше щедрое гостеприимство, – пообещал Карпанезе благоговейному Савиони, который убедил свою тетю Люциану позволить несчастной паре пожить в отеле еще несколько месяцев бесплатно. Савиони, чья собственная мелкая торговля наркотиками никогда не приносила большого успеха, надеялся, что Карпанезе сможет вывести его на более серьезный уровень.
Карпанезе рассказал Нинни, что однажды жарким августовским вечером 1996 года они с Савиони отдыхали вместе в уличном кафе, курили и пили пиво. Машин почти не было, закрытые квартиры молча ждали возвращения своих обитателей с традиционного летнего отдыха. Даже многие соседние отели с одноместными номерами закрыли свои двери на каникулы. В пустынном городе делать было особенно нечего, но было слишком жарко, чтобы спать или просто находиться в помещении, воздух был тяжелым от жары и влажности. Савиони откинулся на спинку стула, глубоко затянулся «Мальборо» и посмотрел на Карпанезе. Он доверительно сказал Карпанезе, изучая его реакцию, что тоже замешан в чем-то действительно крупном, о чем писали во всех газетах.
По мере того как двое мужчин сближались, Савиони рассказывал Карпанезе обрывки истории, пока, наконец, его не прорвало. Он участвовал в организации убийства Маурицио Гуччи. Поначалу Карпанезе не поверил – он не считал Савиони особенно умным. Карпанезе сомневался, что, несмотря на все хитроумные схемы и чванство, у него были связи с профессиональными убийцами.
– Кем ты себя возомнил, каким-то боссом?
– Думай что хочешь, – парировал Савиони, удрученный скептицизмом своего нового друга, на которого он так сильно хотел произвести впечатление. В течение следующих нескольких недель Савиони рассказал Карпанезе все подробности о планировании убийства и расправе над Маурицио Гуччи.
Карпанезе был поражен. Он не мог поверить, что Савиони ввязался во что-то настолько серьезное. После нескольких недель угрызений совести он решил обратиться к властям и сообщить историю Савиони. Он знал, что они с женой потеряют жилье, но думал, что может получить некоторую компенсацию за свою информацию. Незадолго до Рождества 1996 года он подошел к телефону-автомату на площади Аспромонте, набрал номер миланского суда и попросил соединить его со следователем, ведущим дело Гуччи. Его сердце колотилось при мысли о том, что он собирался сделать. Он нервно перебирал в руке холодный металлический телефонный шнур, слушая заранее записанное сообщение, но никто не отвечал. Прождав почти пять минут, он повесил трубку, так как у него закончились монеты. Когда через несколько дней он снова попытался набрать номер, оператор сказал ему, что не знает, кто ведет дело Гуччи. Затем Карпанезе позвонил карабинерам, и администратор отказалась его соединять, потому что он не назвал свое имя, как и причину звонка. Однажды ночью в начале января, праздно листая каналы в сырой телевизионной комнате отеля «Адри», он остановился, чтобы посмотреть ток-шоу об организованной преступности, в котором Нинни участвовал в качестве приглашенного эксперта. Карпанезе понравились прямолинейность и разумные комментарии Нинни, и он посчитал его человеком, которому можно доверять. Он схватил телефонную книгу, посмотрел номер уголовной полиции и вернулся к телефону-автомату на углу.
Карпанезе рассказал Нинни историю организации убийства во всех деталях, о которых мог знать только соучастник. Нинни был уверен, что Карпанезе говорит правду.
Патриция Реджани заказала убийство Маурицио Гуччи и заплатила за это 600 миллионов лир, или около 375 тысяч долларов, сообщил Карпанезе Нинни. Ее давняя подруга Пина Оримма помогала в качестве посредника, передавая деньги и информацию между Реджани и убийцами. Пина поехала к Савиони, старому другу, который, в свою очередь, привлек Орацио Чикалу, 56-летнего сицилийца, который владел пиццерией в Аркоре, северном пригороде Милана. Савиони знал, что Чикале нужны деньги, так как он разорился и разорил семью, проигравшись в азартные игры. Чикала нашел убийцу и сел за руль машины, на которой они планировали скрыться, – зеленого «Рено Клио» его собственного сына. Машина, которую Чикала ранее угнал для этой цели, исчезла – ее либо кто-то угнал еще раз, либо забрали полицейские. Убийцу звали Бенедетто – это бывший механик, который жил за рестораном Чикалы. Бенедетто приобрел револьвер «Беретта» калибра 7,65, который использовался для убийства Маурицио Гуччи, сконструировал глушитель из металлического цилиндра, обшитого войлоком, купил патроны в Швейцарии и впоследствии уничтожил оружие.
Спустя несколько месяцев после убийства Патриция поселилась на Корсо Венеция, распоряжаясь многомиллионным состоянием Маурицио, к которому она имела доступ благодаря осуществляемой ею опеке над двумя дочерьми, наследницами Маурицио.
В то же время в банде сообщников росло недовольство, сказал Карпанезе. Они взяли на себя все риски за гроши, пока Синьора жила в роскоши. Теперь они хотели заставить ее заплатить им еще.
Нинни слушал, вертя в пальцах шахматную королеву. Пока Карпанезе говорил, в его голове начал формироваться план.
– Не могли бы вы вернуться в отель «Адри» с микрофоном? – спросил Нинни хриплого мужчину.
Карпанезе, хотя и выглядел озадаченным, кивнул. Нинни, которого тронула честность и чувство справедливости этого человека, несмотря на все его несчастья, поклялся помочь ему, чем сможет. Позже он помог Карпанезе найти новый дом, работу и одежду, а также регулярно навещал его, чтобы посмотреть, как поживают они с женой.
– Ну, Нинни, если ты думаешь, что сможешь что-то с этого получить, давай, – неохотно сказал Карло Ночерино начальнику уголовной полиции, когда они сидели в тесном угловом кабинете прокурора на четвертом этаже лабиринта – здания миланского суда. Нинни только что рассказал Карпанезе историю и объяснил свой план: он хотел послать детектива под прикрытием, чтобы поймать Савиони и его сообщников. Нинни нашел своего человека, молодого детектива по имени Карло Колленги, который бегло говорил по-испански, потому что его мать была из Боготы. Карло изображал из себя «Карлоса», закоренелого убийцу из Медельинского наркокартеля, который приезжал в Милан «по делам». Карпанезе представил Савиони Карлоса, зарекомендовав его как идеального человека, который поможет «убедить» Синьору дать им больше денег. Главный судья Милана Борелли сказал Ночерино санкционировать план Нинни.
– Если за этим стоит Нинни, – сказал он Ночерино, – то можно быть уверенным, что все серьезно.