– Я имею в виду, что будет со мной, если я избавлюсь от него? – уточнила Патриция более прямо, хлопая темными, покрытыми тушью ресницами.
– Я не собираюсь шутить об этом, – пробормотал потрясенный Аулетта и сменил тему.
Когда месяц спустя она задала ему тот же вопрос в его офисе, Аулетта отказался представлять ее интересы. Он написал ей письмо, в котором просил прекратить подобные разговоры, и сообщил об этих вопросах Франкини и матери Патриции.
Через несколько дней после вечеринки Маурицио пригласил Алессандру в свой офис на улице Палестро. Ему позвонили из банка и сообщили, что на ее новом банковском счете перерасход 50 миллионов лир (около 30 000 долларов).
– Алессандра, – строго сказал Маурицио. – В банке мне сказали, что на твоем счету перерасход в пятьдесят миллионов лир. Я не собираюсь покрывать эту сумму, и мне нужно объяснение, куда ушли деньги!
Алессандра неловко поежилась под пристальным взглядом отца.
– Прости, Papà, я знаю, что подвела тебя, – сказала она срывающимся голосом. – Я не знаю, как это получилось; ты же знаешь, что Mamma взяла на себя все приготовления. Я обещаю, что проверю всю бухгалтерию. Я обещаю, что такое больше не повторится.
Когда Алессандра вернулась со счетами, стало ясно, что помимо оплаты еды и других услуг для вечеринки Патриция потратила 43 миллиона лир (27 тысяч долларов) из денег Алессандры неизвестно на что. Раздраженный Маурицио закрыл счет. Финансовый урок провалился.
Девятнадцатого ноября 1994 года развод Маурицио с Патрицией был оформлен официально. В ту пятницу он пришел домой в обеденное время, чтобы удивить Паолу, встретив ее в гостиной с широкой улыбкой и двумя мартини в руках, когда она вернется домой.
– Паола, с этого дня я свободный человек! – сказал он, когда они чокнулись бокалами и поцеловались. Месяц назад Паола получила развод от Коломбо. Маурицио наконец почувствовал, что может восстановить свою жизнь, освободившись от личных и деловых проблем, которые так тяготили его все это время. Он запретил Патриции использовать имя «Гуччи» и начал оформлять документы, чтобы получить опеку над двумя девочками. По словам самых близких к нему людей, Маурицио не хотел снова жениться. Тем не менее он попросил Франкини подумать над контрактом их отношений с Паолой. Паола, придерживающаяся иного мнения, рассказывала друзьям, что они с Маурицио планируют рождественскую свадьбу в снегах Санкт-Морица с запряженными лошадьми санями, доверху набитыми мехами. Эти слухи дошли до Патриции, которая беспокоилась, что у них может быть общий ребенок.
Патриция дала выход своей ярости в новом проекте – рукописи на пятистах страницах, частично состоявшей из фактов, частично – из вымысла, под названием «Гуччи против «Гуччи», которую она начала писать после того, как Маурицио потерял компанию. Она позвонила своей подруге Пине, чтобы та приехала из Неаполя и помогла ей закончить творческую хронику ее жизни в семье Гуччи. Пина обнищала после краха бутика одежды, который она открыла с подругой, и была рада бежать из Неаполя от своих растущих долгов. Она призналась Патриции, что украла 50 миллионов лир (около 30 тысяч долларов) из кассы в магазине своего племянника, где она некоторое время подрабатывала, и ей было необходимо уехать из города. Патриция предложила ей поселиться в миланском отеле, не пригласив к себе: Сильвана и девочки не любили Пину, находя ее вульгарной и неопрятной.
Маурицио тихонько выскользнул из постели, чтобы не разбудить Паолу. Он чувствовал себя отдохнувшим после спокойного уикенда дома в Милане, который заменил поездку в Санкт-Мориц, которую они изначально планировали. Чарли навещал отца, оставив Маурицио и Паолу наедине. Маурицио в среду вернулся из Нью-Йорка, где рассчитался по старым долгам, которые после напряженных дней в «Гуччи» все еще не были оплачены. Каждое напоминание о пережитой травме заставляло Маурицио вновь чувствовать усталость и депрессию.
В ту пятницу, незадолго до полудня, Маурицио решил, что слишком устал, чтобы ехать три часа до Санкт-Морица. Он позвонил Паоле, которая отменила встречу с обивщиком мебели в Санкт-Морице, в то время как Лилиана уведомила прислугу в Санкт-Морице и Милане об изменении планов. Большинство миланских семей из высшего класса редко проводят выходные в городе, направляясь вместо этого в близлежащие Альпы зимой и на лигурийское побережье летом. Маурицио – в соответствии со своим новым пониманием более простой жизни – время от времени проводил выходные в Милане. Покидая офис в ту пятницу, когда на его столе царил творческий беспорядок из бумаг, брошюр и заметок о его новых проектах, он приклеил на дверь записку для уборщицы, попросив ее ничего не трогать.
В воскресенье, после позднего пробуждения и ленивого завтрака на террасе, Маурицио и Паола прошлись по антикварному рынку в районе Навильи вдоль двух каналов, ведущих в город, где раз в месяц тротуары заполнялись торговцами антиквариатом. Единственным разочарованием Маурицио в тот уикенд было то, что он не смог увидеть своих дочерей.
Он ненадолго встретился с Алессандрой в пятницу в автошколе, куда она ходила сдавать экзамен по вождению. На следующий день она позвонила ему и радостно сообщила, что сдала.
– Фантастика! – ответил Маурицио. – В следующие выходные мы поедем в Санкт-Мориц вместе, только ты и я.
То был последний раз, когда она разговаривала с отцом.
В воскресенье вечером Маурицио согласился пойти в кино и поужинать с группой друзей Паолы. Позже, тем же вечером, дома, они с Паолой провели мозговой штурм в поисках названия для сети небольших роскошных отелей, которые хотел открыть Маурицио. Его взгляд упал на книгу китайских сказок на ночном столике, озаглавленную Il Paradiso nella Giara, или «Рай в банке».
«То, что надо, – думал он, снова и снова повторяя это название, прежде чем заснуть. – Рай в банке – это прекрасно».
На следующее утро Маурицио принял душ в просторной, отделанной мрамором ванной комнате рядом с их спальней, думая о предстоящем дне. Его первая встреча была назначена на 9:30 утра в его кабинете, он хотел услышать мнение Антониетты по поводу некоторых своих проектных идей. Далее была запланирована встреча с Франкини и деловой обед, на который он также пригласил Паолу. Тем не менее он надеялся, что это будет короткий день, – недавно он купил новый набор бильярдных киев и хотел пораньше вернуться домой и испробовать их.
Маурицио вернулся в спальню после душа как раз в тот момент, когда Паола подняла свою растрепанную голову с подушки. Наклонившись, чтобы поцеловать ее, он взял пульт, чтобы открыть автоматические жалюзи, закрывающие панорамные окна в дальнем конце их комнаты. Она сонно моргнула, когда шторы поднялись, заливая комнату утренним светом. За окнами показался оазис зеленой листвы, создававший иллюзию, что они живут в райском саду, а не в центре Милана.
Маурицио оделся, выбрав серый шерстяной костюм «принц Уэльский», накрахмаленную голубую рубашку и синий шелковый галстук от Гуччи. Маурицио не стал отказываться от галстуков «Гуччи» после продажи компании и не понимал, почему он должен это делать. Время от времени он посылал Лилиану в магазин, чтобы она покупала их для него, – к тому времени де Соле любезно предложил ему скидку, хотя до этого ни одному члену семьи Гуччи не предлагали скидки в магазинах «Гуччи». Он застегнул коричневый кожаный ремешок своих часов от Тиффани и засунул в карман пиджака ежедневник с несколькими заметками, которые он сделал для себя на выходных. Он сунул кораллово-золотой талисман на удачу в правый передний карман брюк, металлическую табличку с эмалированным ликом Иисуса – в задний. Паола закуталась в халат, и они вместе пошли по коридору навстречу запаху свежего кофе, доносящемуся с кухни. Адриана, кухарка, приготовила завтрак, который сомалийская горничная Паолы подала им в большой столовой. Маурицио взял газету и просмотрел заголовки, пока ел булочку и потягивал кофе. Паола, всегда заботящаяся о своей талии, зачерпнула ложкой йогурт.
Маурицио отложил газету, допил кофе и посмотрел на нее с теплой улыбкой.
– Ты придешь около половины первого? – спросил он, потянувшись, чтобы взять ее руку в свою. Она улыбнулась и кивнула. Маурицио встал, заглянул на кухню, чтобы попрощаться с Адрианой, и вышел в коридор, Паола последовала за ним. Он накинул пальто из верблюжьей шерсти, потому что утренний воздух все еще был прохладным.
– Возвращайся в постель, если хочешь, милая, – сказал он, обняв Паолу. – До обеда еще много времени. Спешить некуда.
Он поцеловал ее на прощание и быстро спустился по величественной каменной лестнице, проведя рукой по мраморным обелискам на площадке. Пройдя через большие деревянные двери и выйдя на тротуар, он взглянул на часы – было ровно 8:30 утра. Он подождал на углу, пока светофор покажет зеленый, пересек Корсо Венеция и быстро зашагал по тротуару по Виа Палестро, торопясь привести в порядок свои бумаги до приезда Антониетты. Он окинул взглядом парк на другой стороне улицы и сосчитал свои шаги, как делал это много раз раньше: сто шагов от двери до двери. Возможность ходить на работу пешком была настоящей роскошью, размышлял он, приближаясь к входу на Виа Палестро, 20. Он мельком заметил темноволосого мужчину, стоявшего на тротуаре и смотревшего на номер здания, словно проверяя адрес.
Размахивая руками, Маурицио вошел в дверь и поприветствовал швейцара, Джузеппе Онорато, когда взбегал по лестнице.
– Buongiorno!
– Buongiorno, Dottore, – сказал Джузеппе Онорато, оторвав взгляд от движущейся метлы.
Только горничная видела, как Патриция Реджани безудержно рыдала утром 27 марта 1995 года, узнав о смерти Маурицио. Потом она вытерла слезы, взяла себя в руки и написала в своем дневнике от Картье одно-единственное слово, написанное заглавными буквами: PARADEISOS, что по-гречески означает «рай». Ручкой она медленно нарисовала жирную черную рамку вокруг даты. В три часа дня Патриция прошла несколько кварталов от своей квартиры на площади Сан-Бабила до Корсо Венеция, 38, вместе со своим адвокатом Пьеро Джузеппе Пароди и старшей дочерью Алессандрой. Она позвонила в дверь квартиры Маурицио и попросила позвать Паолу Франчи, которая пыталась вздремнуть.
В то утро, вскоре после ухода Маурицио, пришла расстроенная Антониетта и спросила Паолу. Антониетта сказала, что явилась в офис Маурицио на встречу, но не смогла войти из-за собравшейся там толпы. Она сразу же бросилась к Паоле, чтобы сказать, что что-то не так. Паола накинула кое-какую одежду и побежала через улицу, проталкиваясь сквозь толпу журналистов, столпившихся у больших дверей.
– Я его жена! Я его жена! – задыхаясь, кричала она карабинерам, которые удерживали журналистов. Они пропустили ее. Как раз в тот момент, когда она собиралась войти в широкие деревянные двери, друг Маурицио, Карло Бруно, вышел из толпы и потащил ее прочь.
– Паола, – сказал он серьезно, – не ходи туда.
– Что-то с Маурицио? – спросила она.
– Да, – сказал он.
– Он ранен? Я хочу пойти к нему, – плакала она, прижимаясь к руке Бруно, когда они шли вдоль парка. Они дошли до пересечения Виа Палестро с Корсо Венеция.
– Уже ничего нельзя поделать, – тихо сказал он, когда она недоверчиво посмотрела на него. Через несколько часов Паола отправилась к Маурицио в городской морг.
– Он лежал на столе животом вниз, лицом в сторону, – рассказывала Паола. – У него была крошечная дырочка в виске, но в остальном он выглядел безупречно. Это было самое невероятное в нем – когда он путешествовал, когда он спал, он всегда был безупречен. Казалось, он никогда не морщинился и не выглядел помятым.
В тот же день миланский судья Ночерино допросил Паолу об убийстве, спросив, были ли у Маурицио враги.
– Единственное, что я могу вам сказать, это то, что осенью 1994 года Маурицио был обеспокоен, узнав от своего адвоката Франкини, что Патриция рассказала своему адвокату Аулетте о планах убить его, – без выражения сказала Паола. – Я помню, что после этих угроз Франкини казался более обеспокоенным, чем Маурицио, говоря ему, чтобы он каким-то образом защитил себя. Но Маурицио просто пропустил все это мимо ушей.
Ночерино скептически поднял темные брови:
– А вы, синьора, были каким-нибудь образом защищены? – спросил он.
– Нет, между нами не было подписано никаких бумаг, ни экономического соглашения, если вы это хотите знать, – сухо ответила оскорбленная Паола. – Наши отношения скреплялись только чувством.
Паола вернулась на Корсо Венеция и пыталась уснуть, когда Патриция позвонила в дверь и потребовала, чтобы она вставала, сказав, что им нужно обсудить важные юридические вопросы. Когда слуга сказал, что Паола отдыхает, Алессандра заплакала, спросив, может ли она, по крайней мере, взять на память об отце один из его кашемировых свитеров. Паола отказалась принять Патрицию, но велела слуге дать Алессандре свитер, который девушка приняла с благодарностью, зарывшись в него с головой, чтобы вдохнуть запах отца.
Паола позвонила Франкини, чтобы спросить, что ей делать, но ему было нечем ее утешить. Он сказал, что ей остается только отойти в сторону. Контракт, который Маурицио попросил его подготовить, все еще лежал в кабинете Франкини без подписи. У Паолы не было законных прав на поместье Маурицио, которое непосредственно наследовали его дочери. Ей следовало как можно скорее принять меры к выезду из квартиры на Корсо Венеция.
На следующее утро Патриция вернулась, но прежде прибыл судебный чиновник, чтобы опечатать дом на основании судебного решения об аресте имущества, поданного «наследниками Маурицио Гуччи» в 11 часов утра накануне. Паола в ужасе посмотрела на чиновника.
– Вчера, к одиннадцати утра, Маурицио Гуччи был мертв всего несколько часов, – запротестовала она.
Она убедила чиновника опечатать только одну комнату.
– Я живу здесь со своим сыном, – сказала она. – Как, по-вашему, мы можем собраться так быстро?
Патриция действовала быстро, но и Паола тоже – после разговора с Франкини она сделала несколько телефонных звонков, и к концу дня бригада грузчиков погрузила мебель, светильники, шторы, фарфор, столовые приборы и многое другое в три фургона, припаркованные перед Корсо Венеция, 38. На следующий день адвокаты Патриции приказали Паоле вернуть все, хотя в конце концов ей разрешили оставить вещи, которые, по ее словам, принадлежали ей, включая комплект зеленых шелковых штор из гостиной, которые Патриция горячо оспаривала.
– Я здесь как мать, а не как жена, – холодно сказала Патриция, когда на следующее утро ее ввели в гостиную дома 38 по Корсо Венеция. – Вы должны уехать как можно скорее, – объявила она. – Это был дом Маурицио, а теперь это дом его наследников, – сказала Патриция, оглядывая комнату. – Что именно ты собираешься взять с собой?
В понедельник, 3 апреля, в десять часов утра, черный «Мерседес» с гробом Маурицио Гуччи остановился на миланской площади Сан-Бабила перед церковью Сан-Карло, желтый фасад которой был прекрасно виден с террасы пентхауса Патриции. Четверо носильщиков отнесли гроб в церковь, где еще не было скорбящих. Лилиана, стоявшая снаружи со своим мужем, заглянула в церковь и увидела гроб, задрапированный серым бархатом с тремя большими венками из серых и белых цветов, одиноко стоящий перед алтарем. Она положила руку на плечо мужа.
– Пойдем к Маурицио, – сказала она дрожащим голосом. – Мне невыносимо видеть его там совсем одного.
Патриция сделала все приготовления к похоронам. Паола осталась дома. В то утро Патриция изображала образцовую вдову в черной вуали поверх темных черных солнцезащитных очков, в черном костюме и черных кожаных перчатках. При этом она не скрывала своих истинных чувств.
– На человеческом уровне я скорблю, но на личном уровне не могу сказать то же самое, – опрометчиво заявила Патриция ожидающим журналистам.
Она заняла свое место в первом ряду скорбящих, рядом с Алессандрой и Аллегрой, которые также надели большие черные солнцезащитные очки, чтобы скрыть слезы. Пришло не более двухсот человек, и из них только несколько друзей, таких как Беппе Диана, Рина Алеманья, Чикка Оливетти, имена из списка бизнес-элиты северной Италии. Многие другие остались дома, опасаясь скандала, связанного со зловещей смертью Гуччи. По той же причине многие другие воздержались от размещения традиционных объявлений о смерти в местных газетах в знак солидарности с семьей покойного. Новости были полны предположений о расправе над Гуччи в стиле мафиозных разборок и предположений о сомнительных деловых сделках, приводящих в бешенство Бруно, Франкини и других близких к Маурицио людей, которые знали, что он был чист на руку. Большинство людей, пришедших на похороны, были бывшими сотрудниками, которые хотели попрощаться с Маурицио, а также журналистами и зеваками. Джорджо Гуччи прилетел из Рима с женой Марией Пиа и сыном Гуччио Гуччи, которого назвали в честь деда. Они сидели на скамье в нескольких рядах позади Патриции. Приехала и дочь Паоло Патриция. Маурицио сжалился над ней, несмотря на конфликты с ее отцом, и нанял ее работать в отделе по связям с общественностью «Гуччи» за несколько лет до того, как продал компанию «Инвесткорп».
– Сегодня мы прощаемся с Маурицио Гуччи и со всеми Маурицио, которые потеряли свои жизни из-за всех Каинов всех времен, – сказал священник дон Мариано Мерло, когда два карабинера под прикрытием тайно снимали и фотографировали короткую церемонию и тщательно изучали гостевую книгу, ища возможные подсказки, ведущие к убийце. После церемонии черный «Мерседес» тронулся с места и направился в Санкт-Мориц, где вместо семейного склепа во Флоренции Патриция решила похоронить Маурицио.
– Телекамер и зевак было больше, чем друзей, – печально говорил позже ризничий Антонио.
– Атмосфера была скорее странной, чем печальной, – заметила Лина Сотис, светский обозреватель «Коррьере делла сера», дерзко рассуждая, действительно ли убийца мог присутствовать на похоронах, как в лучших детективах. Сотис холодно заметила, что, несмотря на свое имя и богатство, Маурицио так и не нашел своей ниши в Милане, финансовой и модной столице Италии.
«Маурицио Гуччи в этом городе оставался в тени. Все знали его имя, но мало кто знал его самого, – написала она в своем отчете на следующий день. – «Милан мне не по зубам», – однажды признался он другу. Этот светловолосый голубоглазый мальчик мог позволить себе все, что угодно, кроме любящей женщины рядом и такого сурового города, как Милан».
На следующий день Паола организовала свою собственную мессу для Маурицио в церкви Сан-Бартоломео, недалеко от Виа Москова, по другую сторону Джардини Пабличи от квартиры на Корсо Венеция.
– Ты знал, как завоевать наши сердца, и никто не любил тебя так сильно, как мы, – сказал Дени ле Кордер, двоюродный брат Паолы и друг Маурицио, читая краткую памятную записку. – Твой убийца совершил не одно преступление, а десять, двадцать, пятьдесят – столько, сколько нас здесь сегодня, потому что в каждом из тех, кто знал тебя, что-то было убито.
Несколько месяцев спустя Патриция с триумфом переехала на Корсо Венеция, 38, где она избавилась от всех следов Паолы, которая вернулась в кондоминиум своего бывшего мужа. В комнатах девочек Патриция приказала сорвать со стен обои в цветочек, а кровати с оборчатыми балдахинами убрать. Она переделала комнаты в своем собственном вкусе с полированной венецианской мебелью и набивными тканями и превратила детскую гостиную, которую Паола украсила темными винными оттенками, в телевизионную комнату для себя и девочек, покрасив стены в ярко-розовый лососевый цвет. Она расставила свои диваны с розовыми, голубыми и желтыми цветами и развесила занавески с кисточками, чтобы все соответствовало пентхаусу Галлериа Пассарелла. На одной из стен висел ее портрет, написанный маслом в полный рост, где ее лицо обрамляли длинные блестящие пряди каштановых волос, о которых она всегда мечтала.
Внизу она почти ничего не изменила, хотя продала бильярдный стол и переделала игровую комнату в гостиную. Ночью она спала в большой постели Маурицио в стиле ампир, просыпаясь от криков павлинов в садах Инверницци. По утрам, после ванны, она надевала уютный махровый халат Маурицио.
– Возможно, он и умер, – сказала она подруге, – но я только начала жить.
В начале 1996 года она написала фразу на внутренней стороне обложки нового дневника от Картье в кожаном переплете: «Немногие женщины могут по-настоящему завоевать сердце мужчины – еще меньше они способны владеть им».
Глава 16. Разворот
В понедельник утром, 26 сентября 1993 года, в первый день после того, как «Инвесткорп» получила 100 процентов акций «Гуччи», Билл Фланц с небольшой группой руководителей собрались на открытом воздухе во дворе здания на Пьяцца Сан-Феделе: их собственные офисы были закрыты.
Заключив сделку с Маурицио и дав ему время забрать свои личные вещи, Фланц дал указания Маззетти охранять здание в течение выходных.
– Я организовал надежную охрану с девяти вечера пятницы до девяти утра понедельника, – вспоминал Маззетти. – Я отдал строгий приказ, чтобы никому не разрешали входить в здание в это время.
Билл Фланц, как представитель «Инвесткорп», попросил боссов и менеджеров «Гуччи» прибыть на Пьяцца Сан-Феделе рано утром в понедельник, чтобы немедленно решить самые неотложные финансовые и кадровые проблемы. Но когда они прибыли к двойным парадным дверям «Гуччи» в восемь утра (им не терпелось начать работу), охранники отказались впустить их. Даже когда Фланц объяснил, что он здесь главный, те только покачали головами и отказались нарушить приказ. Группа вошла в здание в 9:01 утра.
– Я не собираюсь шутить об этом, – пробормотал потрясенный Аулетта и сменил тему.
Когда месяц спустя она задала ему тот же вопрос в его офисе, Аулетта отказался представлять ее интересы. Он написал ей письмо, в котором просил прекратить подобные разговоры, и сообщил об этих вопросах Франкини и матери Патриции.
Через несколько дней после вечеринки Маурицио пригласил Алессандру в свой офис на улице Палестро. Ему позвонили из банка и сообщили, что на ее новом банковском счете перерасход 50 миллионов лир (около 30 000 долларов).
– Алессандра, – строго сказал Маурицио. – В банке мне сказали, что на твоем счету перерасход в пятьдесят миллионов лир. Я не собираюсь покрывать эту сумму, и мне нужно объяснение, куда ушли деньги!
Алессандра неловко поежилась под пристальным взглядом отца.
– Прости, Papà, я знаю, что подвела тебя, – сказала она срывающимся голосом. – Я не знаю, как это получилось; ты же знаешь, что Mamma взяла на себя все приготовления. Я обещаю, что проверю всю бухгалтерию. Я обещаю, что такое больше не повторится.
Когда Алессандра вернулась со счетами, стало ясно, что помимо оплаты еды и других услуг для вечеринки Патриция потратила 43 миллиона лир (27 тысяч долларов) из денег Алессандры неизвестно на что. Раздраженный Маурицио закрыл счет. Финансовый урок провалился.
Девятнадцатого ноября 1994 года развод Маурицио с Патрицией был оформлен официально. В ту пятницу он пришел домой в обеденное время, чтобы удивить Паолу, встретив ее в гостиной с широкой улыбкой и двумя мартини в руках, когда она вернется домой.
– Паола, с этого дня я свободный человек! – сказал он, когда они чокнулись бокалами и поцеловались. Месяц назад Паола получила развод от Коломбо. Маурицио наконец почувствовал, что может восстановить свою жизнь, освободившись от личных и деловых проблем, которые так тяготили его все это время. Он запретил Патриции использовать имя «Гуччи» и начал оформлять документы, чтобы получить опеку над двумя девочками. По словам самых близких к нему людей, Маурицио не хотел снова жениться. Тем не менее он попросил Франкини подумать над контрактом их отношений с Паолой. Паола, придерживающаяся иного мнения, рассказывала друзьям, что они с Маурицио планируют рождественскую свадьбу в снегах Санкт-Морица с запряженными лошадьми санями, доверху набитыми мехами. Эти слухи дошли до Патриции, которая беспокоилась, что у них может быть общий ребенок.
Патриция дала выход своей ярости в новом проекте – рукописи на пятистах страницах, частично состоявшей из фактов, частично – из вымысла, под названием «Гуччи против «Гуччи», которую она начала писать после того, как Маурицио потерял компанию. Она позвонила своей подруге Пине, чтобы та приехала из Неаполя и помогла ей закончить творческую хронику ее жизни в семье Гуччи. Пина обнищала после краха бутика одежды, который она открыла с подругой, и была рада бежать из Неаполя от своих растущих долгов. Она призналась Патриции, что украла 50 миллионов лир (около 30 тысяч долларов) из кассы в магазине своего племянника, где она некоторое время подрабатывала, и ей было необходимо уехать из города. Патриция предложила ей поселиться в миланском отеле, не пригласив к себе: Сильвана и девочки не любили Пину, находя ее вульгарной и неопрятной.
Маурицио тихонько выскользнул из постели, чтобы не разбудить Паолу. Он чувствовал себя отдохнувшим после спокойного уикенда дома в Милане, который заменил поездку в Санкт-Мориц, которую они изначально планировали. Чарли навещал отца, оставив Маурицио и Паолу наедине. Маурицио в среду вернулся из Нью-Йорка, где рассчитался по старым долгам, которые после напряженных дней в «Гуччи» все еще не были оплачены. Каждое напоминание о пережитой травме заставляло Маурицио вновь чувствовать усталость и депрессию.
В ту пятницу, незадолго до полудня, Маурицио решил, что слишком устал, чтобы ехать три часа до Санкт-Морица. Он позвонил Паоле, которая отменила встречу с обивщиком мебели в Санкт-Морице, в то время как Лилиана уведомила прислугу в Санкт-Морице и Милане об изменении планов. Большинство миланских семей из высшего класса редко проводят выходные в городе, направляясь вместо этого в близлежащие Альпы зимой и на лигурийское побережье летом. Маурицио – в соответствии со своим новым пониманием более простой жизни – время от времени проводил выходные в Милане. Покидая офис в ту пятницу, когда на его столе царил творческий беспорядок из бумаг, брошюр и заметок о его новых проектах, он приклеил на дверь записку для уборщицы, попросив ее ничего не трогать.
В воскресенье, после позднего пробуждения и ленивого завтрака на террасе, Маурицио и Паола прошлись по антикварному рынку в районе Навильи вдоль двух каналов, ведущих в город, где раз в месяц тротуары заполнялись торговцами антиквариатом. Единственным разочарованием Маурицио в тот уикенд было то, что он не смог увидеть своих дочерей.
Он ненадолго встретился с Алессандрой в пятницу в автошколе, куда она ходила сдавать экзамен по вождению. На следующий день она позвонила ему и радостно сообщила, что сдала.
– Фантастика! – ответил Маурицио. – В следующие выходные мы поедем в Санкт-Мориц вместе, только ты и я.
То был последний раз, когда она разговаривала с отцом.
В воскресенье вечером Маурицио согласился пойти в кино и поужинать с группой друзей Паолы. Позже, тем же вечером, дома, они с Паолой провели мозговой штурм в поисках названия для сети небольших роскошных отелей, которые хотел открыть Маурицио. Его взгляд упал на книгу китайских сказок на ночном столике, озаглавленную Il Paradiso nella Giara, или «Рай в банке».
«То, что надо, – думал он, снова и снова повторяя это название, прежде чем заснуть. – Рай в банке – это прекрасно».
На следующее утро Маурицио принял душ в просторной, отделанной мрамором ванной комнате рядом с их спальней, думая о предстоящем дне. Его первая встреча была назначена на 9:30 утра в его кабинете, он хотел услышать мнение Антониетты по поводу некоторых своих проектных идей. Далее была запланирована встреча с Франкини и деловой обед, на который он также пригласил Паолу. Тем не менее он надеялся, что это будет короткий день, – недавно он купил новый набор бильярдных киев и хотел пораньше вернуться домой и испробовать их.
Маурицио вернулся в спальню после душа как раз в тот момент, когда Паола подняла свою растрепанную голову с подушки. Наклонившись, чтобы поцеловать ее, он взял пульт, чтобы открыть автоматические жалюзи, закрывающие панорамные окна в дальнем конце их комнаты. Она сонно моргнула, когда шторы поднялись, заливая комнату утренним светом. За окнами показался оазис зеленой листвы, создававший иллюзию, что они живут в райском саду, а не в центре Милана.
Маурицио оделся, выбрав серый шерстяной костюм «принц Уэльский», накрахмаленную голубую рубашку и синий шелковый галстук от Гуччи. Маурицио не стал отказываться от галстуков «Гуччи» после продажи компании и не понимал, почему он должен это делать. Время от времени он посылал Лилиану в магазин, чтобы она покупала их для него, – к тому времени де Соле любезно предложил ему скидку, хотя до этого ни одному члену семьи Гуччи не предлагали скидки в магазинах «Гуччи». Он застегнул коричневый кожаный ремешок своих часов от Тиффани и засунул в карман пиджака ежедневник с несколькими заметками, которые он сделал для себя на выходных. Он сунул кораллово-золотой талисман на удачу в правый передний карман брюк, металлическую табличку с эмалированным ликом Иисуса – в задний. Паола закуталась в халат, и они вместе пошли по коридору навстречу запаху свежего кофе, доносящемуся с кухни. Адриана, кухарка, приготовила завтрак, который сомалийская горничная Паолы подала им в большой столовой. Маурицио взял газету и просмотрел заголовки, пока ел булочку и потягивал кофе. Паола, всегда заботящаяся о своей талии, зачерпнула ложкой йогурт.
Маурицио отложил газету, допил кофе и посмотрел на нее с теплой улыбкой.
– Ты придешь около половины первого? – спросил он, потянувшись, чтобы взять ее руку в свою. Она улыбнулась и кивнула. Маурицио встал, заглянул на кухню, чтобы попрощаться с Адрианой, и вышел в коридор, Паола последовала за ним. Он накинул пальто из верблюжьей шерсти, потому что утренний воздух все еще был прохладным.
– Возвращайся в постель, если хочешь, милая, – сказал он, обняв Паолу. – До обеда еще много времени. Спешить некуда.
Он поцеловал ее на прощание и быстро спустился по величественной каменной лестнице, проведя рукой по мраморным обелискам на площадке. Пройдя через большие деревянные двери и выйдя на тротуар, он взглянул на часы – было ровно 8:30 утра. Он подождал на углу, пока светофор покажет зеленый, пересек Корсо Венеция и быстро зашагал по тротуару по Виа Палестро, торопясь привести в порядок свои бумаги до приезда Антониетты. Он окинул взглядом парк на другой стороне улицы и сосчитал свои шаги, как делал это много раз раньше: сто шагов от двери до двери. Возможность ходить на работу пешком была настоящей роскошью, размышлял он, приближаясь к входу на Виа Палестро, 20. Он мельком заметил темноволосого мужчину, стоявшего на тротуаре и смотревшего на номер здания, словно проверяя адрес.
Размахивая руками, Маурицио вошел в дверь и поприветствовал швейцара, Джузеппе Онорато, когда взбегал по лестнице.
– Buongiorno!
– Buongiorno, Dottore, – сказал Джузеппе Онорато, оторвав взгляд от движущейся метлы.
Только горничная видела, как Патриция Реджани безудержно рыдала утром 27 марта 1995 года, узнав о смерти Маурицио. Потом она вытерла слезы, взяла себя в руки и написала в своем дневнике от Картье одно-единственное слово, написанное заглавными буквами: PARADEISOS, что по-гречески означает «рай». Ручкой она медленно нарисовала жирную черную рамку вокруг даты. В три часа дня Патриция прошла несколько кварталов от своей квартиры на площади Сан-Бабила до Корсо Венеция, 38, вместе со своим адвокатом Пьеро Джузеппе Пароди и старшей дочерью Алессандрой. Она позвонила в дверь квартиры Маурицио и попросила позвать Паолу Франчи, которая пыталась вздремнуть.
В то утро, вскоре после ухода Маурицио, пришла расстроенная Антониетта и спросила Паолу. Антониетта сказала, что явилась в офис Маурицио на встречу, но не смогла войти из-за собравшейся там толпы. Она сразу же бросилась к Паоле, чтобы сказать, что что-то не так. Паола накинула кое-какую одежду и побежала через улицу, проталкиваясь сквозь толпу журналистов, столпившихся у больших дверей.
– Я его жена! Я его жена! – задыхаясь, кричала она карабинерам, которые удерживали журналистов. Они пропустили ее. Как раз в тот момент, когда она собиралась войти в широкие деревянные двери, друг Маурицио, Карло Бруно, вышел из толпы и потащил ее прочь.
– Паола, – сказал он серьезно, – не ходи туда.
– Что-то с Маурицио? – спросила она.
– Да, – сказал он.
– Он ранен? Я хочу пойти к нему, – плакала она, прижимаясь к руке Бруно, когда они шли вдоль парка. Они дошли до пересечения Виа Палестро с Корсо Венеция.
– Уже ничего нельзя поделать, – тихо сказал он, когда она недоверчиво посмотрела на него. Через несколько часов Паола отправилась к Маурицио в городской морг.
– Он лежал на столе животом вниз, лицом в сторону, – рассказывала Паола. – У него была крошечная дырочка в виске, но в остальном он выглядел безупречно. Это было самое невероятное в нем – когда он путешествовал, когда он спал, он всегда был безупречен. Казалось, он никогда не морщинился и не выглядел помятым.
В тот же день миланский судья Ночерино допросил Паолу об убийстве, спросив, были ли у Маурицио враги.
– Единственное, что я могу вам сказать, это то, что осенью 1994 года Маурицио был обеспокоен, узнав от своего адвоката Франкини, что Патриция рассказала своему адвокату Аулетте о планах убить его, – без выражения сказала Паола. – Я помню, что после этих угроз Франкини казался более обеспокоенным, чем Маурицио, говоря ему, чтобы он каким-то образом защитил себя. Но Маурицио просто пропустил все это мимо ушей.
Ночерино скептически поднял темные брови:
– А вы, синьора, были каким-нибудь образом защищены? – спросил он.
– Нет, между нами не было подписано никаких бумаг, ни экономического соглашения, если вы это хотите знать, – сухо ответила оскорбленная Паола. – Наши отношения скреплялись только чувством.
Паола вернулась на Корсо Венеция и пыталась уснуть, когда Патриция позвонила в дверь и потребовала, чтобы она вставала, сказав, что им нужно обсудить важные юридические вопросы. Когда слуга сказал, что Паола отдыхает, Алессандра заплакала, спросив, может ли она, по крайней мере, взять на память об отце один из его кашемировых свитеров. Паола отказалась принять Патрицию, но велела слуге дать Алессандре свитер, который девушка приняла с благодарностью, зарывшись в него с головой, чтобы вдохнуть запах отца.
Паола позвонила Франкини, чтобы спросить, что ей делать, но ему было нечем ее утешить. Он сказал, что ей остается только отойти в сторону. Контракт, который Маурицио попросил его подготовить, все еще лежал в кабинете Франкини без подписи. У Паолы не было законных прав на поместье Маурицио, которое непосредственно наследовали его дочери. Ей следовало как можно скорее принять меры к выезду из квартиры на Корсо Венеция.
На следующее утро Патриция вернулась, но прежде прибыл судебный чиновник, чтобы опечатать дом на основании судебного решения об аресте имущества, поданного «наследниками Маурицио Гуччи» в 11 часов утра накануне. Паола в ужасе посмотрела на чиновника.
– Вчера, к одиннадцати утра, Маурицио Гуччи был мертв всего несколько часов, – запротестовала она.
Она убедила чиновника опечатать только одну комнату.
– Я живу здесь со своим сыном, – сказала она. – Как, по-вашему, мы можем собраться так быстро?
Патриция действовала быстро, но и Паола тоже – после разговора с Франкини она сделала несколько телефонных звонков, и к концу дня бригада грузчиков погрузила мебель, светильники, шторы, фарфор, столовые приборы и многое другое в три фургона, припаркованные перед Корсо Венеция, 38. На следующий день адвокаты Патриции приказали Паоле вернуть все, хотя в конце концов ей разрешили оставить вещи, которые, по ее словам, принадлежали ей, включая комплект зеленых шелковых штор из гостиной, которые Патриция горячо оспаривала.
– Я здесь как мать, а не как жена, – холодно сказала Патриция, когда на следующее утро ее ввели в гостиную дома 38 по Корсо Венеция. – Вы должны уехать как можно скорее, – объявила она. – Это был дом Маурицио, а теперь это дом его наследников, – сказала Патриция, оглядывая комнату. – Что именно ты собираешься взять с собой?
В понедельник, 3 апреля, в десять часов утра, черный «Мерседес» с гробом Маурицио Гуччи остановился на миланской площади Сан-Бабила перед церковью Сан-Карло, желтый фасад которой был прекрасно виден с террасы пентхауса Патриции. Четверо носильщиков отнесли гроб в церковь, где еще не было скорбящих. Лилиана, стоявшая снаружи со своим мужем, заглянула в церковь и увидела гроб, задрапированный серым бархатом с тремя большими венками из серых и белых цветов, одиноко стоящий перед алтарем. Она положила руку на плечо мужа.
– Пойдем к Маурицио, – сказала она дрожащим голосом. – Мне невыносимо видеть его там совсем одного.
Патриция сделала все приготовления к похоронам. Паола осталась дома. В то утро Патриция изображала образцовую вдову в черной вуали поверх темных черных солнцезащитных очков, в черном костюме и черных кожаных перчатках. При этом она не скрывала своих истинных чувств.
– На человеческом уровне я скорблю, но на личном уровне не могу сказать то же самое, – опрометчиво заявила Патриция ожидающим журналистам.
Она заняла свое место в первом ряду скорбящих, рядом с Алессандрой и Аллегрой, которые также надели большие черные солнцезащитные очки, чтобы скрыть слезы. Пришло не более двухсот человек, и из них только несколько друзей, таких как Беппе Диана, Рина Алеманья, Чикка Оливетти, имена из списка бизнес-элиты северной Италии. Многие другие остались дома, опасаясь скандала, связанного со зловещей смертью Гуччи. По той же причине многие другие воздержались от размещения традиционных объявлений о смерти в местных газетах в знак солидарности с семьей покойного. Новости были полны предположений о расправе над Гуччи в стиле мафиозных разборок и предположений о сомнительных деловых сделках, приводящих в бешенство Бруно, Франкини и других близких к Маурицио людей, которые знали, что он был чист на руку. Большинство людей, пришедших на похороны, были бывшими сотрудниками, которые хотели попрощаться с Маурицио, а также журналистами и зеваками. Джорджо Гуччи прилетел из Рима с женой Марией Пиа и сыном Гуччио Гуччи, которого назвали в честь деда. Они сидели на скамье в нескольких рядах позади Патриции. Приехала и дочь Паоло Патриция. Маурицио сжалился над ней, несмотря на конфликты с ее отцом, и нанял ее работать в отделе по связям с общественностью «Гуччи» за несколько лет до того, как продал компанию «Инвесткорп».
– Сегодня мы прощаемся с Маурицио Гуччи и со всеми Маурицио, которые потеряли свои жизни из-за всех Каинов всех времен, – сказал священник дон Мариано Мерло, когда два карабинера под прикрытием тайно снимали и фотографировали короткую церемонию и тщательно изучали гостевую книгу, ища возможные подсказки, ведущие к убийце. После церемонии черный «Мерседес» тронулся с места и направился в Санкт-Мориц, где вместо семейного склепа во Флоренции Патриция решила похоронить Маурицио.
– Телекамер и зевак было больше, чем друзей, – печально говорил позже ризничий Антонио.
– Атмосфера была скорее странной, чем печальной, – заметила Лина Сотис, светский обозреватель «Коррьере делла сера», дерзко рассуждая, действительно ли убийца мог присутствовать на похоронах, как в лучших детективах. Сотис холодно заметила, что, несмотря на свое имя и богатство, Маурицио так и не нашел своей ниши в Милане, финансовой и модной столице Италии.
«Маурицио Гуччи в этом городе оставался в тени. Все знали его имя, но мало кто знал его самого, – написала она в своем отчете на следующий день. – «Милан мне не по зубам», – однажды признался он другу. Этот светловолосый голубоглазый мальчик мог позволить себе все, что угодно, кроме любящей женщины рядом и такого сурового города, как Милан».
На следующий день Паола организовала свою собственную мессу для Маурицио в церкви Сан-Бартоломео, недалеко от Виа Москова, по другую сторону Джардини Пабличи от квартиры на Корсо Венеция.
– Ты знал, как завоевать наши сердца, и никто не любил тебя так сильно, как мы, – сказал Дени ле Кордер, двоюродный брат Паолы и друг Маурицио, читая краткую памятную записку. – Твой убийца совершил не одно преступление, а десять, двадцать, пятьдесят – столько, сколько нас здесь сегодня, потому что в каждом из тех, кто знал тебя, что-то было убито.
Несколько месяцев спустя Патриция с триумфом переехала на Корсо Венеция, 38, где она избавилась от всех следов Паолы, которая вернулась в кондоминиум своего бывшего мужа. В комнатах девочек Патриция приказала сорвать со стен обои в цветочек, а кровати с оборчатыми балдахинами убрать. Она переделала комнаты в своем собственном вкусе с полированной венецианской мебелью и набивными тканями и превратила детскую гостиную, которую Паола украсила темными винными оттенками, в телевизионную комнату для себя и девочек, покрасив стены в ярко-розовый лососевый цвет. Она расставила свои диваны с розовыми, голубыми и желтыми цветами и развесила занавески с кисточками, чтобы все соответствовало пентхаусу Галлериа Пассарелла. На одной из стен висел ее портрет, написанный маслом в полный рост, где ее лицо обрамляли длинные блестящие пряди каштановых волос, о которых она всегда мечтала.
Внизу она почти ничего не изменила, хотя продала бильярдный стол и переделала игровую комнату в гостиную. Ночью она спала в большой постели Маурицио в стиле ампир, просыпаясь от криков павлинов в садах Инверницци. По утрам, после ванны, она надевала уютный махровый халат Маурицио.
– Возможно, он и умер, – сказала она подруге, – но я только начала жить.
В начале 1996 года она написала фразу на внутренней стороне обложки нового дневника от Картье в кожаном переплете: «Немногие женщины могут по-настоящему завоевать сердце мужчины – еще меньше они способны владеть им».
Глава 16. Разворот
В понедельник утром, 26 сентября 1993 года, в первый день после того, как «Инвесткорп» получила 100 процентов акций «Гуччи», Билл Фланц с небольшой группой руководителей собрались на открытом воздухе во дворе здания на Пьяцца Сан-Феделе: их собственные офисы были закрыты.
Заключив сделку с Маурицио и дав ему время забрать свои личные вещи, Фланц дал указания Маззетти охранять здание в течение выходных.
– Я организовал надежную охрану с девяти вечера пятницы до девяти утра понедельника, – вспоминал Маззетти. – Я отдал строгий приказ, чтобы никому не разрешали входить в здание в это время.
Билл Фланц, как представитель «Инвесткорп», попросил боссов и менеджеров «Гуччи» прибыть на Пьяцца Сан-Феделе рано утром в понедельник, чтобы немедленно решить самые неотложные финансовые и кадровые проблемы. Но когда они прибыли к двойным парадным дверям «Гуччи» в восемь утра (им не терпелось начать работу), охранники отказались впустить их. Даже когда Фланц объяснил, что он здесь главный, те только покачали головами и отказались нарушить приказ. Группа вошла в здание в 9:01 утра.