– Ситуация была очень напряженной, – вспоминал Токер, которого «Инвесткорп» вызвала за его глубокое понимание итальянского и европейского делового климата. – Суть в том, что «Инвесткорп» продержалась гораздо дольше, чем любой нормальный инвестор в данных обстоятельствах. В первую очередь потому, что не было ясно, какова альтернатива. Во-вторых, Немир любил Маурицио и не хотел причинять ему боль. И, в-третьих, все надеялись на какое-то чудо – на то, что все может измениться. На тот момент они были бы счастливы продать эту тонущую лодку за 200 или 300 миллионов долларов – она протекала как решето!
Фланц сказал, что «Инвесткорп» потратила около года, пытаясь убедить Маурицио согласиться на неисполнительное председательство или другой способ сохранить лицо, при котором он был бы избавлен от реальных руководящих функций.
– Вы бы хотели, чтобы кто-то другой управлял вашей компанией? – Маурицио ни в какую не соглашался и поручил Франкини продолжать встречи и попытаться собрать достаточно денег, чтобы выкупить его компанию.
– Он был оскорблен, – признался Халлак.
– Я разговаривал с ним один на один, – вспоминал Фланц, – мы также общались в компании других людей, и все пытались убедить его нанять генерального директора и отказаться от управления. В конце концов он сказал: «Я выкуплю ваши доли!» и пообещал, что, если он не купит наши акции к определенному сроку, он уйдет в отставку. Когда ему это не удалось, он отказался от своего обещания. Мы потратили много времени, пытаясь помочь ему найти способ выполнить его. Все, что нам удалось сделать, – это отсрочить день расплаты.
«Гуччи» выжила в 1992 году благодаря ежегодному чеку на 30 миллионов долларов от часового бизнеса Северина Вундермана, который позволил компании покрыть основные расходы и выплатить зарплату, хотя на производство оставалось немного.
– Я сохранил жизнь компании, – сказал позже Вундерман. – Я был хвостом, который вилял собакой.
Тем временем итальянская материнская компания все сильнее задыхалась, потому что «Гуччи Америка» под давлением «Ситибанка» прекратила переводить ей платежи за товары. «Гуччи» срочно нуждалась в увеличении капитала, но у Маурицио не было денег, чтобы вложиться, и в то же время он не мог позволить «Инвесткорп» влить деньги и таким образом ослабить его контроль.
– Маурицио хотел, чтобы «Инвесткорп» вложила деньги в виде кредитов, но мы этого не хотели, – вспоминал Халлак. – У компании не было финансовых обоснований и уверенности в способностях Маурицио успешно управлять «Гуччи» – не было никакой гарантии, что мы получим эти деньги обратно.
Отчаянно нуждаясь в деньгах, Маурицио обратился к де Соле, который остался ему верен. В различных сделках де Соле уже одолжил ему 4,2 миллиона долларов из собственных средств, вырученных от продажи «Б. Альтман» – финансового резерва, который де Соле отложил на образование своих дочерей и безбедную старость с Элеонорой. Когда отчаявшийся Маурицио вернулся и попросил еще, де Соле сказал ему, что у него ничего не осталось. Маурицио умолял де Соле дать ему наличные деньги с баланса «Гуччи Америка».
– Я не могу этого сделать, Маурицио! У меня могут быть неприятности! – сказал де Соле. Но Маурицио продолжал умолять. Наконец де Соле неохотно согласился одолжить ему около 800 тысяч долларов при условии, что Маурицио вернет кредит до того, как де Соле закроет следующий баланс. Когда срок подошел, никаких денег от Маурицио не поступило, и де Соле пришлось самому расплачиваться с компанией.
В начале 1993 года, все еще находясь в отчаянии, Маурицио тайно возобновил производство коллекции дешевых холщовых изделий во Флоренции и подписал соглашения с импортерами на Дальнем Востоке.
– Когда «Гуччи Америка» перестала переводить нам деньги, у нас возникла огромная проблема с ликвидностью – мы даже не могли заплатить поставщикам, – и поэтому Маурицио заставил нас снова начать выпускать старую коллекцию «Гуччи Плюс», – рассказывал Клаудио Дель’Инноченти. – Мы сделали десятки тысяч таких сумок, и все они повторяли старые образцы.
– Маурицио сказал нам, что мы должны пережить этот трудный момент, а затем он выкупит весь бизнес обратно. Мы зарабатывали пять или шесть миллиардов лир [около 3 миллионов долларов] в месяц на этих вещах, которые были полностью основаны на старых образцах. Это был так называемый «внутренний параллельный» бизнес, которым в то время занимались многие компании. Это помогло нам продержаться еще несколько месяцев, – говорил Дель’Инноченти.
– Просто удивительно, насколько легко Маурицио отказывался от собственных принципов, чтобы раздобыть немного денег, – говорил Фланц. – Он вновь вернулся к тому, с чем порвал еще в 1990 году, – просто штамповал дешевый холст с пластиковым покрытием и логотипом с двойной «G». Довольно скоро склады были переполнены этим товаром.
Затем Карло Маджелло, генеральный директор «Гуччи» в Великобритании, произвел самую крупную продажу за всю историю компании. Однажды Маджелло, высокий, предприимчивый, но спокойный мужчина со стильной копной седых волос, примчался в магазин «Гуччи» на Олд-Бонд-стрит, 27 из своего офиса на верхнем этаже здания, чтобы поприветствовать элегантно одетого, плавно говорящего джентльмена, который хотел купить несколько сумок и портфелей из крокодиловой кожи от «Гуччи».
– Это были очень дорогие вещи, которые, казалось, лежали в магазине не один десяток лет, – говорил Маджелло. Клиент хотел полный комплект в одном цвете, которого у Маджелло не было под рукой, но он сделал несколько телефонных звонков и сумел собрать нужные вещи. Элегантный клиент был так доволен, что вскоре после этого Маджелло получил – к своему удивлению – заказ на двадцать семь комплектов всех мыслимых цветов, от красного «Феррари» до «лесного зеленого», на общую сумму около 1,6 миллиона фунтов стерлингов, то есть около 2,4 миллиона долларов. Вежливый клиент, которого Маджелло так любезно обслужил, был представителем султана Брунея, который хотел получить соответствующие наборы сумок в качестве подарков для всех своих родственников.
– Когда я передал заказ в Италию, мне сказали: «Карло, у нас нет денег, чтобы купить крокодиловые шкуры!», поэтому я обратился к клиенту и получил десятипроцентный депозит, – рассказал позже Маджелло. Вместо того чтобы платить за шкуры, эти деньги пошли на зарплату сотрудникам. Поэтому Маджелло снова приказал флорентийским рабочим обыскать склады, пока они не найдут достаточно драгоценных шкур, чтобы произвести первые два или три комплекта в обмен на частичную оплату. После этого было закуплено еще шкур, заказ был выполнен, а зарплата выплачена.
В феврале 1993 года Доун Мелло отправилась в Нью-Йорк на небольшую операцию. Маурицио, находившийся в Соединенных Штатах по делам, приехал навестить ее, когда она проходила реабилитацию в больнице Ленокс-Хилл.
– Он сел на мою кровать, взял меня за руку и сказал: «Не волнуйся, Доун, все будет хорошо», – вспоминала Мелло. – Он был таким нежным и заботливым, что мне действительно стало лучше.
И все же, когда три недели спустя она вернулась в Милан, Маурицио стал к ней холоден.
– Он не разговаривал со мной, – сказала Мелло позже. – Занавес опустился. Он думал, что я отвернулась от него.
Она изо всех сил пыталась понять, что пошло не так, и попыталась заговорить с ним, но Маурицио избегал ее. В течение нескольких дней они проходили мимо друг друга в залах Сан-Феделе, не разговаривая, пока сотрудники «Гуччи» удивлялись перемене в их отношениях. Хотя отношения со всеми были разными – как с Родольфо, Патрицией и Моранте до нее, – теперь Мелло тоже была вычеркнута из списка Маурицио.
– Маурицио был подобен солнцу, которое притягивало людей к себе, как планеты, силой своей личности, но если они подходили слишком близко, он сжигал и развеивал их, – говорил Марио Маззетти. – Мы понимали, что секрет выживания рядом с Маурицио заключался в том, чтобы не подходить к нему слишком близко.
Маурицио – под влиянием своей новой звезды, Фабио Симонато, начал обвинять Мелло в различных проблемах «Гуччи», особенно в плохой прессе, подозревая, что она слила журналистам информацию о внутренних разногласиях. Маурицио также чувствовал, что она пренебрегла его приказами, придерживаясь своего собственного направления в дизайне и не выказывая уважения традициям «Гуччи», которое он пытался привить. Он также обвинил ее в том, что она слишком дорого обходится компании, хотя он сам начал холить и лелеять ее, арендовал частные самолеты для ее деловых поездок, обставлял и ремонтировал ее квартиру и офис до тех пор, пока она не была довольна всем.
– Сначала Маурицио обвинил меня, – сказал де Соле, – но я не имел прямого отношения к продукту, поэтому он решил, что причиной всех его проблем была Доун.
Вскоре Маурицио почувствовал, что вся команда дизайнеров во главе с Доун Мелло работает против него и его видения «Гуччи». Оскорбительный красный пиджак в одной из мужских коллекций, который, по мнению Маурицио, не имел ничего общего с его образом «Гуччи», стал символом всего, что что-то пошло не так.
– Ни один настоящий мужчина никогда не наденет такое! – усмехнулся он и выбросил пиджак из презентации.
Он перестал платить команде дизайнеров в Италии и отправил трехстрочный факс де Соле в Нью-Йорк, приказав ему уволить Тома Форда и других дизайнеров, которым платила «Гуччи Америка». Бумага медленно выползла из факсимильного аппарата в центре офиса – а не из личного факса де Соле – на всеобщее обозрение изумленных сотрудников «Гуччи Америка».
– Я немедленно позвонил в «Инвесткорп», чтобы сообщить им, что происходит, – сказал де Соле. – Затем я отправил факс, в котором говорилось, что мы не можем уволить дизайнеров немедленно. Это было безумием! Они все работали над следующей коллекцией. Я мог бы сказать, что Маурицио действительно тронулся умом, – говорил де Соле.
В тот же период Том Форд, обеспокоенный тем, что битва между Маурицио и «Инвесткорп» может запятнать его репутацию и поставить под угрозу его шансы получить другую работу, рассматривал новое привлекательное предложение о работе от Валентино.
Несмотря на то что Валентино был не на пике, это все еще было одно из самых почитаемых имен в мире моды со всеобъемлющим бизнесом, охватывая женскую моду и готовые коллекции одежды, которые демонстрировались в Париже, мужскую одежду, коллекции для молодежи и полный ассортимент аксессуаров и духов. Форд был директором по дизайну в «Гуччи» в течение года и постепенно брал на себя все больше и больше работы, поскольку сотрудники отдела дизайна увольнялись из-за растущих трудностей в компании. В тот момент он в одиночку разрабатывал все одиннадцать продуктовых линеек «Гуччи», включая одежду, обувь, сумки и аксессуары, чемоданы и подарки, с помощью немногих оставшихся помощников. Форд работал круглосуточно с редкими перерывами на сон. Он устал, но ему нравилось быть у руля.
Форд обдумывал свое будущее на обратном пути в Милан после посещения офиса Валентино в Риме. Он подумал о Доун Мелло, которая дала ему шанс и позволила проявить себя, предлагая ему все больше и больше должностных обязанностей. За последние несколько месяцев, когда рабочая обстановка в «Гуччи» стала весьма напряженной и непредсказуемой, они так сблизились, что брались завершать начатые проекты друг за друга. Вернувшись в город, Форд направился прямо на Пьяцца Сан-Феделе, поднялся на лифте на пятый этаж и постучал в дверь кабинета Мелло.
Она ждала его и подняла глаза от своего стола, прикусив губу, и ее карие глаза обеспокоенно изучали его лицо. Форд сел, положив одну руку на гладкую черную поверхность ее стола, и посмотрел на свои ботинки. Затем он поднял свои карие глаза, встретился взглядом с Мелло и покачал головой.
– Я не уйду, – решительно заявил он. – Я не могу оставить тебя в таком хаосе. У нас есть коллекция, которую нужно выпустить. Давай вернемся к работе.
Поскольку до осенних показов оставалось всего несколько недель, Форд и другие помощники дизайнера работали сверхурочно, чтобы подготовить коллекцию, даже когда руководители «Гуччи» сократили поставки и заработную плату за сверхурочную работу. Мелло попросила сотрудников отдела дизайна входить через заднюю дверь, дабы не нагнетать напряженность.
– Маурицио, похоже, не понимал, что Том все проектировал сам. Компания собиралась выйти на рынок в марте, а мы не могли купить ткань, мы не могли сделать шоу! – вспоминала Мелло. Она позвонила в Лондон Маджелло, которому к тому времени заплатил султан Брунея. Маджелло послал ей деньги, чтобы купить ткани и заплатить итальянским дизайнерам.
Компания растянула платежи поставщикам с 180 до 240 дней; часть платежей была отложена еще на шесть месяцев. Производство и поставки сумок «Гуччи» и других товаров замедлились до крайнего предела. Однажды утром недовольные поставщики собрались у ворот фабрики «Гуччи» в Скандиччи, ожидая прибытия руководства.
Охранник позвонил Марио Маззетти домой, чтобы предупредить его о разгневанной толпе, и сказал, чтобы он не приходил. Маззетти все равно пришел.
– Поставщики набросились на меня, – вспоминал Маззетти. – Это было очень тяжело, но я должен был прийти. У меня были отношения со всеми ними – я был тем, к кому они обращались за ответами, – сказал Маззетти. – Я пытался заверить их, что им заплатят.
Компания, которая когда-то излучала надежность и стабильность правительственного министерства, разваливалась на части. Маззетти умолял банки предоставить больше кредитов, занимая деньги на суммы, намного превышающие стоимость ожидаемых заказов. Он разработал с поставщиками план оплаты. Фланц думал о нем как о мальчике, пытающемся пальцем заткнуть трещину в дамбе «Гуччи» – он просто стоял с опущенной головой и как мог делал то, что нужно было делать.
Ставка Маурицио на время казалась успешной до начала 1993 года, когда «Ситибанк» и «Банк дела Свиццера Италиана» подорвали веру в него – они попросили швейцарские власти секвестрировать активы Маурицио Гуччи за неуплату его личных ссуд. Третий банк, «Кредит Свисс», также появился с неоплаченными ипотечными кредитами на недвижимость Маурицио в Санкт-Морице. Они обратились к местному чиновнику судебной власти в швейцарском кантоне Койра – официальном месте проживания Маурицио. Чиновник по имени Джан Занотта арестовал все активы Маурицио Гуччи – дома в Санкт-Морице и его 50-процентную долю в компании, которая принадлежала швейцарской фидуциарной компании «Фидинам». Он установил крайний срок погашения долга на начало мая, а в случае неуплаты – дату, когда все активы Маурицио Гуччи будут проданы с аукциона, чтобы погасить задолженность перед банками, которая составила около 40 миллионов долларов.
Когда «Инвесткорп» узнала об аукционе, Фланц, Свенсон и Токер приехали в Милан, чтобы сделать Маурицио окончательное предложение – кредит в размере 40 миллионов долларов для погашения долга и 10 миллионов долларов за пять процентов акций «Гуччи». Они предложили Маурицио остаться на посту президента с 45 процентами и передать бразды правления профессиональному топ-менеджеру. В конце совещания Маурицио поблагодарил их, сказал, что подумает над их предложением, и вышел из комнаты.
– Честно говоря, я бы не сказал, что Маурицио окончательно съехал с катушек, не приняв предложение «Инвесткорп», – позже говорил Сенкар Токер. – Если бы он отдал контроль над компанией, не сохранив 50-процентную долю, чего стоила бы оставшаяся у него часть? Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы согласиться с его доводами.
Маурицио отправился в офис Франкини и передал последнее предложение адвокату.
– Я не буду гостем в своем собственном доме! – сердито сказал он Франкини, который после Луиджи был единственным человеком, с которым Маурицио открыто обсуждал свое положение. – Что мы будем делать? – спросил он Франкини, расхаживая по кабинету адвоката, как зверь в клетке.
Никогда в жизни Маурицио не испытывал такого давления. Бледный и осунувшийся, он едва ли походил на того очаровательного, полного энтузиазма человека, который вдохновил стольких людей своей мечтой. Он стал угрюмым, мрачным и параноидальным – даже избегал своих собственных сотрудников в Сан-Феделе. Луиджи участливо сопровождал своего босса везде, куда бы тот ни направлялся, и страдал от происходившего с Маурицио, но был не в силах изменить его курс.
– Он, казалось, становился все тоньше и тоньше на моих глазах, день ото дня, – рассказывал Луиджи. – Всякий раз, когда он поднимался наверх, я боялся, что он выбросится из окна.
Маурицио часто ускользал из своего офиса, выключал сотовый телефон и проходил несколько шагов до торгового пассажа «Галерея Виктора Эммануила», чтобы встретиться со своей maga, или экстрасенсом, Антониеттой Куомо, в одном из своих любимых caffès. Потягивая капучино или aperitivo, затерявшись среди толп туристов и студентов, он делился своими тревогами с Антониеттой. Она была простой, по-матерински заботливой женщиной, которая обычно работала парикмахером, но также встречалась с особыми клиентами, которые ценили ее экстрасенсорные таланты.
– Giú la mascara, Маурицио, – говорила она ему в начале каждой встречи. – Сними маску.
– Я была единственным человеком, которому он действительно открылся, – говорила она много лет спустя.
– Мы были в отчаянии, если не сказать хуже, – говорил Франкини.
Он уже побывал во всех ведущих банках Италии и Швейцарии. Он контактировал с крупными бизнесменами, в том числе с телевизионным магнатом и бывшим премьер-министром Италии Сильвио Берлускони и малоизвестным на то время Патрицио Бертелли, мужем Миуччи Прада и творцом, стоявшим за взрывным ростом модного бренда «Прада» в течение последних нескольких лет.
– В 1992 году у Бертелли не было двадцати миллиардов лир в банке, – вспоминал он. Никто не мог – и не хотел – помочь Маурицио Гуччи.
В пятницу, 7 мая, в 7 часов вечера, сладкий, терпкий аромат духов «Валентино» пронесся по коридору с высокими потолками в миланском офисе Фабио Франкини, когда его секретарша ввела темноволосую пышногрудую женщину в обтягивающей мини-юбке, чулках в сеточку и кричащем макияже. Ее каблуки-шпильки стучали по мраморному полу, звук слегка отдавался эхом, когда она шла по длинному коридору. Пьеро Джузеппе Пароди, миланский адвокат, который в прошлом представлял интересы Маурицио и Патриции, вошел следом. Франкини поприветствовал посетителей, когда они заняли свои места в одном из просторных конференц-залов Франкини. Он знал Пароди, но впервые видел женщину, которая назвалась синьориной Пармиджани. Франкини сомневался, что это ее настоящее имя.
– Мы можем кое-что сделать для вашего клиента, Маурицио Гуччи, – сказала Пармиджани, обратившись к Франкини, который недоверчиво наклонился вперед. После нескольких месяцев попыток собрать деньги для Маурицио он не мог поверить своим ушам. Пармиджиани объяснила, что она представляла интересы итальянского бизнесмена, который вел успешный бизнес по продаже предметов роскоши в Японии. Она называла бизнесмена просто «Хаген» и объяснила, что он готов одолжить Маурицио деньги, необходимые тому, чтобы вернуть свои акции. В обмен он хотел получить соглашение о распространении продукции «Гуччи» на Дальнем Востоке.
Франкини снова встретился с синьориной Пармиджани на следующее утро и в воскресенье в пять часов вечера, чтобы обсудить все детали сделки. По ходу дела Франкини узнал, что «Хаген» был итальянцем по имени Делфо Цорци, который бежал в Японию в 1972 году, оставив позади бурное прошлое и обвинения в том, что он был опасным неофашистом. Цорци разыскивался итальянскими властями, среди прочего, по обвинению в организации взрыва в 1969 году на миланской площади Пьяцца Фонтана, в результате которого погибли шестнадцать человек и восемьдесят семь получили ранения. Взрыв бомбы положил начало десятилетию насилия, известному как la strategia della tensione, которое терзало Италию на протяжении 1970-х годов и было попыткой экстремистской неофашистской партии подтолкнуть страну вправо. Цорци, который отрицал свою причастность к взрыву, заявлял, что в то время он был двадцатидвухлетним студентом Неаполитанского университета, однако двое осужденных террористов засвидетельствовали, что он привез бомбу на площадь в багажнике своего автомобиля.
Суд над ним был назначен на 2000 год в зале судебных заседаний в бункере при миланской тюрьме Сан-Витторе.
В Японии Цорци женился на дочери одного из ведущих политиков Окинавы и открыл бизнес по экспорту кимоно в Европу. Он быстро перестроился на импорт и экспорт предметов роскоши между Европой и Дальним Востоком и стал хорошо известен руководителям индустрии моды, которым нужно было избавиться от старых запасов.
– Хотя никто не признает этого, Цорци считался Санта-Клаусом в модном бизнесе, – рассказывал миланский консультант в индустрии моды, который попросил не указывать его имя. – Он забирал старое барахло и платил за него хорошие деньги, – сообщал источник.
Пообщавшись с Маурицио, Франкини узнал, что тот уже знал о Цорци. В 1990 году, когда итальянские власти начали несколько расследований массового экспорта дизайнерских подделок, включая продукцию «Гуччи», они обнаружили, что Цорци управлял запутанной коммерческой сетью, которая поставляла из Италии на Дальний Восток как дизайнерские подделки, так и образцы из старых коллекций через сеть итальянских, панамских, швейцарских и английских компаний. Через несколько лет Цорци стал миллионером, живя своей тайной жизнью в Токио на весьма высоком уровне. Когда Маурицио возобновил «холщовый бизнес» в качестве тактики выживания, чтобы выиграть время с «Инвесткорп», он заключил сделку по продаже товаров через Цорци.
В понедельник, 10 мая, Маурицио, Франкини и Пармиджани встретились в 10 часов утра в Лугано, в офисе «Фидинам» – фидуциарной компании, которая владела акциями Маурицио и, по совпадению, также занималась операциями Цорци. «Фидинам» оформила кредит для Маурицио Гуччи в размере 30 миллионов швейцарских франков, или около 40 миллионов долларов, с выплатой процентов в размере около 7 миллионов долларов и соглашением на бумаге о предоставлении Цорци прав на распространение продукции «Гуччи» на Дальнем Востоке, хотя они так и не были официально оформлены.
До полудня Франкини передал 30 миллионов швейцарских франков Джану Занотте, швейцарскому судебному чиновнику, и Маурицио Гуччи вновь стал хозяином своих активов.
– Это было невероятное приключение, но в целом я должен сказать, что они были правы, – позже говорил Франкини, имея в виду Цорци и его коллег. – В конце концов, я дал им только письмо в качестве залога, которое обещало им акции в случае несоблюдения условий сделки, но я не мог выставить сами акции, так как это было бы нарушением соглашения с «Инвесткорп».
Швейцарские юристы «Инвесткорп», которые следили за ситуацией с аукционом, немедленно позвонили в Лондон, чтобы сообщить, что Маурицио погасил свои долги и вернул себе акции.
Не веря своим ушам, Фланц и Свенсон помчались в Милан. Они ждали Маурицио в сверкающем, отделанном деревянными панелями конференц-зале, который они так хорошо знали. Маурицио, наслаждаясь моментом, заставил их ждать по крайней мере полчаса, прежде чем ворвался в комнату с прежней живостью и энтузиазмом.
– Рик, Билл, как я рад вас видеть! – сказал Маурицио в самой доброжелательной манере. – Значит, вы слышали новости? – Маурицио расплылся в широкой улыбке. – Я знаю, что у вас, ребята, повсюду свои шпионы!
Маурицио позвал Антонио, и тот налил им троим дымящиеся чашки чая. Наконец, Фланц поставил свою фарфоровую чашку и глубоко вздохнул.
– Маурицио, – начал он, – откуда у тебя деньги?
– Ну, Билл, это невероятная история! – сказал Маурицио с огоньком в глазах. – Я пытался заснуть в своем доме в Санкт-Морице, размышляя обо всем и о том, что я собирался делать, и мне приснился сон.
Фланц и Свенсон непонимающе посмотрели на него, задаваясь вопросом, какое отношение его сон может иметь ко всей этой истории.
– И мой отец пришел ко мне в этом сне и сказал: «Маурицио, bischero, решение всех твоих проблем находится в гостиной. Просто посмотри вон туда, где под окном шатается одна из досок пола. Потяни ее вверх и увидишь, что под ней». Поэтому, когда я проснулся, я встал и заглянул под расшатанную доску, и это было невероятно! Там, под полом, было столько денег, что я даже не могу себе представить, что с ними делать! Но я не хотел показаться жадным и взял ровно столько, сколько задолжал банкам, – сказал Маурицио, счастливо переводя взгляд сначала со Свенсона на Фланца и обратно, довольный своим рассказом.
Два руководителя «Инвесткорп» обмякли в своих креслах. Они знали, что не только потеряли рычаги влияния на Маурицио, но и то, что он показывал им нос и наслаждался этим. Он не собирался рассказывать им, где взял деньги. Эта история была его шутливым способом сказать, что это не их дело, и ему не нужны были какие-либо благотворительные кредитные предложения от «Инвесткорп».
– Это здорово, Маурицио, – сказал Фланц с застывшей на лице улыбкой, его молочно-голубые глаза мигали за стеклами очков. – Это действительно здорово.
Фланц сказал, что «Инвесткорп» потратила около года, пытаясь убедить Маурицио согласиться на неисполнительное председательство или другой способ сохранить лицо, при котором он был бы избавлен от реальных руководящих функций.
– Вы бы хотели, чтобы кто-то другой управлял вашей компанией? – Маурицио ни в какую не соглашался и поручил Франкини продолжать встречи и попытаться собрать достаточно денег, чтобы выкупить его компанию.
– Он был оскорблен, – признался Халлак.
– Я разговаривал с ним один на один, – вспоминал Фланц, – мы также общались в компании других людей, и все пытались убедить его нанять генерального директора и отказаться от управления. В конце концов он сказал: «Я выкуплю ваши доли!» и пообещал, что, если он не купит наши акции к определенному сроку, он уйдет в отставку. Когда ему это не удалось, он отказался от своего обещания. Мы потратили много времени, пытаясь помочь ему найти способ выполнить его. Все, что нам удалось сделать, – это отсрочить день расплаты.
«Гуччи» выжила в 1992 году благодаря ежегодному чеку на 30 миллионов долларов от часового бизнеса Северина Вундермана, который позволил компании покрыть основные расходы и выплатить зарплату, хотя на производство оставалось немного.
– Я сохранил жизнь компании, – сказал позже Вундерман. – Я был хвостом, который вилял собакой.
Тем временем итальянская материнская компания все сильнее задыхалась, потому что «Гуччи Америка» под давлением «Ситибанка» прекратила переводить ей платежи за товары. «Гуччи» срочно нуждалась в увеличении капитала, но у Маурицио не было денег, чтобы вложиться, и в то же время он не мог позволить «Инвесткорп» влить деньги и таким образом ослабить его контроль.
– Маурицио хотел, чтобы «Инвесткорп» вложила деньги в виде кредитов, но мы этого не хотели, – вспоминал Халлак. – У компании не было финансовых обоснований и уверенности в способностях Маурицио успешно управлять «Гуччи» – не было никакой гарантии, что мы получим эти деньги обратно.
Отчаянно нуждаясь в деньгах, Маурицио обратился к де Соле, который остался ему верен. В различных сделках де Соле уже одолжил ему 4,2 миллиона долларов из собственных средств, вырученных от продажи «Б. Альтман» – финансового резерва, который де Соле отложил на образование своих дочерей и безбедную старость с Элеонорой. Когда отчаявшийся Маурицио вернулся и попросил еще, де Соле сказал ему, что у него ничего не осталось. Маурицио умолял де Соле дать ему наличные деньги с баланса «Гуччи Америка».
– Я не могу этого сделать, Маурицио! У меня могут быть неприятности! – сказал де Соле. Но Маурицио продолжал умолять. Наконец де Соле неохотно согласился одолжить ему около 800 тысяч долларов при условии, что Маурицио вернет кредит до того, как де Соле закроет следующий баланс. Когда срок подошел, никаких денег от Маурицио не поступило, и де Соле пришлось самому расплачиваться с компанией.
В начале 1993 года, все еще находясь в отчаянии, Маурицио тайно возобновил производство коллекции дешевых холщовых изделий во Флоренции и подписал соглашения с импортерами на Дальнем Востоке.
– Когда «Гуччи Америка» перестала переводить нам деньги, у нас возникла огромная проблема с ликвидностью – мы даже не могли заплатить поставщикам, – и поэтому Маурицио заставил нас снова начать выпускать старую коллекцию «Гуччи Плюс», – рассказывал Клаудио Дель’Инноченти. – Мы сделали десятки тысяч таких сумок, и все они повторяли старые образцы.
– Маурицио сказал нам, что мы должны пережить этот трудный момент, а затем он выкупит весь бизнес обратно. Мы зарабатывали пять или шесть миллиардов лир [около 3 миллионов долларов] в месяц на этих вещах, которые были полностью основаны на старых образцах. Это был так называемый «внутренний параллельный» бизнес, которым в то время занимались многие компании. Это помогло нам продержаться еще несколько месяцев, – говорил Дель’Инноченти.
– Просто удивительно, насколько легко Маурицио отказывался от собственных принципов, чтобы раздобыть немного денег, – говорил Фланц. – Он вновь вернулся к тому, с чем порвал еще в 1990 году, – просто штамповал дешевый холст с пластиковым покрытием и логотипом с двойной «G». Довольно скоро склады были переполнены этим товаром.
Затем Карло Маджелло, генеральный директор «Гуччи» в Великобритании, произвел самую крупную продажу за всю историю компании. Однажды Маджелло, высокий, предприимчивый, но спокойный мужчина со стильной копной седых волос, примчался в магазин «Гуччи» на Олд-Бонд-стрит, 27 из своего офиса на верхнем этаже здания, чтобы поприветствовать элегантно одетого, плавно говорящего джентльмена, который хотел купить несколько сумок и портфелей из крокодиловой кожи от «Гуччи».
– Это были очень дорогие вещи, которые, казалось, лежали в магазине не один десяток лет, – говорил Маджелло. Клиент хотел полный комплект в одном цвете, которого у Маджелло не было под рукой, но он сделал несколько телефонных звонков и сумел собрать нужные вещи. Элегантный клиент был так доволен, что вскоре после этого Маджелло получил – к своему удивлению – заказ на двадцать семь комплектов всех мыслимых цветов, от красного «Феррари» до «лесного зеленого», на общую сумму около 1,6 миллиона фунтов стерлингов, то есть около 2,4 миллиона долларов. Вежливый клиент, которого Маджелло так любезно обслужил, был представителем султана Брунея, который хотел получить соответствующие наборы сумок в качестве подарков для всех своих родственников.
– Когда я передал заказ в Италию, мне сказали: «Карло, у нас нет денег, чтобы купить крокодиловые шкуры!», поэтому я обратился к клиенту и получил десятипроцентный депозит, – рассказал позже Маджелло. Вместо того чтобы платить за шкуры, эти деньги пошли на зарплату сотрудникам. Поэтому Маджелло снова приказал флорентийским рабочим обыскать склады, пока они не найдут достаточно драгоценных шкур, чтобы произвести первые два или три комплекта в обмен на частичную оплату. После этого было закуплено еще шкур, заказ был выполнен, а зарплата выплачена.
В феврале 1993 года Доун Мелло отправилась в Нью-Йорк на небольшую операцию. Маурицио, находившийся в Соединенных Штатах по делам, приехал навестить ее, когда она проходила реабилитацию в больнице Ленокс-Хилл.
– Он сел на мою кровать, взял меня за руку и сказал: «Не волнуйся, Доун, все будет хорошо», – вспоминала Мелло. – Он был таким нежным и заботливым, что мне действительно стало лучше.
И все же, когда три недели спустя она вернулась в Милан, Маурицио стал к ней холоден.
– Он не разговаривал со мной, – сказала Мелло позже. – Занавес опустился. Он думал, что я отвернулась от него.
Она изо всех сил пыталась понять, что пошло не так, и попыталась заговорить с ним, но Маурицио избегал ее. В течение нескольких дней они проходили мимо друг друга в залах Сан-Феделе, не разговаривая, пока сотрудники «Гуччи» удивлялись перемене в их отношениях. Хотя отношения со всеми были разными – как с Родольфо, Патрицией и Моранте до нее, – теперь Мелло тоже была вычеркнута из списка Маурицио.
– Маурицио был подобен солнцу, которое притягивало людей к себе, как планеты, силой своей личности, но если они подходили слишком близко, он сжигал и развеивал их, – говорил Марио Маззетти. – Мы понимали, что секрет выживания рядом с Маурицио заключался в том, чтобы не подходить к нему слишком близко.
Маурицио – под влиянием своей новой звезды, Фабио Симонато, начал обвинять Мелло в различных проблемах «Гуччи», особенно в плохой прессе, подозревая, что она слила журналистам информацию о внутренних разногласиях. Маурицио также чувствовал, что она пренебрегла его приказами, придерживаясь своего собственного направления в дизайне и не выказывая уважения традициям «Гуччи», которое он пытался привить. Он также обвинил ее в том, что она слишком дорого обходится компании, хотя он сам начал холить и лелеять ее, арендовал частные самолеты для ее деловых поездок, обставлял и ремонтировал ее квартиру и офис до тех пор, пока она не была довольна всем.
– Сначала Маурицио обвинил меня, – сказал де Соле, – но я не имел прямого отношения к продукту, поэтому он решил, что причиной всех его проблем была Доун.
Вскоре Маурицио почувствовал, что вся команда дизайнеров во главе с Доун Мелло работает против него и его видения «Гуччи». Оскорбительный красный пиджак в одной из мужских коллекций, который, по мнению Маурицио, не имел ничего общего с его образом «Гуччи», стал символом всего, что что-то пошло не так.
– Ни один настоящий мужчина никогда не наденет такое! – усмехнулся он и выбросил пиджак из презентации.
Он перестал платить команде дизайнеров в Италии и отправил трехстрочный факс де Соле в Нью-Йорк, приказав ему уволить Тома Форда и других дизайнеров, которым платила «Гуччи Америка». Бумага медленно выползла из факсимильного аппарата в центре офиса – а не из личного факса де Соле – на всеобщее обозрение изумленных сотрудников «Гуччи Америка».
– Я немедленно позвонил в «Инвесткорп», чтобы сообщить им, что происходит, – сказал де Соле. – Затем я отправил факс, в котором говорилось, что мы не можем уволить дизайнеров немедленно. Это было безумием! Они все работали над следующей коллекцией. Я мог бы сказать, что Маурицио действительно тронулся умом, – говорил де Соле.
В тот же период Том Форд, обеспокоенный тем, что битва между Маурицио и «Инвесткорп» может запятнать его репутацию и поставить под угрозу его шансы получить другую работу, рассматривал новое привлекательное предложение о работе от Валентино.
Несмотря на то что Валентино был не на пике, это все еще было одно из самых почитаемых имен в мире моды со всеобъемлющим бизнесом, охватывая женскую моду и готовые коллекции одежды, которые демонстрировались в Париже, мужскую одежду, коллекции для молодежи и полный ассортимент аксессуаров и духов. Форд был директором по дизайну в «Гуччи» в течение года и постепенно брал на себя все больше и больше работы, поскольку сотрудники отдела дизайна увольнялись из-за растущих трудностей в компании. В тот момент он в одиночку разрабатывал все одиннадцать продуктовых линеек «Гуччи», включая одежду, обувь, сумки и аксессуары, чемоданы и подарки, с помощью немногих оставшихся помощников. Форд работал круглосуточно с редкими перерывами на сон. Он устал, но ему нравилось быть у руля.
Форд обдумывал свое будущее на обратном пути в Милан после посещения офиса Валентино в Риме. Он подумал о Доун Мелло, которая дала ему шанс и позволила проявить себя, предлагая ему все больше и больше должностных обязанностей. За последние несколько месяцев, когда рабочая обстановка в «Гуччи» стала весьма напряженной и непредсказуемой, они так сблизились, что брались завершать начатые проекты друг за друга. Вернувшись в город, Форд направился прямо на Пьяцца Сан-Феделе, поднялся на лифте на пятый этаж и постучал в дверь кабинета Мелло.
Она ждала его и подняла глаза от своего стола, прикусив губу, и ее карие глаза обеспокоенно изучали его лицо. Форд сел, положив одну руку на гладкую черную поверхность ее стола, и посмотрел на свои ботинки. Затем он поднял свои карие глаза, встретился взглядом с Мелло и покачал головой.
– Я не уйду, – решительно заявил он. – Я не могу оставить тебя в таком хаосе. У нас есть коллекция, которую нужно выпустить. Давай вернемся к работе.
Поскольку до осенних показов оставалось всего несколько недель, Форд и другие помощники дизайнера работали сверхурочно, чтобы подготовить коллекцию, даже когда руководители «Гуччи» сократили поставки и заработную плату за сверхурочную работу. Мелло попросила сотрудников отдела дизайна входить через заднюю дверь, дабы не нагнетать напряженность.
– Маурицио, похоже, не понимал, что Том все проектировал сам. Компания собиралась выйти на рынок в марте, а мы не могли купить ткань, мы не могли сделать шоу! – вспоминала Мелло. Она позвонила в Лондон Маджелло, которому к тому времени заплатил султан Брунея. Маджелло послал ей деньги, чтобы купить ткани и заплатить итальянским дизайнерам.
Компания растянула платежи поставщикам с 180 до 240 дней; часть платежей была отложена еще на шесть месяцев. Производство и поставки сумок «Гуччи» и других товаров замедлились до крайнего предела. Однажды утром недовольные поставщики собрались у ворот фабрики «Гуччи» в Скандиччи, ожидая прибытия руководства.
Охранник позвонил Марио Маззетти домой, чтобы предупредить его о разгневанной толпе, и сказал, чтобы он не приходил. Маззетти все равно пришел.
– Поставщики набросились на меня, – вспоминал Маззетти. – Это было очень тяжело, но я должен был прийти. У меня были отношения со всеми ними – я был тем, к кому они обращались за ответами, – сказал Маззетти. – Я пытался заверить их, что им заплатят.
Компания, которая когда-то излучала надежность и стабильность правительственного министерства, разваливалась на части. Маззетти умолял банки предоставить больше кредитов, занимая деньги на суммы, намного превышающие стоимость ожидаемых заказов. Он разработал с поставщиками план оплаты. Фланц думал о нем как о мальчике, пытающемся пальцем заткнуть трещину в дамбе «Гуччи» – он просто стоял с опущенной головой и как мог делал то, что нужно было делать.
Ставка Маурицио на время казалась успешной до начала 1993 года, когда «Ситибанк» и «Банк дела Свиццера Италиана» подорвали веру в него – они попросили швейцарские власти секвестрировать активы Маурицио Гуччи за неуплату его личных ссуд. Третий банк, «Кредит Свисс», также появился с неоплаченными ипотечными кредитами на недвижимость Маурицио в Санкт-Морице. Они обратились к местному чиновнику судебной власти в швейцарском кантоне Койра – официальном месте проживания Маурицио. Чиновник по имени Джан Занотта арестовал все активы Маурицио Гуччи – дома в Санкт-Морице и его 50-процентную долю в компании, которая принадлежала швейцарской фидуциарной компании «Фидинам». Он установил крайний срок погашения долга на начало мая, а в случае неуплаты – дату, когда все активы Маурицио Гуччи будут проданы с аукциона, чтобы погасить задолженность перед банками, которая составила около 40 миллионов долларов.
Когда «Инвесткорп» узнала об аукционе, Фланц, Свенсон и Токер приехали в Милан, чтобы сделать Маурицио окончательное предложение – кредит в размере 40 миллионов долларов для погашения долга и 10 миллионов долларов за пять процентов акций «Гуччи». Они предложили Маурицио остаться на посту президента с 45 процентами и передать бразды правления профессиональному топ-менеджеру. В конце совещания Маурицио поблагодарил их, сказал, что подумает над их предложением, и вышел из комнаты.
– Честно говоря, я бы не сказал, что Маурицио окончательно съехал с катушек, не приняв предложение «Инвесткорп», – позже говорил Сенкар Токер. – Если бы он отдал контроль над компанией, не сохранив 50-процентную долю, чего стоила бы оставшаяся у него часть? Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы согласиться с его доводами.
Маурицио отправился в офис Франкини и передал последнее предложение адвокату.
– Я не буду гостем в своем собственном доме! – сердито сказал он Франкини, который после Луиджи был единственным человеком, с которым Маурицио открыто обсуждал свое положение. – Что мы будем делать? – спросил он Франкини, расхаживая по кабинету адвоката, как зверь в клетке.
Никогда в жизни Маурицио не испытывал такого давления. Бледный и осунувшийся, он едва ли походил на того очаровательного, полного энтузиазма человека, который вдохновил стольких людей своей мечтой. Он стал угрюмым, мрачным и параноидальным – даже избегал своих собственных сотрудников в Сан-Феделе. Луиджи участливо сопровождал своего босса везде, куда бы тот ни направлялся, и страдал от происходившего с Маурицио, но был не в силах изменить его курс.
– Он, казалось, становился все тоньше и тоньше на моих глазах, день ото дня, – рассказывал Луиджи. – Всякий раз, когда он поднимался наверх, я боялся, что он выбросится из окна.
Маурицио часто ускользал из своего офиса, выключал сотовый телефон и проходил несколько шагов до торгового пассажа «Галерея Виктора Эммануила», чтобы встретиться со своей maga, или экстрасенсом, Антониеттой Куомо, в одном из своих любимых caffès. Потягивая капучино или aperitivo, затерявшись среди толп туристов и студентов, он делился своими тревогами с Антониеттой. Она была простой, по-матерински заботливой женщиной, которая обычно работала парикмахером, но также встречалась с особыми клиентами, которые ценили ее экстрасенсорные таланты.
– Giú la mascara, Маурицио, – говорила она ему в начале каждой встречи. – Сними маску.
– Я была единственным человеком, которому он действительно открылся, – говорила она много лет спустя.
– Мы были в отчаянии, если не сказать хуже, – говорил Франкини.
Он уже побывал во всех ведущих банках Италии и Швейцарии. Он контактировал с крупными бизнесменами, в том числе с телевизионным магнатом и бывшим премьер-министром Италии Сильвио Берлускони и малоизвестным на то время Патрицио Бертелли, мужем Миуччи Прада и творцом, стоявшим за взрывным ростом модного бренда «Прада» в течение последних нескольких лет.
– В 1992 году у Бертелли не было двадцати миллиардов лир в банке, – вспоминал он. Никто не мог – и не хотел – помочь Маурицио Гуччи.
В пятницу, 7 мая, в 7 часов вечера, сладкий, терпкий аромат духов «Валентино» пронесся по коридору с высокими потолками в миланском офисе Фабио Франкини, когда его секретарша ввела темноволосую пышногрудую женщину в обтягивающей мини-юбке, чулках в сеточку и кричащем макияже. Ее каблуки-шпильки стучали по мраморному полу, звук слегка отдавался эхом, когда она шла по длинному коридору. Пьеро Джузеппе Пароди, миланский адвокат, который в прошлом представлял интересы Маурицио и Патриции, вошел следом. Франкини поприветствовал посетителей, когда они заняли свои места в одном из просторных конференц-залов Франкини. Он знал Пароди, но впервые видел женщину, которая назвалась синьориной Пармиджани. Франкини сомневался, что это ее настоящее имя.
– Мы можем кое-что сделать для вашего клиента, Маурицио Гуччи, – сказала Пармиджани, обратившись к Франкини, который недоверчиво наклонился вперед. После нескольких месяцев попыток собрать деньги для Маурицио он не мог поверить своим ушам. Пармиджиани объяснила, что она представляла интересы итальянского бизнесмена, который вел успешный бизнес по продаже предметов роскоши в Японии. Она называла бизнесмена просто «Хаген» и объяснила, что он готов одолжить Маурицио деньги, необходимые тому, чтобы вернуть свои акции. В обмен он хотел получить соглашение о распространении продукции «Гуччи» на Дальнем Востоке.
Франкини снова встретился с синьориной Пармиджани на следующее утро и в воскресенье в пять часов вечера, чтобы обсудить все детали сделки. По ходу дела Франкини узнал, что «Хаген» был итальянцем по имени Делфо Цорци, который бежал в Японию в 1972 году, оставив позади бурное прошлое и обвинения в том, что он был опасным неофашистом. Цорци разыскивался итальянскими властями, среди прочего, по обвинению в организации взрыва в 1969 году на миланской площади Пьяцца Фонтана, в результате которого погибли шестнадцать человек и восемьдесят семь получили ранения. Взрыв бомбы положил начало десятилетию насилия, известному как la strategia della tensione, которое терзало Италию на протяжении 1970-х годов и было попыткой экстремистской неофашистской партии подтолкнуть страну вправо. Цорци, который отрицал свою причастность к взрыву, заявлял, что в то время он был двадцатидвухлетним студентом Неаполитанского университета, однако двое осужденных террористов засвидетельствовали, что он привез бомбу на площадь в багажнике своего автомобиля.
Суд над ним был назначен на 2000 год в зале судебных заседаний в бункере при миланской тюрьме Сан-Витторе.
В Японии Цорци женился на дочери одного из ведущих политиков Окинавы и открыл бизнес по экспорту кимоно в Европу. Он быстро перестроился на импорт и экспорт предметов роскоши между Европой и Дальним Востоком и стал хорошо известен руководителям индустрии моды, которым нужно было избавиться от старых запасов.
– Хотя никто не признает этого, Цорци считался Санта-Клаусом в модном бизнесе, – рассказывал миланский консультант в индустрии моды, который попросил не указывать его имя. – Он забирал старое барахло и платил за него хорошие деньги, – сообщал источник.
Пообщавшись с Маурицио, Франкини узнал, что тот уже знал о Цорци. В 1990 году, когда итальянские власти начали несколько расследований массового экспорта дизайнерских подделок, включая продукцию «Гуччи», они обнаружили, что Цорци управлял запутанной коммерческой сетью, которая поставляла из Италии на Дальний Восток как дизайнерские подделки, так и образцы из старых коллекций через сеть итальянских, панамских, швейцарских и английских компаний. Через несколько лет Цорци стал миллионером, живя своей тайной жизнью в Токио на весьма высоком уровне. Когда Маурицио возобновил «холщовый бизнес» в качестве тактики выживания, чтобы выиграть время с «Инвесткорп», он заключил сделку по продаже товаров через Цорци.
В понедельник, 10 мая, Маурицио, Франкини и Пармиджани встретились в 10 часов утра в Лугано, в офисе «Фидинам» – фидуциарной компании, которая владела акциями Маурицио и, по совпадению, также занималась операциями Цорци. «Фидинам» оформила кредит для Маурицио Гуччи в размере 30 миллионов швейцарских франков, или около 40 миллионов долларов, с выплатой процентов в размере около 7 миллионов долларов и соглашением на бумаге о предоставлении Цорци прав на распространение продукции «Гуччи» на Дальнем Востоке, хотя они так и не были официально оформлены.
До полудня Франкини передал 30 миллионов швейцарских франков Джану Занотте, швейцарскому судебному чиновнику, и Маурицио Гуччи вновь стал хозяином своих активов.
– Это было невероятное приключение, но в целом я должен сказать, что они были правы, – позже говорил Франкини, имея в виду Цорци и его коллег. – В конце концов, я дал им только письмо в качестве залога, которое обещало им акции в случае несоблюдения условий сделки, но я не мог выставить сами акции, так как это было бы нарушением соглашения с «Инвесткорп».
Швейцарские юристы «Инвесткорп», которые следили за ситуацией с аукционом, немедленно позвонили в Лондон, чтобы сообщить, что Маурицио погасил свои долги и вернул себе акции.
Не веря своим ушам, Фланц и Свенсон помчались в Милан. Они ждали Маурицио в сверкающем, отделанном деревянными панелями конференц-зале, который они так хорошо знали. Маурицио, наслаждаясь моментом, заставил их ждать по крайней мере полчаса, прежде чем ворвался в комнату с прежней живостью и энтузиазмом.
– Рик, Билл, как я рад вас видеть! – сказал Маурицио в самой доброжелательной манере. – Значит, вы слышали новости? – Маурицио расплылся в широкой улыбке. – Я знаю, что у вас, ребята, повсюду свои шпионы!
Маурицио позвал Антонио, и тот налил им троим дымящиеся чашки чая. Наконец, Фланц поставил свою фарфоровую чашку и глубоко вздохнул.
– Маурицио, – начал он, – откуда у тебя деньги?
– Ну, Билл, это невероятная история! – сказал Маурицио с огоньком в глазах. – Я пытался заснуть в своем доме в Санкт-Морице, размышляя обо всем и о том, что я собирался делать, и мне приснился сон.
Фланц и Свенсон непонимающе посмотрели на него, задаваясь вопросом, какое отношение его сон может иметь ко всей этой истории.
– И мой отец пришел ко мне в этом сне и сказал: «Маурицио, bischero, решение всех твоих проблем находится в гостиной. Просто посмотри вон туда, где под окном шатается одна из досок пола. Потяни ее вверх и увидишь, что под ней». Поэтому, когда я проснулся, я встал и заглянул под расшатанную доску, и это было невероятно! Там, под полом, было столько денег, что я даже не могу себе представить, что с ними делать! Но я не хотел показаться жадным и взял ровно столько, сколько задолжал банкам, – сказал Маурицио, счастливо переводя взгляд сначала со Свенсона на Фланца и обратно, довольный своим рассказом.
Два руководителя «Инвесткорп» обмякли в своих креслах. Они знали, что не только потеряли рычаги влияния на Маурицио, но и то, что он показывал им нос и наслаждался этим. Он не собирался рассказывать им, где взял деньги. Эта история была его шутливым способом сказать, что это не их дело, и ему не нужны были какие-либо благотворительные кредитные предложения от «Инвесткорп».
– Это здорово, Маурицио, – сказал Фланц с застывшей на лице улыбкой, его молочно-голубые глаза мигали за стеклами очков. – Это действительно здорово.