Аллан Таттл, верный своему обещанию Родольфо, продолжал лично представлять интересы Маурицио и в сделках с «Инвесткорп» всегда защищал интересы клиента на самой линии огня. Таттл был педантичным, настойчивым защитником Маурицио – настолько, что раздраженный Глейзер в конце концов заставил Маурицио отказаться от его услуг.

– Я знал, что Таттл чертовски хорошо работает на Маурицио, но я также понял, что никогда не заключу сделку, пока он будет рядом. С меня было достаточно! Я сказал Маурицио, что не пойду на другую встречу, если Таттл будет присутствовать на ней, и что ему лучше найти другого адвоката!

Боясь сорвать сделку, Маурицио неохотно согласился и нанял другого адвоката. В результате «Инвесткорп» отстояла несколько ключевых пунктов в соглашении, которое в конечном счете составило около двухсот страниц, что серьезно влияло на будущее компании. Помимо прочего, соглашение запрещало Маурицио выставлять всю или часть своей 50-процентной доли в «Гуччи» в качестве залога для финансирования, хотя сама «Инвесткорп» могла сделать это, если бы захотела.

– Мы были финансовым учреждением. Займы и кредитование были частью нашего бизнеса, – сказал Глейзер. – Но мы не могли рисковать тем, что Маурицио может использовать акции в качестве залога, оказаться не в состоянии вернуть кредит и оставить нас с новым партнером. На этом настоял Немир Кирдар.

В последнюю минуту Таттла попросили пересмотреть соглашение на предмет соответствия законодательству Нью-Йорка, и он был поражен, в частности, ограничениями, которые оно накладывало на использование Маурицио его акций.

– Маурицио, они связали тебя по рукам и ногам! – сказал Таттл, который в последнюю минуту попытался внести некоторые изменения, которые дали бы Маурицио немного больше свободы.

– Он был богатым человеком, но у него не было денег, – позже говорил Таттл.

Глейзер пошел еще дальше. После изнурительного процесса разработки новой концепции делового партнерства между «Инвесткорп» и Маурицио Гуччи он встал на собрании «Инвесткорп» в Лондоне и заявил, что Маурицио либо некомпетентный менеджер, либо мошенник, либо и то и другое. По залу пробежал ропот руководителей «Инвесткорп», большинство из которых были очарованы Маурицио, и Глейзер словно сказал им, что король – голый. Пронзительные зеленые глаза Немира сузились от гнева.

– Ты не имеешь права так говорить о Маурицио! – вскричал он. – Мы пытаемся ему помочь!

– Прошу прощения, если мое мнение не совпадает с вашим, – сказал Глейзер. – Это всего лишь мнение. Я ничего не могу доказать, но у компании нет причин нести такие убытки, какие она несет сейчас! Я думаю, что это подозрительно, и я хочу нанять независимую аудиторскую фирму, чтобы просмотреть бухгалтерские книги от начала до конца!

Боб Глейзер к тому времени был готов вернуться в Соединенные Штаты после выполнения задач в «Гуччи», порученных ему Кирдаром. Он предложил Кирдару заменить его в деле с «Гуччи», признавая, что его позиция вредит отношениям. Кирдар согласился и попросил задумчивого, мягкого банкира по имени Уильям Фланц, которого он недавно нанял, взять на себя это дело. Той осенью Фланц несколько раз приезжал в Милан и начал следить за тем, что происходит в «Гуччи».

Тем временем Андреа Моранте нашел себе место в штаб-квартире «Гуччи» в Милане в качестве главного исполнительного директора, хотя официально его на эту должность не назначали. Он помог Маурицио нанять новую команду, проанализировал цены по всему миру и взял под единоличный контроль бизнес «Гуччи» в Японии, подвинув давнего партнера Тёитиро Мотояму. Будучи в душе инвестиционным банкиром, Моранте начал работать над проектом, который, как он надеялся, решит все проблемы. Он заключил соглашение с Анри Ракамье, бывшим председателем правления «Луи Виттон». Ракамье создал свою собственную группу Оркофи и собирался с ее помощью объединить компании, которые торгуют предметами роскоши и, как он надеялся, однажды составят конкуренцию транснациональной компании «Моэт Хенесси Луи Виттон» (LVMH). Моранте чувствовал, что Ракамье станет сильным партнером для Маурицио и сможет помочь развитию бизнеса «Гуччи» на Дальнем Востоке, где Ракамье добился значительных успехов с «Луи Виттон». Моранте планировал сделку, которая, наконец, даст Маурицио контроль над «Гуччи» с 51 процентом акций, привлечет Ракамье 40 процентами и правом голоса в совете директоров, оставит «Инвесткорп» с символическим присутствием 7 или 8 процентов, а остальное отдаст топ-менеджменту, а именно самому Моранте.

– Эта сделка помогла бы Маурицио получить контроль, дала бы «Инвесткорп» элегантный выход и стала бы одним из главных достижений в моей карьере, – сказал Моранте.

Маурицио был в восторге. Они вдвоем часами анализировали и обсуждали эту возможность, которая стала бы одним из первых стратегических альянсов между итальянской и французской компаниями в сфере предметов роскоши. До этого французская индустрия роскоши рассматривала итальянские фирмы в первую очередь как поставщиков или второсортных конкурентов.

Осенью 1990 года, когда Моранте разрабатывал это предложение, Маурицио пригласил его вместе со своим другом Тото Руссо на борт «Креола» для участия в «Ниуларж» (Nioularge) – ежегодной регате исторических парусников в Сен-Тропе. Регата была морским светским раутом высшего уровня, который не могли пропустить богатейшие бизнесмены Европы. Для владельцев парусников, которые зимовали на своих мегаяхтах в Антибе и других тепловодных средиземноморских портах, «Ниуларж» эффектно завершала летний сезон регат. В ней принимали участие все ведущие французские и итальянские дельцы, в том числе Рауль Гардини на «Иль Моро ди Венеция», который участвовал в Кубке Америки. Джанни Аньелли, лихой председатель итальянского автоконцерна «Фиат», неизменно появлялся, чтобы следить за гонкой с борта любой лодки, которая у него была в то время, но редко участвовал в самой регате. Приглашение Моранте было важным символичным событием и должно было произвести определенное впечатление, ведь только самые близкие и доверенные друзья Маурицио получали приглашение ступить на борт «Креола». Моранте был очень доволен тем, что Маурицио ввел его в свое ближайшее окружение.

– Идея этого уикенда состояла в том, чтобы хорошо провести время и наряду с этим вместе поразмышлять в приятной обстановке обо всем происходящем, – вспоминал Моранте.

Маурицио зафрахтовал небольшой самолет, чтобы в пятницу днем доставить их из Милана в Ниццу, где они сели на вертолет до Сен-Тропе, несмотря на то что на горизонте сгущались темные грозовые тучи. Вертолет болтался на ветру среди облаков, которые быстро окутывали маленький портовый городок, из-за чего пассажиры пережили несколько неприятных минут. С облегчением приземлившись на небольшой вертолетной площадке в центре Сен-Тропе, трое мужчин подошли к причалу, где их ждал тендер[38] из красного дерева, а вдали вырисовывался трехмачтовый силуэт «Креола». Парусник длиной более 60 метров был слишком большим, чтобы войти в порт, и стоял на якоре у входа в небольшой залив Сен-Тропе.

Трое мужчин беззаботно болтали о погоде, судне и предстоящих выходных. Маурицио рассказал о своих злоключениях, связанных с ремонтом «Креола», – с того дня, как он уволил архитектора, нанятого Патрицией, до того дня летом 1986 года, когда скрипучая шхуна была пришвартована на верфи в Специи. Когда Паоло начал обвинять Маурицио в том, что судно было приобретено незаконно, тот испугался, что власти могут попытаться конфисковать яхту его мечты. Однажды утром он приказал капитану сняться с якоря, поднять паруса и покинуть гавань с плотниками на борту под видом пробного рейса. «Креол» причалил на Мальте, чтобы высадить озадаченных рабочих, после чего отбыл в испанский порт Пальма-де-Майорка, который стал его новым домом. Маурицио описал Моранте свои неоценимые усилия по восстановлению былой славы парусника и оснащению его всеми доступными современными технологиями. Тото Руссо помог Маурицио отделать помещения в его излюбленном роскошном старомодном стиле – и все это по впечатляющим ценам. Ремонт только одной из кают обошелся в 970 тысяч долларов. «Креол» действительно стал одной из самых красивых яхт в мире, но заплатить за это пришлось намного больше, чем Маурицио мог себе представить.

Мужчины помчались к яхте на тендере, замолчав, когда внушительная темная громада великолепной шхуны нависла над ними.

Они поднялись на борт, поздоровались со шкипером, улыбчивым англичанином по имени Джон Бардон, и по корабельной традиции отдали честь флагу. Затем Маурицио устроил Моранте небольшую экскурсию. Он превратил бывшую каюту Ставроса Ниархоса в роскошную гостиную с картинами, мраморным столом и ультрасовременной аудиосистемой. Под палубой на корме расположились четыре двухместные каюты, каждая из которых была обшита панелями из различных ценных пород дерева – тика, красного дерева, кедра и шиповника – и украшена восточными картинами; в каждой была собственная ванная комната c роскошными полотенцами и туалетными принадлежностями, изготовленными специально для «Креола». Напротив главной каюты Маурицио по правому борту находилась кают-компания с удобной, обитой тонкой тканью скамьей вдоль двух складных деревянных столов, которые можно было раздвинуть, чтобы усадить за них двенадцать человек, или сложить, чтобы образовать два журнальных столика поменьше. Бар, техническое помещение, прачечная и каюты экипажа находились на одной палубе в носовой части корабля, а камбуз и машинное отделение располагались глубоко внизу.

Маурицио выдал Моранте и Руссо по комплекту специально заказанной для них формы, состоящему из белой толстовки и брюк с эмблемой «Креола» – парой переплетенных мифологических морских коньков с головами единорогов. Затем Маурицио бросился на поиски Бардона, чтобы выведать у него последние морские сплетни. Моранте послушно переоделся в форму, предоставленную Маурицио, и отправился на поиски Тото, которого он нашел в гостиной, куда снизу доносился голос Маурицио, весело болтающего и смеющегося с Бардоном.

Руссо провел Моранте по комнате, указывая на идеально подогнанный буазери[39], изящные медные светильники в форме прыгающих рыб, которые были вручную скопированы со старинного оригинала, и стол из розового мрамора с бронзовым основанием в виде переплетенных морских коньков (тоже хорошо сделанная копия). Затем, с бокалами в руках, двое мужчин плюхнулись друг против друга на два кожаных дивана – один кремового цвета, другой серый, – два самых ценных предмета в коллекции Маурицио, сделанные из натуральной акульей кожи. Руссо указал на мягкий серо-голубой блеск на стенах за их головами и вздернул темные брови.

– Шкура скатов, привезенная из Японии! – с чувством произнес он. Идея Маурицио, объяснил он, состояла в том, чтобы создать изысканный морской декор, не прибегая к китчевым мотивам из раковин и лодок.

– Впечатляет, очень впечатляет, – пробормотал Моранте, глядя на картину на стене напротив него, изображающую пейзаж с закатом над устьем Нила, залитый мерцающим светом.

Руссо понял, что Моранте, хотя и выражал восхищение, был чем-то озабочен. Недавно они слегка повздорили, когда Моранте начал критиковать астрономические счета Руссо за реконструкцию магазинов «Гуччи». Руссо, который преуспел из-за легкомысленного отношения Маурицио к деньгам, пытался оценить менеджера, чье растущее влияние на Маурицио беспокоило его.

– Андреа, скажи мне… Как на самом деле идут дела в «Гуччи»? – испытующе спросил его Руссо.

– Не очень хорошо, Тото, – серьезно ответил Моранте, ставя бокал.

– Расскажи поподробнее, – попросил Тото.

– Ну, сейчас трудное время, рынок падает, идеи Маурицио великолепны, у него правильный взгляд на «Гуччи», но ему действительно нужен кто-то, кто поможет ему справиться с этим. Ему нужно делегировать полномочия, иначе все будет только хуже, – сказал Моранте, сжимая губы под щетинистыми усами с проседью, и его лоб нахмурился.

– Именно этого я и боялся, Андреа, – сказал Руссо.

– Меня беспокоит то, что он, похоже, не понимает, что происходит, – сказал Моранте. – Я имею в виду, что он видит все цифры, он все знает, но почему-то словно не замечает всего этого.

– Ты знаешь, Андреа, мы его единственные друзья, все остальные хотят что-то от него получить, – сказал Руссо. – Мы обязаны сказать ему об этом. Мы должны поговорить с ним… ты должен сказать ему… он доверяет тебе.

– Не знаю, Тото, – сказал Моранте, качая головой. – Он может неправильно это понять. Ты знаешь, как он относится к «Гуччи». Он считает, что должен доказать всем, что может сделать все сам.

Несмотря на свои опасения, Моранте пообещал Руссо, что поговорит с Маурицио о его проблемах. Они договорились подождать до вечера воскресенья, чтобы не портить выходные. Моранте надеялся, что непринужденная и красивая обстановка сделает Маурицио более открытым для того, что собирался сказать Моранте.

В этот момент Маурицио, радостно улыбаясь, взбежал по трапу и вошел в каюту, чтобы пригласить их отобедать внизу, в кают-компании. Кок приготовил свое фирменное блюдо, одно из любимых блюд Маурицио, spaghetti al riccio di mare, или спагетти с морским ежом, а затем нежную рыбу, приготовленную на гриле. Маурицио заполнил судовые холодильники ящиками сухого белого «Монраше» – винные эксперты называли его лучшим белым бургундским: сорт, который ему особенно нравился. После ужина они все расположились в гостиной, выпили еще «Монраше» и послушали музыку. Маурицио снова и снова ставил популярный хит того времени Mi Manchi («Я скучаю по тебе»), слушая знойный голос итальянской поп-певицы Анны Оксы и думая о Шери, с которой он расстался незадолго до этого.

После нескольких лет встреч Шери спросила Маурицио о его намерениях в отношении ее. Ей хотелось бы построить с ним что-то более прочное, возможно, даже создать семью. Он должен был признаться себе и Шери, что он не тот мужчина, который ей нужен. У него уже была семья, пусть и не живущая вместе, и он надеялся когда-нибудь воссоединиться со своими дочерьми. Он также был настолько погружен в перезапуск «Гуччи», что у него оставалось мало времени для личной жизни. Он отпустил Шери, хотя и скучал по нежности, теплу и непринужденности, которые испытывал при общении с ней.

К утру облака рассеялись, и пассажиры «Креола» проснулись под ясным небом и свежим ветерком, обещавшим захватывающую регату. Мужчины надели фирменные ветровки и поднялись на крышу рубки, откуда они могли наблюдать за каждым маневром, не мешая матросам. Члены экипажа суетились, готовя канаты и паруса к гонке, и, когда они подняли тяжелый якорь, «Креол» плавно двинулся вперед, как только паруса поймали ветер. Бардон, по старинке отдавая команды свистком, заставил экипаж сделать нескольких пробных крутых поворотов.


Мужчины подняли головы, когда к ним внезапно приблизился голубой 30-метровый шлюп. За рулем стоял загорелый мужчина с копной белоснежных волос. Лодка была очень битая, и этот человек был не кто иной, как Джанни Аньелли, тогдашний президент «Фиата», прозванный неофициальным королем Италии за его властность и стать. Элегантный, образованный человек, женатый на прекрасной Марелле Караччоло, Аньелли пользовался всенародным уважением, которого удостаивались немногие – а возможно, и никто – из политических лидеров страны. Итальянская пресса называла Аньелли L’Avvocato, то есть «адвокатом».

Аньелли приказал одному из членов своей команды попросить разрешения подняться на борт. Он уже не в первый раз обращался с такой просьбой. Однажды, когда судно стояло в порту на ремонте, Маурицио увидел приближающегося Аньелли и, нырнув в одну из кают, попросил рабочего, находившегося на борту, сказать, что мистера Гуччи нет, и отклонить просьбу.

Маурицио еще раз передал Аньелли отрицательный ответ через одного из своих матросов, сказав, что ремонт на «Креоле» не завершен и что лодка не готова для посетителей. При этом Аньелли выполнил резкий маневр и приблизил свой «Экстра Бит» к борту «Креола», встревожив шкипера и команду шхуны и привлекая рой папарацци, которые метались туда-сюда по бурлящим бурунам ради фотографий этого противостояния.

– Аньелли давно хотел засвидетельствовать свое почтение этой великолепной яхте, – сказал Моранте, – но Маурицио всегда боялся, что Аньелли захочет купить ее у него, так же как он боялся, что Аньелли захочет купить его поместье в Санкт-Морице.

В воскресенье пассажиры «Креола» пропустили традиционную церемонию награждения и в тот же вечер поехали на автомобиле в город, наблюдая, как скопление желтых, оранжевых и розовых зданий, купающихся в сумерках, становится все ближе. Маурицио и его гости сменили форму «Креола» на отглаженные брюки цвета хаки и оксфордские рубашки на пуговицах с цветастыми кашемировыми свитерами, свободно наброшенными на плечи. Они прошли мимо рядов уличных художников и их мольбертов по живописным улицам Сен-Тропе к любимому ресторану Маурицио, известному своими рыбными блюдами, расположенному в глубине старого города. Они заняли столик, и официантка подала им воду и бутылку вина. Маурицио налил три стакана, пошутив по поводу эпизода с Аньелли, и заказал рыбу для всех. Руссо, сидевший слева от Маурицио, посмотрел через стол на Моранте и одними губами попросил его затронуть тему «Гуччи», но Моранте проигнорировал это и продолжил болтать с Маурицио. Во время первого блюда Руссо пнул Моранте под столом, давая ему знак приступить к делу. Наконец Моранте кивнул Руссо и откашлялся.

– Маурицио, есть кое-что, о чем мы с Тото хотели бы поговорить с тобой, – сказал Моранте, оглядываясь на Руссо в поисках поддержки.

Маурицио заметил серьезные нотки в голосе Моранте.

– Да, Андреа, в чем дело? – отозвался он, глядя на Руссо, как будто ожидая разъяснений, хотя Руссо молчал.

– Тебе не понравится то, что я тебе скажу, но я должен это сделать, так как считаю себя твоим настоящим другом. Пожалуйста, постарайся отнестись к этому серьезно ради нашей дружбы, – сказал Моранте. – У тебя так много достоинств, Маурицио, – начал Моранте своим ровным, звучным голосом. – Ты умен и очарователен, и никто не может так вдохновить людей изменениями в «Гуччи», как ты. У тебя целый набор прекрасных качеств, но… давай будем реалистами и признаем, не все люди – прирожденные менеджеры. Мы через многое прошли вместе, но я чувствую, что должен сказать, что я не думаю, что ты знаешь, как управлять этой компанией. Я думаю, ты должен позволить кому-то другому…

Маурицио с такой силой ударил кулаком по столу, что опрокинул их бокалы и заставил столовое серебро станцевать звенящее танго.

– НЕТ! – громко воскликнул Маурицио, опуская кулак. – НЕТ! НЕТ! НЕТ! – повторил он крещендо, и каждое слово сопровождалось очередным ударом кулака по столу, так что бокалы подпрыгивали, а другие посетители ресторана стали оглядываться на трех мужчин, каждый из которых покраснел. – Ты не понимаешь меня и того, что я пытаюсь сделать с этой компанией! – решительно сказал Маурицио, свирепо глядя на Моранте. – Я с тобой совершенно не согласен.

Моранте встревоженно посмотрел на Руссо, который вообще не поддержал его. Веселая, братская атмосфера, которой они наслаждались во время поездки, была разрушена.

– Послушай, Маурицио, это просто мое мнение, – сказал Моранте, поднимая руки, как бы защищаясь. – Ты не обязан со мной соглашаться.

Своей бурной реакцией Маурицио удивил себя, а также Моранте и Руссо. Он ненавидел конфронтации, предпочитая улаживать все мирным путем. Он попытался разрядить обстановку, проявив обычную дипломатичность.

– Dai, Андреа, – сказал Маурицио, – давай не будем портить прекрасный уикенд такими разговорами.

Руссо отпустил скабрезную неаполитанскую шутку, и к концу трапезы атмосфера стала почти такой же, как и в начале, пусть только внешне.

– Что-то внутри него изменилось, – говорил позже Моранте. – Он решил, что больше не может мне доверять, и поэтому все остальное было показухой. Маурицио слышал, как его отец и дядя снова и снова говорили, что он не способен управлять компанией. Он носил с собой этот страх перед отцом и дядей, и я бросил его ему в лицо. Он хотел услышать, как люди говорят: «Ты гений». Вокруг него были люди гораздо более изворотливые, чем я, которые говорили ему то, что он хотел услышать, и они остались в деле. С Маурицио вы были либо за него, либо против.

Как и в случае с отцом и Патрицией, Маурицио прекратил свои отношения с Моранте. Вернувшись в Милан, они почувствовали, как между ними пробежал холодок. Все это заметили.

– Поначалу Маурицио и Андреа Моранте были неразлучны, – вспоминала Пилар Креспи, работавшая с обоими. – Маурицио любил Моранте. А потом все развалилось. Он чувствовал себя преданным. Моранте намекнул ему, что, возможно, он взял на себя слишком много, и ему это не понравилось. Ему нравились те, кто ему поддакивает.

Что еще хуже, переговоры с Ракамье, над которыми Моранте интенсивно работал в течение шести месяцев, провалились на финальном этапе. Все было готово, когда Моранте уехал на рождественские каникулы, убежденный, что нужно всего лишь подписать бумаги. Сделка сорвалась в шикарных тихих офисах Ротшильдов в Париже.

Маурицио Гуччи и его адвокаты были приглашены вместе с командой руководителей «Инвесткорп». Но когда все стороны собрались за столом, сумма, предложенная Ракамье, оказалась намного ниже, чем ожидали в «Инвесткорп».

– Предложенная ими сумма была настолько маленькой, что мы оскорбились и ушли, – вспоминал Рик Свенсон, который в то время все еще работал с «Инвесткорп».

Ракамье недооценил гордость и деловые стандарты «Инвесткорп». Позже Свенсон узнал от консультанта, что Ракамье на самом деле был готов выложить еще 100 миллионов долларов на стол, но он так оскорбил руководителей «Инвесткорп», что они ушли, прежде чем он успел назвать большую цифру.

– Именно тогда все действительно начало разваливаться, – вспоминал Моранте.

Когда в «Инвесткорп» провели аудит бизнеса «Гуччи» на своем ежегодном заседании комитета по управлению в январе 1991 года, цифры показали мрачную картину: продажи упали почти на двадцать процентов, прибыли не было, а краткосрочные перспективы были еще хуже. Компания потеряла десятки миллионов долларов.

– Это напоминало самолет, вошедший в крутое пике, – говорил исполнительный директор «Инвесткорп» Билл Фланц, который к тому времени проводил все больше и больше времени в «Гуччи».

– Всего за несколько лет компания перешла от прибыли в 60 миллионов долларов к убыткам в 60 миллионов долларов, – говорил позже Рик Свенсон. – Маурицио сократил продажи более чем на 100 миллионов долларов и добавил еще 30 миллионов долларов к списку расходов. Он был похож на ребенка в кондитерской, которому нужно было все и сразу. У него не было чувства приоритетности. Он всем видом показывал: «Я здесь, я контролирую ситуацию, и у меня все получится», – рассказывал Свенсон.

Маурицио умолял своих партнеров из «Инвесткорп» дать ему время.

– Спрос придет! Продажи будут расти. Это всего лишь вопрос времени!

У Маурицио возникли проблемы с тем, чтобы достаточно быстро доставлять обновленные товары «Гуччи» в магазины. Скорость, с которой по воле Маурицио вырезали дешевые холщовые сумки, не оставляла времени на новые изделия, которыми Доун Мелло и ее команда дизайнеров собирались наполнить магазины.

– В магазинах ничего не было, – вспоминал Карло Маджелло, управляющий директор «Гуччи» в Великобритании с 1989 по 1999 год. – В течение примерно трех месяцев магазины были пусты – у людей сложилось впечатление, что мы закрываемся!

– Никто не обвинял Маурицио в том, что он повышал цены, но он мог бы постепенно отказаться от холщовых сумок, – комментировал ситуацию американский ритейлер Берт Тански, который в то время был президентом «Сакс, Пятая авеню» и в настоящее время является председателем и генеральным директором «Бергдорф Гудман», входящей в розничную группу «Нейман Маркус».

– Раньше мы умоляли их – нет причин отказываться от столь успешного продукта, не предложив замены, – говорил Тански. – Это все, что знал клиент.

Когда «Инвесткорп» проанализировала падение продаж «Гуччи», над Ираком начали летать истребители. Напряженность на Ближнем Востоке нарастала со 2 августа 1990 года, когда иракские войска вторглись в Кувейт. Восьмого августа Ирак официально аннексировал Кувейт, обвинив страну в перепроизводстве нефти и снижении цен. Когда Саддам Хусейн не ответил на ультиматум ООН о выводе своих войск к 15 января 1991 года, силы ООН во главе с американским генералом Норманом Шварцкопфом начали массированную бомбардировку Ирака, за которой последовало наземное вторжение. Хотя 28 февраля было принято соглашение о прекращении огня, война в Персидском заливе опустошила рынок предметов роскоши.

– Это ударило по отрасли, – вспоминал Пол Димитрук, который ушел из «Инвесткорп» в сентябре 1990 года, но оставался в тесном контакте с отраслью в качестве члена совета директоров магазинов беспошлинной торговли (Duty Free Shops, DFS), крупнейшего в мире ритейлера люксовых брендов через свою сеть магазинов, не облагаемых налогами.

– Война в Персидском заливе породила страх, который по прошествии лет кажется чрезмерным, но в то время был очень реальным, – считает Димитрук. – Было ощущение, что должно произойти что-то ужасное. Люди вообще не хотели летать, тем более над Ближним Востоком. Покупкой предметов роскоши продолжали заниматься только американцы и японцы. Эта сфера просто рухнула, – вспоминал Димитрук.

Что еще хуже, японский фондовый рынок рухнул примерно в то же время, вызванный обвалом на рынке недвижимости.

– Токийская фондовая биржа упала с тридцати девяти тысяч до четырнадцати тысяч, – сообщал Димитрук. – Это было самое большое падение реального благосостояния в мировой истории, если не считать войны.