– Мы договорились, что он переедет ко мне, – рассказывал Бакли.
Два года спустя в квартиру на площади Святого Марка также переехал гладкошерстный фокстерьер – подарок Форду от Бакли на день рождения.
– С самого начала Том хотел собаку, – вспоминал Бакли. – Я долго сопротивлялся, но в конце концов сдался.
Джон, как они назвали пса, стал их верным компаньоном и раскрепощенной моделью: ее они наряжали в парики и возмутительные наряды для полароидных фотографий, которые отправляли близким друзьям. Несмотря на прежнее сопротивление, Бакли так привязался к Джону, что часто казалось, будто дружелюбный пес был именно его питомцем.
Тем временем весной 1987 года Форд, разочарованный своей карьерой, ушел от Кэти Хардвик. Он мечтал получить работу у Кельвина Кляйна, лучшего производителя бесшовной спортивной одежды, которую Форд хотел разрабатывать. После девяти собеседований, два из которых были с самим Кельвином, Кляйн сказал Форду, что хочет нанять его для работы в женской дизайнерской студии. Форд был в восторге – пока не получил финансовое предложение, которое оказалось намного ниже его ожиданий. Форд попросил больше денег, и Кельвин сказал, что должен обсудить эту просьбу со своим деловым партнером Барри Шварцем. Форд несколько раз звонил, но не получил от Кляйна никакого ответа. Когда вскоре после этого дизайнер Марк Джейкобс попросил его поработать с ним в «Перри Эллис», Форд согласился. Однажды он пришел домой с работы и обнаружил на автоответчике сообщение от секретарши Кельвина Кляйна.
«Мистер Кляйн все еще очень интересуется вами, и он хочет убедиться, что вы не устроились на другую работу, а если вы собираетесь это сделать, не могли бы вы сначала позвонить ему», – говорилось в сообщении. Форд перезвонил, чтобы поблагодарить Кляйна и сказать, что он уже устроился на работу в «Перри Эллис».
Карьера Бакли сделала скачок в следующем году, когда он покинул «Фэрчайльд» в марте 1989 года, чтобы присоединиться к «Вэнити Фэйр» Тины Браун, но его восторг от новой работы быстро угас. В апреле у Бакли был диагностирован рак. После того как то, что он считал острым тонзиллитом, не прошло после нескольких месяцев антибиотиков, посевов из зева на микрофлору и поездки в жаркий Пуэрто-Рико, Бакли, наконец, обратился в больницу Сейнт Люкс Рузвельт для биопсии, думая, что ему предстоит незначительная процедура. Когда он отошел от наркоза, хирург сказал ему, что у него рак, что на следующей неделе ему предстоит еще одна операция и что его шансы выжить составляют 35 процентов.
Бакли болезненно сглотнул, покачал головой и сказал: «Нет! Нет! Нет! Я хочу домой! Я хочу к своей собаке и на свою собственную кровать!» Форд поехал в больницу и отвез Бакли домой, а потом сел на телефон. Из картотеки Бакли он вытащил несколько имен влиятельных жителей Нью-Йорка, которые, как он знал, активно занимались сбором средств для института исследований рака «Мемориал Слоан-Кеттеринг». Через двадцать минут Форд договорился встретиться через два дня с ведущим хирургом и рентгенологом. Затем Бакли перенес еще одну операцию и прошел через месяцы болезненного облучения. Форд каждый день звонил семье Бакли, чтобы сообщить им о его состоянии.
Когда врачи Бакли сказали ему, что, похоже, он выиграл свою битву против рака, но что ему следует вести менее напряженную жизнь, Бакли и Форд обратили свои взоры на Европу. Форд считал, что дизайнер, работающий в Нью-Йорке, может добиться успеха в Соединенных Штатах, но успешный дизайнер в Европе может добиться мирового признания. Бакли думал, что сможет получить хорошую писательскую работу, которая будет сопряжена с меньшим напряжением, чем нынешняя. В начале лета 1990 года они профинансировали поездку в Европу из собственного кармана и начали ходить на собеседования. Форд уже позвонил своему другу Ричарду Ламбертсону во время предыдущей поездки в Милан и поужинал с ним и Доун Мелло. Там Ламбертсон убедил Мелло подумать о Форде как о дизайнере женской одежды «Гуччи», но она покачала головой. Ее политика была: «никаких друзей». Тем временем, благодаря своим контактам в области моды, Бакли организовал для Форда встречи практически со всеми ведущими дизайнерскими домами Милана. После роскошного обеда с Донателлой Версаче и встреч с Габриэллой Форте у Джорджо Армани и Карлой Фенди (которая встречалась с Фордом в Нью-Йорке и была впечатлена его талантом), у Форда все еще не было предложения о работе. Они снова пообедали с Доун Мелло, которая на этот раз согласилась дать Форду пробный проект. После обеда Форд и Бакли отправились в самый эксклюзивный цветочный магазин Милана и послали ей огромный букет, какой присылают только итальянцы, с огромным количеством гипсофил.
– Мы были в ужасе, когда увидели все эти гипсофилы, и потребовали вытащить все это! – вспоминал Бакли.
– Доун к тому моменту видела всех миланских претендентов, – сказал Бакли. – Все молодые дизайнеры хотели изобрести юбку заново. Том уже знал, что юбку нельзя изобрести заново. Ключ в том, какую юбку и в какое время вы делаете.
Мелло так понравился проект, который Форд сделал для нее, что она согласилась нарушить свои собственные правила и нанять его.
– Я просто почувствовала, что он может сделать все, что угодно, – сказала Мелло позже.
Форд переехал в Милан в сентябре 1990 года, и Бакли присоединился к нему в октябре в качестве нового европейского редактора журнала «Мирабелла».
Первые несколько дней они жили в стильных, хотя и тесных помещениях в шикарной резиденции на Виа Санто Спирито, расположенной в золотом торговом треугольнике Милана. Помещение было размером со шкаф, но тем не менее было полностью оборудовано кухонным уголком и роскошными вещами, такими как простыни Фретте и кастрюли и сковородки Алесси. Бакли с Фордом едва могли развернуться между восемью огромными чемоданами. Через несколько дней они нашли приятную квартиру на Виа Орти на юго-востоке Милана с большой, увитой глицинией террасой, где к ним присоединился Джон. Они обставили свой новый дом смесью из старых вещей, привезенных из Нью-Йорка, и новых, которые они с удовольствием собирали в Европе, включая сундук Бидермейера, два кресла Карла X и узорчатую драпировку.
Жизнь Форда и Бакли в Милане вскоре вошла в нормальное русло. Они подружились с другими молодыми помощниками из команды дизайнеров «Гуччи», которая вскоре стала сплоченной группой. Вместе они узнали обо всех нюансах жизни в Милане – о еде, модных вечеринках, лыжных выходных в Альпах, долгих часах, унылой погоде.
– Все чувствовали себя немного не в своей тарелке, – вспоминал Дэвид Бамбер, дизайнер трикотажа. – Милан сильно отличался от Нью-Йорка.
Форд и Бакли привезли мультисистемный видеомагнитофон, а позже потратились на спутниковую тарелку. Когда они не ужинали с друзьями и коллегами, то оставались дома и смотрели старые фильмы на английском языке. В Милане еще не открылся Блокбастер Видео, но Бакли привозил стопку видеокассет каждый раз, когда возвращался из Нью-Йорка, куда он часто ездил для лечения. Они снова и снова смотрели свои любимые фильмы. Позже Форд целенаправленно использовал эту привычку, чтобы сосредоточиться на настроении, которое он хотел выразить в коллекции.
Квартира Форда и Бакли стала местом встреч их новых друзей в Милане, каждый из которых был так или иначе связан со сферой моды и дизайна. Небольшая группа собиралась на террасе на Виа Орти за домашними блюдами, которые готовил Бакли, и Форд часто приглашал свою команду дизайнеров на вечерние рабочие сессии.
– Мы должны были сделать нечто среднее между «Кельвин Кляйн» и «Тимберленд», – вспоминал Дэвид Бамбер, который также ездил в Шотландию, чтобы разработать кашемировую линейку для «Гуччи», заказав классические кашемировые свитера всех цветов радуги.
Американцы оказались ключевыми фигурами для будущего «Гуччи». Доун Мелло вышла далеко за рамки воскрешения давно утраченных разработок «Гуччи» и деталей ручной работы для аксессуаров высокого стиля. Она привлекла внимание главных модных журналов, способствовала переходу компании на массовую одежду и заполучила молодых дизайнеров-новаторов, которые убедили сомневающихся в том, что дизайнерская одежда – действительно прерогатива «Гуччи». Среди дизайнеров Том Форд, конечно, был звездой. Разработанные им туфли на шпильках, элегантные костюмы и модные сумки возродили былую славу и богатство «Гуччи». Помимо своего таланта, Мелло и Форд предложили «Гуччи» еще кое-что, имеющее решающее значение для успеха, – способность выдержать грядущие бури.
Глава 12. Расставание
Утром 22 января 1990 года яркое солнце согревало холодный воздух, когда скорбящие, закутавшись в меха и зимние пальто, толпились в церкви Санта-Кьяра на Виа делла Камиллуччиа в Риме, чтобы воздать последние почести Альдо Гуччи. Его смерть потрясла многих его друзей и знакомых. Будучи активным и энергичным до самого конца, Альдо выглядел намного моложе своих восьмидесяти четырех лет. Мало кто осознавал, сколько ему на самом деле, и лишь немногие знали, что он проходил курс лечения от рака простаты. С того апрельского дня в Женеве, когда его вынудили продать акции «Гуччи», еще не прошло и года.
Альдо развелся с Олвен в декабре 1984 года, спустя много лет после того, как их брак перестал быть счастливым. Хотя они уже не жили вместе, он навещал ее, когда бывал в Риме, поселяясь на вилле, которую он построил на Виа делла Камиллуччиа, и покидая ее так легко и свободно, как будто это был его собственный дом. Его просьба о разводе потрясла Олвен, которая все еще была слаба после перенесенного в 1978 году приступа тромбоза. Она пыталась отстоять свои законные права, хотя никогда не мешала Альдо делать то, что он хотел. Он же был верен своему стилю и жил, где ему нравилось и с кем ему нравилось – даже женился на Бруне в Соединенных Штатах.
Альдо спокойно провел рождественские каникулы в Риме с Бруной и их дочерью Патрицией, но заболел гриппом, который все больше обострялся. В тот четверг вечером он тихо впал в кому, а в пятницу его сердце перестало биться.
В церкви Джорджо, Роберто, Паоло и их семьи заняли места на передних скамьях возле гроба Альдо. Маурицио прилетел из Милана вместе с Андреа Моранте. Когда они вошли в церковь, Моранте остался у задней стены, деликатно решив не докучать семье в такой момент, в то время как Маурицио прошел вперед, чтобы встать с краю в одиночестве.
У противоположной стены, чуть в стороне, стояли Бруна и Патриция, не уверенные, где им надлежит находиться во время церемонии, пока Джорджо не поприветствовал их и не проводил к скамье своей семьи. Роберто сопровождал свою пожилую хрупкую мать, Олвен, и стоял рядом с ней, словно стараясь защитить. Вскоре после этого она была госпитализирована в римскую клинику из-за ухудшения здоровья. Даже после смерти неугомонный Альдо продолжил разжигать споры: он оставил свое американское поместье стоимостью около 30 миллионов долларов Бруне и Патриции. Это решение было оспорено Олвен и двумя из их трех сыновей, Паоло и Роберто, хотя позже семьи пришли к мировому соглашению.
Когда Маурицио стоял один в холодной церкви, он смотрел на свои сцепленные руки и то слушал слова священника, то погружался в собственные мысли. Он представил, как Альдо взбегает по лестнице своего офиса на Виа Кондотти, перепрыгивая через две ступеньки, направо и налево выкрикивая приказы продавцам, или собирает вокруг себя толпу в нью-йоркском магазине, подписывая рождественские подарки. Он мысленно слушал, как голос Альдо повторяет старую поговорку о семейных связях: «Моя семья – это поезд, а я – локомотив. Локомотив без поезда – ничто. Ну а поезд без локомотива не движется». Маурицио улыбнулся. Пока скорбящие вокруг него переступали с ноги на ногу и утирали глаза влажными салфетками, Маурицио расцепил руки, затем сжал и разжал кулаки, словно пытаясь согреть их.
«Теперь я должен быть и локомотивом, и поездом, – сказал он себе. – И я должен снова собрать Гуччи под одной крышей». – Он повторял свою личную мантру снова и снова: «Есть только один Гуччи, есть только один Гуччи». «Инвесткорп» сослужила ему хорошую службу, помогая положить конец семейной борьбе за власть, но сейчас пришло время сделать то, о чем он так долго мечтал, – объединить две половины компании. Он знал, что Альдо, несмотря на их разногласия, хотел бы этого. Только он, Маурицио, мог обеспечить преемственность в «Гуччи» – он был связующим звеном между прошлым и будущим. В декабре Маурицио сказал Немиру Кирдару, что хочет выкупить оставшиеся 50 процентов акций «Гуччи» у «Инвесткорп», и Кирдар согласился. Маурицио хотел провести реструктуризацию сам – он надеялся осуществить свою мечту без вмешательства партнеров.
После службы Маурицио задержался, чтобы поприветствовать своих родственников и многих давних сотрудников «Гуччи», которые присутствовали на похоронах. Джорджо, Роберто и Паоло встретили его холодно. Они никогда не простят Маурицио того, что он захватил «Гуччи» и унизил их отца. Маурицио стал удобным козлом отпущения за то глубокое чувство потери, которое они испытывали. Увидев его на похоронах Альдо в привычном сером двубортном костюме и в сопровождении Андреа Моранте – человека, который выкупил их всех, – они не особенно обрадовались. По дороге во Флоренцию на похороны Альдо Маурицио повторил себе обещание, что сделает все, что в его силах, чтобы вернуть компанию.
Маурицио успешно договорился о покупке у «Инвесткорп» пятидесятипроцентной доли акций «Гуччи» за 350 миллионов долларов. В том же январе на ежегодном заседании правления «Инвесткорп» в Бахрейне Немир Кирдар выступил перед своими коллегами и объявил не только о том, что компания согласилась продать Маурицио свою долю, но и о том, что она сделает все, чтобы помочь ему привлечь финансирование для этой цели.
– У нас нет более важного проекта, чем помочь Маурицио получить финансирование, чтобы выкупить у нас акции, – сказал Кирдар, оглядывая свою команду. – Мы сыграли свою роль, мы собрали акции, теперь имя Маурицио Гуччи на двери, мы должны позволить ему забрать компанию и идти своим путем.
Боб Глейзер, один из топ-менеджеров «Инвесткорп», возразил Кирдару, что продавец обычно не ищет финансирование для покупателя. Он также отметил, что у Маурицио не было инструментов, чтобы представить бизнес «Гуччи» банковскому сообществу так, чтобы они его поняли. Глейзер, который не участвовал в приобретении первоначальных 50 процентов, решил изучить файлы «Инвесткорп» о «Гуччи» в поисках информации.
– Я был потрясен тем, что у нас не было даже базового уровня финансовой информации и справочных данных о «Гуччи», к которым мы привыкли обращаться, прежде чем делать первоначальные инвестиции, – вспоминал Глейзер. Он поручил эту работу Рику Свенсону, который тесно сотрудничал с Маурицио; его миссия состояла в том, чтобы исследовать ситуацию и составить подробный документ, который описал бы бизнес «Гуччи» и его потенциал.
– Свенсон делал работу, которую должен был сделать Маурицио, бесплатно! – отмечал Глейзер.
Свенсон быстро обнаружил, что эту задачу не так-то просто выполнить. Он изо всех сил пытался изобразить компании «Гуччи» в Италии, Соединенных Штатах, Англии и Японии как единое целое, хотя на самом деле каждая из них функционировала независимо.
– Я должен был взять эту разрозненную группу компаний без единого менеджмента и с видением бизнеса, которое только начинало формироваться, и объединить ее в одно целое, представив финансовый план, который могли бы понять банкиры. На самом деле всего этого попросту не существовало, – говорил Свенсон.
«Гуччи» постоянно развивалась в рамках программы реструктуризации Маурицио, и Свенсон изо всех сил старался учесть все изменения. Маурицио сократил бизнес по производству холщовой ткани, обновил продукт и закрыл магазины, которые не соответствовали его новым стандартам. Он купил виллу Беллозгуардо и говорил о продаже какой-то недвижимости в Нью-Йорке, чтобы привлечь новые деньги. Как бы то ни было, «Инвесткорп» предоставила ему полную свободу действий.
– Джинна выпустили из бутылки, – рассказывал Свенсон. – Мы владели пятьюдесятью процентами, но не могли контролировать то, что он делал.
Свенсон прилетел в Милан и засел вместе с Маурицио за маркерную доску в конференц-зале, и вместе они набросали структуру управления. У Маурицио была продумана современная система корпоративного управления, включая позиции в области стратегии и планирования, финансов и бухгалтерского учета, лицензирования и дистрибуции, производства, технологий, управления персоналом, имиджа и коммуникаций.
– После этого нам оставалось все подсчитать, – говорил Свенсон. – Маурицио даже не думал прикидывать, во сколько обойдутся все эти новые должности.
Эта цифра, включая элегантную новую штаб-квартиру Пьяцца Сан-Феделе, составила более 30 миллионов долларов – огромные дополнительные расходы, особенно с учетом резкого сокращения в продукции и дистрибуции. План Маурицио привел Свенсона в ужас.
– Маурицио, в этом регионе «Гуччи» заработала 110 миллионов долларов в прошлом году, – сказал он, указывая на свои графики.
– Хорошо, – ответил Маурицио, откинувшись на спинку стула и прищурив глаза в притворной сосредоточенности. – Сто двадцать пять, сто пятьдесят, сто восемьдесят пять.
Свенсон непонимающе посмотрел на него.
– Что вы имеете в виду?
– Это перспективная оценка, не так ли? – спросил Маурицио, деловито глядя на Свенсона.
– Ах, вы имеете в виду проценты? – уточнил Свенсон, пытаясь, как и пристало бухгалтеру, следовать логике Маурицио.
– О, нет, нет, нет, проценты не имеют значения, – сказал Маурицио, махнув рукой и прищелкнув языком. – Сто двадцать пять, сто пятьде… нет, пусть будет сто шестьдесят…
Свенсон собрал свои документы и вылетел в Лондон, где излил свое разочарование Эли Халлаку, финансовому директору «Инвесткорп», и Бобу Глейзеру, жесткому, твердо стоящему на ногах рыжебородому банкиру, которого Кирдар также попросил обсудить условия сделки с Маурицио.
– Боб, – сказал Кирдар, – в этом деле я могу доверять только тебе. Ты единственный, кто не попадется на уловки Маурицио!
Глейзер был членом сплоченной команды, которую Кирдар завербовал в ходе операции Чейза на Ближнем Востоке. Он был умным, здравомыслящим, прямолинейным человеком, который знал, как добиться своего.
Свенсон попытался объяснить свою дилемму двум руководителям «Инвесткорп».
– Я пытаюсь написать этот отчет для Маурицио и в то же время сделать его как можно более легким, защищенным от рисков и удобоваримым для банкиров, – пожаловался он. – И пока я это делаю, ситуация продолжает развиваться, да еще и Маурицио берет с потолка прогнозы по продажам!
Глейзер и Халлак переглянулись и покачали головами. Ни на одного из них не произвела впечатления деловая хватка Маурицио, и оба сомневались, что он сможет справиться с реструктуризацией в одиночку.
Глейзер опасался, что Маурицио слишком быстро переориентировался, сократив продажи и увеличив расходы.
– «Инвесткорп» никогда не подписывала финансовое положение плана Маурицио для «Гуччи», – вспоминал Глейзер. – Это было просто принципиальной договоренностью – Маурицио представил свой план, и Кирдар сказал, что ему все нравится.
Свенсон наконец закончил свой отчет – массивный документ объемом около трехсот страниц, включающий историю компании, генеалогические древа, подробные информационные бюллетени, списки активов, магазинов и лицензий. «Зеленая книга», как Свенсон и его коллеги прозвали подробный информационный меморандум, также включала в себя прогнозы – временное снижение продаж и операционных показателей от сокращения числа изделий и магазинов. Затем кривая вернулась наверх, поскольку продажи должны были улучшиться.
«Инвесткорп» помогла Маурицио продать свое предложение банкам, выбрав организации, разослав меморандумы и представив Маурицио банкирам.
Ни один из крупных международных или итальянских банков не стал бы финансировать бизнес-план Маурицио. Один за другим более двадцати пяти финансовых учреждений дали отказ.
– Не сработало, – рассказывал Свенсон. – Дела у компании шли не очень хорошо, показатели падали. Мы рассказывали замечательные истории, и все банкиры любили Маурицио, и это было замечательное видение, но, копнув глубже и посмотрев на цифры, банкиры могли видеть, что все развалилось, – хотя Маурицио всегда мог найти несколько замечательных анекдотов. Послушать его, так бизнес не только шел успешно, но и превосходил ожидания! Маурицио был похож на Скарлетт О’Хара в «Унесенных ветром» – назавтра всегда был новый день, – говорил Свенсон.
– Он действительно чувствовал, что если не сможет получить финансирование сегодня, то получит его завтра; если он сможет прожить еще один день, он победит.
Тем временем Глейзер потратил месяцы, пытаясь договориться с Маурицио и пройдя через три отдельных полноценных раунда переговоров по контракту, в которых участвовали команды юристов и фигурировали килограммы документов. У Глейзера возникло ощущение, что Маурицио ловко водит его за нос, – возможно, пытаясь занять и отвлечь, пока ищет финансирование.
К лету 1990 года даже Маурицио стало ясно, что никакого финансирования не будет. Он и «Инвесткорп» снова изменили курс и договорились двигаться дальше как партнеры, держащие по 50 процентов акций, в соответствии с принципами, которые они заложили тремя годами ранее в сэддлском соглашении. Для этого Маурицио сообщил «Инвесткорп», что хочет объединить все операционные компании «Гуччи» по всему миру в единую холдинговую компанию – гигантский шаг в модернизации корпоративной структуры бизнеса «Гуччи». Кирдар одобрил идею и поручил ее исполнение Бобу Глейзеру. Глейзер согласился сделать это при одном условии: чтобы оба партнера установили рабочий набор правил о том, как они будут управлять компанией и интересами каждого акционера. Изучив действия Маурицио за годы, прошедшие с тех пор, как «Инвесткорп» вложила свои средства в «Гуччи», Глейзер хотел убедиться, что банковско-инвестиционная компания непосредственно влияет на управление бизнесом.
Процесс разработки четкой, действенной организационной структуры взаимодействия между Маурицио Гуччи и «Инвесткорп» серьезно осложнил их отношения.
– Доверие – это одно, но мы должны были объяснить, как мы собираемся защитить свои инвестиции, если однажды не сможем встретиться с глазу на глаз. Вот с чего начался конфликт, – рассказывал Кирдар. – Это стало юридическим кошмаром. Маурицио всегда был под прицелом, в его жизни не было никого, кому он мог бы доверять. И вот теперь та комфортная ситуация, которая сложилась в его отношениях с «Инвесткорп», превращалась в очередной кошмар из-за людей, которые, как он опасался, хотели его использовать.
Периодически разногласия между юристами с обеих сторон становились настолько острыми, что Маурицио объявлял тайм-аут и просил Кирдара о личной встрече. Он ехал в Лондон, удрученный возникшими противоречиями, и они садились в мягкие кресла у камина и беседовали.
– Скажи мне, Маурицио, в чем проблема? – говорил Кирдар, и его зеленые глаза благосклонно улыбались гостю.
– Немир, они слишком суровы, – говорил Маурицио, качая головой.
– Мы ни в коем случае не пытаемся проявить суровость, – заверял его Кирдар. – Если это слишком сурово, давай сделаем по-другому. Я не пытаюсь атаковать или обманывать тебя, как и мои адвокаты. Они просто делают свою работу.
И Маурицио уходил, успокоенный, до следующего конфликта. Однако к тому времени, когда весь процесс был завершен, Маурицио ненавидел Боба Глейзера и не доверял ему, Он прозвал его «рыжебородым дьяволом» и «мистером Что-если?».
– Мне пришлось играть роль жесткого парня, – признавался позже Глейзер. – Эту роль я сыграл достаточно хорошо, и Маурицио она совсем не понравилась. Я был первым человеком в «Инвесткорп», который сказал ему, что он не может получить то, что хочет. Мой опыт общения с Маурицио говорил, что сначала он пытается очаровать тебя. Если этого не происходило, он переходил к запугиванию. Если и это не удавалось, он просто отступал.
Два года спустя в квартиру на площади Святого Марка также переехал гладкошерстный фокстерьер – подарок Форду от Бакли на день рождения.
– С самого начала Том хотел собаку, – вспоминал Бакли. – Я долго сопротивлялся, но в конце концов сдался.
Джон, как они назвали пса, стал их верным компаньоном и раскрепощенной моделью: ее они наряжали в парики и возмутительные наряды для полароидных фотографий, которые отправляли близким друзьям. Несмотря на прежнее сопротивление, Бакли так привязался к Джону, что часто казалось, будто дружелюбный пес был именно его питомцем.
Тем временем весной 1987 года Форд, разочарованный своей карьерой, ушел от Кэти Хардвик. Он мечтал получить работу у Кельвина Кляйна, лучшего производителя бесшовной спортивной одежды, которую Форд хотел разрабатывать. После девяти собеседований, два из которых были с самим Кельвином, Кляйн сказал Форду, что хочет нанять его для работы в женской дизайнерской студии. Форд был в восторге – пока не получил финансовое предложение, которое оказалось намного ниже его ожиданий. Форд попросил больше денег, и Кельвин сказал, что должен обсудить эту просьбу со своим деловым партнером Барри Шварцем. Форд несколько раз звонил, но не получил от Кляйна никакого ответа. Когда вскоре после этого дизайнер Марк Джейкобс попросил его поработать с ним в «Перри Эллис», Форд согласился. Однажды он пришел домой с работы и обнаружил на автоответчике сообщение от секретарши Кельвина Кляйна.
«Мистер Кляйн все еще очень интересуется вами, и он хочет убедиться, что вы не устроились на другую работу, а если вы собираетесь это сделать, не могли бы вы сначала позвонить ему», – говорилось в сообщении. Форд перезвонил, чтобы поблагодарить Кляйна и сказать, что он уже устроился на работу в «Перри Эллис».
Карьера Бакли сделала скачок в следующем году, когда он покинул «Фэрчайльд» в марте 1989 года, чтобы присоединиться к «Вэнити Фэйр» Тины Браун, но его восторг от новой работы быстро угас. В апреле у Бакли был диагностирован рак. После того как то, что он считал острым тонзиллитом, не прошло после нескольких месяцев антибиотиков, посевов из зева на микрофлору и поездки в жаркий Пуэрто-Рико, Бакли, наконец, обратился в больницу Сейнт Люкс Рузвельт для биопсии, думая, что ему предстоит незначительная процедура. Когда он отошел от наркоза, хирург сказал ему, что у него рак, что на следующей неделе ему предстоит еще одна операция и что его шансы выжить составляют 35 процентов.
Бакли болезненно сглотнул, покачал головой и сказал: «Нет! Нет! Нет! Я хочу домой! Я хочу к своей собаке и на свою собственную кровать!» Форд поехал в больницу и отвез Бакли домой, а потом сел на телефон. Из картотеки Бакли он вытащил несколько имен влиятельных жителей Нью-Йорка, которые, как он знал, активно занимались сбором средств для института исследований рака «Мемориал Слоан-Кеттеринг». Через двадцать минут Форд договорился встретиться через два дня с ведущим хирургом и рентгенологом. Затем Бакли перенес еще одну операцию и прошел через месяцы болезненного облучения. Форд каждый день звонил семье Бакли, чтобы сообщить им о его состоянии.
Когда врачи Бакли сказали ему, что, похоже, он выиграл свою битву против рака, но что ему следует вести менее напряженную жизнь, Бакли и Форд обратили свои взоры на Европу. Форд считал, что дизайнер, работающий в Нью-Йорке, может добиться успеха в Соединенных Штатах, но успешный дизайнер в Европе может добиться мирового признания. Бакли думал, что сможет получить хорошую писательскую работу, которая будет сопряжена с меньшим напряжением, чем нынешняя. В начале лета 1990 года они профинансировали поездку в Европу из собственного кармана и начали ходить на собеседования. Форд уже позвонил своему другу Ричарду Ламбертсону во время предыдущей поездки в Милан и поужинал с ним и Доун Мелло. Там Ламбертсон убедил Мелло подумать о Форде как о дизайнере женской одежды «Гуччи», но она покачала головой. Ее политика была: «никаких друзей». Тем временем, благодаря своим контактам в области моды, Бакли организовал для Форда встречи практически со всеми ведущими дизайнерскими домами Милана. После роскошного обеда с Донателлой Версаче и встреч с Габриэллой Форте у Джорджо Армани и Карлой Фенди (которая встречалась с Фордом в Нью-Йорке и была впечатлена его талантом), у Форда все еще не было предложения о работе. Они снова пообедали с Доун Мелло, которая на этот раз согласилась дать Форду пробный проект. После обеда Форд и Бакли отправились в самый эксклюзивный цветочный магазин Милана и послали ей огромный букет, какой присылают только итальянцы, с огромным количеством гипсофил.
– Мы были в ужасе, когда увидели все эти гипсофилы, и потребовали вытащить все это! – вспоминал Бакли.
– Доун к тому моменту видела всех миланских претендентов, – сказал Бакли. – Все молодые дизайнеры хотели изобрести юбку заново. Том уже знал, что юбку нельзя изобрести заново. Ключ в том, какую юбку и в какое время вы делаете.
Мелло так понравился проект, который Форд сделал для нее, что она согласилась нарушить свои собственные правила и нанять его.
– Я просто почувствовала, что он может сделать все, что угодно, – сказала Мелло позже.
Форд переехал в Милан в сентябре 1990 года, и Бакли присоединился к нему в октябре в качестве нового европейского редактора журнала «Мирабелла».
Первые несколько дней они жили в стильных, хотя и тесных помещениях в шикарной резиденции на Виа Санто Спирито, расположенной в золотом торговом треугольнике Милана. Помещение было размером со шкаф, но тем не менее было полностью оборудовано кухонным уголком и роскошными вещами, такими как простыни Фретте и кастрюли и сковородки Алесси. Бакли с Фордом едва могли развернуться между восемью огромными чемоданами. Через несколько дней они нашли приятную квартиру на Виа Орти на юго-востоке Милана с большой, увитой глицинией террасой, где к ним присоединился Джон. Они обставили свой новый дом смесью из старых вещей, привезенных из Нью-Йорка, и новых, которые они с удовольствием собирали в Европе, включая сундук Бидермейера, два кресла Карла X и узорчатую драпировку.
Жизнь Форда и Бакли в Милане вскоре вошла в нормальное русло. Они подружились с другими молодыми помощниками из команды дизайнеров «Гуччи», которая вскоре стала сплоченной группой. Вместе они узнали обо всех нюансах жизни в Милане – о еде, модных вечеринках, лыжных выходных в Альпах, долгих часах, унылой погоде.
– Все чувствовали себя немного не в своей тарелке, – вспоминал Дэвид Бамбер, дизайнер трикотажа. – Милан сильно отличался от Нью-Йорка.
Форд и Бакли привезли мультисистемный видеомагнитофон, а позже потратились на спутниковую тарелку. Когда они не ужинали с друзьями и коллегами, то оставались дома и смотрели старые фильмы на английском языке. В Милане еще не открылся Блокбастер Видео, но Бакли привозил стопку видеокассет каждый раз, когда возвращался из Нью-Йорка, куда он часто ездил для лечения. Они снова и снова смотрели свои любимые фильмы. Позже Форд целенаправленно использовал эту привычку, чтобы сосредоточиться на настроении, которое он хотел выразить в коллекции.
Квартира Форда и Бакли стала местом встреч их новых друзей в Милане, каждый из которых был так или иначе связан со сферой моды и дизайна. Небольшая группа собиралась на террасе на Виа Орти за домашними блюдами, которые готовил Бакли, и Форд часто приглашал свою команду дизайнеров на вечерние рабочие сессии.
– Мы должны были сделать нечто среднее между «Кельвин Кляйн» и «Тимберленд», – вспоминал Дэвид Бамбер, который также ездил в Шотландию, чтобы разработать кашемировую линейку для «Гуччи», заказав классические кашемировые свитера всех цветов радуги.
Американцы оказались ключевыми фигурами для будущего «Гуччи». Доун Мелло вышла далеко за рамки воскрешения давно утраченных разработок «Гуччи» и деталей ручной работы для аксессуаров высокого стиля. Она привлекла внимание главных модных журналов, способствовала переходу компании на массовую одежду и заполучила молодых дизайнеров-новаторов, которые убедили сомневающихся в том, что дизайнерская одежда – действительно прерогатива «Гуччи». Среди дизайнеров Том Форд, конечно, был звездой. Разработанные им туфли на шпильках, элегантные костюмы и модные сумки возродили былую славу и богатство «Гуччи». Помимо своего таланта, Мелло и Форд предложили «Гуччи» еще кое-что, имеющее решающее значение для успеха, – способность выдержать грядущие бури.
Глава 12. Расставание
Утром 22 января 1990 года яркое солнце согревало холодный воздух, когда скорбящие, закутавшись в меха и зимние пальто, толпились в церкви Санта-Кьяра на Виа делла Камиллуччиа в Риме, чтобы воздать последние почести Альдо Гуччи. Его смерть потрясла многих его друзей и знакомых. Будучи активным и энергичным до самого конца, Альдо выглядел намного моложе своих восьмидесяти четырех лет. Мало кто осознавал, сколько ему на самом деле, и лишь немногие знали, что он проходил курс лечения от рака простаты. С того апрельского дня в Женеве, когда его вынудили продать акции «Гуччи», еще не прошло и года.
Альдо развелся с Олвен в декабре 1984 года, спустя много лет после того, как их брак перестал быть счастливым. Хотя они уже не жили вместе, он навещал ее, когда бывал в Риме, поселяясь на вилле, которую он построил на Виа делла Камиллуччиа, и покидая ее так легко и свободно, как будто это был его собственный дом. Его просьба о разводе потрясла Олвен, которая все еще была слаба после перенесенного в 1978 году приступа тромбоза. Она пыталась отстоять свои законные права, хотя никогда не мешала Альдо делать то, что он хотел. Он же был верен своему стилю и жил, где ему нравилось и с кем ему нравилось – даже женился на Бруне в Соединенных Штатах.
Альдо спокойно провел рождественские каникулы в Риме с Бруной и их дочерью Патрицией, но заболел гриппом, который все больше обострялся. В тот четверг вечером он тихо впал в кому, а в пятницу его сердце перестало биться.
В церкви Джорджо, Роберто, Паоло и их семьи заняли места на передних скамьях возле гроба Альдо. Маурицио прилетел из Милана вместе с Андреа Моранте. Когда они вошли в церковь, Моранте остался у задней стены, деликатно решив не докучать семье в такой момент, в то время как Маурицио прошел вперед, чтобы встать с краю в одиночестве.
У противоположной стены, чуть в стороне, стояли Бруна и Патриция, не уверенные, где им надлежит находиться во время церемонии, пока Джорджо не поприветствовал их и не проводил к скамье своей семьи. Роберто сопровождал свою пожилую хрупкую мать, Олвен, и стоял рядом с ней, словно стараясь защитить. Вскоре после этого она была госпитализирована в римскую клинику из-за ухудшения здоровья. Даже после смерти неугомонный Альдо продолжил разжигать споры: он оставил свое американское поместье стоимостью около 30 миллионов долларов Бруне и Патриции. Это решение было оспорено Олвен и двумя из их трех сыновей, Паоло и Роберто, хотя позже семьи пришли к мировому соглашению.
Когда Маурицио стоял один в холодной церкви, он смотрел на свои сцепленные руки и то слушал слова священника, то погружался в собственные мысли. Он представил, как Альдо взбегает по лестнице своего офиса на Виа Кондотти, перепрыгивая через две ступеньки, направо и налево выкрикивая приказы продавцам, или собирает вокруг себя толпу в нью-йоркском магазине, подписывая рождественские подарки. Он мысленно слушал, как голос Альдо повторяет старую поговорку о семейных связях: «Моя семья – это поезд, а я – локомотив. Локомотив без поезда – ничто. Ну а поезд без локомотива не движется». Маурицио улыбнулся. Пока скорбящие вокруг него переступали с ноги на ногу и утирали глаза влажными салфетками, Маурицио расцепил руки, затем сжал и разжал кулаки, словно пытаясь согреть их.
«Теперь я должен быть и локомотивом, и поездом, – сказал он себе. – И я должен снова собрать Гуччи под одной крышей». – Он повторял свою личную мантру снова и снова: «Есть только один Гуччи, есть только один Гуччи». «Инвесткорп» сослужила ему хорошую службу, помогая положить конец семейной борьбе за власть, но сейчас пришло время сделать то, о чем он так долго мечтал, – объединить две половины компании. Он знал, что Альдо, несмотря на их разногласия, хотел бы этого. Только он, Маурицио, мог обеспечить преемственность в «Гуччи» – он был связующим звеном между прошлым и будущим. В декабре Маурицио сказал Немиру Кирдару, что хочет выкупить оставшиеся 50 процентов акций «Гуччи» у «Инвесткорп», и Кирдар согласился. Маурицио хотел провести реструктуризацию сам – он надеялся осуществить свою мечту без вмешательства партнеров.
После службы Маурицио задержался, чтобы поприветствовать своих родственников и многих давних сотрудников «Гуччи», которые присутствовали на похоронах. Джорджо, Роберто и Паоло встретили его холодно. Они никогда не простят Маурицио того, что он захватил «Гуччи» и унизил их отца. Маурицио стал удобным козлом отпущения за то глубокое чувство потери, которое они испытывали. Увидев его на похоронах Альдо в привычном сером двубортном костюме и в сопровождении Андреа Моранте – человека, который выкупил их всех, – они не особенно обрадовались. По дороге во Флоренцию на похороны Альдо Маурицио повторил себе обещание, что сделает все, что в его силах, чтобы вернуть компанию.
Маурицио успешно договорился о покупке у «Инвесткорп» пятидесятипроцентной доли акций «Гуччи» за 350 миллионов долларов. В том же январе на ежегодном заседании правления «Инвесткорп» в Бахрейне Немир Кирдар выступил перед своими коллегами и объявил не только о том, что компания согласилась продать Маурицио свою долю, но и о том, что она сделает все, чтобы помочь ему привлечь финансирование для этой цели.
– У нас нет более важного проекта, чем помочь Маурицио получить финансирование, чтобы выкупить у нас акции, – сказал Кирдар, оглядывая свою команду. – Мы сыграли свою роль, мы собрали акции, теперь имя Маурицио Гуччи на двери, мы должны позволить ему забрать компанию и идти своим путем.
Боб Глейзер, один из топ-менеджеров «Инвесткорп», возразил Кирдару, что продавец обычно не ищет финансирование для покупателя. Он также отметил, что у Маурицио не было инструментов, чтобы представить бизнес «Гуччи» банковскому сообществу так, чтобы они его поняли. Глейзер, который не участвовал в приобретении первоначальных 50 процентов, решил изучить файлы «Инвесткорп» о «Гуччи» в поисках информации.
– Я был потрясен тем, что у нас не было даже базового уровня финансовой информации и справочных данных о «Гуччи», к которым мы привыкли обращаться, прежде чем делать первоначальные инвестиции, – вспоминал Глейзер. Он поручил эту работу Рику Свенсону, который тесно сотрудничал с Маурицио; его миссия состояла в том, чтобы исследовать ситуацию и составить подробный документ, который описал бы бизнес «Гуччи» и его потенциал.
– Свенсон делал работу, которую должен был сделать Маурицио, бесплатно! – отмечал Глейзер.
Свенсон быстро обнаружил, что эту задачу не так-то просто выполнить. Он изо всех сил пытался изобразить компании «Гуччи» в Италии, Соединенных Штатах, Англии и Японии как единое целое, хотя на самом деле каждая из них функционировала независимо.
– Я должен был взять эту разрозненную группу компаний без единого менеджмента и с видением бизнеса, которое только начинало формироваться, и объединить ее в одно целое, представив финансовый план, который могли бы понять банкиры. На самом деле всего этого попросту не существовало, – говорил Свенсон.
«Гуччи» постоянно развивалась в рамках программы реструктуризации Маурицио, и Свенсон изо всех сил старался учесть все изменения. Маурицио сократил бизнес по производству холщовой ткани, обновил продукт и закрыл магазины, которые не соответствовали его новым стандартам. Он купил виллу Беллозгуардо и говорил о продаже какой-то недвижимости в Нью-Йорке, чтобы привлечь новые деньги. Как бы то ни было, «Инвесткорп» предоставила ему полную свободу действий.
– Джинна выпустили из бутылки, – рассказывал Свенсон. – Мы владели пятьюдесятью процентами, но не могли контролировать то, что он делал.
Свенсон прилетел в Милан и засел вместе с Маурицио за маркерную доску в конференц-зале, и вместе они набросали структуру управления. У Маурицио была продумана современная система корпоративного управления, включая позиции в области стратегии и планирования, финансов и бухгалтерского учета, лицензирования и дистрибуции, производства, технологий, управления персоналом, имиджа и коммуникаций.
– После этого нам оставалось все подсчитать, – говорил Свенсон. – Маурицио даже не думал прикидывать, во сколько обойдутся все эти новые должности.
Эта цифра, включая элегантную новую штаб-квартиру Пьяцца Сан-Феделе, составила более 30 миллионов долларов – огромные дополнительные расходы, особенно с учетом резкого сокращения в продукции и дистрибуции. План Маурицио привел Свенсона в ужас.
– Маурицио, в этом регионе «Гуччи» заработала 110 миллионов долларов в прошлом году, – сказал он, указывая на свои графики.
– Хорошо, – ответил Маурицио, откинувшись на спинку стула и прищурив глаза в притворной сосредоточенности. – Сто двадцать пять, сто пятьдесят, сто восемьдесят пять.
Свенсон непонимающе посмотрел на него.
– Что вы имеете в виду?
– Это перспективная оценка, не так ли? – спросил Маурицио, деловито глядя на Свенсона.
– Ах, вы имеете в виду проценты? – уточнил Свенсон, пытаясь, как и пристало бухгалтеру, следовать логике Маурицио.
– О, нет, нет, нет, проценты не имеют значения, – сказал Маурицио, махнув рукой и прищелкнув языком. – Сто двадцать пять, сто пятьде… нет, пусть будет сто шестьдесят…
Свенсон собрал свои документы и вылетел в Лондон, где излил свое разочарование Эли Халлаку, финансовому директору «Инвесткорп», и Бобу Глейзеру, жесткому, твердо стоящему на ногах рыжебородому банкиру, которого Кирдар также попросил обсудить условия сделки с Маурицио.
– Боб, – сказал Кирдар, – в этом деле я могу доверять только тебе. Ты единственный, кто не попадется на уловки Маурицио!
Глейзер был членом сплоченной команды, которую Кирдар завербовал в ходе операции Чейза на Ближнем Востоке. Он был умным, здравомыслящим, прямолинейным человеком, который знал, как добиться своего.
Свенсон попытался объяснить свою дилемму двум руководителям «Инвесткорп».
– Я пытаюсь написать этот отчет для Маурицио и в то же время сделать его как можно более легким, защищенным от рисков и удобоваримым для банкиров, – пожаловался он. – И пока я это делаю, ситуация продолжает развиваться, да еще и Маурицио берет с потолка прогнозы по продажам!
Глейзер и Халлак переглянулись и покачали головами. Ни на одного из них не произвела впечатления деловая хватка Маурицио, и оба сомневались, что он сможет справиться с реструктуризацией в одиночку.
Глейзер опасался, что Маурицио слишком быстро переориентировался, сократив продажи и увеличив расходы.
– «Инвесткорп» никогда не подписывала финансовое положение плана Маурицио для «Гуччи», – вспоминал Глейзер. – Это было просто принципиальной договоренностью – Маурицио представил свой план, и Кирдар сказал, что ему все нравится.
Свенсон наконец закончил свой отчет – массивный документ объемом около трехсот страниц, включающий историю компании, генеалогические древа, подробные информационные бюллетени, списки активов, магазинов и лицензий. «Зеленая книга», как Свенсон и его коллеги прозвали подробный информационный меморандум, также включала в себя прогнозы – временное снижение продаж и операционных показателей от сокращения числа изделий и магазинов. Затем кривая вернулась наверх, поскольку продажи должны были улучшиться.
«Инвесткорп» помогла Маурицио продать свое предложение банкам, выбрав организации, разослав меморандумы и представив Маурицио банкирам.
Ни один из крупных международных или итальянских банков не стал бы финансировать бизнес-план Маурицио. Один за другим более двадцати пяти финансовых учреждений дали отказ.
– Не сработало, – рассказывал Свенсон. – Дела у компании шли не очень хорошо, показатели падали. Мы рассказывали замечательные истории, и все банкиры любили Маурицио, и это было замечательное видение, но, копнув глубже и посмотрев на цифры, банкиры могли видеть, что все развалилось, – хотя Маурицио всегда мог найти несколько замечательных анекдотов. Послушать его, так бизнес не только шел успешно, но и превосходил ожидания! Маурицио был похож на Скарлетт О’Хара в «Унесенных ветром» – назавтра всегда был новый день, – говорил Свенсон.
– Он действительно чувствовал, что если не сможет получить финансирование сегодня, то получит его завтра; если он сможет прожить еще один день, он победит.
Тем временем Глейзер потратил месяцы, пытаясь договориться с Маурицио и пройдя через три отдельных полноценных раунда переговоров по контракту, в которых участвовали команды юристов и фигурировали килограммы документов. У Глейзера возникло ощущение, что Маурицио ловко водит его за нос, – возможно, пытаясь занять и отвлечь, пока ищет финансирование.
К лету 1990 года даже Маурицио стало ясно, что никакого финансирования не будет. Он и «Инвесткорп» снова изменили курс и договорились двигаться дальше как партнеры, держащие по 50 процентов акций, в соответствии с принципами, которые они заложили тремя годами ранее в сэддлском соглашении. Для этого Маурицио сообщил «Инвесткорп», что хочет объединить все операционные компании «Гуччи» по всему миру в единую холдинговую компанию – гигантский шаг в модернизации корпоративной структуры бизнеса «Гуччи». Кирдар одобрил идею и поручил ее исполнение Бобу Глейзеру. Глейзер согласился сделать это при одном условии: чтобы оба партнера установили рабочий набор правил о том, как они будут управлять компанией и интересами каждого акционера. Изучив действия Маурицио за годы, прошедшие с тех пор, как «Инвесткорп» вложила свои средства в «Гуччи», Глейзер хотел убедиться, что банковско-инвестиционная компания непосредственно влияет на управление бизнесом.
Процесс разработки четкой, действенной организационной структуры взаимодействия между Маурицио Гуччи и «Инвесткорп» серьезно осложнил их отношения.
– Доверие – это одно, но мы должны были объяснить, как мы собираемся защитить свои инвестиции, если однажды не сможем встретиться с глазу на глаз. Вот с чего начался конфликт, – рассказывал Кирдар. – Это стало юридическим кошмаром. Маурицио всегда был под прицелом, в его жизни не было никого, кому он мог бы доверять. И вот теперь та комфортная ситуация, которая сложилась в его отношениях с «Инвесткорп», превращалась в очередной кошмар из-за людей, которые, как он опасался, хотели его использовать.
Периодически разногласия между юристами с обеих сторон становились настолько острыми, что Маурицио объявлял тайм-аут и просил Кирдара о личной встрече. Он ехал в Лондон, удрученный возникшими противоречиями, и они садились в мягкие кресла у камина и беседовали.
– Скажи мне, Маурицио, в чем проблема? – говорил Кирдар, и его зеленые глаза благосклонно улыбались гостю.
– Немир, они слишком суровы, – говорил Маурицио, качая головой.
– Мы ни в коем случае не пытаемся проявить суровость, – заверял его Кирдар. – Если это слишком сурово, давай сделаем по-другому. Я не пытаюсь атаковать или обманывать тебя, как и мои адвокаты. Они просто делают свою работу.
И Маурицио уходил, успокоенный, до следующего конфликта. Однако к тому времени, когда весь процесс был завершен, Маурицио ненавидел Боба Глейзера и не доверял ему, Он прозвал его «рыжебородым дьяволом» и «мистером Что-если?».
– Мне пришлось играть роль жесткого парня, – признавался позже Глейзер. – Эту роль я сыграл достаточно хорошо, и Маурицио она совсем не понравилась. Я был первым человеком в «Инвесткорп», который сказал ему, что он не может получить то, что хочет. Мой опыт общения с Маурицио говорил, что сначала он пытается очаровать тебя. Если этого не происходило, он переходил к запугиванию. Если и это не удавалось, он просто отступал.