– Она ни за что не справится, – говорил один менеджер по продажам, чье имя неизвестно, в интервью для газеты «Тайм». – Это имя уже не спасти.

Переход Мелло в «Гуччи» стал началом новой волны в конце 1980-х – начале 1990-х, когда ведущие европейские дома мод начали искать талантливых дизайнеров в Англии и Америке. Молодой дизайнерский дуэт из Англии, Алан Кливер и Кейт Варти, уже поделился своим модным непринужденным стилем с «Библос», популярным брендом, которым владела итальянская группа Genny SpA в Анконе, на побережье Адриатики. За следующие десять лет в известный бренд «Дженни» включилась дизайнер из Америки Ребекка Мозес, а еще несколькими годами позже Кливера и Варти сменил британец Ричард Тайлер. Семья Джерани из Каттолики – тоже на побережье Адриатического моря – заключила контракт с американскими дизайнерами Марком Джейкобсом и Анной Суи; в это же время Феррагамо обратились к Стивену Словику, сделав его локомотивом своей линейки одежды. За кулисами же «Прада», «Версаче», «Армани» и им подобные принимали в свой штат выпускников американских и британских дизайнерских школ; дарования из бельгийских школ дизайна тоже уже начинали вызывать интерес.

Мелло стала в «Гуччи» магнитом для молодых талантов. Она наняла Ричарда Ламбертсона – молодого нью-йоркского дизайнера от Джеффри Бина, который разбирался в закупках и аксессуарах, а также разрабатывал товары для «Барни». Дэвид Бамбер, который в наше время является креативным директором «Гуччи», вспоминал, что работал на «Кельвин Кляйн» и был этим вполне доволен, когда его пригласила Мелло.

– Я не собирался менять место работы, – рассказывал Бамбер. – Но на первой же встрече Доун рассказала мне весь план, который собиралась воплотить в «Гуччи». Ей удалось меня впечатлить, и я подумал: должно быть, это и правда что-то серьезное.

Несколько месяцев спустя он перебрался в Милан, чтобы присоединиться к растущей команде дизайнеров.

Однако появление самой Мелло в «Гуччи» прошло не слишком гладко. Маурицио – как и всегда – не сказал никому из работников о том, что Мелло собирается приехать. В частности, не сказал он Бренде Азарио, которая руководила дизайнерами одежды. Когда Маурицио сбежал в Швейцарию, Азарио приняла на себя управление всеми коллекциями «Гуччи»; за новые обязанности она взялась смело и решительно. Когда же тем утром явилась Мелло, Азарио ушла к полудню, заливаясь слезами.

– Дело было не столько в том, что Доун Мелло была из Америки, что она не говорила по-итальянски, – объясняла Рита Чимино. – Дело было в том, как Маурицио представил ее нам – то есть вообще никак. И, как будто этого было мало, он сразу отправил ее на встречу к нашим поставщикам, которые немедленно начали звонить нам и спрашивать, что происходит. Приятного было мало.

Наконец Маурицио собрал свою команду во Флоренции, чтобы представить им Доун Мелло. К тому времени все уже предчувствовали дурное. Среди ворчаний и перешептываний один из работников встал с места и пожаловался:

– Я просто хочу знать, почему мы вообще вас слушаем. Сначала «учительница», – так работники во Флоренции прозвали назначенную судом Мартеллини, – а теперь вот американская синьора из Нью-Йорка.

Он даже не успел закончить: коллеги с шиканьем усадили его обратно на место.

Маурицио был так воодушевлен тем, что привел Мелло в компанию, и так боялся, что она разочаруется, что заботился о ней изо всех сил. Он обставил ей великолепную квартиру в Брера, шикарном квартале Милана – из окон квартиры был виден сад Джорджо Армани, – и часто приглашал пообедать в лучшие рестораны города.

Маурицио лично сопровождал Мелло во время визитов на старейшие производства «Гуччи»: он рассказывал ей о кожах, о дублении, о том, как сшивают сумки. Она узнала от него о традициях и корнях семьи.

– Маурицио часто трогал материал и подсказывал потрогать и мне: он рассказывал про mano, что означает «рука», – то, какова кожа на ощупь, – рассказывала Мелло.

Когда-то Мелло сама проложила себе дорогу в суровый мир нью-йоркской торговли, и теперь она старалась не принимать реакцию работников «Гуччи» близко к сердцу. Маурицио ее одобрял, и она верила, что его мечта о новой «Гуччи» выполнима, поэтому просто закатала рукава и взялась за дело.

– Первое, что мне пришлось сделать, это понять дух компании, – вспоминала она. – Семья отняла у нее значительную долю исторической ценности и поставила много неподходящих людей на важные должности.

По ее словам, моральный дух в компании был в упадке.

– Потребовалось много труда, чтобы заставить работников «Гуччи» во Флоренции поверить в то, что мы собирались сделать. Но нам удалось, и тогда все пошло прекрасно.

Маурицио был доволен новой командой. Кроме Доун Мелло он привел в нее Пилар Креспи, бывшего директора по связям с общественностью итальянского бренда «Криция» в Нью-Йорке, и дал ей ту же роль в «Гуччи». Карло Буора, который раньше работал на производителя спортивной одежды «Бенеттон», стал новым исполнительным вице-президентом по административно-финансовым вопросам. В 1990 году Маурицио сделал Андреа Моранте, который стал новой звездой компании, своим управляющим директором. Уволившись из «Морган Стэнли» в 1989 году, Моранте перебрался в «Инвесткорп» по приглашению Кирдара: тот был впечатлен кампанией, которую развернул Моранте, чтобы выкупить акции у родственников Маурицио, и нанял его контролировать новые инвестиции. И это была не единственная причина пригласить Моранте в «Инвесткорп». Кирдар обратил внимание, что отношения между Маурицио и Полом Димитруком давно вышли за рамки беспристрастного сотрудничества; он чувствовал, что Димитрук обожает «Гуччи» и что это может подорвать его верность «Инвесткорп». Когда в газете «Файнэншл таймс» появилось фото Пола Димитрука рядом с новостью о том, что управленец «Инвесткорп» выдвинут на должность вице-президента «Гуччи», Кирдар отстранил его от дел, связанных с «Гуччи», несмотря на возражения и Димитрука, и Маурицио, а на его место назначил Моранте. Димитрук, которого не устроило решение Кирдара, покинул компанию в сентябре 1990 года.

– Немиру нужен был человек, хорошо знающий историю «Гуччи», но менее «влюбленный», – вспоминал Моранте. – Я готов был стать заменой и с радостью пришел на помощь.

«Инвесткорп» сделала предложение, от которого Моранте не мог отказаться: место в комитете руководящего звена и дозволение работать вместе с Маурицио.

– Он сделал для меня исключение: политика «Инвесткорп» никогда не позволяла своим управляющим вмешиваться в бизнес, – рассказывал Моранте. Он отправился в Милан помогать Маурицио набирать новую команду, а также переустраивать бизнес с коммерческой и административной стороны. Кроме того, он начал переговоры о том, чтобы вернуть компании японскую франшизу, и оптимизировал коммерческую систему и логистику. Между Маурицио и Моранте сложились крепкие деловые отношения, и вскоре Моранте неизбежно загорелся мечтой Маурицио. Довольно скоро Немир Кирдар засомневался в верности делу «Инвесткорп» уже Моранте.

– Стало ясно, что я тоже «влюбился» в «Гуччи», а не в «Инвесткорп»; Немир был убежден, что я слишком явно перехожу на сторону Маурицио, – вспоминал Моранте.

В январе 1990 года, на ближайшем ежегодном собрании комитета управляющих в Бахрейне, Кирдар пригласил Моранте к себе в кабинет. Он предложил ему превосходную новую должность в «Инвесткорп»: надо было переехать в Нью-Йорк и заняться приобретением «Сакс, Пятая авеню». В чем был подвох: Кирдар хотел, чтобы Моранте приступил к обязанностям на следующий же день.

Моранте поднял взгляд и посмотрел в панорамное окно позади стола Кирдара. За окном одновременно виднелись и океан, и пустыня, сливаясь в чарующем пейзаже.

– Я разрывался, – сознавался Моранте. – У меня были те, кто брал с меня пример: Доун Мелло, Карло Буора, да и все остальные, с кем мы общались или кого приглашали в команду Маурицио.

Он объяснил свою ситуацию и попросил Кирдара дать ему два месяца, чтобы разобраться с делами.

Зеленые глаза Кирдара сурово взглянули на Моранте.

– Ты меня не понял, Андреа. Я даю тебе двадцать четыре часа. Только так ты сможешь мне доказать, кому ты верен, – сказал он. – Покажи мне, что ты солдат «Инвесткорп».

– За двадцать четыре часа я не успею, – сухо ответил Моранте.

Кирдар посмотрел на него молча, встал из-за стола и подошел ближе, чтобы раскинуть руки и заключить его в сдержанные медвежьи объятия.

– Так он со мной прощался, – объяснял Моранте.

Когда он позвонил Маурицио в Милан и сообщил новости, тот нанял его в ту же минуту. Он сиял от восторга благодаря своей новой команде, которую называл I miei moschietteri – «мои мушкетеры».





Глава 11. День в суде




Утром 6 декабря 1989 года Маурицио в сопровождении двух адвокатов поднялся по бетонным ступеням, ведущим в гулкие, похожие на пещеры залы миланского суда. Трое мужчин заняли свои места в первом ряду перед судьей Луиджи Марией Гвиччарди из Апелляционного суда Милана. Справа от Маурицио сидел Витторио Д’Айелло, один из лучших адвокатов по уголовным делам во всем городе и почти неотъемлемая часть Миланского трибунала, с копной седых волос и в широкой черной мантии, присущей представителям его профессии. Слева от него сидел Джованни Панзарини, адвокат Маурицио по гражданским делам, с прикрытыми в сосредоточенности глазами. Маурицио молча сидел в своем сером двубортном костюме, напряженно скрестив руки на груди. Мужчины слегка вздрогнули и встали, когда раздался звонок, возвещающий о прибытии Гвиччарди. Заняв свое место на судейской скамье, Гвиччарди объявил о своем решении: «От имени итальянского народа апелляционный суд Милана…»


Маурицио нервно поправил очки на носу и стиснул зубы – следующие, слова, которые произнесет судья Гвиччарди, либо полностью ликвидируют все его проблемы с законом, либо оставят неизгладимый след на его репутации и солидный счет, который придется оплатить. Хотя он вышел относительно сухим из воды чуть более года назад после дела о подделке подписи его отца – с условным сроком и без отметки о судимости, – приговор апелляционного суда был его последним шансом вернуть себе доброе имя. Маурицио затаил дыхание и разглядывал застежки на судейской мантии.

«…в соответствии с приговором, вынесенным судом низшей инстанции, с Маурицио Гуччи снимаются все выдвинутые против него обвинения».

Эти слова пронеслись в голове Маурицио, как солнечные лучи после грозы. Он победил! Он не только пережил все юридические нападки со стороны своих родственников, но к тому же теперь, через два с половиной года после того, как был вынужден бежать из Милана на своем красном «Кавасаки», он вернул свое доброе имя. Маурицио обнял Д’Айелло и заплакал. Партнеры Маурицио по «Инвесткорп» были довольны и успокоены этим решением (и на самом деле не хотели знать подробностей). Казалось, Маурицио чудесным образом исполнил свои обещания о том, что сам разберется с этой проблемой. Несколько руководителей «Инвесткорп» вспомнили, что Маурицио казался чрезвычайно уверенным в исходе даже несколькими неделями ранее.

Другие были ошеломлены вердиктом. Доказательства вины Маурицио казались неопровержимыми. Два свидетеля дали показания против него. Роберта Кассоль, бывшая секретарша Родольфо, подробно описала, как подписи были подделаны ее тогдашней помощницей Лилианой Коломбо. Джорджо Кантини, распорядитель офиса «Гуччи» в Скандиччи, заявил, что сертификаты акций были заперты в его сейфе 5 ноября 1982 года – в тот день, когда Родольфо якобы передал их Маурицио. Кантини сказал, что акции оставались в сейфе до смерти в мае 1983 года Родольфо, когда он передал их Маурицио. Кроме того, в ходе как судебного разбирательства, так и апелляции четыре отдельных анализа почерка, проведенных по решению суда, показали, что подписи даже отдаленно не напоминали почерк Родольфо, но были похожи на почерк Коломбо. Наконец, прокурор даже проанализировал дату фискальных марок, прикрепленных к сертификатам акций в момент предполагаемой передачи, – марки были выпущены правительственной типографией через три дня после смерти Родольфо! Несмотря на все улики против Маурицио, он победил, его адвокаты мужественно доказывали, что враждебная флорентийская семья Маурицио плела против него заговор. Они поставили под сомнение анализ почерка; они развенчали показания Кассоль, заявив, что она хотела отомстить после того, как Маурицио уволил ее; и они подняли вопрос о том, что у Родольфо был еще один ключ от сейфа, находящийся в распоряжении Кантини. Они даже предположили, что правительственная типография непреднамеренно выпустила марки, которые обычно печатались заранее, до указанной даты. Были ли их доводы достаточными, чтобы убедить судью? В своем вердикте Гвиччарди заявил, что невозможно без сомнения доказать, что подписи были фальсифицированы. Маурицио был оправдан ввиду отсутствия достаточных доказательств.

– Это был худший вердикт, который я когда-либо видел в своей жизни, – говорил государственный обвинитель Доменико Сальвемини, который яростно боролся против решения, доведя его до высшего суда Италии, La Corte di Cassazione, где ему было отказано в пересмотре дела.

– У меня есть свои предположения о том, что произошло, но будет неправильно раскрывать их, – сказал Сальвемини, чьи друзья вспоминают, что он так огорчился из-за этого решения, что чуть не закончил карьеру. Со временем он стал более философичным. – Иногда тебе отказывают, такова жизнь, – сказал Сальвемини много лет спустя.

Маурицио, будучи в восторге от своей победы, вернулся к исполнению своих обязанностей в «Гуччи» с новыми силами, в то время как Мелло и ее помощник Ричард Ламбертсон начали изучать взлеты и падения итальянского производства. Маурицио понравился Ламбертсон, и он тоже взял его под свое крыло, познакомил с рабочими флорентийской фабрики и посвятил в тонкости выделки кожи.

– Он отвез меня на фабрику во Флоренции и сказал: «Ричард хороший парень», так что мы вместе ездили туда и обратно. Однажды мы провели целую неделю, просто делая набор сумок, – вспоминал Ламбертсон.

– Маурицио был фанатиком. Все должно было быть идеально, вплоть до мельчайших деталей. Мы привели в порядок все оборудование и даже разработали логотип GG, который наносили на заклепки для сумок.

Мелло и Ламбертсон посетили производителей «Гуччи» во Флоренции, которые начали доверять им и обучать их своему бизнесу. Они узнали, что многие товары «Гуччи» ценились по-разному. Шелковые шарфы, например, стоили дороже, чем искусно сшитые сумки! Позже они обнаружили, что одной из причин неустойчивого ценообразования была система выплат сотрудникам «Гуччи», которые предлагали прибыльные контракты региональным поставщикам и ожидали за это отката.

Мелло, во многом озадаченная новым миром, в котором она оказалась, начала получать анонимные телефонные звонки по ночам. «Signora, sono stanco di pagare il signor Palulla», – повторял ночь за ночью тревожный голос. «Я устал платить мистеру Палулле».

– Я ничего не знала обо всем этом, но прошло совсем немного времени, прежде чем я поняла, какие решения необходимо принять, – рассказывала Мелло. Она подошла к Маурицио и рассказала ему о том, что узнала. Он согласился внести изменения, хотя и не всегда действовал так быстро, как следовало бы.

Мелло вскоре поняла, что компания «Гуччи» для флорентийских производителей была чем-то вроде матки для пчелиного роя: они нянчились с ней, обслуживали ее, соглашались на ее часто необоснованные просьбы – и извлекали из этого выгоду. В сообществе ремесленников было широко известно, что время от времени поставщики сумок «Гуччи» выносили одну или две через заднюю дверь и продавали с рук – одно из неявных преимуществ торговли.

– Гуччи – икона для флорентийцев, – говорила Мелло. – Это бренд, с которым они жаждут сотрудничать, а не просто очередной клиент. С силой, которая приходит вместе с этим сотрудничеством, нелегко совладать.

Чтобы помочь каталогизировать то, что утрачено, Мелло хотела создать четко структурированный архив – нечто большее, чем несколько старых случайных фотографий и образцов, которые она нашла. Она уже собрала несколько вещей, найденных на лондонских блошиных рынках, богатом источнике ретромоды; молодые английские девушки рыскали по блошиным рынкам в поисках мужских мокасин от Гуччи, чтобы носить их самим.

– Эти девушки покупали мужские мокасины для себя, – вспоминала Мелло. Они с Ламбертсоном подхватили идею и переделали женские мокасины, сделав их более спортивными и модными. – Мы сменили женскую колодку на мужскую, сделали передок выше и сшили обувь из замши шестнадцати разных цветов, – говорила Мелло.

Однажды Мелло и Ламбертсон поехали на холмы вокруг Флоренции в поисках производителя ювелирных изделий, который работал на «Гуччи» в 1960-х годах. Когда они подъехали к месту, о котором им говорили, они обнаружили морщинистого старика, топившего печь углем в маленькой ювелирной мастерской. Его глаза загорелись, когда они объяснили цель своего визита. Он подошел к маленькому сейфу и начал вынимать ящики, полные украшений «Гуччи», которые он делал на протяжении многих лет.

– Мы сидели на полу в благоговейном страхе и перебирали ящик за ящиком. Это было чудесно. Он давно мог бы продать все это в пять раз дороже, но он знал, что когда-нибудь кто-нибудь захочет восстановить бренд, и приберег все для этого дня, – сказала Мелло, нанявшая старичка, чтобы он снова начал производство для «Гуччи». – Именно тогда мы начали понимать, что у нас есть, – сказала она.

Затем они вернулись к сумке с бамбуковой ручкой, знаменитой модели 0063. Немного увеличив ее, чтобы сделать более практичной, они также добавили съемный кожаный плечевой ремень и изготовили его из телячьей кожи (за 895 долларов) и крокодиловой кожи (за 8000 долларов). Для осенней коллекции они ее уменьшили, изготовив «детские» сумки из атласа, кожи козленка и замши в радужных цветах – от розового, канареечно-желтого и фиолетового до красного, темно-синего и основного черного.

Мелло также была первым человеком в «Гуччи», который серьезно отнесся к феномену «Прада». «Прада» начала набирать обороты в середине восьмидесятых, когда стала понемногу привлекать поклонников миланской моды. В 1978 году Миучча Прада изобрела инновационную нейлоновую сумку из парашютной ткани, и эта модель оказалась простой, но революционной концепцией в то время, когда большинство сумок были жесткими, квадратными и изготовленными из кожи. В 1986 году молодая женщина, работавшая в дизайнерском офисе «Гуччи» под руководством Джорджо и его жены Марии Пиа (которая взяла на себя основную функцию в разработке продукта после ухода Паоло), привезла образец нейлоновых сумок «Прада» на встречу дизайнеров в Скандиччи.

– «Прада» начинала делать себе имя среди миланской модной элиты, – вспоминал Клаудио Дель’Инноченти, которого Маурицио незадолго до этого нанял для разработки нового ассортимента подарочных изделий и координации производства. Мягкие нейлоновые сумки презрительно игнорировались как бросовый товар миланского уличного торговца – они не имели ничего общего с изысканными, хорошо сконструированными кожаными сумками, производимыми «Гуччи».

– Тогда на эти сумки просто не обратили внимания, – вспоминал Дель’Инноченти. – Вся концепция мягкой сумки появилась у «Гуччи» только несколько лет спустя, и даже тогда, из-за большого внутреннего конфликта, нам пришлось переучивать людей, которые привыкли делать сумки из твердой кожи.

Мелло знала, что ей нужно сбалансировать возрожденные традиции Гуччи с последними тенденциями моды, поэтому она откликнулась на потребность женщин в мягкой сумочке, которую можно было легко упаковать в чемодан, вернув к жизни сумку-хобо, которую она с нежностью вспоминала с юности – эластичную, вместительную сумку, которая не продавалась с 1975 года. Но, как и девушка, разодетая в пух и прах, которой некуда пойти, новый образ «Гуччи» оставался невидимым для большинства модельеров, которые были гораздо сильнее очарованы захватывающими шоу и бурными вечеринками, устроенными такими дизайнерами, как Джорджо Армани, Валентино и Джанни Версаче.

– Мы не могли никого пригласить к себе, – вспоминала Мелло. – Это была настоящая проблема.

После того как международная пресса проигнорировала ее первую презентацию для «Гуччи» во флорентийском отеле «Вилла Кора» весной 1990 года, у Мелло появилась идея. Она попросила свою секретаршу обзвонить всех влиятельных редакторов модных журналов в Нью-Йорке и узнать их размеры обуви; она отправила новые мокасины от Гуччи всем, кого смогла вспомнить.

– Вот так мы их и заполучили, – говорила Мелло с довольной улыбкой.

К январю 1990 года Маурицио разослал письмо примерно 665 розничным клиентам в США, в котором объявил, что ликвидирует коллекцию холщовых аксессуаров «Гуччи» и закрывает оптовый бизнес «Гуччи» в универмагах – немедленно. Топ-менеджеры ведущих универмагов подняли вопль протеста, но Маурицио отказался идти на компромисс. Доменико де Соле попытался отговорить его, прекрасно зная, что продукция из холста представляет собой основу бизнеса «Гуччи» в Соединенных Штатах – с общей выручкой почти 100 миллионов долларов. Де Соле обратился в «Инвесткорп», сообщив о том, что сделал Маурицио, и предупредив о последствиях. Он подумал, что было бы лучше проводить более плавные изменения.

Маурицио не только держался стойко, он также сократил беспошлинный бизнес по всему миру. В холщовых аксессуарах, оптовом бизнесе и беспошлинной торговле сокращение общей выручки составило около 110 миллионов долларов.

– Мы не можем выносить сор из избы, – настойчиво объяснял он команде «Инвесткорп». – Мы должны привести в порядок наш собственный дом, а затем вернуться на рынок с позиции силы. Тогда мы сможем ставить условия, – сказал он.

Маурицио знал, что ему нужно избавить «Гуччи» от образа «аптеки», прежде чем вернуть бренду блеск. Отныне бизнес «Гуччи» будет ограничен исключительно шестьюдесятью четырьмя полностью контролируемыми магазинами, которые Маурицио начал ремонтировать с помощью своего приятеля – дизайнера интерьеров Тото Руссо.

Маурицио хотел, чтобы клиенты «Гуччи» заходили в его магазины и чувствовали себя так, как будто они находятся в роскошной, изысканно обставленной гостиной. Он не оставил ни одной детали на волю случая. Вместе с Тото он разработал новые шкафы и светильники из полированной танганики и орехового дерева для демонстрации новых аксессуаров и одежды «Гуччи». Шкафы были декорированы тонким стеклом с изумрудной огранкой и фаской. На круглых полированных столах красного дерева красовались шелковые шарфы и галстуки всех цветов радуги. Изготовленные на заказ молочно-белые лампы свисали с потолка на золотых цепочках, создавая теплое освещение, похожее на освещение во дворцах. Стены украшали подлинники масляной живописи. Тото разработал два стула для торгового зала, которые он скопировал с оригинальных предметов русского антиквариата и в больших количествах воспроизвел для магазинов: стул «Царь», который красовался в отделах мужской одежды, был смоделирован по образцу неоклассической модели, в то время как более изящная ореховая «Николетта», датируемая 1800-ми годами, предназначалась для женского отдела. Счета за эту роскошную мебель росли, но Маурицио это не волновало. Он хотел, чтобы магазины были идеальными.

– Чтобы продавать стиль, у нас самих должен быть стиль! – утверждал он.

Когда Мелло увидела, что проект Руссо – каким бы красивым он ни был – недостаточно хорош с точки зрения мерчендайзинга, который, по ее мнению, был важен для продажи товаров, она пригласила американского архитектора Наоми Лефф, чтобы попытаться оптимизировать некоторые светильники, что сразу же привело к столкновению между неаполитанским дизайнером интерьера и американским архитектором.

У Маурицио было мало времени или желания выступать посредником – он продвигал свои планы. Благодаря долгим дням каталогизации предложений «Гуччи» восьмидесятых годов, Маурицио и его сотрудники сократили линейку продуктов примерно до 7000 наименований с 22 000, уменьшили количество стилей сумок с 350 до 100 и убавили количество магазинов – с более чем 1000 до 180.

В июне 1990 года новая команда Маурицио представила свою первую осеннюю коллекцию. «Гуччи», по своему обыкновению, арендовала помещение в старом конференц-центре «Центро» во Флоренции на весь месяц и пригласила восемьсот с лишним покупателей «Гуччи» со всего мира.

Мелло и Ламбертсон разложили новые сумки с бамбуковыми ручками, сумки-хобо и мокасины всех цветов радуги. Когда Маурицио прибыл, чтобы осмотреть коллекцию, он медленно прошелся вдоль образцов, разглядывая каждый предмет, лишившись дара речи. Потом он заплакал. То были слезы радости.

Когда весь персонал и покупатели наконец собрались в демонстрационном зале, он показал всем одну из новых сумочек с бамбуковыми ручками.