Компания сделала своей миссией скупать многообещающие, но малоуспешные компании, помогать им финансами и консультацией, а затем продавать себе в прибыль. Клиенты «Инвесткорп» могли выбирать свою роль в каждой из инвестиций: они не были обязаны, как в обычном инвестиционном фонде, автоматически принимать заграничные акции во всех капиталовложениях «Инвесткорп». Клиентам не выплачивали дивиденды до самого конца цикла, то есть пока «Инвесткорп» не продавала компанию через частную сделку или допуск на биржу.
Первые приобретения «Инвесткорп» – в числе прочего она приобрела «Мэньюлайф-плаза» в Лос-Анджелесе и 10 процентов акций производителя напитков A&W Root Beer – помогли набраться опыта и создать репутацию. Однако компания Tiffany & Co., купленная у Avon Products, Inc. в октябре 1984 года за 135 миллионов долларов, немедленно сделала «Инвесткорп» ключевым игроком в деловой сфере. Сперва в «Инвесткорп» сделали исполнительным директором «Тиффани» Уильяма Р. Чейни, бывшего президента «Эйвон», поставив его во главе успешного возвращения ювелирной компании, а затем три года спустя вывели на биржу. Они достигли поразительного результата: 174 процента в год и репутация спасителей американской легенды.
– Мы понимали, что нельзя продавать ювелирные изделия так же, как косметику, – рассказывал Элиас Халлак, директор «Инвесткорп» по финансовым вопросам, много лет спустя. – И решили, что «Тиффани» надо для начала возродить славное прошлое.
Моранте изложил Маурицио историю «Инвесткорп» по телефону, и упоминание «Тиффани» склонило последнего к идее объединить силы с арабским банком.
– Он осознал, что партнер, сумевший возродить «Тиффани», – это партнер, которому важно имя компании, которого волнует качество; такой партнер, который достаточно хорошо разбирается в финансах, чтобы вывести компанию на биржу, – вспоминал Моранте.
Маурицио сказал, что может приехать в Лондон когда угодно. Однако за лето шквалистый ветер нагнал «несчастий бездну» в его морях: суд конфисковал его акции в «Гуччи», наложил арест на «Креол», а в компанию отправил собственных попечителей. И, как будто этого было недостаточно, личные счета Маурицио тоже оказались под арестом гражданского суда, который занялся расследованием дела о наследстве Родольфо. В тот июньский день, пересекая на мотоцикле итальянскую границу со Швейцарией, Маурицио гадал, что сказать людям в «Инвесткорп», которых он и в лицо-то никогда не видел. Как только он устроился в Чеза Муреццан, своем доме в Санкт-Морице, оптимизм его стал понемногу возвращаться, и он позвонил Моранте.
– Скажи им, что братья ставят мне палки в колеса; скажи, что я со всем разберусь. Скажи, что через полгода все это решится.
Моранте счел его слова убедительными и решил на него положиться. В переговорах с «Инвесткорп» он заметил: если же все сложится не так хорошо, как Маурицио рассчитывает, то из-за проблем с финансами и законом его долю в компании будет проще выкупить.
К моменту, когда в июне 1987 года Маурицио сбежал за границу, в разных судах по всему миру было заведено уже восемнадцать дел, связанных с семьей Гуччи, в том числе два новых, – их начал Паоло, когда выложил улики против Джорджо и Роберто, обвиняя их в создании сети офшоров в Панаме с целью вывести деньги из семейной компании и не платить налоги. В отсутствие Маурицио Джорджо совсем забыл об их соглашении и снова объединился с Роберто. Братья провели очередное собрание «Гуччи» в июле: вдвоем они контролировали 46,6 процента компании. Депонировать акции Маурицио было ошибкой – их теперь представлял назначенный судом управляющий, которого Роберто и Джорджо не допустили к голосованию. Они назначили новый совет директоров, председателем которого стал Джорджо, а также провели реорганизацию компании, хотя и не набрали кворум на собрании. Марио Казелла, адвокат из Милана и назначенный судом управляющий долей Маурицио в компании, только головой покачал.
– Ну вот, нам придется спасать «Гуччи» от Гуччи, – шепнул он Роберто Поли, назначенному судом бухгалтеру.
Когда 17 июля назначенные судом представители сформировали еще один совет директоров с Марией Мартеллини в роли председателя, компания «Гуччи» оказалась в необычной ситуации. У нее оказалось два президента и два совета директоров: один представлял семью, а второй – назначенных судом лиц. Альдо Гуччи, которому было уже восемьдесят два и которого совсем недавно выпустили из тюрьмы, немедленно взялся за дело. Он отправился из Соединенных Штатов во Флоренцию, снял номер в своем любимом «Отель де ла Виль» и помог семье и представителям власти прийти к компромиссу: суд назначил Марию Мартеллини председательницей, а Джорджо Гуччи получил должность почетного президента без управленческих прав; сын Роберто Козимо был назначен вице-президентом.
Впервые за всю историю «Гуччи» за рулем оказался не член семьи. Мартеллини силилась удержать компанию на плаву и избавить ее от феодальных замашек семейства, поэтому установила строгое бюрократичное правление, которое работники вспоминают как темный период в истории «Гуччи» – единственным плюсом стала выгодная лицензия, выданная на производство косметики от «Гуччи» итальянскому производителю Safilo SpA; эта лицензия действительна и по сей день.
– Компания села на мель, – вспоминала одна из давнишних сотрудниц компании. – Даже рулон туалетной бумаги было не купить без одобрения начальства. В компании ходят легенды о том, как однажды для закупки писчей бумаги компания потребовала проставить семь подписей. Не было места ни творчеству, ни развитию, оставалось только выживать.
Пока Маурицио был за пределами Италии, Альдо перенес войну против него на «Гуччи Америка», в которой племянник все еще владел ровно половиной акций. Совет оказался расколот надвое: с одной стороны Альдо и его сыновья, с другой – Маурицио. Твердо решив вернуть себе власть над компанией после оскорбительной стычки с Маурицио три года тому назад, Альдо был не настроен действовать осторожно. Он подал иск против «Гуччи Америка», требуя отстранить де Соле и ликвидировать компанию. Но и теперь Маурицио сумел его удивить.
В сентябре 1987 года Маурицио отправился в Лондон и снял номер в своем любимом отеле «Дукс» на Сент-Джеймс-Плейс. Отель располагался неподалеку от Сент-Джеймсского парка и станции метро «Грин-Парк», и в нем можно было найти роскошные и уединенные комнаты – и едва ли не лучший мартини в городе. На следующее утро, вместе с Моранте и Студзински, Маурицио явился в лондонский офис «Инвесткорп», очаровательное четырехэтажное здание бывших конюшен на Брук-стрит в Мейфэре. Господ пригласили в одну из гостиных на втором этаже, обставленную удобными диванами, креслами и маленькими кофейными столиками, где царила уютная и выверенная обстановка для ведения дел. Здесь их встретили Пол Димитрук, Чем Чесмиг и Рик Свенсон.
– Никогда не забуду нашу первую встречу с Маурицио, – рассказывал Свенсон, блондин с мальчишеским лицом, бывший бухгалтер «Эрнст энд Янг», на тот момент новый сотрудник в «Инвесткорп». – Я точно ждал встречи с кинозвездой!
К тому времени Маурицио уже выработал собственный неповторимый стиль, в котором сочетались эффектность Родольфо и энергичность Альдо. Он вошел в гостиную первым, обогнав своих новых знакомых-банкиров, взмахнув полами кашемирового пальто песочного цвета; его отросшие светлые волосы и темные очки-авиаторы бросались в глаза, как и его голубые глаза и улыбка настоящего Гуччи. Директора «Инвесткорп», ожидавшие с ним встречи, замерли в ожидании.
– И вот заходит наш итальянец с мировым именем, которого мы ни разу раньше не видели. Врывается в комнату с видом голливудского актера – человек, имя которого написано на двери его компании, – вспоминал Свенсон. – И при этом с ним судятся его же родные, его акции под арестом и он не может управлять своим бизнесом! О его скандальной войне с родственниками трубят все газеты, и он заявляется к нам с вопросом: «Не хотите ли помочь мне выкупить акции у моей семьи?»
Маурицио начал с истории своего деда Гуччио, с его работы в «Савое» и магазинчика во Флоренции. На почти безупречном английском он пересказывал победы Альдо и «Гуччи» в Америке, дизайнерскую и управленческую работу Родольфо в Милане, а также свой собственный опыт юности, когда он работал с Альдо в Нью-Йорке. Затем он расписал текущее положение дел: удешевление бренда, семейные распри, проблемы с налогами, раскол между американской и итальянской частями бизнеса. Он поделился своей досадой на то, что не получается двигать компанию вперед.
– У итальянцев есть поговорка: первое поколение рождает идею, второе развивает ее, а третьему достаются выросшие вместе с ней трудности, – объяснил Маурицио. – Понимаете, у нас с кузенами диаметрально противоположный взгляд. Как можно держать компанию с продажами на 240 миллиардов лир[32] в рамках семейного подхода? Я уважаю традиции, но как основу, на которой можно строить, а не как коллекцию археолога, годную лишь развлекать туристов! – с жаром добавил он. – Семейная война парализовала компанию на годы, как минимум, обрубив ей потенциал развития. Я часто задаюсь вопросом: сколько брендов уже родились и добились успеха просто потому, что «Гуччи» стоит на месте? Настало время перевернуть страницу!
Собравшиеся банкиры ловили каждое его слово.
– В нашей кухне слишком много поваров, – заявил Маурицио, сверкая своими голубыми глазами. – Мои двоюродные братья убеждены, что они – дар божий для мира моды. Вот только Джорджо абсолютно бесполезен: его волнует только то, как бы завоевать почетный трофей, «кубок Гуччи» на скачках в Пьяцца-ди-Сьена. Роберто вообще считает себя англичанином: у его рубашек такие жесткие воротнички, что он головы повернуть не может. Паоло – одна большая обуза, его самое важное достижение в жизни – засадить отца в тюрьму!
Вот и вся моя семья; я называю их «братья Пицца», – добавил Маурицио: это было намеком на бестолковость и провинциальность кузенов. – «Гуччи» – это «Феррари», а мы водим ее как «Чинквеченто»! – в очередной раз закончил он любимой метафорой и выразительным взмахом руки. – «Гуччи» не хватает развития и хорошего управления. Хороший партнер сможет вернуть ей былую славу. Когда-то считалось привилегией иметь сумку от Гуччи, и так непременно будет снова. Нам нужен один взгляд, одно направление, и тогда, – он сделал театральную паузу, – деньги хлынут таким потоком, какого вы еще не видели!
Инвесторы были очарованы Маурицио, хотя здравый смысл и подсказывал им, что стоит вложиться во что-нибудь другое. Их зацепили и рассуждения о потенциале «Гуччи» как бренда.
– Это было безумие, просто игра вслепую, – вспоминал Свенсон. – Не было ни сводной финансовой отчетности – точно не на том уровне, к которому привыкли мы, – ни четко определенной управленческой команды, ни каких-либо гарантий. Но когда этот парень начал рассказывать, как он видит себе будущее «Гуччи», он всех заражал своими мечтами.
Димитрука тоже вдохновил и очаровал тот нескрываемый восторг, какой испытывал Маурицио к имени Гуччи, как и нетерпение заполучить его обратно. И хотя Димитрук и Маурицио принадлежали к совершенно разным социальным слоям, они были почти ровесниками, ими двигали одни и те же амбиции. Их отношения сыграли важную роль во всем, что произошло в следующие месяцы.
– Между нами с Маурицио была удивительная «химия», – вспоминал Димитрук. – Он считал себя пастырем своего бренда, который он очень, очень серьезно настроился возродить. И он готов был признать, что чего-то не знает.
Когда Маурицио ушел, Димитрук подошел к телефону и позвонил Кирдару: тот отдыхал на своем любимом курорте на юге Франции.
– Немир, это Пол. Я только что виделся с Маурицио Гуччи. Ты же знаешь такой бренд?
На другом конце молчали. Наконец Кирдар с улыбкой ответил:
– Я смотрю себе на ноги. По-моему, на мне туфли от Гуччи.
Черные мокасины из крокодиловой кожи с золотым трензелем и по сей день остаются важной частью гардероба Кирдара.
Кирдар немедленно дал Димитруку разрешение заключить с Маурицио сделку. Он знал, что Гуччи могут стать для «Инвесткорп» входным билетом в замкнутое европейское деловое сообщество.
– Нужно было показать себя по обе стороны Атлантики, – говорил Кирдар годы спустя. – Сделать себе историю в Европе.
– Проводить сделки в Европе было гораздо сложнее, чем в Соединенных Штатах, – рассказывал исполнительный директор «Инвесткорп» Элиас Халлак, вспоминая, что деловая среда в то время была разбита на очень маленькие закрытые группы. – Было стратегически важно провести большую сделку в Европе.
Инвестиция в «Гуччи» заставила бы людей обратить на инвесторов внимание, причем по обе стороны Атлантики.
Следующим шагом было познакомить Маурицио с Немиром Кирдаром, который принял бы окончательное решение, прежде чем приступить к сделке. Кирдар любил начинать деловые встречи хорошим обедом: или в собственных обеденных залах «Инвесткорп», или в шикарных ресторанах. Он предпочитал оценивать своих новых партнеров в расслабленной обстановке, а не на сдержанных официальных встречах. Кирдар пригласил Маурицио в «Гарри Бар», роскошный закрытый клуб, известный своей высокой итальянской кухней и превосходным сервисом.
В элегантной роскоши зала «Гарри Бар» – паркет из твердых пород древесины, круглые столы, удобные ситцевые кресла и мягкий свет – двое приступили к знакомству. Кирдар увидел вдохновенного человека тридцати девяти лет с прекрасными намерениями и мечтой вдохнуть новую жизнь в семейное дело. Маурицио встретил любезного и обнадеживающего пятидесятилетнего мужчину, готового рискнуть и опробовать его план.
– У них начался просто медовый месяц, – вспоминал Моранте. – Они души друг в друге не чаяли.
Дело «Гуччи» Кирдар сделал приоритетным проектом номер один в «Инвесткорп», назначив Димитрука и Свенсона помогать Маурицио на полную ставку. Они дали проекту «Гуччи», который держали в строгом секрете, кодовое имя «Сэддл» – «Седло» – и принялись за изучение счетов компании.
Димитрук и Свенсон составили краткий договор с Маурицио, в котором были изложены ключевые принципы и задачи их союза: перезапустить бренд, ввести профессиональное управление, установить общую акционерную базу во всей компании, что на бизнес-жаргоне означало выкупить акции у остальных членов семьи. В итоге они пришли к тому, что «Гуччи» отправится на биржу, как только перезапуск будет окончен. Эти страницы, названные «Сэддлским соглашением», стали основой для примечательных деловых связей.
– Мы разделяли мнение Маурицио насчет ценности имени. Оно было значимо, и его стоило возрождать, – вспоминал Димитрук. – Немир меня полностью поддержал.
«Интеркорп» полностью посвятила свою деятельность тому, чтобы выкупить 50 процентов акций «Гуччи» у родных Маурицио.
– Был только один путь: выкупить у кузенов их доли, – говорил Пол Димитрук. – Маурицио видел, что мы не боимся и не сомневаемся. Мы знали, что будем стоять на своем, и постоянно общались.
Маурицио был на седьмом небе. Он почувствовал, что нашел выход из трясины «братьев Пицца». В главном офисе Маурицио в изгнании, в отеле «Сплендид», в номере с видом на озеро Лугано, Маурицио и Моранте строили планы, как лучше всего подступиться к семье. Официальным фронтом для сделки должна была стать компания «Морган Стэнли». В «Инвесткорп» хотели остаться анонимными, пока не станет ясно, что они смогут получить долю в 50 процентов.
Маурицио рассказал, что начать нужно с Паоло, которого он считал беспринципным, расчетливым и ищущим только личной выгоды. Паоло стал бы ответом на вопрос, ибо, хоть у него и было всего 3,3 процента, он был меньше остальных предан семье. Паоло знал, что даже его небольшая доля в компании нарушает равное разделение между Маурицио и остальными. Он прекрасно понимал, что, продав акции, он больно заденет отца и братьев – и отомстит за отказ дать ему важную роль в компании. Кроме того, Паоло собирался начать свое дело в Штатах, под брендом «PG», и нуждался в деньгах. Он не хотел знать, стоит ли за этой сделкой Маурицио, – а может, ему было все равно. Моранте назначил встречу с одним из адвокатов Паоло, Карло Сганцини, в офисе в Лугано, на другом берегу озера, напротив отеля «Сплендид». Маурицио рассказывал, что смотрел за ними в бинокль из окна гостиницы.
– Я в это никогда не верил, но такая уж легенда, – сознавался Моранте.
В какой-то момент переговоры с Паоло зашли в тупик из-за статьи договора, которую адвокаты включили в текст, чтобы Паоло не мог конкурировать с бизнесом «Гуччи».
– Мы очень хотели отделаться от проблемы с Паоло, – вспоминал Моранте. – И наши требования задели его лично.
В ярости, что его свободу снова пытаются ограничить, Паоло схватил договор, расшвырял страницы и, осыпав бумагой банкиров и юристов «Моргана Стэнли», вылетел прочь из комнаты. Моранте отчитался об этом Маурицио, который с нетерпением ждал новостей об исходе дела.
Когда Моранте рассказал ему о проблеме, он увидел, как дружелюбное воодушевление на лице Маурицио сменяется приступом гнева: его губы сжались в нитку, а живой голубой цвет глаз стал ледяным.
– Передай своему Полу Димитруку: если он не справится с этой сделкой, я затаскаю его по судам до конца жизни, – прошипел Маурицио, и Моранте отпрянул в изумлении.
– Вполне понятно, что он был расстроен неудачей, но он не имел никакого права говорить такие вещи. Это было гадко с его стороны, – говорил он позднее. – Я увидел его с новой стороны: гены сутяжничества передались и ему!
Моранте решил проблему с Паоло и убрал первую преграду на пути их общего дела в октябре 1987 года: «Морган Стэнли» выкупил долю Паоло за 40 миллионов долларов. Также адвокат Паоло получил в подарок часы за 55 тысяч долларов от «Брегет», роскошной часовой фирмы, которую «Инвесткорп» выкупила в том же году. Когда сделка была заключена и они вышли из комнаты, адвокат обернулся к Свенсону и сказал:
– Знаете, мы все говорили о представительстве и о гарантиях, но вот что: относитесь к этой сделке так, как если бы покупали подержанную машину. На свой страх и риск.
Свенсон был потрясен.
– Что это еще значит – «на свой страх и риск»? – говорил он впоследствии. – Мы только что вложили в сделку миллионы долларов, а ему хватает наглости заявлять мне про «страх и риск»?
Решение Паоло продать акции обозначило поворотный момент в истории «Гуччи». Хоть у него и была самая небольшая доля в компании – 11,1 процента в «Гуччи Америка» и 3,3 процента в Guccio Gucci SpA, а также акции в некоторых компаниях «Гуччи» во Франции, Великобритании, Японии и Гонконге, но именно Паоло первым нарушил непогрешимое правило семейного владения компанией. Его решение в итоге ударило по его отцу и братьям, отдав перевес в акциях Маурицио и его новым финансовым партнерам. У них не было выбора, кроме как следовать за ним или оставаться в меньшинстве в собственном бизнесе. И хотя Паоло боролся с Маурицио вместе с Альдо, Роберто и Джорджо, его собственный конфликт с отцом и братьями залегал гораздо глубже, и в итоге он выступил против них – так же, как, по его мнению, они выступили против него.
Теперь Маурицио обзавелся устойчивым большинством в «Гуччи» благодаря союзу с «Морган Стэнли» и «Инвесткорп». Пора было заканчивать и войну за «Гуччи Америка» с Альдо. Тот вместе с сыновьями в июле 1987 года подал иск против управления де Соле и потребовал ликвидации компании.
– Ты взял чистопородного скакуна и сделал из него ломовую лошадь! – писал Альдо в своем письме де Соле.
И теперь, когда Маурицио получил контроль над советом директоров, больше нельзя было утверждать, что компания зашла в тупик и должна быть ликвидирована. Тем временем Паоло отказался поддерживать обвинения против «Гуччи Америка».
– Это слушание оказалось очень напряженным, – вспоминал Аллан Таттл, адвокат из «Паттон, Боггс энд Блоу», который представлял Маурицио. Когда Таттл с командой сообщили судье Мириам Альтман в Верховном суде Нью-Йорка о том, что акции компании сменили владельца, адвокаты Альдо попытались протестовать, потребовали времени и выяснения обстоятельств, чтобы судья не отказала им в иске. Судья Альтман, которая к тому времени была уже сыта по горло разбирательствами семьи Гуччи, прервала их.
– Я знаю все коллекции «Гуччи» наизусть, и я в курсе, что две трети стоимости каждого кошелька уходят на адвокатов. Мне вполне ясно, что здесь произошло. Вас ударили в спину!
Восторг Маурицио от выкупа акций Паоло и новых отношений с «Инвесткорп» поднял его дух перед лицом нарастающего шквала проблем с итальянским законом. 14 декабря 1987 года магистрат Милана потребовал обвинить Маурицио в подделке подписей Родольфо на сертификатах акций «Гуччи». Обвинительный акт был возвращен в апреле 1988 года. Согласно обвинению, Маурицио не только подделал подписи – его долг правительству уже составлял 31 миллиард лир (или около 24 миллионов долларов) в неуплаченных налогах и штрафах. 25 января 1988 года Маурицио обвинили в нелегальном выводе капитала на покупку «Креола»; 26 февраля он был обвинен вторично за два миллиона долларов, выплаченных Паоло по договору, заключенному ясным солнечным днем в Женеве. Однако в июле штормовой ветер стал для Маурицио попутным: его адвокаты договорились с магистратом Милана, и тот отозвал ордер на арест. Маурицио должен был вернуться и предстать перед судом, однако тюремный срок ему не грозил. В октябре Маурицио явился в суд Милана, чтобы защищаться от обвинений в подделке подписи Родольфо. Маурицио встал и продемонстрировал завещание отца. 7 ноября суд Милана обвинил Маурицио в неуплате налогов в связи с подделкой подписи на завещании отца, приговорил его к одному году условно и потребовал выплатить 31 миллиард лир задолженности по налогам и штрафам. Адвокаты немедленно подали на обжалование и начали работать над финансовым соглашением, согласно которому суд возвратил бы Маурицио право голоса по его акциям. 28 ноября суд Флоренции оправдал Маурицио по обвинению в нарушении международного обмена, так как после реформы финансового законодательства экспорт капитала больше не считался нарушением. Маурицио начал выбираться из паутины, в которую попал.
Тем временем Моранте начал подступаться к кузенам Гуччи. Братья Паоло, Роберто и Джорджо контролировали тогда по 23,2 процента Guccio Gucci SpA, так как в 1985 году Альдо передал им свои акции. Кроме того, у каждого из братьев было по 11,1 процента в «Гуччи Америка» и по несколько акций в дочерних компаниях за рубежом, как и у Паоло. Альдо оставил себе всего 16,7 процента в «Гуччи Америка» и собственность в зарубежных компаниях. Моранте встретился с Роберто Гуччи в украшенных фресками кабинетах флорентийского адвоката «Гуччи». Этот адвокат, Грациано Бьянчи, был устрашающим человеком: мрачным, образованным, с выдающимся интеллектом – макиавеллиевский тип. Моранте объяснил, что занимается инвестициями в лондонской компании «Морган Стэнли» и хочет обсудить с ним важное дело, после чего Бьянчи лично обыскал посетителя на предмет скрытых устройств для записи. Моранте расположился на антикварном деревянном стуле с высокой спинкой напротив внушительного деревянного стола Бьянчи. Роберто остался стоять. Моранте сразу перешел к делу:
– Я пришел сказать вам, что в долевой структуре компании «Гуччи» многое изменилось. – Оба мужчины уставились на него непонимающе. – «Морган Стэнли» выкупили акции Паоло Гуччи.
– Кхе-кхе, кхе, – усмехнулся Бьянчи коротко и цинично, маскируя смешок за кашлем: он давал понять, что давно ожидал чего-то такого.
Роберто окаменел на месте. Моранте дал ему время на осознание.
– Ecco[33], Роберто! – нарушил тишину Бьянчи. Он изящным жестом указал на Моранте, точно желая представить его Роберто. – Наш новый акционер!
Но Моранте еще не закончил говорить.
– Я явился сегодня не только рассказать вам об уже случившемся, но и заявить: мы не намерены останавливаться на этом. Мы действуем от имени международного финансового инвестора, который пока предпочитает оставаться анонимным. И мы настроены двигаться дальше, – он сделал паузу, изучая реакцию собеседников. У Бьянчи загорелись глаза, и Моранте сразу понял: его расчетливый ум быстро что-то соображает. Роберто, как будто ему не хватало воздуха, рухнул на соседний стул с искаженным от боли лицом. То была боль из-за предательства брата, от мысли, что Маурицио одержит победу, от мыслей о собственном будущем и будущем семьи.
Дальше Моранте заехал в Прато и произнес ту же речь перед Аннибале Вискоми, бухгалтером «Гуччио Гуччи». После этого он отправился к сыну Джорджо, Алессандро, который выступал агентом отца. Моранте договорился с обоими братьями – по отдельности.
Джорджо заключил сделку с «Морган Стэнли» в начале марта 1988 года, а Роберто – в конце того же месяца. Роберто сохранил 2,2 процента в последней отчаянной попытке договориться с Маурицио: вдвоем они могли бы взять компанию под контроль. Маурицио отказал ему: он уже работал с «Инвесткорп».
Вскоре окружающим стало ясно, что в «Гуччи» происходит что-то грандиозное. Журналисты звонили каждый день, газеты гадали о переменах в структуре владения компанией. В апреле 1988 года «Морган Стэнли» подтвердили, что выкупили 47,8 процента компании для международной инвестиционной группы, но никто так и не знал, кто же этот таинственный покупатель.
К июню 1988 года «Инвесткорп» решила сбросить покров и подтвердить, что выкупила «почти половину» акций «Гуччи» у «Морган Стэнли», а также заключила договор с Роберто Гуччи по поводу его 2,2 процента в компании. Однако Роберто не уступал до марта последующего года, не сумев убедить Маурицио. Роберто до сих пор тяжело переживает обиду и боль тех событий.
Первые приобретения «Инвесткорп» – в числе прочего она приобрела «Мэньюлайф-плаза» в Лос-Анджелесе и 10 процентов акций производителя напитков A&W Root Beer – помогли набраться опыта и создать репутацию. Однако компания Tiffany & Co., купленная у Avon Products, Inc. в октябре 1984 года за 135 миллионов долларов, немедленно сделала «Инвесткорп» ключевым игроком в деловой сфере. Сперва в «Инвесткорп» сделали исполнительным директором «Тиффани» Уильяма Р. Чейни, бывшего президента «Эйвон», поставив его во главе успешного возвращения ювелирной компании, а затем три года спустя вывели на биржу. Они достигли поразительного результата: 174 процента в год и репутация спасителей американской легенды.
– Мы понимали, что нельзя продавать ювелирные изделия так же, как косметику, – рассказывал Элиас Халлак, директор «Инвесткорп» по финансовым вопросам, много лет спустя. – И решили, что «Тиффани» надо для начала возродить славное прошлое.
Моранте изложил Маурицио историю «Инвесткорп» по телефону, и упоминание «Тиффани» склонило последнего к идее объединить силы с арабским банком.
– Он осознал, что партнер, сумевший возродить «Тиффани», – это партнер, которому важно имя компании, которого волнует качество; такой партнер, который достаточно хорошо разбирается в финансах, чтобы вывести компанию на биржу, – вспоминал Моранте.
Маурицио сказал, что может приехать в Лондон когда угодно. Однако за лето шквалистый ветер нагнал «несчастий бездну» в его морях: суд конфисковал его акции в «Гуччи», наложил арест на «Креол», а в компанию отправил собственных попечителей. И, как будто этого было недостаточно, личные счета Маурицио тоже оказались под арестом гражданского суда, который занялся расследованием дела о наследстве Родольфо. В тот июньский день, пересекая на мотоцикле итальянскую границу со Швейцарией, Маурицио гадал, что сказать людям в «Инвесткорп», которых он и в лицо-то никогда не видел. Как только он устроился в Чеза Муреццан, своем доме в Санкт-Морице, оптимизм его стал понемногу возвращаться, и он позвонил Моранте.
– Скажи им, что братья ставят мне палки в колеса; скажи, что я со всем разберусь. Скажи, что через полгода все это решится.
Моранте счел его слова убедительными и решил на него положиться. В переговорах с «Инвесткорп» он заметил: если же все сложится не так хорошо, как Маурицио рассчитывает, то из-за проблем с финансами и законом его долю в компании будет проще выкупить.
К моменту, когда в июне 1987 года Маурицио сбежал за границу, в разных судах по всему миру было заведено уже восемнадцать дел, связанных с семьей Гуччи, в том числе два новых, – их начал Паоло, когда выложил улики против Джорджо и Роберто, обвиняя их в создании сети офшоров в Панаме с целью вывести деньги из семейной компании и не платить налоги. В отсутствие Маурицио Джорджо совсем забыл об их соглашении и снова объединился с Роберто. Братья провели очередное собрание «Гуччи» в июле: вдвоем они контролировали 46,6 процента компании. Депонировать акции Маурицио было ошибкой – их теперь представлял назначенный судом управляющий, которого Роберто и Джорджо не допустили к голосованию. Они назначили новый совет директоров, председателем которого стал Джорджо, а также провели реорганизацию компании, хотя и не набрали кворум на собрании. Марио Казелла, адвокат из Милана и назначенный судом управляющий долей Маурицио в компании, только головой покачал.
– Ну вот, нам придется спасать «Гуччи» от Гуччи, – шепнул он Роберто Поли, назначенному судом бухгалтеру.
Когда 17 июля назначенные судом представители сформировали еще один совет директоров с Марией Мартеллини в роли председателя, компания «Гуччи» оказалась в необычной ситуации. У нее оказалось два президента и два совета директоров: один представлял семью, а второй – назначенных судом лиц. Альдо Гуччи, которому было уже восемьдесят два и которого совсем недавно выпустили из тюрьмы, немедленно взялся за дело. Он отправился из Соединенных Штатов во Флоренцию, снял номер в своем любимом «Отель де ла Виль» и помог семье и представителям власти прийти к компромиссу: суд назначил Марию Мартеллини председательницей, а Джорджо Гуччи получил должность почетного президента без управленческих прав; сын Роберто Козимо был назначен вице-президентом.
Впервые за всю историю «Гуччи» за рулем оказался не член семьи. Мартеллини силилась удержать компанию на плаву и избавить ее от феодальных замашек семейства, поэтому установила строгое бюрократичное правление, которое работники вспоминают как темный период в истории «Гуччи» – единственным плюсом стала выгодная лицензия, выданная на производство косметики от «Гуччи» итальянскому производителю Safilo SpA; эта лицензия действительна и по сей день.
– Компания села на мель, – вспоминала одна из давнишних сотрудниц компании. – Даже рулон туалетной бумаги было не купить без одобрения начальства. В компании ходят легенды о том, как однажды для закупки писчей бумаги компания потребовала проставить семь подписей. Не было места ни творчеству, ни развитию, оставалось только выживать.
Пока Маурицио был за пределами Италии, Альдо перенес войну против него на «Гуччи Америка», в которой племянник все еще владел ровно половиной акций. Совет оказался расколот надвое: с одной стороны Альдо и его сыновья, с другой – Маурицио. Твердо решив вернуть себе власть над компанией после оскорбительной стычки с Маурицио три года тому назад, Альдо был не настроен действовать осторожно. Он подал иск против «Гуччи Америка», требуя отстранить де Соле и ликвидировать компанию. Но и теперь Маурицио сумел его удивить.
В сентябре 1987 года Маурицио отправился в Лондон и снял номер в своем любимом отеле «Дукс» на Сент-Джеймс-Плейс. Отель располагался неподалеку от Сент-Джеймсского парка и станции метро «Грин-Парк», и в нем можно было найти роскошные и уединенные комнаты – и едва ли не лучший мартини в городе. На следующее утро, вместе с Моранте и Студзински, Маурицио явился в лондонский офис «Инвесткорп», очаровательное четырехэтажное здание бывших конюшен на Брук-стрит в Мейфэре. Господ пригласили в одну из гостиных на втором этаже, обставленную удобными диванами, креслами и маленькими кофейными столиками, где царила уютная и выверенная обстановка для ведения дел. Здесь их встретили Пол Димитрук, Чем Чесмиг и Рик Свенсон.
– Никогда не забуду нашу первую встречу с Маурицио, – рассказывал Свенсон, блондин с мальчишеским лицом, бывший бухгалтер «Эрнст энд Янг», на тот момент новый сотрудник в «Инвесткорп». – Я точно ждал встречи с кинозвездой!
К тому времени Маурицио уже выработал собственный неповторимый стиль, в котором сочетались эффектность Родольфо и энергичность Альдо. Он вошел в гостиную первым, обогнав своих новых знакомых-банкиров, взмахнув полами кашемирового пальто песочного цвета; его отросшие светлые волосы и темные очки-авиаторы бросались в глаза, как и его голубые глаза и улыбка настоящего Гуччи. Директора «Инвесткорп», ожидавшие с ним встречи, замерли в ожидании.
– И вот заходит наш итальянец с мировым именем, которого мы ни разу раньше не видели. Врывается в комнату с видом голливудского актера – человек, имя которого написано на двери его компании, – вспоминал Свенсон. – И при этом с ним судятся его же родные, его акции под арестом и он не может управлять своим бизнесом! О его скандальной войне с родственниками трубят все газеты, и он заявляется к нам с вопросом: «Не хотите ли помочь мне выкупить акции у моей семьи?»
Маурицио начал с истории своего деда Гуччио, с его работы в «Савое» и магазинчика во Флоренции. На почти безупречном английском он пересказывал победы Альдо и «Гуччи» в Америке, дизайнерскую и управленческую работу Родольфо в Милане, а также свой собственный опыт юности, когда он работал с Альдо в Нью-Йорке. Затем он расписал текущее положение дел: удешевление бренда, семейные распри, проблемы с налогами, раскол между американской и итальянской частями бизнеса. Он поделился своей досадой на то, что не получается двигать компанию вперед.
– У итальянцев есть поговорка: первое поколение рождает идею, второе развивает ее, а третьему достаются выросшие вместе с ней трудности, – объяснил Маурицио. – Понимаете, у нас с кузенами диаметрально противоположный взгляд. Как можно держать компанию с продажами на 240 миллиардов лир[32] в рамках семейного подхода? Я уважаю традиции, но как основу, на которой можно строить, а не как коллекцию археолога, годную лишь развлекать туристов! – с жаром добавил он. – Семейная война парализовала компанию на годы, как минимум, обрубив ей потенциал развития. Я часто задаюсь вопросом: сколько брендов уже родились и добились успеха просто потому, что «Гуччи» стоит на месте? Настало время перевернуть страницу!
Собравшиеся банкиры ловили каждое его слово.
– В нашей кухне слишком много поваров, – заявил Маурицио, сверкая своими голубыми глазами. – Мои двоюродные братья убеждены, что они – дар божий для мира моды. Вот только Джорджо абсолютно бесполезен: его волнует только то, как бы завоевать почетный трофей, «кубок Гуччи» на скачках в Пьяцца-ди-Сьена. Роберто вообще считает себя англичанином: у его рубашек такие жесткие воротнички, что он головы повернуть не может. Паоло – одна большая обуза, его самое важное достижение в жизни – засадить отца в тюрьму!
Вот и вся моя семья; я называю их «братья Пицца», – добавил Маурицио: это было намеком на бестолковость и провинциальность кузенов. – «Гуччи» – это «Феррари», а мы водим ее как «Чинквеченто»! – в очередной раз закончил он любимой метафорой и выразительным взмахом руки. – «Гуччи» не хватает развития и хорошего управления. Хороший партнер сможет вернуть ей былую славу. Когда-то считалось привилегией иметь сумку от Гуччи, и так непременно будет снова. Нам нужен один взгляд, одно направление, и тогда, – он сделал театральную паузу, – деньги хлынут таким потоком, какого вы еще не видели!
Инвесторы были очарованы Маурицио, хотя здравый смысл и подсказывал им, что стоит вложиться во что-нибудь другое. Их зацепили и рассуждения о потенциале «Гуччи» как бренда.
– Это было безумие, просто игра вслепую, – вспоминал Свенсон. – Не было ни сводной финансовой отчетности – точно не на том уровне, к которому привыкли мы, – ни четко определенной управленческой команды, ни каких-либо гарантий. Но когда этот парень начал рассказывать, как он видит себе будущее «Гуччи», он всех заражал своими мечтами.
Димитрука тоже вдохновил и очаровал тот нескрываемый восторг, какой испытывал Маурицио к имени Гуччи, как и нетерпение заполучить его обратно. И хотя Димитрук и Маурицио принадлежали к совершенно разным социальным слоям, они были почти ровесниками, ими двигали одни и те же амбиции. Их отношения сыграли важную роль во всем, что произошло в следующие месяцы.
– Между нами с Маурицио была удивительная «химия», – вспоминал Димитрук. – Он считал себя пастырем своего бренда, который он очень, очень серьезно настроился возродить. И он готов был признать, что чего-то не знает.
Когда Маурицио ушел, Димитрук подошел к телефону и позвонил Кирдару: тот отдыхал на своем любимом курорте на юге Франции.
– Немир, это Пол. Я только что виделся с Маурицио Гуччи. Ты же знаешь такой бренд?
На другом конце молчали. Наконец Кирдар с улыбкой ответил:
– Я смотрю себе на ноги. По-моему, на мне туфли от Гуччи.
Черные мокасины из крокодиловой кожи с золотым трензелем и по сей день остаются важной частью гардероба Кирдара.
Кирдар немедленно дал Димитруку разрешение заключить с Маурицио сделку. Он знал, что Гуччи могут стать для «Инвесткорп» входным билетом в замкнутое европейское деловое сообщество.
– Нужно было показать себя по обе стороны Атлантики, – говорил Кирдар годы спустя. – Сделать себе историю в Европе.
– Проводить сделки в Европе было гораздо сложнее, чем в Соединенных Штатах, – рассказывал исполнительный директор «Инвесткорп» Элиас Халлак, вспоминая, что деловая среда в то время была разбита на очень маленькие закрытые группы. – Было стратегически важно провести большую сделку в Европе.
Инвестиция в «Гуччи» заставила бы людей обратить на инвесторов внимание, причем по обе стороны Атлантики.
Следующим шагом было познакомить Маурицио с Немиром Кирдаром, который принял бы окончательное решение, прежде чем приступить к сделке. Кирдар любил начинать деловые встречи хорошим обедом: или в собственных обеденных залах «Инвесткорп», или в шикарных ресторанах. Он предпочитал оценивать своих новых партнеров в расслабленной обстановке, а не на сдержанных официальных встречах. Кирдар пригласил Маурицио в «Гарри Бар», роскошный закрытый клуб, известный своей высокой итальянской кухней и превосходным сервисом.
В элегантной роскоши зала «Гарри Бар» – паркет из твердых пород древесины, круглые столы, удобные ситцевые кресла и мягкий свет – двое приступили к знакомству. Кирдар увидел вдохновенного человека тридцати девяти лет с прекрасными намерениями и мечтой вдохнуть новую жизнь в семейное дело. Маурицио встретил любезного и обнадеживающего пятидесятилетнего мужчину, готового рискнуть и опробовать его план.
– У них начался просто медовый месяц, – вспоминал Моранте. – Они души друг в друге не чаяли.
Дело «Гуччи» Кирдар сделал приоритетным проектом номер один в «Инвесткорп», назначив Димитрука и Свенсона помогать Маурицио на полную ставку. Они дали проекту «Гуччи», который держали в строгом секрете, кодовое имя «Сэддл» – «Седло» – и принялись за изучение счетов компании.
Димитрук и Свенсон составили краткий договор с Маурицио, в котором были изложены ключевые принципы и задачи их союза: перезапустить бренд, ввести профессиональное управление, установить общую акционерную базу во всей компании, что на бизнес-жаргоне означало выкупить акции у остальных членов семьи. В итоге они пришли к тому, что «Гуччи» отправится на биржу, как только перезапуск будет окончен. Эти страницы, названные «Сэддлским соглашением», стали основой для примечательных деловых связей.
– Мы разделяли мнение Маурицио насчет ценности имени. Оно было значимо, и его стоило возрождать, – вспоминал Димитрук. – Немир меня полностью поддержал.
«Интеркорп» полностью посвятила свою деятельность тому, чтобы выкупить 50 процентов акций «Гуччи» у родных Маурицио.
– Был только один путь: выкупить у кузенов их доли, – говорил Пол Димитрук. – Маурицио видел, что мы не боимся и не сомневаемся. Мы знали, что будем стоять на своем, и постоянно общались.
Маурицио был на седьмом небе. Он почувствовал, что нашел выход из трясины «братьев Пицца». В главном офисе Маурицио в изгнании, в отеле «Сплендид», в номере с видом на озеро Лугано, Маурицио и Моранте строили планы, как лучше всего подступиться к семье. Официальным фронтом для сделки должна была стать компания «Морган Стэнли». В «Инвесткорп» хотели остаться анонимными, пока не станет ясно, что они смогут получить долю в 50 процентов.
Маурицио рассказал, что начать нужно с Паоло, которого он считал беспринципным, расчетливым и ищущим только личной выгоды. Паоло стал бы ответом на вопрос, ибо, хоть у него и было всего 3,3 процента, он был меньше остальных предан семье. Паоло знал, что даже его небольшая доля в компании нарушает равное разделение между Маурицио и остальными. Он прекрасно понимал, что, продав акции, он больно заденет отца и братьев – и отомстит за отказ дать ему важную роль в компании. Кроме того, Паоло собирался начать свое дело в Штатах, под брендом «PG», и нуждался в деньгах. Он не хотел знать, стоит ли за этой сделкой Маурицио, – а может, ему было все равно. Моранте назначил встречу с одним из адвокатов Паоло, Карло Сганцини, в офисе в Лугано, на другом берегу озера, напротив отеля «Сплендид». Маурицио рассказывал, что смотрел за ними в бинокль из окна гостиницы.
– Я в это никогда не верил, но такая уж легенда, – сознавался Моранте.
В какой-то момент переговоры с Паоло зашли в тупик из-за статьи договора, которую адвокаты включили в текст, чтобы Паоло не мог конкурировать с бизнесом «Гуччи».
– Мы очень хотели отделаться от проблемы с Паоло, – вспоминал Моранте. – И наши требования задели его лично.
В ярости, что его свободу снова пытаются ограничить, Паоло схватил договор, расшвырял страницы и, осыпав бумагой банкиров и юристов «Моргана Стэнли», вылетел прочь из комнаты. Моранте отчитался об этом Маурицио, который с нетерпением ждал новостей об исходе дела.
Когда Моранте рассказал ему о проблеме, он увидел, как дружелюбное воодушевление на лице Маурицио сменяется приступом гнева: его губы сжались в нитку, а живой голубой цвет глаз стал ледяным.
– Передай своему Полу Димитруку: если он не справится с этой сделкой, я затаскаю его по судам до конца жизни, – прошипел Маурицио, и Моранте отпрянул в изумлении.
– Вполне понятно, что он был расстроен неудачей, но он не имел никакого права говорить такие вещи. Это было гадко с его стороны, – говорил он позднее. – Я увидел его с новой стороны: гены сутяжничества передались и ему!
Моранте решил проблему с Паоло и убрал первую преграду на пути их общего дела в октябре 1987 года: «Морган Стэнли» выкупил долю Паоло за 40 миллионов долларов. Также адвокат Паоло получил в подарок часы за 55 тысяч долларов от «Брегет», роскошной часовой фирмы, которую «Инвесткорп» выкупила в том же году. Когда сделка была заключена и они вышли из комнаты, адвокат обернулся к Свенсону и сказал:
– Знаете, мы все говорили о представительстве и о гарантиях, но вот что: относитесь к этой сделке так, как если бы покупали подержанную машину. На свой страх и риск.
Свенсон был потрясен.
– Что это еще значит – «на свой страх и риск»? – говорил он впоследствии. – Мы только что вложили в сделку миллионы долларов, а ему хватает наглости заявлять мне про «страх и риск»?
Решение Паоло продать акции обозначило поворотный момент в истории «Гуччи». Хоть у него и была самая небольшая доля в компании – 11,1 процента в «Гуччи Америка» и 3,3 процента в Guccio Gucci SpA, а также акции в некоторых компаниях «Гуччи» во Франции, Великобритании, Японии и Гонконге, но именно Паоло первым нарушил непогрешимое правило семейного владения компанией. Его решение в итоге ударило по его отцу и братьям, отдав перевес в акциях Маурицио и его новым финансовым партнерам. У них не было выбора, кроме как следовать за ним или оставаться в меньшинстве в собственном бизнесе. И хотя Паоло боролся с Маурицио вместе с Альдо, Роберто и Джорджо, его собственный конфликт с отцом и братьями залегал гораздо глубже, и в итоге он выступил против них – так же, как, по его мнению, они выступили против него.
Теперь Маурицио обзавелся устойчивым большинством в «Гуччи» благодаря союзу с «Морган Стэнли» и «Инвесткорп». Пора было заканчивать и войну за «Гуччи Америка» с Альдо. Тот вместе с сыновьями в июле 1987 года подал иск против управления де Соле и потребовал ликвидации компании.
– Ты взял чистопородного скакуна и сделал из него ломовую лошадь! – писал Альдо в своем письме де Соле.
И теперь, когда Маурицио получил контроль над советом директоров, больше нельзя было утверждать, что компания зашла в тупик и должна быть ликвидирована. Тем временем Паоло отказался поддерживать обвинения против «Гуччи Америка».
– Это слушание оказалось очень напряженным, – вспоминал Аллан Таттл, адвокат из «Паттон, Боггс энд Блоу», который представлял Маурицио. Когда Таттл с командой сообщили судье Мириам Альтман в Верховном суде Нью-Йорка о том, что акции компании сменили владельца, адвокаты Альдо попытались протестовать, потребовали времени и выяснения обстоятельств, чтобы судья не отказала им в иске. Судья Альтман, которая к тому времени была уже сыта по горло разбирательствами семьи Гуччи, прервала их.
– Я знаю все коллекции «Гуччи» наизусть, и я в курсе, что две трети стоимости каждого кошелька уходят на адвокатов. Мне вполне ясно, что здесь произошло. Вас ударили в спину!
Восторг Маурицио от выкупа акций Паоло и новых отношений с «Инвесткорп» поднял его дух перед лицом нарастающего шквала проблем с итальянским законом. 14 декабря 1987 года магистрат Милана потребовал обвинить Маурицио в подделке подписей Родольфо на сертификатах акций «Гуччи». Обвинительный акт был возвращен в апреле 1988 года. Согласно обвинению, Маурицио не только подделал подписи – его долг правительству уже составлял 31 миллиард лир (или около 24 миллионов долларов) в неуплаченных налогах и штрафах. 25 января 1988 года Маурицио обвинили в нелегальном выводе капитала на покупку «Креола»; 26 февраля он был обвинен вторично за два миллиона долларов, выплаченных Паоло по договору, заключенному ясным солнечным днем в Женеве. Однако в июле штормовой ветер стал для Маурицио попутным: его адвокаты договорились с магистратом Милана, и тот отозвал ордер на арест. Маурицио должен был вернуться и предстать перед судом, однако тюремный срок ему не грозил. В октябре Маурицио явился в суд Милана, чтобы защищаться от обвинений в подделке подписи Родольфо. Маурицио встал и продемонстрировал завещание отца. 7 ноября суд Милана обвинил Маурицио в неуплате налогов в связи с подделкой подписи на завещании отца, приговорил его к одному году условно и потребовал выплатить 31 миллиард лир задолженности по налогам и штрафам. Адвокаты немедленно подали на обжалование и начали работать над финансовым соглашением, согласно которому суд возвратил бы Маурицио право голоса по его акциям. 28 ноября суд Флоренции оправдал Маурицио по обвинению в нарушении международного обмена, так как после реформы финансового законодательства экспорт капитала больше не считался нарушением. Маурицио начал выбираться из паутины, в которую попал.
Тем временем Моранте начал подступаться к кузенам Гуччи. Братья Паоло, Роберто и Джорджо контролировали тогда по 23,2 процента Guccio Gucci SpA, так как в 1985 году Альдо передал им свои акции. Кроме того, у каждого из братьев было по 11,1 процента в «Гуччи Америка» и по несколько акций в дочерних компаниях за рубежом, как и у Паоло. Альдо оставил себе всего 16,7 процента в «Гуччи Америка» и собственность в зарубежных компаниях. Моранте встретился с Роберто Гуччи в украшенных фресками кабинетах флорентийского адвоката «Гуччи». Этот адвокат, Грациано Бьянчи, был устрашающим человеком: мрачным, образованным, с выдающимся интеллектом – макиавеллиевский тип. Моранте объяснил, что занимается инвестициями в лондонской компании «Морган Стэнли» и хочет обсудить с ним важное дело, после чего Бьянчи лично обыскал посетителя на предмет скрытых устройств для записи. Моранте расположился на антикварном деревянном стуле с высокой спинкой напротив внушительного деревянного стола Бьянчи. Роберто остался стоять. Моранте сразу перешел к делу:
– Я пришел сказать вам, что в долевой структуре компании «Гуччи» многое изменилось. – Оба мужчины уставились на него непонимающе. – «Морган Стэнли» выкупили акции Паоло Гуччи.
– Кхе-кхе, кхе, – усмехнулся Бьянчи коротко и цинично, маскируя смешок за кашлем: он давал понять, что давно ожидал чего-то такого.
Роберто окаменел на месте. Моранте дал ему время на осознание.
– Ecco[33], Роберто! – нарушил тишину Бьянчи. Он изящным жестом указал на Моранте, точно желая представить его Роберто. – Наш новый акционер!
Но Моранте еще не закончил говорить.
– Я явился сегодня не только рассказать вам об уже случившемся, но и заявить: мы не намерены останавливаться на этом. Мы действуем от имени международного финансового инвестора, который пока предпочитает оставаться анонимным. И мы настроены двигаться дальше, – он сделал паузу, изучая реакцию собеседников. У Бьянчи загорелись глаза, и Моранте сразу понял: его расчетливый ум быстро что-то соображает. Роберто, как будто ему не хватало воздуха, рухнул на соседний стул с искаженным от боли лицом. То была боль из-за предательства брата, от мысли, что Маурицио одержит победу, от мыслей о собственном будущем и будущем семьи.
Дальше Моранте заехал в Прато и произнес ту же речь перед Аннибале Вискоми, бухгалтером «Гуччио Гуччи». После этого он отправился к сыну Джорджо, Алессандро, который выступал агентом отца. Моранте договорился с обоими братьями – по отдельности.
Джорджо заключил сделку с «Морган Стэнли» в начале марта 1988 года, а Роберто – в конце того же месяца. Роберто сохранил 2,2 процента в последней отчаянной попытке договориться с Маурицио: вдвоем они могли бы взять компанию под контроль. Маурицио отказал ему: он уже работал с «Инвесткорп».
Вскоре окружающим стало ясно, что в «Гуччи» происходит что-то грандиозное. Журналисты звонили каждый день, газеты гадали о переменах в структуре владения компанией. В апреле 1988 года «Морган Стэнли» подтвердили, что выкупили 47,8 процента компании для международной инвестиционной группы, но никто так и не знал, кто же этот таинственный покупатель.
К июню 1988 года «Инвесткорп» решила сбросить покров и подтвердить, что выкупила «почти половину» акций «Гуччи» у «Морган Стэнли», а также заключила договор с Роберто Гуччи по поводу его 2,2 процента в компании. Однако Роберто не уступал до марта последующего года, не сумев убедить Маурицио. Роберто до сих пор тяжело переживает обиду и боль тех событий.