Вейри смотрит на нее и улыбается.

– Ну да, знала. И до сих пор знаю.

– Что?..

– Она была необычной, особенной девушкой. – Вейри облизывает морщинистые губы. – Не знаю, что тебе там наговорил отец, но такие люди никогда так просто не уходят. Думаю, ты сама скоро все поймешь.

От ветра листья у их ног кружатся оранжевым вихрем. Затылок Лорен уже чешется от колючего шарфа…

– Погляди-ка вон на ту птицу, на канюка. – Вейри указывает на дорогу. Птица сидит на столбе, вцепившись в него острыми желтыми когтями. – Она наблюдает за тобой. – Голос Вейри становится хриплым. – Вот и твоя мама тоже будет следить за тобой. Совсем как та птичка. Они очень привязываются к своим местам. Твоя мама мудра, как и они. Возможно, они не выглядят мудрыми, но, поверь, так и есть. И еще эта птица умеет помогать людям.

– Разве канюки помогают людям? – недоумевает Лорен. – Как вы стали подругами?

– Когда они прилетают сюда, это своего рода знак. Предупреждение о том, что ждет впереди. И, по правде говоря… – Теперь, когда Вейри немного разговорилась, она, видимо, перестала замечать пронизывающий ноябрьский холод. – Так вот, мы с твоей матерью сначала не ладили. Мне тогда показалось, что она… не в себе. Какая-то дикая, необузданная. Так оно и было. Дикая. Никаких родных у нее поблизости не было, они все родом откуда-то из других мест, дальше на север, к западному побережью.

– Знаю, – кивает Лорен.

– Но я видела, что она понимает кое-какие вещи. В конце концов я и сама потом убедилась.

– О чем это вы?

– Ну, разные старинные традиции, обряды и тому подобное. – Вейри замолкает и бросает взгляд вперед, на дорогу. – На удачу, на счастье. Моя бабушка тоже этим когда-то занималась. Ну, может, конечно, это все суеверия. – Она поглядывает на своих собачек, которые уже настойчиво тянут за поводки. Потом Вейри переходит на шепот: – Знаешь, твоя мама и сейчас это делает. Я все еще разговариваю с ней.

Отшатнувшись, Лорен смотрит на длинную дорогу, ведущую к дому.

– Как это?

Несмотря на страх, ее все-таки распирает любопытство. Нащупав рукоятку из оленьего рога в кармане куртки, она крепко сжимает ее…

– Как, спрашиваешь? Она… приходит. Является во сне, например. И по вечерам я тоже ее видела. Особенно в последнее время. Ты, наверное, тоже ее видишь. – Заметив недоверие в глазах Лорен, она продолжает: – Кристину я хорошо знаю. Это не просто так. Она предупреждает о том, что назревает беда, что нас ждут неприятности. Но большинство ведь толком не помнит, что видели ее, не так ли? Большинство просто не хотят этого признать, вот что я тебе скажу! У них наступает шок, который проходит, и потом они выбрасывают все воспоминания из головы. Но, судя по выражению твоего лица, ты действительно с ней видишься. Да-да, я права! По какой-то причине она решила вернуться. Наверное, чтобы защитить тебя. Уберечь. Так же как и он. – Она жестом указывает на канюка. – Так что ты видишь именно свою маму. И, конечно же, помнишь ее.

Это уже слишком. Лорен поворачивается и бежит к дому, кроссовки шлепают по разбитому тротуару, а ветер сметает слезы с ее замерзшего лица. Старая женушка. Она снова слышит голос отца в своей голове. Чокнутая. Уже смеркается. Мимо проезжает лесовоз, нагруженный доверху покачивающимися бревнами. На них даже смотреть страшно – кажется, вот-вот рухнут на дорогу… Она прибавляет шаг. Черные кроссовки «Кларкс» пронзительно скрипят от бега. Они уже порядком износились. Она давно раздумывала над тем, не попросить ли отца купить ей новую пару.

Вот она уже почти добралась до дома, и сквозь кусты виден свет на кухне.

Она предупреждает о том, что назревает беда.

Как только Лорен поворачивает ручку задней двери, Джеймсон тут же подает голос и заливается радостным лаем.

– Джеймсон, – зовет она, потом громче: – Джеймсон.

Где-то в глубине дома слышны звуки гитары. Она бежит наверх и слышит, как ее зовет отец. На лестнице заметно прохладнее, она сбрасывает кроссовки. У нее странные носки, один желтый в полоску, а другой розовый камуфляжный. Все ее носки, похоже, лишены своих пар и живут отдельной жизнью. Примерно так же она представляет себя и своего отца: два одиноких носка, принадлежащих к разным парам. Иногда Найл не замечает, что у нее закончилась чистая одежда. Мэйзи, щеголяющая в своих идеальных ботинках «Челси», тайком шепчет другим детям, что Лорен вообще не моется. Ей невыносимо было бы рассказать отцу, что за глаза ее даже называют ведьмой…

Лорен швыряет сумку и куртку в спальню. Темнота немного успокаивает ее. Она нащупывает мягкий халат, чтобы накинуть его прямо поверх школьной формы и как-то скоротать остаток дня. Внизу все тихо.

Она тихонько пробирается в отцовскую комнату и, опустившись вниз, скользит под кровать. На полу толстый слой пыли. В такие моменты она представляет себя автомехаником, ремонтирующим грузовик. В темноте ее халат похож на темно-синий комбинезон, на верхнем кармане которого вышито ее имя. Под кроватью она пытается нащупать знакомую пластиковую коробочку – мамину косметичку. Но ее нет на обычном месте. Ей не дает покоя непреодолимое желание накрасить губы помадой матери. В помаде она чувствует себя будто бы защищенной…

Пыль щекочет ноздри, она выскальзывает из-под кровати и начинает чихать. Потом заново осматривает кровать. В комнате слишком темно, поэтому она достает из шкафа в прихожей черный фонарик с прорезиненной ручкой. Он сильно выручает ее, когда вдруг отключают свет.

Снова заглянув под кровать, она замечает косметичку. У самой стены. Когда она пытается снова забраться под кровать, фонарик выскальзывает и катится по полу. Посветив фонариком, она обнаруживает под кроватью пару мусорных мешков, в них грязная отцовская обувь и спортивные штаны. Она вытаскивает потрепанную коробку из-под обуви, а в ней – целый ворох бумаг: счета за электричество, банковские выписки. Ее отец сошел бы с ума, если бы узнал, что она роется в его вещах…

Когда она пытается повернуться, луч фонарика падает на спинку кровати. Деревянные рейки прямо над косметичкой помечены крошечными рисунками. Присмотревшись, она видит идеальной формы звездочки, линии и круглые символы. Лорен проводит пальцем по шероховатой поверхности одной из реек. Она не может понять, нанесены ли символы чернилами или выжжены на дереве…

Лорен толкает косметичку, и та выныривает из-под кровати с противоположного края. Она перелезает через потрепанный матрас. Торопливо открывает блестящий замочек на пластиковой коробке. Ей нужна красная помада, которая лежит в верхнем ящичке, – та, которой она красила губы на Хеллоуин, – но ее почему-то нет на месте. Вместо нее лежит гладкий черный камень в форме крошечного обелиска. Она роется дальше и обнаруживает разные камни: флюорит, розовый кварц, лабрадорит. В конце концов губную помаду она все-таки находит, но только она другого цвета, бледно-розовая в золотисто-розовом футляре, а не темно-красная, которой Лорен красилась на Хеллоуин. Она выбирает маленькую палетку серебряных теней для век и красит их вокруг глаз, становясь похожей на девушку из будущего. Она притворяется, что может читать мысли…

Снизу доносятся звуки рок-музыки семидесятых годов. Спустившись, она видит, что стол уже накрыт. Лорен задергивает за собой бархатную занавеску в прихожей, но Джеймсон, шмыгая носом, проскальзывает внутрь и садится под стул. Ему обычно такое не разрешается, но Лорен не хочет прогонять собаку.

– Почти готово, – кричит отец из кухни.

Она приоткрывает окно перегородки и шмыгает носом.

– А что у нас сегодня?

– Пирог.

– Сегодня что, разве какой-то особенный день?

Она гадает, не пьян ли он, как в то лето, когда в четыре часа утра ему взбрело в голову испечь блинчики.

– Да нет, не волнуйся! – отзывается Найл.

Пританцовывая, она бросается назад в главную комнату. Она чувствует запах чего-то кислого, но это явно не отцовская стряпня. Запах такой же, как и в тот вечер, когда к ней приходила Анн-Мари. Она продолжает танцевать. Пахнет протухшим мясом, застрявшей в стене дохлой мышью, чем-то похожим. Через пару минут она понимает, что отец с зардевшимся лицом наблюдает за ее танцем из-за кухонной перегородки.


– Знаешь, – говорит он, – мне нужно показать, как это делается. Думаю, ты бы быстро научилась.

– Нет, не смогу!

Найл исчезает, и Лорен слышит доносящийся из кухни звон тарелок и столовых приборов. Она перестает танцевать. Внезапный сквозняк приносит в комнату морозный воздух с улицы, который неприятно щиплет ее кожу. Правда, огонь в очаге не гаснет, а наоборот, набирает силу. Из-под занавески, словно набегающий на берег прилив, тянутся причудливые тени. На секунду ей кажется, что она видит тень человека за занавеской, но затем та исчезает.

Лорен вздрагивает и зажигает остаток свечи в осколке резного оленьего рога. Она слышит, как под шум на кухне в подсобке методично капает вода…

Найл торжественно вносит в комнату гигантский пирог, на коричневых краях которого пузырится пропитка.

– Вот и мы! Прямо как у Отчаянного Дэна, правда? Но это кролик, а не говядина. – Он поднимает брови, глядя на горящую свечу. – Захотела придать немного антуража, малыш? – В свете свечей каждое движение Лорен и ее отца проецируется на стену, и со стороны кажется, будто это какая-то театральная пантомима. Кислый запах усиливается, и Лорен хмурится, не понимая, чувствует ли ее отец то же самое.

Она морщит нос и с помощью кистей рук изображает на стене тени животных: кролика, собаку, птицу… Ее крылья заканчиваются огромными перьями, похожими на растопыренные пальцы.

– Ах да! Я ведь забыл приготовить гарнир, овощи или что-то в этом духе, – говорит Найл.

– Ничего страшного. А что это за запах?

– Какой еще запах? Твои пальцы похожи на перья! – говорит он, указывая на тень на стене. – Ну вот. Сколько тебе положить?

– Не важно. Сколько положишь. – Лорен прожевывает кусок мяса. – Папа?

– Да?

Она проглатывает, и мясо застревает в горле.

– Действительно вкусно.

Если бы еще не странный запах…

– Спасибо, любовь моя. – Он засовывает салфетку за воротник и задумчиво откусывает кусочек. – И в самом деле недурно!

– Джеймсону тоже наверняка захочется.

– Ну, всем хочется! – Он разводит руками.

Раздвижные двери напротив стола теперь превратились в черный прямоугольник. В комнате необычно сыро. Найл улыбается и качает головой.

– Ну что, много уроков задали на завтра?

Она собирается съесть еще один кусок пирога, но отцовский вопрос останавливает ее.

– Папа… ты сейчас говоришь совсем как наша учительница.

– Ну я же могу иногда быть серьезным. – Он поглядывает вниз, на тарелку с собственной стряпней.

В этот момент раздается негромкий стук в дверь. Лорен съеживается и шепчет:

– Папа…

Запах просто невыносим. Их головы разом поворачиваются к раздвижным дверям. Из темноты появляется худое лицо и заглядывает внутрь. Лорен вскрикивает от ужаса, откидываясь на спинку стула. Фигура приближается к ним из темноты, и вскоре они видят женщину в халате. К горлу Лорен подкатывает комок, ее начинает тошнить. Найл прикладывает палец к губам и медленно встает из-за стола. Женщина делает шаг назад, у нее пустое, ничего не выражающее лицо. Лорен отчаянно держится за край своего стула.

– Папа? – испуганно шепчет она. – Не открывай!

Прежде чем она успевает ему помешать, Найл осторожно поворачивает ключ в двери, прикладывая палец к губам:

– Тс-с-с…

Женщина протягивает вперед руки и берет его лицо в свои тонкие ладони. Он смотрит на нее сверху вниз с таким же любопытством, как и тогда, на дороге.

Она поднимает голову, ее огромные глаза устремлены на Лорен. У Лорен закрадывается тревожная мысль о том, что, может быть, незнакомка чем-то больна. Рот ее приоткрыт, кожа плотно обтягивает череп. Из сада за домом тянет ледяной сквозняк. Женщина садится за освещенный свечами стол, и Лорен ошарашенно смотрит на отца, который закрывает дверь. Когда она пытается что-то сказать, Джеймсон поднимает вой. Потом, вбежав в комнату, начинает лаять, снова выбегает и мчится по лестнице наверх.

Найл удаляется на кухню, женщина следует за ним. Лорен остается сидеть на месте, боясь оглянуться, и вскоре до нее доносится тихое бормотание. Отец достает большую белую тарелку, сверкающий нож и вилку. Женщина снова садится, и он ставит перед ней тарелку. Лорен вскакивает со стула, кровь стучит у нее в ушах. В комнате становится еще темнее.

Женщина протягивает ей руку, но Лорен пятится к двери.

– Папа? Что тут происходит?!

Найл гладит женщину по волосам. Несмотря на затопленный камин, в комнате стало очень холодно.

– Мне очень жаль. Прости меня. – Он разговаривает с ней, с этой женщиной, а не с Лорен, а потом целует в пересохшие губы, одновременно перебирая руками ее растрепанные волосы.

Лорен кажется, что она медленно оседает на ковер, но потом понимает, что это столы и стулья поднимаются вверх, парят над землей…

Девочка выбегает из комнаты на верхнюю площадку лестницы и садится там, пытаясь перевести дух, вспоминая недавние слова Вейри. Когда она наконец открывает дверь спальни, то видит женщину, сидящую на аккуратно застеленной кровати.