К несчастью, в некоторых исключительных случаях врачебное вмешательство может стать столь же смертоносным, как и сама болезнь.
Практикум медицинской школы Сукк
Небо Оторио было затянуто дымом и пеплом. В городе, среди руин, продолжали местами бушевать пожары, ибо их некому было тушить. В конце концов планета сама залечит эту рану.
Прошло несколько недель после удара, и вот теперь Якссон Ару собственными глазами увидел то, что он сделал. Его не смущал ужас открывшегося ему зрелища. Он даже позволил себе мимолетную улыбку.
После атаки на Оторио стала поступать гуманитарная помощь, прибыли добровольцы для проведения спасательных операций. Якссон смог затеряться среди них. Благодетели, явившиеся помогать «этим несчастным людям», не понимали, что Оторио много сотен лет обходилась без заботливого вмешательства Империи. Выдавая себя за участника спасательной команды, Якссон раздобыл себе частный легкий орнитоптер и облетел границы зоны поражения.
Несмотря на то что тяжелые контейнеры частично испарились в плотных слоях атмосферы, ударная волна, прокатившаяся над имперскими строениями, разрушила их до основания. Весь периметр был усеян лагерями поисковиков, группы которых просеивали пепел и щебень в поисках чего-нибудь ценного. Может быть, ему удастся приобрести у этих кладоискателей нечто интересное: например, кусок оплавленного стекла как сувенир, напоминающий о его великой победе, о первом реальном ударе, нанесенном Содружеством благородных. Он пробудил Империю от спячки – это был достоверный результат.
Но не таким – почерневшим и изуродованным – хотел он помнить это некогда мирное и прекрасное место. Он закрыл глаза и представил картины идиллической планеты, где он провел так много лет. Обеспокоенная мятежностью его натуры, мать отослала Якссона на Оторио, когда он был еще совсем юным. Из троих детей Малины он считался наименее способным и, по мнению матери, не годился для дипломатии, в отличие от брата и сестры. Однако свое пребывание на Оторио Якссон не считал изгнанием; он был счастлив здесь с отцом, с которым у него были очень доверительные отношения.
Брондон Ару являлся последним представителем долгой и древней династии, но его третировали как человека, абсолютно лишенного деловой хватки. Его жена, впрочем, понимала необходимость расширения компании. Надо сказать, Малина действительно была способна принимать сложные вызовы и успешно отстаивать интересы компании, занимаясь делами, к которым у ее мужа не было никаких способностей.
КАНИКТ хотел заставить Брондона замолчать, отослать его в какое-нибудь тихое место, где он не смог бы причинить вреда своей неспособностью к делам и отсутствием интереса к ним. Много позже Малина использовала Оторио в качестве планеты, на которой удобно было спрятать импульсивного младшего сына до того момента, когда она решит, что делать с ним дальше.
Каждое лето Якссон проводил в их тайном имении на Оторио, вдали от интриг имперской политики и сложностей коммерческих хитросплетений. Тем не менее мать настояла на том, чтобы Якссон получил прекрасное образование – с помощью чтения книг и теоретических трактатов, а не на непосредственном жизненном опыте. Так получилось, что, несмотря на свой незаурядный ум, молодой человек имел идеалистические представления о политике и истории; Якссон не был прагматиком.
Его предубежденный отец слушал восторженные слова Якссона о революционном преобразовании Империи в более демократическое содружество. В душе Брондона не было огня, страсти к переменам, но он поощрял мечты сына о системе, лучшей, чем разложившаяся Империя Шаддама и его присных.
Издалека Малина тоже поддерживала страсть сына, побуждая его продолжать учебу, чтобы познать, как подорвать существующую систему. Она с большой гордостью рассказывала ему о Содружестве благородных, организации, зародившейся во времена Фондиля Коррино III; эта организация тайно росла и в течение многих поколений постепенно набирала силу. Малина наконец нашла то, что объединяло ее с младшим сыном, нашла подходящее для него дело, нашла роль, такую же важную, как и роль других ее детей.
Но пока она требовала от Якссона не выделяться, быть незаметным. Она собиралась вместе с ним тихо и исподволь готовить широкое и победоносное восстание против Империи. В конечном счете они смогли бы добиться исполнения своей мечты, правда, возможно, лишь ко времени, когда станут взрослыми внуки Якссона. Прогнившая Империя неизбежно должна была рухнуть.
Но между тем Якссон и его отец на Оторио не теряли времени даром. Они активно занимались спортом, ездили верхом на генетически модифицированных чистокровных скакунах, плавали и ныряли в местном море, вместе летали над равнинами.
Однажды вечером, за ужином, у Брондона случился удар, почти полностью его парализовавший. Теперь он едва мог говорить. Лежа в постели под присмотром врачей, Брондон оплакивал свою потерянную жизнь, а Якссон оплакивал свои разбитые надежды, связанные с отцом.
Однажды, когда за окном моросил мелкий надоедливый дождь, Якссон сидел рядом с отцом, с нежностью вглядываясь в его оплывшее лицо. Якссон говорил ему обо всем, что они раньше делали вместе и теперь никогда уже не смогут делать. С трудом выговаривая слова, старик пробормотал на ухо склонившемуся к нему сыну:
– Не трать свою жизнь даром, Якс. Я свою жизнь прожил зря. Но с этим надо покончить. Не думай, не размышляй. Действуй. Ты… совершишь великие деяния. Делай, что до́лжно. И люди запомнят тебя на века.
Брондон очень боялся медленного безнадежного угасания и упросил сына помочь ему. Молодой человек дал отцу вызывавший эйфорию смертельный яд, который позволил ему покончить с никчемной жизнью.
Якссон похоронил горячо любимого отца в древней величественной оливковой роще, занимавшей много акров старого поместья. Здесь они говорили о своих несбыточных мечтах. Для Якссона роща стала личным святилищем.
После похорон Якссон отбыл с Оторио и отправился к матери на Тупайл, где она привлекла его к более насыщенной программе обучения политике и коммерции. Он даже посетил свою сестру Джалму на Плиссе, и они развлекали друг друга забавными историями у смертного одра находившегося в коме графа Учана, мужа Джалмы, несмотря на то что старик до боли напоминал Якссону его собственного парализованного отца.
После этого Якссон поехал в Серебряную Иглу, штаб-квартиру КАНИКТ на Кайтэйне, где принял участие во встречах директоров, советом которых руководил его брат Франкос. Работа ржавой, медлительной и громоздкой бюрократической машины погрузила Якссона в черную меланхолию; он непрестанно вспоминал последние слова отца, какими тот напутствовал его, призывая совершить подвиг, достойный быть запечатленным на скрижалях истории.
Потом Шаддам заново открыл «потерянную» планету Оторио и решил, что она – самое подходящее место для его безвкусного музея Коррино. Пространство расчистили, и на месте имения и священной рощи было воздвигнуто нечто уродливое, напоминающее бельмо на глазу планеты.
Якссон прилетел на Оторио, когда строительные работы были в самом разгаре, но он не мог выразить официальный протест, потому что владение не было зарегистрировано ни в одном имперском документе. В ужасе Якссон бессильно наблюдал, как Шаддам уничтожает священную рощу и оскверняет гробницу отца.
Именно тогда Якссон окончательно понял, что неспешная деятельность Содружества благородных никуда не годится, и решил действовать на свой страх и риск.
Он смотрел на оплавленные руины имперского музея, на место, где некогда зеленела священная оливковая роща, где в мире и любви был упокоен прах его отца. Бессмысленные разрушения причиняли боль, но ведь и его родной дом был до основания разрушен ненавистным Шаддамом Коррино.
Глаза и легкие горели от дыма, висевшего в воздухе. Все, достаточно с него этого зрелища.
Когда Содружество благородных одержит победу, народ Оторио сделает свой собственный выбор, так же как и народы всего мира. Якссон заставит их выбрать свободу, чего бы это ни стоило.
* * *
Самый коварный враг – это тот, кто живет в твоем собственном доме. Не все такие враги обладают человеческим лицом.
Герцог Паулус Атрейдес. «Советы будущим герцогам»
Покрытый древними трещинами и все же исполненный достоинства, Каладанский замок был похож на старый костюм, поношенный, но чистый и опрятный. Каменные стены источали прохладную сырость, их покрывала соль, осевшая из морского воздуха. Ночные облака принесли с океана мелкий, надоедливый дождь, но герцогу Лето было тепло и уютно в его личном кабинете.
Объятый дурными предчувствиями и тревогой, Лето в одиночестве сидел за столом, читая доклады, накопившиеся за время его отсутствия. Посещение храма Муадха принесло удовлетворение и было необходимым, но дома его ждали куда более важные дела, требовавшие внимания. Был поздний час, Пол уже спал, а Джессика в своих покоях занималась медитацией.
Темная деревянная отделка стен и ряды книг на полках придавали важности этому месту, подчеркивали высокую ответственность герцога. Светошары, плававшие под потолком, лили мягкий оранжевый свет в помещение, создавая уют и напоминая о теплом свете огня в камине. Графин киранского бренди медового цвета стоял на краю письменного стола, и время от времени, утомившись от чтения, Лето наливал себе глоток прекрасного напитка.
Он просмотрел обширный отчет министра Веллана, касавшийся добычи и переработки лунной рыбы на Каладане; к докладу были приложены планы по совершенствованию структуры рынка и предложения по расширению зоны лова этой рыбы на севере. Лето ознакомился с изображениями системы прудов для разведения ценной рыбы и предложениями об их аренде и налогах на продажу инопланетным покупателям; в докладе даже были перечислены потенциальные инвесторы. К докладу министр Веллан прикрепил ходатайство от КАНИКТ, в котором выражалось согласие на увеличение поставок и имелся список сопутствующих пошлин и платежей.
Просматривая приведенные Велланом цифры, Лето вдруг понял, что в докладе есть какая-то странность. Что-то привлекло его внимание. Герцог вчитался в доклад, сравнил даты и увидел, что министр слишком часто лично инспектировал места рыболовного промысла. В нескольких случаях он во время поездок отклонялся от маршрута и посещал точки, расположенные весьма далеко от моря, например, деревни, занятые выращиванием риса-панди, включая и ту, где только что побывали на церемонии Муадха Лето с семьей.
Это было странно. Министр рыбного хозяйства в принципе не должен интересоваться делами крестьян, выращивающих рис. Может быть, Веллан имел там какой-то свой интерес, может быть, он вкладывал личные средства в выращивание риса? Влиятельный человек, знавший всю подноготную каладанской экономики, он мог стремиться к увеличению собственного состояния, но зачем ему было маскировать эту деятельность, прикрываясь выполнением прямых обязанностей, связанных с экспортом лунной рыбы?
Лето взглянул на иксианский хронометр, висевший на стене кабинета. Этот хронометр ему когда-то подарил изгнанный принц Ромбур Верниус. Хронометр показывал время в любой точке Империи. Несмотря на поздний час, министр Веллан едва ли спал. Он славился своей привычкой работать по ночам.
Как и домашний персонал и доверенные слуги, многие высшие государственные чиновники Каладана проживали в отдельном крыле замка. В новых административных зданиях Кала-Сити жили чиновники более низкого ранга, а также служащие различных учреждений, но кабинет министра рыбного хозяйства располагался в самом замке. При кабинете даже была маленькая спальня, где министр мог отдохнуть, если засиживался за работой допоздна. Герцог решил нанести ему неожиданный визит.
Лето взял со стола вызвавший вопросы доклад и вышел из кабинета. Даже если Веллана не окажется на месте, герцог решил, что оставит ему записку, в которой пригласит для срочной беседы.
По пустым залам Лето прошел в административное крыло. Как он и ожидал, в большинстве кабинетов было темно, а двери были закрыты, однако в кабинете министра Веллана свет горел. Лето подошел к двери, готовый задать неудобные вопросы.
Герцог всегда старался хорошо думать о своих подчиненных, в том числе и о чиновниках. В этом он руководствовался главными принципами кодекса чести Дома Атрейдесов. Но Лето не был наивным человеком. Его доверие надо было заслужить. Веллан верой и правдой служил герцогу много лет, и Лето хотел дать этому человеку возможность объясниться. Может быть, дело не стоило и выеденного яйца.
Лето постучал в дверь своим герцогским перстнем. В ночной тишине эти звуки показались громкими, как пушечные выстрелы. Несмотря на горевший свет, ответа не последовало, не было слышно и никакого движения внутри. За плазовым стеклом не угадывался силуэт человека. Наверное, министр все же уже ушел домой.
Лето толкнул дверь, и она открылась. Это насторожило и встревожило герцога. Информация, хранившаяся в кабинетах, часто была конфиденциальной, и ее не следовало оставлять в незапертом помещении. Он шире распахнул дверь и вошел в прихожую, где обычно находился секретарь.
– Веллан! Мне надо поговорить с вами.
В воздухе висел какой-то кислый запах. Неплохо было бы проветрить помещение. Стол секретаря был пуст, что не удивило Лето, ведь работать допоздна любил только один Веллан. Однако дверь во внутренний кабинет была распахнута. Плавучие светошары заливали комнату беспощадно ярким белым светом.
Лето обнаружил министра распростертым на столе. Одна рука была вытянута вперед ладонью вверх. Скрюченные пальцы сжимали какой-то высушенный коричневый предмет. Веллан не просто уснул: рот его был безвольно открыт, на стол стекала струйка слюны, глаза с налитыми кровью белками были полузакрыты и ничего не выражали. Лицо было как будто бы вдавлено в разложенные на столе бумаги, а вторая рука безвольно свисала, словно плеть. Министр походил на громадное, безжалостно раздавленное насекомое.
Лето бросился к нему.
– Веллан!
Человек за столом не отозвался, и Лето с силой потряс его за плечо. Однако и это не помогло. Оглянувшись, Лето закричал в коридор:
– Эй, кто-нибудь, на помощь!
Он снова посмотрел на министра, поднял ему веки, но взгляд налитых кровью глаз был пуст и ничего не выражал. Веллан не шевелился.
Лето обнаружил на столе микрофон внутренней связи, активировал его и рявкнул:
– Мне нужна помощь, я в кабинете министра Веллана. Пришлите доктора Юэ!
Он приподнял обмякшее тело, чтобы Веллан не захлебнулся в рвотных массах. Тут-то он и обратил внимание на предмет, крепко зажатый в ладони министра. Сухой коричневый стручок, похожий на согнутый палец, – точно такой же Лето видел в деревне Муадха, во время церемонии медитации и очищения. Он разжал пальцы Веллана и вытащил предмет. Да, это тот самый высушенный лист папоротника барра, в безвредности которого его с таким пылом убеждал архивикарий. Половина листа была съедена. Веллан принял наркотик айлар, но реакция оказалась совсем не такой, какую Лето наблюдал у крестьян, поглощавших священное растение.
Он вдруг вспомнил горькие слова из послания лорда Атикка: Ваш каладанский наркотик убил моего сына!
Лето надавил на виски Веллана, потом осмотрел шею. Человек дышал поверхностно, его пульс едва прощупывался. Накануне министр проявлял чрезвычайную активность, взгляд его метался, движения были быстрыми и порывистыми. Но во время церемонии в Муадхе айлар умиротворял людей, делал их довольными жизнью и более сосредоточенными, а не такими!
Вы соблазнили его обещаниями блаженства, однако наркотик оказался бомбой замедленного действия.
Каладанский наркотик?
В кабинет влетел Сафир Хават в сопровождении трех гвардейцев, все были в активированных силовых щитах и с обнаженными клинками в руках, готовые к схватке.
Министр Веллан несколько раз дернулся, после чего его поразили сильные судороги.
Воин-ментат бросился вперед и прикрыл собой герцога на случай, если Веллан впадет в неистовство.
– С вами ничего не случилось, милорд?
– Он наелся какого-то наркотика. Помогите мне справиться с ним! Где доктор Юэ?
– Сейчас будет.
Лето и Хават удерживали министра, пытаясь не давать ему двигаться, но он все равно продолжал неистово извиваться и биться в их руках. Глаза его были теперь широко открыты, склеры окончательно покрылись кровавой пеленой. На помощь Хавату и Лето поспешили еще два гвардейца.
Лето прорычал сквозь стиснутые зубы:
– Я пришел к нему, потому что нашел некоторые странности в его докладе, но этого я не ожидал. Посмотри, что было у него в руке.
Хават посмотрел на скрученный высушенный лист.
– Это папоротник барра? Вы просили меня проверить слухи о новом каладанском наркотике, милорд, и я нашел кое-какие сведения, хотя и не окончательные. Говорят, что айлар используют в качестве наркотика.
– Никогда раньше не слышал об этом до церемонии Муадха, – сказал Лето. – Он используется не только в религиозных целях? Мы наблюдали очень мягкий эффект: люди впадали в эйфорию, но в воздействии на них айлара мы не заметили ничего смертоносного. Почему меня не проинформировали?
– Я не предполагал, что вас заинтересуют какие-то уличные наркотики, сир, – с мрачным видом ответил Хават.
Практикум медицинской школы Сукк
Небо Оторио было затянуто дымом и пеплом. В городе, среди руин, продолжали местами бушевать пожары, ибо их некому было тушить. В конце концов планета сама залечит эту рану.
Прошло несколько недель после удара, и вот теперь Якссон Ару собственными глазами увидел то, что он сделал. Его не смущал ужас открывшегося ему зрелища. Он даже позволил себе мимолетную улыбку.
После атаки на Оторио стала поступать гуманитарная помощь, прибыли добровольцы для проведения спасательных операций. Якссон смог затеряться среди них. Благодетели, явившиеся помогать «этим несчастным людям», не понимали, что Оторио много сотен лет обходилась без заботливого вмешательства Империи. Выдавая себя за участника спасательной команды, Якссон раздобыл себе частный легкий орнитоптер и облетел границы зоны поражения.
Несмотря на то что тяжелые контейнеры частично испарились в плотных слоях атмосферы, ударная волна, прокатившаяся над имперскими строениями, разрушила их до основания. Весь периметр был усеян лагерями поисковиков, группы которых просеивали пепел и щебень в поисках чего-нибудь ценного. Может быть, ему удастся приобрести у этих кладоискателей нечто интересное: например, кусок оплавленного стекла как сувенир, напоминающий о его великой победе, о первом реальном ударе, нанесенном Содружеством благородных. Он пробудил Империю от спячки – это был достоверный результат.
Но не таким – почерневшим и изуродованным – хотел он помнить это некогда мирное и прекрасное место. Он закрыл глаза и представил картины идиллической планеты, где он провел так много лет. Обеспокоенная мятежностью его натуры, мать отослала Якссона на Оторио, когда он был еще совсем юным. Из троих детей Малины он считался наименее способным и, по мнению матери, не годился для дипломатии, в отличие от брата и сестры. Однако свое пребывание на Оторио Якссон не считал изгнанием; он был счастлив здесь с отцом, с которым у него были очень доверительные отношения.
Брондон Ару являлся последним представителем долгой и древней династии, но его третировали как человека, абсолютно лишенного деловой хватки. Его жена, впрочем, понимала необходимость расширения компании. Надо сказать, Малина действительно была способна принимать сложные вызовы и успешно отстаивать интересы компании, занимаясь делами, к которым у ее мужа не было никаких способностей.
КАНИКТ хотел заставить Брондона замолчать, отослать его в какое-нибудь тихое место, где он не смог бы причинить вреда своей неспособностью к делам и отсутствием интереса к ним. Много позже Малина использовала Оторио в качестве планеты, на которой удобно было спрятать импульсивного младшего сына до того момента, когда она решит, что делать с ним дальше.
Каждое лето Якссон проводил в их тайном имении на Оторио, вдали от интриг имперской политики и сложностей коммерческих хитросплетений. Тем не менее мать настояла на том, чтобы Якссон получил прекрасное образование – с помощью чтения книг и теоретических трактатов, а не на непосредственном жизненном опыте. Так получилось, что, несмотря на свой незаурядный ум, молодой человек имел идеалистические представления о политике и истории; Якссон не был прагматиком.
Его предубежденный отец слушал восторженные слова Якссона о революционном преобразовании Империи в более демократическое содружество. В душе Брондона не было огня, страсти к переменам, но он поощрял мечты сына о системе, лучшей, чем разложившаяся Империя Шаддама и его присных.
Издалека Малина тоже поддерживала страсть сына, побуждая его продолжать учебу, чтобы познать, как подорвать существующую систему. Она с большой гордостью рассказывала ему о Содружестве благородных, организации, зародившейся во времена Фондиля Коррино III; эта организация тайно росла и в течение многих поколений постепенно набирала силу. Малина наконец нашла то, что объединяло ее с младшим сыном, нашла подходящее для него дело, нашла роль, такую же важную, как и роль других ее детей.
Но пока она требовала от Якссона не выделяться, быть незаметным. Она собиралась вместе с ним тихо и исподволь готовить широкое и победоносное восстание против Империи. В конечном счете они смогли бы добиться исполнения своей мечты, правда, возможно, лишь ко времени, когда станут взрослыми внуки Якссона. Прогнившая Империя неизбежно должна была рухнуть.
Но между тем Якссон и его отец на Оторио не теряли времени даром. Они активно занимались спортом, ездили верхом на генетически модифицированных чистокровных скакунах, плавали и ныряли в местном море, вместе летали над равнинами.
Однажды вечером, за ужином, у Брондона случился удар, почти полностью его парализовавший. Теперь он едва мог говорить. Лежа в постели под присмотром врачей, Брондон оплакивал свою потерянную жизнь, а Якссон оплакивал свои разбитые надежды, связанные с отцом.
Однажды, когда за окном моросил мелкий надоедливый дождь, Якссон сидел рядом с отцом, с нежностью вглядываясь в его оплывшее лицо. Якссон говорил ему обо всем, что они раньше делали вместе и теперь никогда уже не смогут делать. С трудом выговаривая слова, старик пробормотал на ухо склонившемуся к нему сыну:
– Не трать свою жизнь даром, Якс. Я свою жизнь прожил зря. Но с этим надо покончить. Не думай, не размышляй. Действуй. Ты… совершишь великие деяния. Делай, что до́лжно. И люди запомнят тебя на века.
Брондон очень боялся медленного безнадежного угасания и упросил сына помочь ему. Молодой человек дал отцу вызывавший эйфорию смертельный яд, который позволил ему покончить с никчемной жизнью.
Якссон похоронил горячо любимого отца в древней величественной оливковой роще, занимавшей много акров старого поместья. Здесь они говорили о своих несбыточных мечтах. Для Якссона роща стала личным святилищем.
После похорон Якссон отбыл с Оторио и отправился к матери на Тупайл, где она привлекла его к более насыщенной программе обучения политике и коммерции. Он даже посетил свою сестру Джалму на Плиссе, и они развлекали друг друга забавными историями у смертного одра находившегося в коме графа Учана, мужа Джалмы, несмотря на то что старик до боли напоминал Якссону его собственного парализованного отца.
После этого Якссон поехал в Серебряную Иглу, штаб-квартиру КАНИКТ на Кайтэйне, где принял участие во встречах директоров, советом которых руководил его брат Франкос. Работа ржавой, медлительной и громоздкой бюрократической машины погрузила Якссона в черную меланхолию; он непрестанно вспоминал последние слова отца, какими тот напутствовал его, призывая совершить подвиг, достойный быть запечатленным на скрижалях истории.
Потом Шаддам заново открыл «потерянную» планету Оторио и решил, что она – самое подходящее место для его безвкусного музея Коррино. Пространство расчистили, и на месте имения и священной рощи было воздвигнуто нечто уродливое, напоминающее бельмо на глазу планеты.
Якссон прилетел на Оторио, когда строительные работы были в самом разгаре, но он не мог выразить официальный протест, потому что владение не было зарегистрировано ни в одном имперском документе. В ужасе Якссон бессильно наблюдал, как Шаддам уничтожает священную рощу и оскверняет гробницу отца.
Именно тогда Якссон окончательно понял, что неспешная деятельность Содружества благородных никуда не годится, и решил действовать на свой страх и риск.
Он смотрел на оплавленные руины имперского музея, на место, где некогда зеленела священная оливковая роща, где в мире и любви был упокоен прах его отца. Бессмысленные разрушения причиняли боль, но ведь и его родной дом был до основания разрушен ненавистным Шаддамом Коррино.
Глаза и легкие горели от дыма, висевшего в воздухе. Все, достаточно с него этого зрелища.
Когда Содружество благородных одержит победу, народ Оторио сделает свой собственный выбор, так же как и народы всего мира. Якссон заставит их выбрать свободу, чего бы это ни стоило.
* * *
Самый коварный враг – это тот, кто живет в твоем собственном доме. Не все такие враги обладают человеческим лицом.
Герцог Паулус Атрейдес. «Советы будущим герцогам»
Покрытый древними трещинами и все же исполненный достоинства, Каладанский замок был похож на старый костюм, поношенный, но чистый и опрятный. Каменные стены источали прохладную сырость, их покрывала соль, осевшая из морского воздуха. Ночные облака принесли с океана мелкий, надоедливый дождь, но герцогу Лето было тепло и уютно в его личном кабинете.
Объятый дурными предчувствиями и тревогой, Лето в одиночестве сидел за столом, читая доклады, накопившиеся за время его отсутствия. Посещение храма Муадха принесло удовлетворение и было необходимым, но дома его ждали куда более важные дела, требовавшие внимания. Был поздний час, Пол уже спал, а Джессика в своих покоях занималась медитацией.
Темная деревянная отделка стен и ряды книг на полках придавали важности этому месту, подчеркивали высокую ответственность герцога. Светошары, плававшие под потолком, лили мягкий оранжевый свет в помещение, создавая уют и напоминая о теплом свете огня в камине. Графин киранского бренди медового цвета стоял на краю письменного стола, и время от времени, утомившись от чтения, Лето наливал себе глоток прекрасного напитка.
Он просмотрел обширный отчет министра Веллана, касавшийся добычи и переработки лунной рыбы на Каладане; к докладу были приложены планы по совершенствованию структуры рынка и предложения по расширению зоны лова этой рыбы на севере. Лето ознакомился с изображениями системы прудов для разведения ценной рыбы и предложениями об их аренде и налогах на продажу инопланетным покупателям; в докладе даже были перечислены потенциальные инвесторы. К докладу министр Веллан прикрепил ходатайство от КАНИКТ, в котором выражалось согласие на увеличение поставок и имелся список сопутствующих пошлин и платежей.
Просматривая приведенные Велланом цифры, Лето вдруг понял, что в докладе есть какая-то странность. Что-то привлекло его внимание. Герцог вчитался в доклад, сравнил даты и увидел, что министр слишком часто лично инспектировал места рыболовного промысла. В нескольких случаях он во время поездок отклонялся от маршрута и посещал точки, расположенные весьма далеко от моря, например, деревни, занятые выращиванием риса-панди, включая и ту, где только что побывали на церемонии Муадха Лето с семьей.
Это было странно. Министр рыбного хозяйства в принципе не должен интересоваться делами крестьян, выращивающих рис. Может быть, Веллан имел там какой-то свой интерес, может быть, он вкладывал личные средства в выращивание риса? Влиятельный человек, знавший всю подноготную каладанской экономики, он мог стремиться к увеличению собственного состояния, но зачем ему было маскировать эту деятельность, прикрываясь выполнением прямых обязанностей, связанных с экспортом лунной рыбы?
Лето взглянул на иксианский хронометр, висевший на стене кабинета. Этот хронометр ему когда-то подарил изгнанный принц Ромбур Верниус. Хронометр показывал время в любой точке Империи. Несмотря на поздний час, министр Веллан едва ли спал. Он славился своей привычкой работать по ночам.
Как и домашний персонал и доверенные слуги, многие высшие государственные чиновники Каладана проживали в отдельном крыле замка. В новых административных зданиях Кала-Сити жили чиновники более низкого ранга, а также служащие различных учреждений, но кабинет министра рыбного хозяйства располагался в самом замке. При кабинете даже была маленькая спальня, где министр мог отдохнуть, если засиживался за работой допоздна. Герцог решил нанести ему неожиданный визит.
Лето взял со стола вызвавший вопросы доклад и вышел из кабинета. Даже если Веллана не окажется на месте, герцог решил, что оставит ему записку, в которой пригласит для срочной беседы.
По пустым залам Лето прошел в административное крыло. Как он и ожидал, в большинстве кабинетов было темно, а двери были закрыты, однако в кабинете министра Веллана свет горел. Лето подошел к двери, готовый задать неудобные вопросы.
Герцог всегда старался хорошо думать о своих подчиненных, в том числе и о чиновниках. В этом он руководствовался главными принципами кодекса чести Дома Атрейдесов. Но Лето не был наивным человеком. Его доверие надо было заслужить. Веллан верой и правдой служил герцогу много лет, и Лето хотел дать этому человеку возможность объясниться. Может быть, дело не стоило и выеденного яйца.
Лето постучал в дверь своим герцогским перстнем. В ночной тишине эти звуки показались громкими, как пушечные выстрелы. Несмотря на горевший свет, ответа не последовало, не было слышно и никакого движения внутри. За плазовым стеклом не угадывался силуэт человека. Наверное, министр все же уже ушел домой.
Лето толкнул дверь, и она открылась. Это насторожило и встревожило герцога. Информация, хранившаяся в кабинетах, часто была конфиденциальной, и ее не следовало оставлять в незапертом помещении. Он шире распахнул дверь и вошел в прихожую, где обычно находился секретарь.
– Веллан! Мне надо поговорить с вами.
В воздухе висел какой-то кислый запах. Неплохо было бы проветрить помещение. Стол секретаря был пуст, что не удивило Лето, ведь работать допоздна любил только один Веллан. Однако дверь во внутренний кабинет была распахнута. Плавучие светошары заливали комнату беспощадно ярким белым светом.
Лето обнаружил министра распростертым на столе. Одна рука была вытянута вперед ладонью вверх. Скрюченные пальцы сжимали какой-то высушенный коричневый предмет. Веллан не просто уснул: рот его был безвольно открыт, на стол стекала струйка слюны, глаза с налитыми кровью белками были полузакрыты и ничего не выражали. Лицо было как будто бы вдавлено в разложенные на столе бумаги, а вторая рука безвольно свисала, словно плеть. Министр походил на громадное, безжалостно раздавленное насекомое.
Лето бросился к нему.
– Веллан!
Человек за столом не отозвался, и Лето с силой потряс его за плечо. Однако и это не помогло. Оглянувшись, Лето закричал в коридор:
– Эй, кто-нибудь, на помощь!
Он снова посмотрел на министра, поднял ему веки, но взгляд налитых кровью глаз был пуст и ничего не выражал. Веллан не шевелился.
Лето обнаружил на столе микрофон внутренней связи, активировал его и рявкнул:
– Мне нужна помощь, я в кабинете министра Веллана. Пришлите доктора Юэ!
Он приподнял обмякшее тело, чтобы Веллан не захлебнулся в рвотных массах. Тут-то он и обратил внимание на предмет, крепко зажатый в ладони министра. Сухой коричневый стручок, похожий на согнутый палец, – точно такой же Лето видел в деревне Муадха, во время церемонии медитации и очищения. Он разжал пальцы Веллана и вытащил предмет. Да, это тот самый высушенный лист папоротника барра, в безвредности которого его с таким пылом убеждал архивикарий. Половина листа была съедена. Веллан принял наркотик айлар, но реакция оказалась совсем не такой, какую Лето наблюдал у крестьян, поглощавших священное растение.
Он вдруг вспомнил горькие слова из послания лорда Атикка: Ваш каладанский наркотик убил моего сына!
Лето надавил на виски Веллана, потом осмотрел шею. Человек дышал поверхностно, его пульс едва прощупывался. Накануне министр проявлял чрезвычайную активность, взгляд его метался, движения были быстрыми и порывистыми. Но во время церемонии в Муадхе айлар умиротворял людей, делал их довольными жизнью и более сосредоточенными, а не такими!
Вы соблазнили его обещаниями блаженства, однако наркотик оказался бомбой замедленного действия.
Каладанский наркотик?
В кабинет влетел Сафир Хават в сопровождении трех гвардейцев, все были в активированных силовых щитах и с обнаженными клинками в руках, готовые к схватке.
Министр Веллан несколько раз дернулся, после чего его поразили сильные судороги.
Воин-ментат бросился вперед и прикрыл собой герцога на случай, если Веллан впадет в неистовство.
– С вами ничего не случилось, милорд?
– Он наелся какого-то наркотика. Помогите мне справиться с ним! Где доктор Юэ?
– Сейчас будет.
Лето и Хават удерживали министра, пытаясь не давать ему двигаться, но он все равно продолжал неистово извиваться и биться в их руках. Глаза его были теперь широко открыты, склеры окончательно покрылись кровавой пеленой. На помощь Хавату и Лето поспешили еще два гвардейца.
Лето прорычал сквозь стиснутые зубы:
– Я пришел к нему, потому что нашел некоторые странности в его докладе, но этого я не ожидал. Посмотри, что было у него в руке.
Хават посмотрел на скрученный высушенный лист.
– Это папоротник барра? Вы просили меня проверить слухи о новом каладанском наркотике, милорд, и я нашел кое-какие сведения, хотя и не окончательные. Говорят, что айлар используют в качестве наркотика.
– Никогда раньше не слышал об этом до церемонии Муадха, – сказал Лето. – Он используется не только в религиозных целях? Мы наблюдали очень мягкий эффект: люди впадали в эйфорию, но в воздействии на них айлара мы не заметили ничего смертоносного. Почему меня не проинформировали?
– Я не предполагал, что вас заинтересуют какие-то уличные наркотики, сир, – с мрачным видом ответил Хават.