РЫДАНИЯ ЛИВИИ СОПРОВОЖДАЮТ МЕНЯ на всем пути вниз по лестнице и дальше, в сад.

Я слепо поднимаюсь по садовым ступеням на лужайку, все еще не в силах опомниться после ее бурной реакции. Я знал, что так будет. Знал, что она не простит меня, когда узнает всю правду о том, что я натворил. Она могла бы смириться с тем, что я утаивал от всех эту страшную новость в течение одного-двух часов, пока спали она и Джош. Но ожидать, что она примирится с тем, что я знал о катастрофе задолго до начала праздника и все-таки решил не отменять его… это, конечно, чересчур. Когда она спросила, как же я мог позволить ей танцевать, ее слова буквально вреза́лись в меня, и, когда ее руки колотили по мне, я упорно задавал себе тот же вопрос: как, как я мог позволить ей танцевать? Потому что сейчас это кажется омерзительным.

Мне надо позвонить Нельсону. Я сажусь на садовую стенку, спиной к Марниным фотографиям. Я даже отсюда слышу, как всхлипывает Ливия. А может, это просто отзвуки ее всхлипов, раздающиеся у меня в мозгу. Я рад, что с ней Джош, что он делает то, в чем мне отказала бы Ливия, – утешает ее. Сам он ничего не сказал мне. Да и не надо было. Достаточно того недоверчивого взгляда, которым он меня смерил.

Я вынимаю мобильный, некоторое время просто сижу, держа его в руках и заново переживая тот момент, когда я разрушил мир Ливии. Получилось даже тяжелее, чем я мог себе представить. Потому что она думала – я говорю о чем-то другом. О чем-то, что связано с Марни, но еще и с Робом. Я сейчас не могу про это думать. Надо позвонить Нельсону.

Его голос в трубке звучит слишком громко:

– Адам! Как ты?

– Нельсон, ты не мог бы прийти? Только один, без Кирин, без детей.

Несколько секунд он молчит. Потом спрашивает:

– Все в порядке?

– Нет… Не совсем. Я тебе скажу, когда ты придешь. Я в саду. Можешь прямо сейчас?

– Уже иду.

Значит, у меня пять минут. Максимум десять. Как раз хватит времени, чтобы позвонить папе.

– Привет, Адам. Чем обязан удовольствием столь раннего звонка?

Я закрываю глаза, придавливаю их уголки указательным и большим пальцем каждой руки.

– Папа. – Голос у меня срывается. – Мама рядом?

Я слышу какое-то шевеление, потом его шаги на лестнице.

– Уже нет, – наконец отвечает он. – Я на кухне, а твоя мама в постели.

– Ты сейчас сидишь?

– Нет. А надо сесть?

– Надо.

Скрип стула, передвигаемого по полу.

– Готово. Можешь говорить.

– Я с плохими вестями, папа. Это насчет Марни.

Слышу его глубокий вздох – он старается успокоиться.

– Что случилось?

– Она возвращалась домой, хотела появиться у Ливии на дне рождения. Сделать ей сюрприз. Она летела с пересадками, на трех самолетах. Один разбился. Она погибла, папа. Марни больше нет.

В трубке слышится полузадушенный вскрик-всхлип. Но тут же прерывается.

– Мне очень жаль, папа. Мне очень жаль. – Слова не перестают выскакивать у меня изо рта. – Мне так жаль.

– Когда? – Он почти шепчет. – Когда Марни?.. – Похоже, он с трудом может говорить.

– Вчера. Я еще утром узнал, но… не наверняка. Потому что я думал, она не успела на рейс, она мне сообщила, что не успевает. Вот я и решил – пусть праздник идет своим чередом. Хотел, чтобы Ливия урвала еще несколько часов счастья, последних. Ты можешь это понять, папа? Можешь понять, почему я никому не сказал?

– Да, я понимаю, – отвечает он. Потому что он знает: это как раз то, что мне сейчас нужно услышать. – Мне очень жаль, Адам, я даже представить себе не могу… Как там Ливия, как Джош? У них все в порядке? – Он издает сердитое ворчание. – Разумеется, не в порядке, как у них может быть все в порядке… Не знаю… я сейчас к тебе приеду, вот что. А ты оставайся на месте. Я скоро буду. С Ливией кто-нибудь сидит, кроме Джоша?

– Нет. Нельсон сейчас ко мне придет, он уже вышел. Я подумал… как только я ему расскажу… он мог бы всем сообщить, всем, кому нужно об этом знать. Тебе вовсе не обязательно приезжать, тебе надо бы побыть с мамой. Когда ты ей скажешь… Ты ведь скажешь маме? И Иззи? И Йену? Ты им скажешь про Марни?

– Мы не собираемся тебя бросать, чтобы ты со всем этим управлялся один, – с напором говорит он. – Все будет хорошо. Мы вам поможем с этим справиться. И твоя мама, и я. Мы вам поможем через это пройти.

Я быстро разъединяюсь, потому что совершенно уже разваливаюсь под тяжестью всех этих чувств. Может, надо было сказать папе лично? Но вряд ли я сумел бы. Я не вынес бы этого не по телефону. Его лицо, его горе. Даже не знаю, как я скажу Нельсону.

Я наклоняюсь вперед и сосредоточиваюсь лишь на дыхании. Мне не приходится долго ждать Нельсона. Он ничего не говорит, просто садится рядом, и я понимаю, что он уже знает. Видно, ему сказал Джош, когда его впускал.

– Мне очень жаль, Адам. – Он тоже почти шепчет.

Я прочищаю горло:


– Ты можешь сказать Джесс? И попроси ее приехать, чтобы она побыла с Ливией. Пусть одна приедет, без Роба.

– Да, конечно. Что я еще могу для вас сделать? Может, тебе… не знаю… чашку чаю принести, что-нибудь такое?

Я встаю: мне вдруг нужно побольше пространства. Оглядываюсь вокруг, но повсюду лишь напоминания о недавнем празднике. Толком ничего не видя, бреду к сараю, отталкивая шатер плечом. Кусок черного ореха, который я начал резать для Марни, до сих пор там, где я его оставил, – на полу перед верстаком. Я опускаюсь рядом с ним. Мне просто необходимо его физическое присутствие рядом. Я закрываю глаза.

Проходит какое-то время. Появляется отец. Садится рядом со мной, притягивает меня к себе, кладет мою голову себе на плечо.

– Ничего, ничего, – говорит он мягко. – Ничего.





Ливия




В СПАЛЬНЮ СТУЧАТСЯ, дверь начинает открываться, и я уже готова заорать на Адама, крикнуть, чтобы он убирался. Какая-то часть меня стыдится того, что я так на него набросилась, но я знаю, что, если он снова попробует ко мне приблизиться, я опять на него наброшусь. Поверить не могу, просто не могу поверить, что он допустил, чтобы праздник шел как ни в чем не бывало.

Но это не Адам – это Нельсон. Как только я вижу его солидную фигуру, заполняющую почти весь дверной проем, я снова принимаюсь реветь. Джош по-прежнему сидит, обняв меня одной рукой. Он притягивает меня поближе к себе.

Нельсон вдвигается в комнату.

– Ливия, Джош… Мне очень жаль. Мне так жаль.

Джош что-то мямлит в ответ, но я ничего не говорю – что тут скажешь?

– Я разговаривал с Джесс, – продолжает Нельсон. – Она уже едет сюда. Ее Клео привезет.

Я облегченно вздыхаю.

– Спасибо, – растроганно говорю я сквозь слезы. Потому что сейчас мне очень нужна Джесс.

Вижу, что Нельсон оценивает ситуацию: мы с Джошем сидим вместе на кровати, я реву, Джош изо всех сил пытается меня утешить.

– Джош, можно тебя кое о чем попросить? – спрашивает Нельсон. – Твой папа просил меня сказать всем про Марни. – Удивительно, как это Нельсон сумел произнести ее имя – непринужденно, без заминки или смущения. Вот человек, который нам сейчас нужен. – Ты не мог бы мне набросать список имен и телефонов?

Джош поднимается на ноги:

– Конечно.

Голос его звучит тускло, но в нем слышится и невольное облегчение. Ну да, все понятно – Нельсон специально попросил Джоша помочь, чтобы чем-то его занять.

Они стоят, крепко обхватив друг друга, и я рада, что Джош может получить от Нельсона хоть какое-то утешение. Я ему дать его не могла. Мне хотелось бы быть сильной ради него, но ужас от сознания того, что я хохотала и плясала, когда Марни уже не было, совершенно невыносим. Я хочу протянуть к нему руки, обнять его, как Нельсон, но меня накрывают все новые волны боли и тоски, и я понимаю, что не в состоянии ему помочь.

Джош уходит. Я ощущаю скорбь Нельсона, пока сижу, вертя в руках промокшую салфетку, пытаясь как-то обуздать рыдания.

– Прости, – неловко произношу я, когда он опускается на кровать рядом со мной. – Хотела бы я перестать реветь. Не могу.

– С тобой случилось самое худшее, что только может случиться, – говорит он, притягивая меня к себе. – Тебе можно сейчас реветь сколько угодно.

– Не могу поверить… – потерянно бормочу я. – Не могу поверить, что Марни…

– Я знаю, – откликается он, приглаживая мои волосы. – Я знаю.

Мне хочется рассказать ему, что Адам знал о катастрофе еще за несколько часов до начала праздника. Но меня что-то останавливает. Что бы я там ни думала об Адаме, я не хочу, чтобы Нельсон из-за этого стал хуже к нему относиться.

Снизу, из холла, доносится голос Джесс. Я с трудом поднимаюсь с кровати, но к тому времени, когда я открываю дверь, она уже здесь, уже поднялась по лестнице.

– Ливия, – только и произносит она. И потом мы рыдаем в объятиях друг друга, потому что она понимает мою боль, боль матери, которая потеряла ребенка.

Нельсон протискивается мимо нас, на мгновение опустив тяжелые ладони нам на плечи.

– Майк сделал чай, – наконец говорит Джесс, вытирая глаза. – Пойдем-ка вниз.

– Адама ведь там нет?

– Нет, он у себя в сарае. Майк туда пошел – отнести ему чай и тосты.

– Меня не удивляет, что Адам в состоянии сейчас есть, – горько говорю я. Ей-то я могу рассказать. – Он знал, Джесс. Он знал про Марни – и не остановил праздник. Вел себя как обычно, как будто ничего не случилось. И, что еще хуже, он мне позволил вести себя как обычно. – Я недоуменно качаю головой, и по лицу у меня снова начинают течь слезы. – Я никогда с этим не примирюсь. С тем, что я плясала в тот день, когда погибла моя дочь.

– Я не думаю, что он знал наверняка… про Марни, – нерешительно возражает она. – Судя по тому, что мне сказала Клео, он получил официальное подтверждение только сегодня утром.