Не может быть. Это не на самом деле. Не может быть, чтобы это была правда. Я не понимаю, не понимаю, как это Марни очутилась в Каире. Она сказала, что ненадолго уедет, чтобы спокойно подготовиться к экзамену. Что же она делала в Каире? В Каире шумно, она не могла бы там спокойно готовиться. Адам все твердит мне, что она направлялась сюда, на мой праздник, но это как-то дико и бессмысленно. Зачем ей тогда быть в Каире, если она летела сюда? Адам объясняет, снова и снова, мне и Джошу, потому что Джош понимает не больше моего. Адам твердит, что она летела в Амстердам, но и это звучит совершенно бессмысленно. Джош, бедный Джош. Я рада, что он затих, было невыносимо, когда он плакал, содрогания его тела доходили до меня даже сквозь Адама, который сидит между нами. Эти рыдания проникли сквозь мою боль, и я даже смогла его утешить. Попытаться утешить.

– Что же нам теперь делать, па? – бормочет он. В его словах слышится такой ужас, у меня просто сердце разрывается. – Что нам теперь делать?

– Мы через это пройдем, мы с этим справимся, мы будем сильными… ради друг друга, – говорит Адам. – Нам надо подумать о тех, кто любит Марни так же сильно, как мы. Подумать о том, как мы им скажем. Надо быть сильными ради них, ради бабушки, дедушки… – Его голос пресекается: видно, Адам не в силах даже представить себе, как он скажет об этом своим родителям.

– Нет. – Джош мотает головой. – Я хотел сказать… что мы будем делать без Марни?

– Мы с этим справимся, – снова говорит Адам, и я даже не понимаю, откуда в нем столько сил. – Я пока не знаю как. Но мы справимся. Мы должны. – Голос у него срывается. – Марни бы этого хотела.

– Я до сих пор не могу в это поверить. Я не хочу в это верить.

– Я знаю, Джош, – мягко отвечает Адам. – Я знаю.

– Не может быть, чтобы это была правда, – в сотый раз повторяет Джош. – Не может быть, вот и все. Ты уверен, па? Ты уверен?

– Джош, ну пожалуйста…

Адам говорит это так, словно он вот-вот сломается, и это меня пугает. Мне надо, чтобы он был сильным. Поэтому, вместо того чтобы спросить, действительно ли он совершенно уверен, что Марни летела этим рейсом, я слегка сжимаю его руку, без слов давая ему понять, что я понимаю, как ему невероятно тяжело сейчас, когда приходится отвечать на все эти наши нескончаемые вопросы. Но он ошибается, он наверняка ошибается. Ему просто нужно время, чтобы это осознать.

Так что я сижу очень тихо, давая ему время это осознать, прийти к этому выводу. И Джош поступает точно так же. Но эта тишина затягивается, и воздух в комнате словно бы тяжелеет, сгущается от отчаяния. Я кожей чувствую это отчаяние, ощущаю его вкус у себя во рту, даже улавливаю его страшный запах. Тогда-то я и понимаю – это правда.

Из глаз у меня сочатся слезы. Я даже представить не могу, что когда-нибудь они перестанут течь.

– Как мы всем скажем? – спрашиваю я убитым голосом.

Волна беззвучного, но глубокого облегчения прокатывается по телу Адама. Он испытывает облегчение, оттого что я наконец признала невыносимую истину. Он прочищает горло и отвечает:

– Я тут подумал, может, попросить Нельсона всех оповестить? Кроме мамы с папой. Им я должен сказать сам.

– Хорошо, что сейчас с ними Иззи, – говорю я, сама поражаясь, насколько спокойно звучит мой голос.

– Теперь понимаешь, почему я не мог позволить Эми у нас переночевать? – спрашивает Адам у Джоша. – Мне казалось, это нечестно по отношению к ней… чтобы она была тут, когда я… – Он осекается. И все-таки продолжает: – Когда я вам расскажу.

– Как ты узнал, па? – бормочет Джош. – Тебе позвонили… или еще что-нибудь?

– Нет. Я знал, какими рейсами Марни полетит, это была наша с ней тайна. Когда я услышал про катастрофу, то сначала не подумал, что это ее рейс. А когда понял, что ее, я не подумал, что она им летит: она мне писала, что ее рейс из Гонконга откладывается и она не успеет на пересадку в Каире. Но потом… позже… я понял, что рейс из Каира тоже задержали, так что… была вероятность, что она могла на него успеть. Но был и шанс, что не успела.

Я резко приподнимаю голову.

– Может, она и не успела? – Я цепляюсь за эту появившуюся ниточку надежды. – Адам, что, если Марни все-таки не полетела этим рейсом?

Он мучительно сглатывает.

– Полетела, – говорит он. – Мне подтвердили.

– Когда? Как?

– Я поздно ночью позвонил в авиакомпанию. После того, как уехала Эми. Они давали специальный номер для родственников… чтобы узнать.

– После того, как Эми уехала? Ты затем и уходил к себе в сарай? – уточняю я.

– Да.

– Но… – Я отстраняюсь от него, мысленно перебираю недавние события. Если он знал, что Марни… что Марни уже… когда он вернулся в дом… почему он не сказал мне тогда? И ведь мы с ним занимались любовью, разве нет? Нет, мы не могли бы, если Адам уже тогда знал, мы не могли бы. Значит, это было раньше. Наверняка раньше. Я хочу его спросить. Мне нужно знать. Но я не могу. При Джоше – не могу.

– Почему ты нам не сказал, па? – сердито спрашивает Джош, хоть я и понимаю, что сердится он вовсе не на Адама. – Тебе не надо было все это одному на себе тащить. Почему ты нас не разбудил, как только узнал?

– Решил дать вам поспать. Решил, что несколько часов… погоды не делают. Никакой разницы.

– Но для тебя это очень большая разница. Наверняка для тебя это было ужасно – ты ведь считал, что должен пока держать это в себе. – Он недоуменно мотает головой. – Надо тебе было меня разбудить, па.

Я все никак не вычислю, когда же у нас был секс, но все равно я страшно сочувствую Адаму, который сознательно решил на время избавить нас от жуткой новости, тащить это бремя в одиночку. Но тут мои мысли принимают другой оборот: мне приходит в голову еще одна загадка.

– Как же это случилось? – спрашиваю я.

– Там не знают. Они мне ничего не хотели говорить. Сказали только, что будет расследование. Думаю, мы больше узнаем, когда туда прилетим.

– Куда? – спрашивает Джош.

– В Каир. Мы с мамой вылетаем завтра. Ты можешь с нами, если хочешь. Нам забронировали места. Но тебе не обязательно лететь, если ты не хочешь.

– Разумеется, я полечу! – сердито восклицает Джош.


– Нет-нет, – прерываю я их. – Я имею в виду – как ты узнал, что это вообще случилось? Как ты догадался насчет Марни?

– Я же тебе сказал, авиакомпания дала специальный номер.

– А до этого? Как ты понял, что тебе надо по нему позвонить?

Я чувствую некоторую заминку.

– Потому что Марни так и не сообщила мне, что у нее все нормально. Я все ждал, чтобы она позвонила, но она так и не вышла на связь.

– Погоди минутку. – Я закрываю глаза, пытаясь во всем разобраться. – Ты говоришь, авиакомпания предоставляет нам билеты на завтрашний рейс.

– Верно.

– Но билеты на сегодняшнее утро… те, которые я нашла в мусорной корзине… ты же сам их купил, правда? Когда ездил в город. В тамошнем турагентстве. Я же узнала этот футляр.

– Да.

– Когда? Когда ты их купил?

– Вчера. Как только узнал про катастрофу. Я подумал, что Марни застряла в Каире… в аэропорту. И решил: если она не попала на свой рейс, она будет там куковать совсем одна, перепугается из-за того, что случилось… потому что она должна была лететь на том самолете, который разбился… И не будет знать, что делать. Вот я и взял нам билеты, чтобы мы могли быть с ней.

– Что-что? Ты знал об этой катастрофе еще вчера? – Джош изумленно таращится на Адама. – Почему ты нам не сказал?

– Потому что… я же говорю… я не думал, что Марни летела на этом самолете. Я не хотел вас беспокоить по пустякам.

Мое сердце сжимается, словно пытаясь укрыться где-то глубоко-глубоко внутри меня.

– Значит, вот почему… Вот что с тобой было такое. Вот почему ты себя так странно вел. Погоди… значит, ты именно это пытался мне сказать, еще до праздника?

Он не отвечает.

– Именно это, да? Ты хотел мне сказать, что Марни могла быть на том самолете, который разбился.

– Да, – снова говорит он.

– Но почему ты не сказал? Почему ты просто не подошел ко мне и не сказал прямо?

Похоже, он не в силах смотреть мне в глаза.

– Я пытался. – Лицо у него посерело. – Пытался. Но ты была такая счастливая. Если бы я тебе сказал, ты бы сразу же захотела отменить праздник. А я просто хотел, чтобы ты… Я понимал, что, как только я тебе скажу, ты изведешься от волнения, как я. А я не хотел, чтобы… с тобой такое было. По крайней мере, пока я не буду знать наверняка.

– Но ты им позвонил только… когда? В три часа ночи? Почему ты с ними раньше не связался? Ты же с самого начала знал этот прямой номер – для родственников, для тех, кто думает, что кто-то из близких мог лететь этим рейсом?

– Я не хотел знать, – отвечает он тихо. – Я хотел еще какое-то время цепляться за надежду, что Марни не успела на этот рейс.

Я гляжу на этого мужчину, который внезапно стал для меня чужим. Сердце мое сжимается в точку, почти в ничто.

– Как ты мог, Адам? – Голос мой дрожит от ярости. – Как ты ухитрился болтать, и хохотать, и жрать, и пить, когда была… вероятность, что наша дочь погибла? И мало того… – Мой голос делается еще громче – я начинаю осознавать еще кое-что, и это страшное осознание. – Как ты мог позволить мне болтать, и хохотать, и жрать, и пить, и плясать – плясать! – когда была хотя бы малейшая, ничтожнейшая вероятность, что Марни погибла?!

– Ливия, прошу тебя!.. – Он в отчаянии простирает ко мне руки, но я уворачиваюсь от его прикосновений.

– Нет! – Я в ужасе гляжу на него. – Да кто ты вообще – какой-то псих? Монстр?

– Ма, не надо!

Я резко поворачиваюсь к Джошу:

– Он позволил мне танцевать! Моя дочь погибла, а он позволил мне плясать!

Я набрасываюсь на Адама и принимаюсь колошматить его, лупить по голове, по груди, всюду, куда я могу дотянуться.

– Ма, хватит!

Но я слишком далеко зашла, я уже ничего не соображаю и продолжаю бить Адама кулаками, орать на него, обзывать его трусом, пока Джош не оттаскивает меня и я не валюсь на пол совершенно без сил.





07:00–08:00

Адам