Я ПРОСЫПАЮСЬ ОТ СЕРДЦЕБИЕНИЯ. Я знаю, случилось что-то жуткое, и я силюсь припомнить что. И тут я вспоминаю. Марни мертва. Ее больше нет. Я лежу неподвижно, пытаясь как-то справиться с болью потери, сотрясающей мое тело. А ведь так теперь будет всегда, вдруг понимаю я. Несколько секунд неосознанности, а затем реальность хлынет потоком, принося с собой горе и страдания.

Хорошо ли, что Ливия уже не лежит рядом? Да, иначе мне пришлось бы сказать ей прямо сейчас, в эту самую минуту. Видимо, она в ванной. Значит, я могу еще чуть-чуть повременить, подождать. Я пытаюсь ни о чем не думать, как-то заслонить свое сознание от кошмарного факта смерти Марни. Надо как-то защитить себя, чтобы я мог рассказать Ливии, не сломавшись. Но защититься невозможно.

Я знаю, что меня будет вечно преследовать именно это незнание. Незнание того, понимала ли Марни, что вот-вот погибнет. А поскольку мне этого никогда не узнать, я буду вечно терзать себя мыслями о том, что да, она это понимала, были секунды или даже минуты, когда она знала, что за ужас ее ждет. Я никогда не сумею примириться с тем, что Марни пришлось одной встретить смерть. Никогда.

Одним из самых больших моих сожалений всегда было то, что я не присутствовал при ее рождении: я тогда сидел в пабе с Нельсоном. К тому времени как Джесс меня там отыскала, все уже произошло. Важно ли то, что меня не было и при ее гибели? Может, это та цена, которую мне приходится платить за недостаточную заботу о ней до ее рождения. И за то, что сначала я вообще не очень-то хотел, чтобы она появилась на свет. Чтобы у нас был второй ребенок.

Я слышу, как открывается задняя дверь, слышу шаги на террасе. Ага, значит, Ливия внизу, а не в ванной. Интересно, давно она встала? Через открытое окно я слышу, как она мурлычет себе под нос какую-то песенку, и чувствую саднящую печаль. Сегодня последний день, когда она встала в радостном предвкушении предстоящего дня.

Я делаю колоссальное усилие, чтобы дотянуться до своего телефона. Мне это удается лишь потому, что нужно узнать, который час. Нужно понять, сколько я еще могу тянуть это самое время, прежде чем надо будет все-таки сказать Ливии. Оказывается, сейчас пять сорок пять. Еще солнце толком не взошло. В саду сейчас просто замечательно. Скорее всего, немного прохладно, зато очень красиво. Может, это как раз подходящее место, чтобы ей сказать? Сесть рядом с ней на садовую стенку. Мы будем окружены воспоминаниями о вчерашнем празднике. И напротив нас как раз будет Марнина ограда. А может, фотографии Марни только ухудшат дело. Если, конечно, его можно как-то ухудшить.

Еще пятнадцать минут, и я скажу ей. Прежде чем встанет Джош. Прежде чем все начнут названивать нам с благодарностями за чудесный праздник.





Ливия




Я ТАК ЛЮБЛЮ НАШ САД РАННИМ УТРОМ, еще до того, как человеческие голоса, жужжание газонокосилок и рев инструментов заглушат пение птиц. Я иду по траве, по пути подбирая салфетки и крышки от бутылок. Ловлю себя на том, что мычу себе под нос «Освобожденную мелодию», ту самую песню, под которую мы с Адамом танцевали всего несколько часов назад. Даже не верится, что я ощущаю такую расслабленность, ведь я знаю, что таит предстоящий день. Наверное, все дело в том, что про Марни с Робом мне расскажет Адам, а не я ему. А значит, беспокоиться о том, как мне об этом сказать, придется ему. Мне заранее стыдно за свое притворство: чтобы выйти сухой из воды, я буду вынуждена сделать вид, будто ничего не знаю. Может, мне и не надо ничего скрывать, встревоженно думаю я, может, лучше просто сказать Адаму правду.

Попытавшись снять лопнувшие воздушные шарики, я понимаю, что мне понадобятся ножницы, чтобы обрезать веревочки. Я иду за ножницами на кухню, захватив с собой подобранные с травы салфетки и бутылочные крышки. И я уже собираюсь выкинуть их в мусорное ведро, но вдруг замираю. Там, прямо поверх объедков, лежит футляр из турагентства, тот самый, который я вчера подарила Адаму. Мало того, он разорван пополам.

Наклонившись, я вынимаю две эти половинки. На сердце у меня тяжело от болезненной тревоги. Я не понимаю. Почему Адам выбросил билеты, которые я для него купила? Я думала, для него это станет идеальным подарком. Путешествие с целью осмотреть знаменитый мост. Как я могла так ошибиться?

Я отношу эти куски к столу и сажусь. Как ни глупо, мне хочется зареветь от досады. Ну да, он, судя по всему, не пришел в восторг, когда я вчера вручала ему эти билеты. Я решила тогда, что он беспокоится из-за вынужденного отпуска, пусть и короткого. А теперь выясняется, что он, похоже, вообще не хочет ехать. Это совсем не похоже на него – не проявлять благодарности за подарок. Даже за такой, который ему в глубине души не понравился, как те рождественские свитера, которые его тетушка упорно покупает ему каждый год. Может, он никогда и не будет их носить – у него целый ящик даров, которыми он ни разу не пользовался, – но, разворачивая подарок, он всегда делает вид, будто это именно то, чего он хотел. Он никогда бы не стал задевать чьи-то чувства… но мои задел – даже не тем, что не захотел поехать посмотреть на виадук Мийо, а тем, что порвал билеты. Он никогда бы так не поступил, если бы не был зол, раздражен, разочарован.

Разочарован… Может, Адам так никогда и не смирился с тем, что не получил диплом инженера-строителя? Что, если это чувство по-прежнему гнездится в нем вместе с другими желаниями, которые теперь уже никогда не осуществятся? Неужели я совершила такую глупую ошибку? Мне и в голову не пришло посоветоваться с Майком или Нельсоном, прежде чем заказывать эту поездку. Возможно, они раскрыли бы мне глаза на реальность и предложили какую-то альтернативу. Если Адам по-прежнему сожалеет о том, что не сделал чего-то, что хотел сделать, о том, что не стал тем, кем хотел стать, я была бы последним человеком, которому он бы в этом признался.

Из глаз у меня катятся слезы, и я сердито смахиваю их. Лучше бы он честно мне сказал, чем вот так рвать билеты. Ну что мне теперь делать? Пойти выяснять с ним отношения? Я недоуменно качаю головой. Нет-нет, что-то ничего не стыкуется. Получается какая-то бессмыслица. Я-то знаю Адама. Если бы он действительно не хотел посмотреть этот мост, он бы не только честно мне в этом признался, а еще и нашел бы решение проблемы. К примеру, предложил бы остановиться где-нибудь поблизости от Монпелье, а не в самом Мийо, и осмотреть окрестности. Возможно, он не хотел говорить мне об этом во время праздника, так что это еще один трудный разговор, который нам предстоит утром. Я ему скажу – ничего страшного, сделаем так, как ты предлагаешь. Главное, чтобы у него было несколько дней отдыха вдали от привычных мест и он действительно получил удовольствие от этого небольшого отпуска.

Я не уверена, что турагентство согласится компенсировать нам стоимость этих билетов, но всегда же можно спросить. Первым делом надо попытаться их склеить, а то вряд ли им понравится, что билеты разорваны пополам. Мне вот, к примеру, не понравилось.

Вынув куски билетов из футляра, я складываю их вместе. Вот билет Адама. А вот мой. А потом я непонимающе гляжу на них. Потому что пункт назначения на них – не Монпелье, а Каир. Я прислоняюсь спиной к стене, пытаюсь разрешить эту загадку. Не понимаю, как могла произойти такая ошибка? Я же помню, как девушка в турагентстве вместе со мной проверяла эти билеты, прежде чем положить их в футляр. Она не могла их перепутать с чьими-то чужими, потому что на них стоят наши имена, черным по белому. А потом я замечаю дату и время отправления. Девятое июня, 10:30. Сегодня. Всего через несколько часов.

Я словно вязну в трясине собственных мыслей. Это не те билеты, которые я купила. Их купил кто-то другой. Видимо, Адам. Но зачем ему покупать билеты в Каир, причем на сегодня, и ничего мне об этом не сказать? Может, он приготовил мне сюрприз, точно так же, как я готовила сюрприз ему? Только я первая успела подарить ему билеты.

Мне ужасно неловко. Ну да, неудивительно, что он высказал так мало энтузиазма, когда увидел билеты в Монпелье. Он знал, что мы не сможем полететь во вторник, потому что к тому времени уже будем в Каире. Теперь понятно, почему во время праздника он так и не вручил мне подарок: как бы он мне его преподнес, зная, что этим испортит подарок, который я ему только что сделала? Но он же, вероятно, устроил нам отдых на курорте, так что логичнее было бы отменить поездку во Францию, а не в Египет.

Меня трогает сама мысль о том, как Адам планировал это путешествие. Мы с ним недавно смотрели телепрограмму о путешествиях по Египту, и я помню, как призналась ему, что всегда мечтала увидеть пирамиды, это у меня с детства, я хотела стать археологом, но родители объявили, что мне надо стать врачом. Видимо, Адам собирался сделать мне сюрприз сегодня утром, подарить мне эти билеты. А может, он даже не стал бы мне их вручать, а просто попросил бы меня собрать вещи, объяснив, что мы едем в путешествие и что я узнаю, куда мы летим, лишь когда мы окажемся в аэропорту. Это было бы замечательно. И кстати, это по-прежнему совершенно не исключено. С чисто эгоистической точки зрения, я бы предпочла увидеть пирамиды, а не виадук Мийо.





06:00–07:00

Адам




Я УЖЕ ГОТОВ ПОДНЯТЬСЯ С ПОСТЕЛИ и отправиться на поиски Ливии, когда слышу ее шаги на лестнице – она быстро поднимается наверх, словно внезапно что-то обнаружила. К горлу подступает изжога. Она знает. Я резко сажусь в кровати, готовясь подхватить Ливию, если она упадет, но она вбегает в комнату с таким счастливым видом, что я замираю. На ее лице читается облегчение.

– Ты самый лучший мужчина на свете, – говорит она, бросаясь на кровать рядом со мной. Она берет мое лицо в ладони, всматривается мне в глаза. – Даже не знаю, что тебе сначала сказать – спасибо или прости.

– Это ты о чем? – осторожно спрашиваю я.

– Еще ведь не поздно, мы еще можем успеть.

Я непонимающе гляжу на нее.

– В Каир! – смеется она. – Я нашла билеты. Не важно, что они разорваны пополам, я уверена, мы можем их сами заново распечатать.

Я отнимаю ее руки от своего лица, беру их в свои:

– Ливия…

– Но ты должен был мне сказать, – говорит она, прежде чем я успеваю произнести хоть что-нибудь. – Теперь понятно, почему ты вроде бы не был вне себя от радости, когда узнал про путешествие в Мийо. Ты мог бы мне сказать, что уже устроил нам поездку в другое место. Я бы не обиделась.


Я будто оказываюсь внутри еще одного кошмара.

– Не в этом дело. Мы не летим в Каир. Нет, то есть летим, но… не сегодня утром.

– Тебе удалось поменять дату? Это же вообще идеально! Теперь нам предстоят целых два путешествия! Когда мы летим?

– Завтра. Но, Ливия, послушай…

– Ну-у, не очень-то разумно было поменять всего-навсего на завтра. – Ее глаза подергиваются дымкой смущения. – Мы все-таки не попадем в Монпелье. Но я все равно предпочту отдых на пляже.

– Ливия! – говорю я в полном отчаянии. – Да послушай ты, наконец!

Она удивленно смотрит на меня.

– Мы летим в Каир не для того, чтобы провести отпуск на пляже…

– Не надо, не говори, я знаю, это такой тур, когда останавливаешься в разных местах! Я понимаю, мы будем не только валяться на пляже, но все равно будет чудесно, я уверена.

– Нет. Тут другое.

– Да что же это тогда такое?

Я снова беру ее за руки.

– Ливия, я должен тебе сказать одну вещь. Это очень серьезно. Надо, чтобы ты внимательно меня выслушала.

Смех наконец покидает ее, и она замирает. И когда я пытаюсь вытолкнуть из себя нужные слова, она вдруг произносит нечто совершенно немыслимое:

– Ничего страшного, Адам. Я уже знаю.

Меня в буквальном смысле бросает то в жар, то в холод. На какой-то блаженный миг весь мир куда-то уплывает, и Ливия вместе с ним.

– Нет, – произношу я, когда мое зрение проясняется. – Это невозможно. Ты не можешь знать… то, о чем я хочу тебе рассказать.

– Это же насчет Марни, верно?

Мой мозг будто разлетается на куски. Я резко выпускаю ее руки.

– Ты… ты знаешь?

– Да, и меня это убивает точно так же, как и тебя. – Голос у нее срывается, глаза наполняются слезами. – Что со всеми нами будет?

Сбросив одеяло, я сажусь на кровати, не в силах сейчас находиться рядом с ней, и пытаюсь найти во всем этом смысл. Ну да, она расстроена, но ведь она должна с ума сходить от горя? Ее сердце должно быть разбито, она должна безостановочно рыдать? Она казалась такой довольной, когда вошла в спальню. Она и была довольной, когда вошла. Да как она вообще еще может нормально говорить, двигаться?

– Адам, – умоляюще произносит она и протягивает мне руки.

– Когда ты узнала? – резко спрашиваю я, игнорируя ее движение.

Она секунду как будто колеблется, потом отвечает:

– Вчера.

Она знает со вчерашнего дня?

– Когда именно?

– На празднике.

– В какое время? – кричу я срываясь.

– Почему ты так злишься? Разве это важно – во сколько я узнала?

– Я просто хочу знать – это было уже после того, как ты весь вечер отплясывала, или раньше!

Она вскакивает с постели и становится передо мной.

– А ты? – сердито вопрошает она. – Тебе это не помешало перешучиваться с Робом! Потому что… когда ты сам-то узнал, Адам? Вчера, еще до того, как начался праздник! И ты его все равно не отменил!

– Это же ради тебя, Ливия! Я хотел позволить тебе в последний раз побыть счастливой!

– Хватит разыгрывать драму! Я знаю, нам будет нелегко… но говорить, что мы больше никогда не будем счастливы… – Она придвигается ближе. – Слушай, я знаю, тебе трудно смириться с тем, что Марни – не такой ангел, каким ты ее видишь, но это все-таки не конец света.

Я непонимающе гляжу на нее: