А уж мои чувства к Робу… Как говорится, не выразить словами. Сидя в машине в тот самый день, когда я обнаружила правду, я пыталась вычислить, когда началась их связь. Как ни тошно мне было даже думать об этом, теперь я не сомневалась, что именно он был отцом ребенка, которого потом потеряла Марни. Я верила (нет, я просто надеялась), что, когда она еще училась в школе, между ними ничего не было. Все началось уже после того, как она уехала учиться в университет. Но она училась в Дареме, почти за триста миль от Виндзора, часа четыре на машине. Как же они ухитрялись видеться, чтобы вступить в отношения? Роб работал пять дней в неделю, и он, насколько я знала, никогда не уезжал на выходные под надуманным предлогом, никогда не пропускал воскресные вылазки на мотоциклах с Адамом и Нельсоном.

И тут меня осенило. Ну конечно, те два дня в неделю в прошлом году, когда он работал вдали от дома, ездил в Дарлингтон, там у их компании филиал. Я знала, что Дарлингтон где-то на севере Англии, но не представляла, где именно. Я нашарила в сумке телефон и нашла Дарлингтон на гугловских картах. Не так далеко на севере, как Дарем, но достаточно ли близко, чтобы он успевал съездить повидаться с Марни? Когда я обнаружила, что ему хватило бы получаса, чтобы доехать туда на машине, у меня в голове помутилось. Захотелось позвонить его начальнику и спросить, действительно ли, как уверял Роб, он вынужден был перейти на эту новую работу внутри компании. Действительно ли руководство заставило его работать так далеко, хотя знало, что у его жены рассеянный склероз. Но я слишком боялась услышать, что, как я и подозревала, Роб сам попросил об этой работе или, по крайней мере, напросился на нее.

И это еще не все. Нас всех связывают тесные отношения, и было бы вполне в порядке вещей, если бы Роб виделся с Марни, когда приезжал в Дарлингтон. Никто бы ничего не подумал, поведи он ее выпить или пообедать. Так поступают многие дядюшки юных студенток. Мы и относились к Нельсону и Робу как к дядьям Марни. Господи, да она всего несколько лет назад называла его «дядей Робом»! Но он ни разу нам не сказал, что собирается сделать что-то подобное, а я ни о чем таком и не думала, потому что не осознавала, как близко друг от друга Дарем и Дарлингтон. Но когда осознала, его молчание выдало его с головой. Меня удивило то, что Адам никогда не задавался вопросом, почему бы Робу не увидеться с Марни, раз уж он бывает неподалеку от Дарема. Окажись сам Адам в окрестностях Аберистуита, где учится Клео, он бы непременно ее отыскал.

В тот день мне потребовалось немало времени, чтобы набраться храбрости, вернуться и встретиться с Джесс. Я позвонила Поле и попросила ее предупредить, что я заболела, а Джесс сказала, что вернулась домой пораньше, потому что неважно себя чувствую. Она сделала мне чаю и настояла на том, чтобы я легла в постель. И вот я лежала, уставившись в потолок и пытаясь сообразить, как же мне сказать ей, что ее муж спит с моей дочерью. Но ничего мне на ум не шло, и я не смогла рассказать Адаму о своих подозрениях, когда он зашел узнать, как я себя чувствую. Мне хотелось как следует все обдумать, прежде чем я разрушу их мир. Их миры.

Я беспокойно расхаживаю по кухне, сознавая, что, хотя еда выглядит замечательно, в таком настроении мне не проглотить и кусочка. Нет, я еще успею повеселиться, когда вечеринка наберет обороты, если только мне удастся все время избегать Роба. Надо как-то убить время до начала праздника. Мобильный куда-то запропастился, так что я отправляюсь в гостиную и снова просматриваю поздравительные открытки. Большинство из них от тех, с кем я и так сегодня увижусь, но некоторые прислали те, кого я не приглашала, и, хотя у меня не было причин звать на день рождения двух кузин Кирин, мать Йена или девушку, которая работает в нашей парикмахерской, мне все-таки неловко, что я этого не сделала.

Который час? Уже почти шесть. Я сгораю от любопытства – очень хочется посмотреть, во что они превратили сад. Но мне надо подождать, пока Джош скажет «можно». Они с Максом не покладая рук трудились над украшением сада, после того как отвезли Мёрфи. Адам скоро спустится, и мы сможем увидеть все вместе. Судя по времени, в течение которого шумела вода, он принял самый долгий душ в своей жизни. Наверное, пытался смыть свою мигрень.

Звук шагов на лестнице. Выхожу в коридор. Увидев меня, Адам замирает. Просто застывает на месте, спустившись до середины лестницы. Он глядит на меня, как будто думает: «Ну вот и наступил вечер, которого Лив ждала всю жизнь. Постараюсь сделать все как надо». И мне хочется сказать ему, что он все делает как надо, что в своих бежевых летних брюках из хлопчатобумажного твида и белой рубашке он выглядит просто идеально. Он окреп с тех пор, как мы поженились, и вообще в потрясающей форме, потому что ему вечно некогда присесть. Побриться он забыл, но это не имеет значения.

Он доходит до конца лестницы и берет мои руки в свои.

– Ливия… – По тому, как он глядит на меня, и по тому, как он произносит «Ливия» (обычно он зовет меня «Лив»), я вижу, что он немного расчувствовался. Сейчас он скажет, что любит меня.

– Мам! Все, можешь выходить! – кричит Джош из сада.

Меня охватывает приятное возбуждение.

– Я тебя тоже люблю, – говорю я, нежно целуя его. – Спасибо, что сделал меня самым счастливым человеком на свете. – И я тащу его к двери: – Пойдем, Джош ждет.





18:00–19:00

Адам




Я ПОЗВОЛЯЮ ЛИВ ВЫВЕСТИ МЕНЯ В САД. Мы выходим на террасу, и вечернее солнце – оно еще высоко стоит в небе – обжигает мне глаза. Что я вообще делаю, почему позволяю ей вытащить меня сюда? Мне надо ей рассказать, мне надо рассказать ей про Марни. Я ведь уже был к этому готов, я долго собирался с силами. Но меня прервал оклик Джоша, и не успел я произнести еще хоть слово, как она сказала, что тоже любит меня. Почему она так сказала? Правда думала, что я собирался признаться ей в любви? Или шестое чувство подсказало ей, что я вот-вот скажу что-то такое, чего она не желает слышать?

Она сказала, что я сделал ее самым счастливым человеком на свете. И сейчас, когда мы поднялись по садовым ступеням на лужайку, кажется, что так оно и есть. Она медленно поворачивается, словно вбирая в себя все вокруг, и я рад, что Макс снимает ее на видео: когда-нибудь, если все-таки случилось самое худшее и (не могу думать об этом) Марни летела этим рейсом… – когда-нибудь я хочу мысленно вернуться назад и вспомнить, как счастлива она была в это мгновение. Эти слова отдаются у меня в мозгу: «Как счастлива она была». У меня прямо сердце разрывается. Надо сказать ей еще до того, как ее унесет этим вихрем счастья. Вечеринка не может состояться. Сейчас это невозможно.

– Ливия, – повторяю я.

– Я знаю. – Она оборачивается ко мне, глаза у нее сияют. – Какая красота!

Я ловлю ее пальцы, притягиваю ее к себе, окружаю кольцом своих рук. Но она снова поворачивается, чтобы смотреть на сад. Ее теплая спина прижимается к моей груди.

– Все гораздо, гораздо… больше, чем я себе представляла, – говорит она. – У нас самые лучшие дети на свете, правда? Видел, что там Джош сделал? Вон там, на ограде?

На самом деле я плохо воспринимаю то, что увидел, когда мы вышли на лужайку. Нет-нет, я отдаю себе отчет в том, что меня окружают огни, цветы и воздушные шары, но все сливается в сплошное размытое месиво. И я понимаю, что возможность несчастья сказалась на моих органах чувств. Голос Ливии доносится словно издалека, и я почти не ощущаю прикосновение ее руки, когда она тянет меня к изгороди. Воздух здесь, вероятно, напоен ароматами ее роз, но я различаю лишь запах своего страха.

Мы доходим до изгороди, и весь мой мир разлетается вдребезги. Я резко выпускаю руку Ливии, неуклюже отхожу в сторону. Тут повсюду развешаны фотографии Марни – в младенчестве… в школе… в этом вот саду… на каникулах… в Гонконге… Ни один из снимков я раньше не видел. Они прикреплены кнопками по всей изгороди. А над ними – большая надпись «С ДНЕМ РОЖДЕНЬЯ, МАМОЧКА!».

К счастью, Лив неправильно понимает мой судорожный вздох.

– Да, я знаю! Потрясающе, правда? – говорит она.

Я закрываю глаза и слышу голос Марни, поющий: «С днем рожденья, мамочка!» Пение раздается совсем близко, кажется, протяни руку – и коснешься ее.

К нам подходит Джош, обнимает нас обоих, притягивает меня поближе. На какое-то ужасное мгновение мне хочется положить руку ему на плечо и разрыдаться.

– Ну, – спрашивает он у нас, – как вам?

– Замечательно получилось, по-моему.

Но я не могу заставить себя смотреть. Я упорно гляжу поверх забора, цепляясь за призрачный шанс, что Марни еще жива.

– По-моему, лучше и не придумаешь! – восклицает Ливия, обнимая его. – Спасибо тебе огромное, Джош. Ты столько над этим трудился.

– Вообще-то это идея Марни. Ее подарок тебе.

– Ничего лучше я бы и не пожелала. Помню, как я эту снимала. – Она указывает на одну из фотографий. – И вот эту, в костюме из «Звездных войн». Где ты их раздобыл?

– Большинство дала Марни, а остальные я взял из твоих альбомов. Переснял, потом увеличил.

– Жаль, сейчас я не могу ей сказать, как мне безумно понравилось. – Она поворачивается ко мне: – Может, все-таки попробовать ей дозвониться?


– Нет! – Я понимаю, что ответил чересчур поспешно, и пытаюсь произнести нечто более разумное и взвешенное. – Там сейчас глубокая ночь, и потом, она же говорила, что напоследок будет готовиться к экзаменам где-то, где нет вайфая, чтобы не отвлекаться?..

– Телефон-то у нее все равно должен ловить, – замечает Ливия. – Как-то это неправильно – не позвонить, не поблагодарить.

– Папа прав, – возражает ей Джош. – Завтра она с нами свяжется, когда вернется после выходных. – Он резко убирает руки с наших плеч, и я вдруг чувствую холод. – Короче, я пошел, мне еще много чего осталось переделать.

И он оставляет нас. Меня и Ливию, больше никого рядом нет. Может быть, тут подходящее место, чтобы сказать ей? Прямо здесь, на лужайке, перед фотографиями Марни? Или лучше отвести ее в дом?

– Кстати, твоя мама звонила, – сообщает мне Ливия.

– Да? Когда?

– Пока ты был в душе.

– Чего хотела?

– Просто поздравить меня с днем рождения. – После паузы она добавляет: – Я-то думала, вдруг это Марни звонит? Чудесно она придумала, правда?

– Да, – говорю я, радуясь, что не слышал этого звонка и, стало быть, оказался избавлен от сокрушительного разочарования: нет, нет, нет, это не Марни звонит.

– Я могу тут хоть весь вечер стоять и любоваться фотографиями, но лучше пойду-ка я оденусь.

Она направляется к дому, и я снова хватаю ее за руку.

– Ливия, погоди…

Но она лишь бегло целует меня и мягко высвобождается, мыслями она уже где-то в другом месте.

Уже у самых садовых ступеней до нее доходят мои слова.

– Прости! – говорит она, со смехом поворачиваясь ко мне. – Ты хотел что-то сказать?

Я смотрю на нее, на эти волосы, выгоревшие на солнце, на ее лицо, разрумянившееся от приятного возбуждения, – и могу думать лишь об одном: возможно, она в последний раз по-настоящему счастлива. В будущем, в очень далеком будущем (если с Марни не все в порядке), может, и будут мгновения, когда она ненадолго забудет. Но все остальное время, каждую секунду каждой минуты каждого часа, Ливия будет… терзаться болью утраты. И вот сейчас она стоит у крыльца, ожидая моего ответа, а я думаю лишь об одном: быть может, это последние секунды ее счастья.

И я решаю немного продлить их. Не тороплюсь с ответом, растягиваю секунды.

– Адам! Ну неужели это не может подождать?

Ее слова эхом отдаются у меня в ушах. «Неужели это не может подождать?» Я резко втягиваю в себя воздух, пораженный внезапной мыслью. Что, если… если я ей сообщу лишь после окончания вечеринки? Все равно у меня пока нет официальных подтверждений, что Марни была на борту этого самолета, и есть немалая вероятность, что она не летела этим рейсом. Что будет, если я скажу Ливии, что Марни, возможно, никогда не вернется домой, что мы никогда ее больше не увидим, – и через несколько часов Марни, живая и здоровая, войдет в эту самую дверь? Я понапрасну причиню Ливии немыслимую боль и душевные муки. А если она не войдет, если случилось самое худшее…

– Адам! – Ах да, ведь Ливия все еще ждет моего ответа. В ее голосе уже слышится нетерпение.

Я перевожу дыхание, пытаясь хоть немного успокоиться. Если случилось самое страшное, Марни будет уже все равно, когда я скажу Ливии – прямо сейчас или позже. Если Ливия сможет насладиться еще несколькими часами счастья… разве это не самый большой подарок, какой я могу ей сделать?

– Может подождать, может! – кричу я в ответ. И она посылает мне воздушный поцелуй и бежит вниз по садовым ступеням – к дому.

Она так заслуживает того, чтобы еще немного побыть счастливой.





Ливия




Я СНИМАЮ С ГОЛОВЫ ПОЛОТЕНЦЕ, встряхиваю волосами, они еще влажные. Тянусь за расческой. В ростовом зеркале мелькает мое отражение, и я встаю перед ним, критическим взором окидывая собственное тело. Я в одном белье и отлично вижу, что не зря так старалась избавиться от лишних фунтов, которые незаметно наросли за последние годы. Вообще-то это оказалось не так уж трудно. Я потеряла аппетит в тот момент, когда узнала про Марни и Роба.

Тот уровень обмана, до которого опустились и он, и Марни, просто ошеломляет. Дня через два после того, как я видела на экране своего компьютера голого Роба в номере отеля, и за пару дней до того, как они с Клео должны были вернуться домой, я поговорила с Джесс, все еще составляя воедино фрагменты этой дикой истории.

– А Клео не возражала, чтобы Роб летел с ней в Гонконг? – спросила я у Джесс, вспомнив: она сама не хотела, чтобы Клео путешествовала в одиночку. Я надеялась, что Джесс не заметит, как я почти задохнулась, произнося его имя. То, что я случайно обнаружила, давило на меня тяжким грузом, и мне даже трудно было находиться рядом с Джесс. Я радовалась, что днем могу удирать на работу, что по вечерам с нами Адам и что скоро она вернется к себе домой.

Джесс откинула голову назад и расхохоталась:

– Еще как возражала! Никакой уважающий себя девятнадцатилетний человек не захочет, чтобы его сопровождал папаша, когда он летит навестить своего лучшего друга. Но Роб настаивал, говорил, что без него она не полетит. Я его уговаривала отпустить ее одну, но он уперся. Твердил, что это небезопасно. Клео пришла в ярость, ни в какую не соглашалась ехать, говорила, что сама заплатит за билет. Но Марни ей сказала, что если по-другому увидеться у них не получится, то лучше уж принять Роба как часть этого… пакетного предложения.

Я поняла, что Марни тоже участвовала в обмане, и это меня еще больше подкосило. Невольно я усомнилась во всем, что она мне рассказывала о своем пребывании в Гонконге. Ни о чем другом думать я не могла. Стоило мне припомнить, какой подавленной она была сразу же по приезде туда, я вспомнила и то, как она внезапно оживилась в декабре. А потом я вспомнила длительную командировку Роба якобы в сингапурский филиал компании. На всех нас произвело впечатление то, что он едет в более экзотическое место, чем банальный Дарлингтон, и никто не задался вопросом, почему его вдруг отправляют в Сингапур. Даже Нельсон не удивился. Потому что никому из нас и в голову бы не пришло, что он, возможно, лжет. Мы же близкие друзья, родные люди. Родным обычно все-таки не лгут.

Полная решимости выяснить все факты, я как одержимая прочесывала фейсбук Роба, методично продвигаясь в прошлое, пока не добралась до нужной даты. Тогда он выкладывал сравнительно мало постов, во всяком случае, мало для такого человека, как Роб, большого любителя похвастаться, да еще в таком месте, как Сингапур. Между тем в те дни он размещал на своей странице в фейсбуке лишь обтекаемо-туманные посты: никаких видовых фото, лишь парочка селфи. На одном, с подписью «обожаю Азию», он сидит в ресторане перед огромной тарелкой морепродуктов, на другом держит бокал с коктейлем («в Азии жара, что и неудивительно»). Но наверняка я ничего не знала.

Я сердито провожу расческой по волосам, раздирая пряди. В мозгу у меня, как в ловушке, крутится вечный вопрос: как Роб мог так поступить с Джесс? Видимо, я никогда не получу ответа, который могла бы понять. Джесс – самый добрый и очаровательный человек из всех, кого я знаю. Она не заслуживает лживого неверного мужа, особенно сейчас, когда она так больна. Для меня невыносима мысль, что это случилось как раз из-за того, что она больна, что Роб ее больше не любит из-за ее недуга. Разве болезнь не должна была сплотить их, сблизить, вызвать у него желание защищать и оберегать Джесс? Я на сто процентов уверена, что, если бы я так заболела, Адам всегда был бы рядом. И я тоже была бы рядом, если бы он заболел.

Вдруг откуда ни возьмись на меня накатывает страх. Я медленно опускаю расческу и прокручиваю в голове новую мысль. Может, в этом все дело… может, поэтому Адам и ведет себя так странно… потому что он болен? Джош говорит, он был чем-то расстроен, когда вернулся из города. Может, он ездил на прием к врачу, а мне ничего об этом не сказал, потому что не хотел меня волновать? И врач ему сообщил дурные вести? Только не это, только бы Адам не был болен, мысленно молю я. Но другого объяснения я не нахожу.