Я хватаю ночную рубашку, быстро натягиваю ее и сбегаю вниз по лестнице, по пути завязывая пояс. Видно, дела у него совсем плохи, раз он хотел сказать мне об этом перед вечеринкой. Может, он хочет, чтобы я все отменила. Но он захотел бы этого, только если у него что-то действительно очень, очень скверное.

В саду Адама не видно, даже Джош с Максом куда-то делись, так что я иду к сараю, где он обычно работает. Протискиваясь позади шатра, вижу Адама в окно: он стоит у верстака, склонившись над куском темного дерева.

– Привет, – говорит он, когда я врываюсь внутрь. – Тебе разве не пора уже одеваться? – Но тут он видит, какое у меня лицо, и замирает. – В чем дело, Ливия? Что случилось?

Мой страх отражается у него на лице. Он знает, что я знаю.

Я иду к нему сама. Потому что он, кажется, сейчас не в силах сдвинуться с места.

– Адам… – Я беру его руки в свои. Руки у него совершенно ледяные. – Адам, прошу тебя, скажи мне правду. Ты болен? Ты это и хотел мне сказать – что ты болен?

Долгое молчание. Сердце у меня колотится все сильнее.

– Н-нет. – Он озадаченно качает головой. – Нет, я не болен. Если не считать мигрени. Не хотел тебе говорить, но она вроде как вернулась.

Я проглатываю комок в горле.

– И ты сегодня не ездил к врачу?

– К врачу? Нет. Я бы тебе сказал, если бы записался на прием.

– Правда?

– Конечно.

У меня вырывается нечто среднее между рыданием и вздохом облегчения.

– У тебя нет никакого жуткого недуга, о котором ты не хочешь мне говорить до конца праздника?

– Нет, Лив, нет. – Он притягивает меня к себе и обнимает. – Прости, мне очень жаль, что ты так подумала… что я тебя заставил переживать.

– Честное слово?

– Да. Ничем я не болен, честное слово.

– А что же ты мне тогда хотел сказать? Ты несколько раз пытался, это наверняка что-то важное. Надо мне было не убегать, а послушать.

Его руки обхватывают меня еще крепче.

– Просто хочу, чтобы ты знала, как я тебя люблю. Я всегда буду с тобой, всегда буду о тебе заботиться, что бы ни случилось.

– Я знаю.

– Я одного хочу – чтобы ты была счастлива.

В его взгляде какая-то тьма, которую я не могу объяснить.

– Я счастлива, – отвечаю я, нежно целуя его. Мне хочется прогнать эту тьму. – Я никогда не была так счастлива.

– Вот и хорошо. А теперь бегом одеваться, не то будешь принимать гостей в ночнушке. – Он косится на старые облупленные часы, стоящие на верстаке. – Уже без четверти семь, у тебя на все про все ровно сорок пять минут.

– Бегу, бегу, уже убежала! – кричу я, вылетая из сарая. Ноги больше не подкашиваются от страха. У меня словно камень с души свалился. Я готова вынести все, кроме одного – тяжелой болезни Адама. Вспоминаю про Джесс и понимаю, с чего вдруг мне все это взбрело в голову насчет Адама. Еще до того, как она сообщила нам о своем диагнозе, я чувствовала, как что-то ее гнетет. Она подождала, пока мы вернемся из отпуска, зная, как мы будем о ней беспокоиться, когда услышим эту печальную новость.

Дойдя до дома, я умеряю шаг. Нет-нет, Адам точно что-то от меня скрывает. Не верю, что он просто хотел сказать, как он любит меня и всегда будет обо мне заботиться. Мрак в его глазах напоминает мой собственный затравленный взгляд, когда я гляжу на себя в зеркало. Внезапно меня поражает мысль: а может, он знает то, что знаю я? И ищет способ рассказать мне? Но тут же я понимаю: этого не может быть. Потому что у меня нет никаких сомнений: возникни у Адама малейшее подозрение, что у Роба шашни с его любимицей Марни, от Роба бы мокрого места не осталось.





19:00–20:00

Адам




Я ТАК И НЕ ВЫХОДИЛ ИЗ САРАЯ ПОСЛЕ ТОГО, как ко мне зашла Ливия. Когда она сюда ворвалась, я первым делом подумал: она знает, она как-то догадалась, что Марни собиралась вернуться домой и была в том самолете, который разбился. Но она, оказывается, решила, что я скрываю от нее какую-то страшную болезнь. Хотел бы я, чтобы так оно и было. Чтобы все поменялось местами: пусть Марни совершенно точно возвращается домой, а у меня какая-то жуткая болезнь.

Перед ее приходом я изучал тот самый кусок черного дерева, который купил, чтобы вырезать ангела для Марни. Я пытался обрести под собой твердую почву, прикидывая, с чего начать, где сделать первый надрез. Но Лив отвлекла меня, и теперь я нервно расхаживал по сараю, не в силах усидеть на месте. Я снова позвонил Марни, и звонок снова не прошел. Тогда я, чтобы хоть как-то успокоиться, положил ладони на поверхность дерева и сосредоточился на мысли, что в июле, в свой день рождения, Марни будет здесь, в сарае, рядом со мной. И придет в восторг, увидев деревянную фигурку ангела, которую я ей подарю. Которую вырежу вот из этого куска древесины.

Духота в сарае начинает давить на меня, и я выбираюсь наружу. Ливия скоро должна спуститься. Обойдя шатер, я пересекаю лужайку, стараясь держаться как ни в чем не бывало, чтобы не испортить ей праздник. Я жду ее на террасе, и вот она идет ко мне, движения нервные, лицо почти смущенное. Она так прекрасна в своем длинном кремовом платье, что у меня дух захватывает.

– Великолепно выглядишь, – отмечаю я, целуя ее.


На щеках у нее выступает слабый румянец.

– Ты правда так думаешь?

– Ага. Ты даже красивее, чем в день нашей свадьбы.

– Мы были такие молодые. Тебе исполнилось девятнадцать – столько же, сколько сейчас Марни. Представь, вдруг она говорит нам, что выходит замуж – и что она беременна. – Она резко умолкает.

Я пытаюсь не дернуться, не поморщиться от обжигающей боли при упоминании Марни. И вдруг понимаю, что сегодня меня ждет еще много таких мучительных минут. Гости будут о ней говорить, выражать сожаление, что она не смогла приехать, спрашивать, когда она вернется. Как мне с этим справиться, как сделать вид, что она скоро будет дома, если я даже не знаю, вернется ли она вообще? Сосредоточься на Ливии, говорю я себе. Ты будешь сильным – ради нее.

– Хотела еще волосы завить и распустить, но времени не хватило, – говорит Ливия. – Как по-твоему, так нормально?

Она уложила волосы узлом на затылке, а некоторые пряди оставила, и они спадают ей на шею.

– Так идеально. Ты само совершенство. – Я снова целую ее. – И хватит переживать.

– Интересно, кто приедет первым?

– Я бы предположил, что Иззи с Йеном, но Иззи прислала сообщение, что они опаздывают. Значит, скорее всего, Кирин с Нельсоном. Потому что Нельсону не терпится удрать от детей.

– И ему наверняка захочется выпить чего-нибудь покрепче, – добавляет она с улыбкой.

– Ну, тут у нас широкий выбор, мы запросто выполним любой его каприз.

– Мы ведь ничего не забыли?

– Думаю, не забыли.

– А где Джош?

– Наверху. Переодевается.

– А Макс?

– Наверху. Переодевается.

У нее вырывается смешок.

– Хуже всего в таких праздниках – когда ждешь, пока все придут. – Она поворачивается ко мне: – А знаешь, что будет лучше всего? Не когда все соберутся, а когда все уже кончится и останемся только мы с тобой.

Я мучительно сглатываю. Тут на дорожке слышатся шаги.

– По-моему, кто-то уже идет, – говорю я.

Словно в ответ, до нас доносится голос Нельсона:

– Уже полвосьмого, пора начинать!

И они с Кирин врываются в сад через боковую калитку и поднимаются на террасу.

– Боже, Ливия, ты потрясающе выглядишь! – взвизгивает Кирин. – Ты тоже, кстати, неплохо, – замечает она, целуя меня в знак приветствия и затем обнимая Ливию. – Рубашка у тебя великолепная, – говорит она мне.

Я бегло улыбаюсь:

– Сегодня первый раз надел.

– Ливия, выглядишь бесподобно. – Нельсон заключает меня в братские объятия. – Я по тебе скучал, – добавляет он.

– Мы виделись всего неделю назад.

– Значит, все семь дней и скучал.

Кирин достает из сумочки телефон, и я понимаю, что не сумею сегодня вечером помешать им всем говорить о Марни, но… что, если они станут обсуждать эту авиакатастрофу? Я быстро отхожу от них. Сердце колотится как сумасшедшее. Я спешу на кухню. Там люди из кейтеринга, они занимают слишком много места. Протискиваюсь мимо Лиз, сую руку в буфет рядом с посудомоечной машиной, достаю большую вазу для фруктов и снова выхожу на террасу.

– Извини, Кирин, – говорю я, прерывая ее болтовню с Ливией. – Сегодня вечером у нас запрет на телефоны. Положи свой сюда, пожалуйста. И ты, Нельсон.

Ливия удивленно глядит на меня:

– Думаешь, это так необходимо?

– Совершенно необходимо, – говорю я с притворной жизнерадостностью. – Мы не хотим, чтобы гости сидели уткнувшись в свои телефоны, вместо того чтобы наслаждаться вечеринкой.

– А как же фотки?