— По правде говоря, — сказала Оливия, — эта чертова тоненькая лепешка — самое вкусное, что я когда-либо пробовала.
Еще мы поговорили о генеалогии и геномике — в самых общих чертах. Дело Девлин было сугубо конфиденциальным, а Оливия работала в компании, занимающейся новаторскими инвестициями.
— Мой отец сдавал такой текст. Кризис среднего возраста и все такое. Кажется, он выяснил, что мы все из Уэльса — оттуда, где живут наши бабушки и дедушки.
Потом мы обсудили погоду и где лучше шопинг — в Лондоне или Нью-Йорке.
— А их лесть тебя не раздражает? — спросила Оливия.
Наконец, после того как нам налили в четвертый раз, Оливия не выдержала:
— Твоя мать… Ох, Лекс, не буду притворяться — я не знаю, что тут можно сказать. Но… все-таки это она произвела тебя на свет. — Оливия подняла свой бокал. — Так давай же выпьем за это!
* * *
Поначалу я все время порывалась рассказать Оливии и Кристоферу о себе.
Багровыми октябрьскими вечерами мы сидели в университетском баре или в парке, и слова так и подкатывались к горлу, отдавая желчью. Они знали, что у меня приемные родители и что я старше, чем полагается.
Мне интересно, почему тогда они не расспрашивали меня обо всех моих странностях: о нашей с Эви фотографии на тумбочке у кровати, о моем настойчивом желании принимать душ в самый неподходящий момент, о моих отлучках в Лондон раз в две недели — я гуляла по Фицровии[21] с ее строгими таунхаусами и радужными конюшнями и встречалась там с доктором Кэй.
Интересно, обсуждали ли они между собой, стоит ли меня расспрашивать? А может, даже — с какого вопроса лучше начать, чтобы получить самый полный ответ?
В любом случае даже если они обсуждали мои странности, то в итоге решили, что со мной этот вопрос поднимать не стоит. Семестр шел, и моя история стала чем-то вроде имени незнакомца — наступает момент в общении, после которого уже неудобно спрашивать «Как тебя зовут».
Впервые я упомянула о Матери и об Отце, когда мы уже учились на последнем курсе, — и то лишь потому, что меня вынудили к тому обстоятельства.
Наступил конец октября — Хэллоуин: праздничные ужины, вечеринки. С Фенских болот каждый вечер просачивался туман — грандиозная забава осени. Мы с Оливией надели старые костюмы мертвых сестер-близняшек из «Сияния», которые в том году прошли на ура: бледно-голубые платья, гольфы, которые мы нашли на распродаже под названием «Назад в школу». В бар колледжа мы вошли с серьезными лицами, и к нам обернулся Кристофер. Из черепа у него торчал пластиковый нож.
Там уже все собрались, из музыкального автомата звучал Thriller. Новый парень Оливии крутился вокруг нас. Он пришел с приятелем, которого я знала по университетскому беговому клубу и который мне нравился.
Стемнело, как нам показалось, рано, вечер пролетел слишком быстро. Совсем скоро, в весеннем семестре, нам нужно будет готовиться к экзаменам, и времени на такие вот праздники совсем не останется.
Мы вышли из бара позже и пьянее, чем планировали быть, и через внутренний двор направились к воротам колледжа. Над травой расползался туман; свет, падавший во двор сквозь него, причудливо искажался, и казалось, будто из окон кто-то выглядывает.
На полпути к воротам прямо перед нами я услышала шаги. Из тумана вышла компания в причудливых костюмах. Йен Брэйди, прическа, костюм — все как полагается; и заторможенная Майра[22] рядом с ним. О. Джей Симпсон[23] — худенький, маска вместо лица, черная перчатка — совсем неподходящая — свисает с руки. Шипман[24] — с поддельной бородой и в настоящем больничном халате. И позади всех мои Мать и Отец. Ее белые-белые волосы — парик, косо сидящий на голове паренька, — и нелепое серое платье, которое было на ней, когда ее арестовали. На снимке из полицейского досье платье соскользнуло с плеча, и тень от ключицы падала на него косой чертой — эту деталь парень упустил.
Отец — не похож еще больше. Им нарядился самый высокий мальчик в компании, но роста ему все равно не хватало. Стрижка слишком аккуратная, а глаза слишком добрые. Винить его в этом, конечно, не стоит.
— Вкус у ребятишек что надо! — сказала Оливия, когда они прошли мимо нас.
Пластиковый стаканчик выпал у меня из руки. Туман густел, и я уже не различала ни Оливии, ни Кристофера, ни даже своих собственных рук.
— Лив, — позвала я, все еще считая, что потихонечку справлюсь сама и никто ничего не заметит, хотя уже стояла на коленях, а трава под пальцами была мягкой и мокрой. «Тед Банди»[25], которого я знала по юридическому обществу, помог Оливии дотащить меня до комнаты. Своего парня она отправила прочь, принесла два стакана воды и улеглась рядом со мной, на звездном небе.
— Развеселый, однако, получился ужин, — сказала она. — Дебилы и Убийцы. Хотя чертовски жутко, конечно.
Она повернулась ко мне лицом, но я так и лежала на спине, вглядываясь в трещины на потолке, пытаясь проследовать за ними взглядом от одной стены комнаты до другой.
— Итак, — продолжила она, — что это было?
— Не знаю, наверное, перебрала.
Оливия фыркнула:
— Да ну, брось, Лекс! В самом начале вечера? Послушай, я никогда не спрашивала — много такого, о чем я и не хотела спрашивать. Я думала, придет время и ты расскажешь сама. А может, и не расскажешь, не знаю. Мне, в общем, все равно. Но для тебя будет лучше, если расскажешь.
Я почувствовала, как слова подкатывают к горлу, совсем как в первые дни нашей дружбы.
— Если я расскажу… Ты можешь пообещать мне, что, какие бы вопросы у тебя ни возникли и что бы ты ни подумала, мы никогда не будем к этому возвращаться?
— Ох, Лекс! — ответила Оливия. — Ну конечно же, я обещаю.
— Может быть, ты помнишь о Доме Кошмаров? Тебе тогда было около тринадцати …
* * *
С той минуты, как мы покинули «Ромилли Таунхаус», вечер набрал обороты. Оливия состояла в обществе любителей виски, собирающегося в баре неподалеку, Кристофер пришел прямо туда. Его парень пробовал себя в стендапе, и он не мог на это смотреть — наша встреча как раз стала отличным поводом пропустить вечернее шоу.
— Не то чтобы он был так уж плох, — объяснял он нам. — Это просто я на грани. Я все время жду, что кто-нибудь из зала начнет ему хамить. Если это случится, мне ведь придется повалить его в буквальном смысле — прямо на чертов пол.
— А может, тебе стоит поупражняться в остроумии и затыкать словами? Это куда безопаснее.
— Над этим я тоже работаю, — ответил Кристофер и вздохнул. — И все-таки мне больше нравилось, когда он был бухгалтером, самым остроумным на свете.
— Не такой уж он и остряк, — заметила Оливия.
— Она не в настроении, — пояснила я. — Спроси ее о кондиционерах.
— Мое настроение уже улучшилось. Я просто не могу представить его на сцене.
— Вы обе бокалов на сорок впереди меня, — сказал Кристофер и заказал нам всем еще выпить. — Не знал, что ты любишь виски, Лив.
— Да я, в общем-то, не фанатка виски. Мне просто нравится, что есть место, где можно кого-нибудь подцепить. Всегда должно быть такое место, где можно кого-нибудь подцепить.
— Да-да. Именно в таком месте, как это, особая атмосфера.
Только один посетитель был в баре кроме нас — пожилой мужчина в твидовом костюме, про которого Оливия, как только мы пришли, спросила: «Он там живой вообще?»
— Ну ладно-ладно, всегда должно быть место, где для тебя точно найдется стул. Расскажи нам про Нью-Йорк, Лекс.
— Я переехала в дом, — сказала я. — В тот самый, в стиле лофт. Он огромный и у воды, в Бруклине. Но живу с соседями.
— Я бы не смогла делить с кем-то жилье.
— Там только я да старушка, хозяйка лофта. Пространство разгорожено ширмой, правда, она иногда падает. Хоп — и вот она, старушка, лежит в постели или смотрит документальный фильм. Ее зовут Эдна.
— Эдна явно тебя обирает, — заметил Кристофер.
— Точно. Потрать еще немного денег и найди другое жилье, Лекс.
— Да мне, в принципе, это неважно, — ответила я. — Она довольно спокойная, а меня все равно часто не бывает дома.
— Бросай эту Эдну и возвращайся в Лондон.
— А я и так здесь.
— Ты должна остаться на мой день рождения! — сказала Оливия. — Это будет нечто. Все-таки двадцать восемь. Хочу с размахом отпраздновать день, через два года после которого я превращусь в старую и больную женщину.
— Я выжата как лимон, — ответила я.
— Нью-Йорк сам по себе — отличное оправдание, а усталость — нет, — покачала головой Оливия.
Бармен собрал бокалы.
— Какой сорт вам понравился?
Нам давали дегустационные аннотации, но мы их так и не прочли.
— Мне понравились все, — заявила Оливия. — Но вот этот больше всех.
— Как там Джей Пи? — спросил Кристофер.
— А что с Джей Пи?
Кристофер взглянул на Оливию. Опасная тема.
— Собираешься с ним встречаться?
— Навряд ли у меня будет время, — ответила я. — Я работаю на психопатку.
— Он спрашивает о тебе всякий раз, когда мы с ним где-нибудь видимся, — сказала Оливия. — Это так мило. Я говорю ему, что у тебя все просто прекрасно. Рассказываю, какая ты красивая и состоятельная.
— Спасибо, Лив. Честно говоря, я о нем почти не думаю. Так, вспомнила — и сразу же забыла. В общем, все нормально.
— Если хочешь что-нибудь узнать, я могу помочь.
— Я очень хочу больше об этом не разговаривать.
Еще мы поговорили о генеалогии и геномике — в самых общих чертах. Дело Девлин было сугубо конфиденциальным, а Оливия работала в компании, занимающейся новаторскими инвестициями.
— Мой отец сдавал такой текст. Кризис среднего возраста и все такое. Кажется, он выяснил, что мы все из Уэльса — оттуда, где живут наши бабушки и дедушки.
Потом мы обсудили погоду и где лучше шопинг — в Лондоне или Нью-Йорке.
— А их лесть тебя не раздражает? — спросила Оливия.
Наконец, после того как нам налили в четвертый раз, Оливия не выдержала:
— Твоя мать… Ох, Лекс, не буду притворяться — я не знаю, что тут можно сказать. Но… все-таки это она произвела тебя на свет. — Оливия подняла свой бокал. — Так давай же выпьем за это!
* * *
Поначалу я все время порывалась рассказать Оливии и Кристоферу о себе.
Багровыми октябрьскими вечерами мы сидели в университетском баре или в парке, и слова так и подкатывались к горлу, отдавая желчью. Они знали, что у меня приемные родители и что я старше, чем полагается.
Мне интересно, почему тогда они не расспрашивали меня обо всех моих странностях: о нашей с Эви фотографии на тумбочке у кровати, о моем настойчивом желании принимать душ в самый неподходящий момент, о моих отлучках в Лондон раз в две недели — я гуляла по Фицровии[21] с ее строгими таунхаусами и радужными конюшнями и встречалась там с доктором Кэй.
Интересно, обсуждали ли они между собой, стоит ли меня расспрашивать? А может, даже — с какого вопроса лучше начать, чтобы получить самый полный ответ?
В любом случае даже если они обсуждали мои странности, то в итоге решили, что со мной этот вопрос поднимать не стоит. Семестр шел, и моя история стала чем-то вроде имени незнакомца — наступает момент в общении, после которого уже неудобно спрашивать «Как тебя зовут».
Впервые я упомянула о Матери и об Отце, когда мы уже учились на последнем курсе, — и то лишь потому, что меня вынудили к тому обстоятельства.
Наступил конец октября — Хэллоуин: праздничные ужины, вечеринки. С Фенских болот каждый вечер просачивался туман — грандиозная забава осени. Мы с Оливией надели старые костюмы мертвых сестер-близняшек из «Сияния», которые в том году прошли на ура: бледно-голубые платья, гольфы, которые мы нашли на распродаже под названием «Назад в школу». В бар колледжа мы вошли с серьезными лицами, и к нам обернулся Кристофер. Из черепа у него торчал пластиковый нож.
Там уже все собрались, из музыкального автомата звучал Thriller. Новый парень Оливии крутился вокруг нас. Он пришел с приятелем, которого я знала по университетскому беговому клубу и который мне нравился.
Стемнело, как нам показалось, рано, вечер пролетел слишком быстро. Совсем скоро, в весеннем семестре, нам нужно будет готовиться к экзаменам, и времени на такие вот праздники совсем не останется.
Мы вышли из бара позже и пьянее, чем планировали быть, и через внутренний двор направились к воротам колледжа. Над травой расползался туман; свет, падавший во двор сквозь него, причудливо искажался, и казалось, будто из окон кто-то выглядывает.
На полпути к воротам прямо перед нами я услышала шаги. Из тумана вышла компания в причудливых костюмах. Йен Брэйди, прическа, костюм — все как полагается; и заторможенная Майра[22] рядом с ним. О. Джей Симпсон[23] — худенький, маска вместо лица, черная перчатка — совсем неподходящая — свисает с руки. Шипман[24] — с поддельной бородой и в настоящем больничном халате. И позади всех мои Мать и Отец. Ее белые-белые волосы — парик, косо сидящий на голове паренька, — и нелепое серое платье, которое было на ней, когда ее арестовали. На снимке из полицейского досье платье соскользнуло с плеча, и тень от ключицы падала на него косой чертой — эту деталь парень упустил.
Отец — не похож еще больше. Им нарядился самый высокий мальчик в компании, но роста ему все равно не хватало. Стрижка слишком аккуратная, а глаза слишком добрые. Винить его в этом, конечно, не стоит.
— Вкус у ребятишек что надо! — сказала Оливия, когда они прошли мимо нас.
Пластиковый стаканчик выпал у меня из руки. Туман густел, и я уже не различала ни Оливии, ни Кристофера, ни даже своих собственных рук.
— Лив, — позвала я, все еще считая, что потихонечку справлюсь сама и никто ничего не заметит, хотя уже стояла на коленях, а трава под пальцами была мягкой и мокрой. «Тед Банди»[25], которого я знала по юридическому обществу, помог Оливии дотащить меня до комнаты. Своего парня она отправила прочь, принесла два стакана воды и улеглась рядом со мной, на звездном небе.
— Развеселый, однако, получился ужин, — сказала она. — Дебилы и Убийцы. Хотя чертовски жутко, конечно.
Она повернулась ко мне лицом, но я так и лежала на спине, вглядываясь в трещины на потолке, пытаясь проследовать за ними взглядом от одной стены комнаты до другой.
— Итак, — продолжила она, — что это было?
— Не знаю, наверное, перебрала.
Оливия фыркнула:
— Да ну, брось, Лекс! В самом начале вечера? Послушай, я никогда не спрашивала — много такого, о чем я и не хотела спрашивать. Я думала, придет время и ты расскажешь сама. А может, и не расскажешь, не знаю. Мне, в общем, все равно. Но для тебя будет лучше, если расскажешь.
Я почувствовала, как слова подкатывают к горлу, совсем как в первые дни нашей дружбы.
— Если я расскажу… Ты можешь пообещать мне, что, какие бы вопросы у тебя ни возникли и что бы ты ни подумала, мы никогда не будем к этому возвращаться?
— Ох, Лекс! — ответила Оливия. — Ну конечно же, я обещаю.
— Может быть, ты помнишь о Доме Кошмаров? Тебе тогда было около тринадцати …
* * *
С той минуты, как мы покинули «Ромилли Таунхаус», вечер набрал обороты. Оливия состояла в обществе любителей виски, собирающегося в баре неподалеку, Кристофер пришел прямо туда. Его парень пробовал себя в стендапе, и он не мог на это смотреть — наша встреча как раз стала отличным поводом пропустить вечернее шоу.
— Не то чтобы он был так уж плох, — объяснял он нам. — Это просто я на грани. Я все время жду, что кто-нибудь из зала начнет ему хамить. Если это случится, мне ведь придется повалить его в буквальном смысле — прямо на чертов пол.
— А может, тебе стоит поупражняться в остроумии и затыкать словами? Это куда безопаснее.
— Над этим я тоже работаю, — ответил Кристофер и вздохнул. — И все-таки мне больше нравилось, когда он был бухгалтером, самым остроумным на свете.
— Не такой уж он и остряк, — заметила Оливия.
— Она не в настроении, — пояснила я. — Спроси ее о кондиционерах.
— Мое настроение уже улучшилось. Я просто не могу представить его на сцене.
— Вы обе бокалов на сорок впереди меня, — сказал Кристофер и заказал нам всем еще выпить. — Не знал, что ты любишь виски, Лив.
— Да я, в общем-то, не фанатка виски. Мне просто нравится, что есть место, где можно кого-нибудь подцепить. Всегда должно быть такое место, где можно кого-нибудь подцепить.
— Да-да. Именно в таком месте, как это, особая атмосфера.
Только один посетитель был в баре кроме нас — пожилой мужчина в твидовом костюме, про которого Оливия, как только мы пришли, спросила: «Он там живой вообще?»
— Ну ладно-ладно, всегда должно быть место, где для тебя точно найдется стул. Расскажи нам про Нью-Йорк, Лекс.
— Я переехала в дом, — сказала я. — В тот самый, в стиле лофт. Он огромный и у воды, в Бруклине. Но живу с соседями.
— Я бы не смогла делить с кем-то жилье.
— Там только я да старушка, хозяйка лофта. Пространство разгорожено ширмой, правда, она иногда падает. Хоп — и вот она, старушка, лежит в постели или смотрит документальный фильм. Ее зовут Эдна.
— Эдна явно тебя обирает, — заметил Кристофер.
— Точно. Потрать еще немного денег и найди другое жилье, Лекс.
— Да мне, в принципе, это неважно, — ответила я. — Она довольно спокойная, а меня все равно часто не бывает дома.
— Бросай эту Эдну и возвращайся в Лондон.
— А я и так здесь.
— Ты должна остаться на мой день рождения! — сказала Оливия. — Это будет нечто. Все-таки двадцать восемь. Хочу с размахом отпраздновать день, через два года после которого я превращусь в старую и больную женщину.
— Я выжата как лимон, — ответила я.
— Нью-Йорк сам по себе — отличное оправдание, а усталость — нет, — покачала головой Оливия.
Бармен собрал бокалы.
— Какой сорт вам понравился?
Нам давали дегустационные аннотации, но мы их так и не прочли.
— Мне понравились все, — заявила Оливия. — Но вот этот больше всех.
— Как там Джей Пи? — спросил Кристофер.
— А что с Джей Пи?
Кристофер взглянул на Оливию. Опасная тема.
— Собираешься с ним встречаться?
— Навряд ли у меня будет время, — ответила я. — Я работаю на психопатку.
— Он спрашивает о тебе всякий раз, когда мы с ним где-нибудь видимся, — сказала Оливия. — Это так мило. Я говорю ему, что у тебя все просто прекрасно. Рассказываю, какая ты красивая и состоятельная.
— Спасибо, Лив. Честно говоря, я о нем почти не думаю. Так, вспомнила — и сразу же забыла. В общем, все нормально.
— Если хочешь что-нибудь узнать, я могу помочь.
— Я очень хочу больше об этом не разговаривать.