– Собиралась в будущую пятницу.
– Можно с тобой?
Я опешила. Она правда хочет встретиться с Карен? Желание увидеть родную мать вполне понятно. Но Кортни знала, как Карен обошлась с Ханной, и стремление повидаться удивило меня. Может, Кортни хотела своими глазами увидеть, кто эта женщина?
– Да. Если сумею все уладить, можешь поехать, – я улыбнулась и еще раз обняла ее.
– Как думаешь, что она скажет, если я приду к ней на свидание?
– Думаю, она будет счастлива. Твой приезд станет для нее несказанной радостью. За то, что она совершила, она вытерпела немало страданий. А встреча с тобой будет удивительным даром милости, – я отвела волосы от мокрого лица Кортни.
– Я хочу поехать, – сказала она.
– Вот и хорошо. Я позвоню в тюрьму, узнаю, что нам понадобится, чтобы сделать тебе пропуск, и напишу Карен. Ты точно хочешь поехать? – Я все еще стремилась оградить Кортни от подробностей истории, хотя в общих чертах она уже была ей известна.
– Еще я хочу встретиться с родными сестрами и братьями. Можно? – нерешительно спросила она.
– Да. А еще у тебя есть бабушка и дедушка, которые были бы очень рады познакомиться с тобой. Хочешь увидеться с ними?
Не слишком ли много я предлагаю ей сразу?
– Хочу познакомиться со всеми. Как думаешь, это ничего?
– Если хочешь, я свяжусь и с ними.
Я не знала, кому это решать. Мне? Или Кортни? В ее жизни слишком много вопросов оставалось без ответа. И она, похоже, хотела ответить на все разом. Я чуть отодвинулась, поерзала на постели, прижимая подушку к груди.
Кортни заметила это и придвинулась ближе.
– Ты моя мама, – сказала она. – Я люблю тебя. Ведь ты же моя мама.
И мы обе снова расплакались.
– Я помню. Просто беспокоюсь, как ты воспримешь столько новостей разом, – я вытерла слезы.
Мы взялись за руки, и я вслух возблагодарила Бога за его милость, за труд в жизни Карен и в нашей жизни. И мы попросили его подготовить детей Бауэр и их бабушку с дедушкой к моему звонку.
На следующий день я рассказала Элу, что случилось накануне вечером, позвонила в тюрьму заказать пропуск для Кортни, написала письмо Карен, обо всем рассказала ей и сообщила, что в следующий раз мы приедем к ней вместе с дочерью.
Наступило утро пятницы. Мы с Кортни отправились в Ласк. Музыка по радио в машине помогла заполнить два часа езды, которые иначе получились бы слишком тихими. Чем меньше оставалось до тюрьмы, тем лучше я понимала, как отчаянно мне хочется, чтобы эта встреча принесла благо Кортни и Карен. Вместе с тем я понимала, что это от меня не зависит. Я не могу управлять свиданием и должна смириться, отказаться от своего стремления им управлять. Моя задача – привезти Кортни к родной матери, а потом отойти в сторонку и не мешать им строить отношения. Я вела машину и молилась, вверяя наши сердца и надежды Господу.
Когда мы подъехали к тюрьме, припарковались и направились к дверям, Кортни замедлила шаг, оглядывая ограду с колючей проволокой и наружные стены тюрьмы.
– Это она? Ого. Здоровенная.
Я сообщила о нашем прибытии охране. Щелкнул замок, я открыла ворота, Кортни впервые столкнулась с процессом регистрации, так хорошо знакомым мне. Я вспомнила, как нервничала сама, когда впервые навестила здесь Карен. Безусловно, чувства Кортни так же остры или еще острее. Мне хотелось бы облегчить ей задачу, но я понимала, что это не в моей власти.
В комнате свиданий мы отступили в сторону, не сводя глаз с запертой двери. Одну за другой заключенных приводили и впускали через нее в комнату. Мы видели их приближение через большое застекленное окно. Каждый раз, когда очередная женщина шла по коридору к двери комнаты свиданий, Кортни спрашивала: «Это она?»
В комнату вошло уже пять женщин, и тут я увидела за окошком Карен.
– Вот она, – шепнула я Кортни.
Карен, казалось, немного нервничала, но я еще никогда не видела на ее лице такой широкой улыбки. Она подошла к нам, я представила их друг другу:
– Карен, это Кортни. Кортни, это Карен.
Они нерешительно обнялись, и я обхватила их обеих. Исцеление еще только предстояло, это объятие стало его началом. В слезах мы отошли чуть в сторонку, присесть и поговорить. Наблюдая за Карен и Кортни, я невольно думала о том, что Карен знает о дочери все, а та о ней – почти ничего.
– Твоя мама столько мне о тебе говорила, – сказала Карен.
Я была признательна ей за эти слова. Они прозвучали тепло и уважительно.
Чем могла поделиться Карен? Не посвящать же дочку, которой в вашу прошлую встречу было пять недель от роду, в подробности своей тюремной жизни! Поэтому час свидания был заполнен разговорами о пустяках. Тем лучше: со временем дойдет и до бесед с глубоким смыслом. Кортни познакомилась с родной матерью. Получила много ответов. И это было лишь начало.
Свидание заканчивалось. Мы с Карен обнялись, потом Карен обняла Кортни.
– Спасибо, что приехала, – сказала она дочери. – Я так счастлива, что смогла познакомиться с тобой. Надеюсь, ты приедешь снова.
Весь обратный путь, в отличие от дороги в тюрьму, мы проговорили. Кортни снова принялась засыпать меня вопросами, но уже не так взволнованно, как накануне вечером. Первое свидание с матерью слегка утолило ее интерес.
Предстояла встреча и с другими родственниками, поэтому мы стали договариваться с Деэнн, ее бабушкой и дедушкой. Где бы нам собраться всем вместе, чтобы никто из нас не чувствовал неловкости? Кортни, любительница поесть, предложила: «А может, в “Дейри Куин”?» И правда! Поедим мороженого, да и как раз хватит времени, чтобы поболтать.
Предстоящий разговор с бабушкой и дедушкой меня волновал. Я знала: они недовольны тем, что я столько лет прятала от них Кортни. На их телефоне я оставила сообщение о том, что их внучка хотела бы встретиться с ними.
Через несколько часов мне позвонила Деэнн – по просьбе бабушки и дедушки. Все они с нетерпением ждали встречи в ближайшие выходные. Да, пусть будет «Дейри Куин». Кортни призналась, что немного нервничает. Деэнн напугала ее когда-то, выследив в туалете ресторана. Но теперь они обе стали старше, возможно, им удастся начать все заново. Может, даже подружатся.
Казалось, самые серьезные препятствия уже позади. Кортни встретилась с Элли и Стивеном в торговом центре и узнала, что они ее родные брат и сестра. Узнала правду о родной матери и всей семье. Повидалась с Карен в тюрьме. И вот теперь предстояла встреча с самой старшей из сестер, а также с бабушкой и дедушкой, с которыми она еще ни разу не виделась.
Войдя в зал ресторана, я поискала взглядом Бауэров. Деэнн и какой-то мужчина, видимо, ее муж, сидели рядом с пожилой парой за большим столом. Нас встретили улыбками, и мы почувствовали себя свободнее.
– Привет, Кортни, – сказал дедушка Бауэр. – Я твой дед, а это твоя бабушка. Мы так рады познакомиться с тобой!
Кортни ответила робким:
– Привет…
– А я Деэнн, а это мой муж Трей. Как хорошо, что ты приехала!
Все мы заказали мороженое, каждому стало немного уютнее и спокойнее, когда принесли лакомство. Немного поболтали о пустяках.
– Я слышала, ты играешь в хоккейной команде? С удовольствием пришли бы как-нибудь посмотреть на вас, – сказала Деэнн. – Когда у вас матч?
Разговор о хоккее и расписании матчей закончился вместе с мороженым, подавая сигнал о единодушном желании завершить встречу. Пока все родственники по очереди обнимали Кортни, я стояла в сторонке, не желая отнимать у них драгоценные минуты общения. Мне хотелось, чтобы ей было уделено все внимание, которого она заслуживала.
Дедушка отделился от группы и направился ко мне. Я слегка напряглась, не зная, чего ожидать.
Но он просто обнял меня, вздохнул и тихо сказал:
– Спасибо вам. Она чудо. Спасибо вам!
29. Только ОН
После встречи с дочерью Карен писала ей несколько раз и присылала маленькие подарки, которые сама сделала в тюрьме. Кортни отвечала на письма. Прежде всего ее волновал вопрос: «Кто мой родной отец?» Кортни уже спрашивала меня, и я ответила так же, как Карен мне: не знаю. Она не представляла даже, какой родится Кортни – с европеоидной, латиноамериканской или афроамериканской внешностью, и даже после рождения, когда стало видно, что кожа у нее очень светлая, Карен по-прежнему не знала, кто ее отец. Услышав от Карен, что насчет отца та не в курсе, Кортни по вполне понятным причинам расстроилась. Любому нелегко смириться с мыслью, что важные вопросы так и останутся без ответа, но тяжелее всех – удочеренной девочке-подростку.
Спустя несколько месяцев Кортни решила прекратить переписку с Карен и отказалась ездить к ней на свидания. Когда я ездила к Карен одна, Кортни только спрашивала меня, как у нее дела. Этим, по-видимому, исчерпывалась потребность Кортни в узах с Карен на протяжении всего выпускного класса средней школы. А вот интерес к Деэнн, сводной сестре, начал расти. Деэнн и ее муж приглашали Кортни к себе домой, на ужин с ними и их детьми. Кортни охотно соглашалась.
После нескольких таких визитов я начала замечать перемены в отношении Кортни к Карен. У Кортни возникало много вопросов, а Деэнн хорошо помнила трагическую историю их матери. Деэнн, старшая дочь, помнила много решений, принятых матерью, и то, каким был вред от этих решений – и помнила больше, чем любой из ее младших братьев и сестер.
Нас с Элом начал тревожить еле уловимый сдвиг в душевном состоянии Кортни. Она казалась более замкнутой, чем обычно, и вдобавок непривычно вялой. Мы делали все возможное, чтобы всегда находиться рядом, но расстояние между Кортни и нами неуклонно росло. В ней начинали набирать силу подводные течения, вызванные гневом и обидой на Карен.
Когда Кортни перешла в старшую школу, я надеялась, что она будет учиться так же хорошо, как и в средней. Она была умна и обладала большим потенциалом. Но уязвленное сердце словно гасило ее мотивацию. Она все чаще гневалась не только на Карен, но и на всех подряд. Именно этого я и опасалась, когда нам предстояло познакомить Кортни с ее историей и родной семьей, но обратного пути уже не было. К пятнадцати годам Кортни еле справлялась с учебой и предпочитала общаться с дурной компанией. Она стала строптивой и неприязненной, потеряла интерес к хоккею и решила бросить его. Порой я замечала, что она ведет себя скрытно и нечестно. Мы с Элом пытались поддерживать нормальное общение, но она противилась ему.
Интересно, сколько в этом неизменном негативе можно списать на подростковый возраст? И сколько – на чувства, вызванные обстоятельствами ее удочерения? И однажды я спросила, не хочет ли она поговорить с психологом обо всем, что она узнала о своей родной семье. Она согласилась, и я организовала встречу. Психолог наладила контакт, после нескольких сеансов Кортни вроде бы стало легче, и она решила, что новые встречи ей не нужны.
Мы делали все возможное, чтобы всегда находиться рядом, но расстояние между Кортни и нами неуклонно росло
Но, несмотря на консультации психолога, наши походы в церковь втроем словно подталкивали нашу дочь к бунту. Она плюхалась на скамью, скрестив руки на груди, или все норовила задремать, положив голову мне на колени. Мне постоянно приходилось толкать ее в бок, побуждая выпрямиться, Эл давал ей понять, что в церкви надо вести себя прилично, а не класть голову на мои колени. Меня тревожило ее явное равнодушие к духовной жизни. В конце концов мне пришлось признать, что я достигла очередного этапа смирения. Кортни требовалось дорасти до личных отношений с Господом, и я никак не могла повлиять на них. Я должна была довериться Святому Духу и надеяться, что Он исполнит свое дело в сердце моей дорогой дочери.
Наше раздражение нарастало. Кортни отдалялась и от школы, и от нас, и от церкви. Она даже ревновала нас к нашим старшим детям. Однажды во время свидания с Карен я поделилась с ней тревогами, как мать с матерью.
– Это я во всем виновата, – сказала Карен. – Из-за меня у нее накопилось слишком много вопросов без ответа. А ответы оказались совсем не теми, какие ей хотелось услышать.
Карен была откровенна в своих тревогах. Она рассказала, что в последние годы ей писали и другие дети. Задавали вопросы. Им тоже приходилось нелегко, хоть их и усыновили и воспитывали в любви христианские семьи. Я видела, что Карен обретает материнскую зрелость, хоть она и не смогла правильно воспитывать своих детей, когда те были еще малы.
По собственному опыту я знала, что есть раны, которые не исцелить никому. Только Бог способен принести истинное исцеление израненному сердцу и духу, пребывающему в смятении. Зная, что это смятение порождено дьяволом, я могла лишь молиться о том, чтобы Бог вмешался и даровал истину и исцеление нашей дочери. И вновь смиряться.
Однажды вечером, когда я уже собиралась погасить свет и заснуть, в дверь моей спальни тихонько постучали. Дверь медленно приоткрылась, Кортни прошептала в щель:
– Мама, ты спишь?
– Скоро усну. Тебе что-нибудь нужно?
– Можно к тебе на минутку?
– Конечно. Заходи.
Она забралась ко мне в постель и обняла подушку Эла – тот смотрел внизу поздний выпуск новостей и должен был подняться еще не скоро. Глядя на Кортни с подушкой, я поняла: короткого разговора не получится. Я села и взбила повыше свою подушку.
– Так в чем дело?
– Можно с тобой?
Я опешила. Она правда хочет встретиться с Карен? Желание увидеть родную мать вполне понятно. Но Кортни знала, как Карен обошлась с Ханной, и стремление повидаться удивило меня. Может, Кортни хотела своими глазами увидеть, кто эта женщина?
– Да. Если сумею все уладить, можешь поехать, – я улыбнулась и еще раз обняла ее.
– Как думаешь, что она скажет, если я приду к ней на свидание?
– Думаю, она будет счастлива. Твой приезд станет для нее несказанной радостью. За то, что она совершила, она вытерпела немало страданий. А встреча с тобой будет удивительным даром милости, – я отвела волосы от мокрого лица Кортни.
– Я хочу поехать, – сказала она.
– Вот и хорошо. Я позвоню в тюрьму, узнаю, что нам понадобится, чтобы сделать тебе пропуск, и напишу Карен. Ты точно хочешь поехать? – Я все еще стремилась оградить Кортни от подробностей истории, хотя в общих чертах она уже была ей известна.
– Еще я хочу встретиться с родными сестрами и братьями. Можно? – нерешительно спросила она.
– Да. А еще у тебя есть бабушка и дедушка, которые были бы очень рады познакомиться с тобой. Хочешь увидеться с ними?
Не слишком ли много я предлагаю ей сразу?
– Хочу познакомиться со всеми. Как думаешь, это ничего?
– Если хочешь, я свяжусь и с ними.
Я не знала, кому это решать. Мне? Или Кортни? В ее жизни слишком много вопросов оставалось без ответа. И она, похоже, хотела ответить на все разом. Я чуть отодвинулась, поерзала на постели, прижимая подушку к груди.
Кортни заметила это и придвинулась ближе.
– Ты моя мама, – сказала она. – Я люблю тебя. Ведь ты же моя мама.
И мы обе снова расплакались.
– Я помню. Просто беспокоюсь, как ты воспримешь столько новостей разом, – я вытерла слезы.
Мы взялись за руки, и я вслух возблагодарила Бога за его милость, за труд в жизни Карен и в нашей жизни. И мы попросили его подготовить детей Бауэр и их бабушку с дедушкой к моему звонку.
На следующий день я рассказала Элу, что случилось накануне вечером, позвонила в тюрьму заказать пропуск для Кортни, написала письмо Карен, обо всем рассказала ей и сообщила, что в следующий раз мы приедем к ней вместе с дочерью.
Наступило утро пятницы. Мы с Кортни отправились в Ласк. Музыка по радио в машине помогла заполнить два часа езды, которые иначе получились бы слишком тихими. Чем меньше оставалось до тюрьмы, тем лучше я понимала, как отчаянно мне хочется, чтобы эта встреча принесла благо Кортни и Карен. Вместе с тем я понимала, что это от меня не зависит. Я не могу управлять свиданием и должна смириться, отказаться от своего стремления им управлять. Моя задача – привезти Кортни к родной матери, а потом отойти в сторонку и не мешать им строить отношения. Я вела машину и молилась, вверяя наши сердца и надежды Господу.
Когда мы подъехали к тюрьме, припарковались и направились к дверям, Кортни замедлила шаг, оглядывая ограду с колючей проволокой и наружные стены тюрьмы.
– Это она? Ого. Здоровенная.
Я сообщила о нашем прибытии охране. Щелкнул замок, я открыла ворота, Кортни впервые столкнулась с процессом регистрации, так хорошо знакомым мне. Я вспомнила, как нервничала сама, когда впервые навестила здесь Карен. Безусловно, чувства Кортни так же остры или еще острее. Мне хотелось бы облегчить ей задачу, но я понимала, что это не в моей власти.
В комнате свиданий мы отступили в сторону, не сводя глаз с запертой двери. Одну за другой заключенных приводили и впускали через нее в комнату. Мы видели их приближение через большое застекленное окно. Каждый раз, когда очередная женщина шла по коридору к двери комнаты свиданий, Кортни спрашивала: «Это она?»
В комнату вошло уже пять женщин, и тут я увидела за окошком Карен.
– Вот она, – шепнула я Кортни.
Карен, казалось, немного нервничала, но я еще никогда не видела на ее лице такой широкой улыбки. Она подошла к нам, я представила их друг другу:
– Карен, это Кортни. Кортни, это Карен.
Они нерешительно обнялись, и я обхватила их обеих. Исцеление еще только предстояло, это объятие стало его началом. В слезах мы отошли чуть в сторонку, присесть и поговорить. Наблюдая за Карен и Кортни, я невольно думала о том, что Карен знает о дочери все, а та о ней – почти ничего.
– Твоя мама столько мне о тебе говорила, – сказала Карен.
Я была признательна ей за эти слова. Они прозвучали тепло и уважительно.
Чем могла поделиться Карен? Не посвящать же дочку, которой в вашу прошлую встречу было пять недель от роду, в подробности своей тюремной жизни! Поэтому час свидания был заполнен разговорами о пустяках. Тем лучше: со временем дойдет и до бесед с глубоким смыслом. Кортни познакомилась с родной матерью. Получила много ответов. И это было лишь начало.
Свидание заканчивалось. Мы с Карен обнялись, потом Карен обняла Кортни.
– Спасибо, что приехала, – сказала она дочери. – Я так счастлива, что смогла познакомиться с тобой. Надеюсь, ты приедешь снова.
Весь обратный путь, в отличие от дороги в тюрьму, мы проговорили. Кортни снова принялась засыпать меня вопросами, но уже не так взволнованно, как накануне вечером. Первое свидание с матерью слегка утолило ее интерес.
Предстояла встреча и с другими родственниками, поэтому мы стали договариваться с Деэнн, ее бабушкой и дедушкой. Где бы нам собраться всем вместе, чтобы никто из нас не чувствовал неловкости? Кортни, любительница поесть, предложила: «А может, в “Дейри Куин”?» И правда! Поедим мороженого, да и как раз хватит времени, чтобы поболтать.
Предстоящий разговор с бабушкой и дедушкой меня волновал. Я знала: они недовольны тем, что я столько лет прятала от них Кортни. На их телефоне я оставила сообщение о том, что их внучка хотела бы встретиться с ними.
Через несколько часов мне позвонила Деэнн – по просьбе бабушки и дедушки. Все они с нетерпением ждали встречи в ближайшие выходные. Да, пусть будет «Дейри Куин». Кортни призналась, что немного нервничает. Деэнн напугала ее когда-то, выследив в туалете ресторана. Но теперь они обе стали старше, возможно, им удастся начать все заново. Может, даже подружатся.
Казалось, самые серьезные препятствия уже позади. Кортни встретилась с Элли и Стивеном в торговом центре и узнала, что они ее родные брат и сестра. Узнала правду о родной матери и всей семье. Повидалась с Карен в тюрьме. И вот теперь предстояла встреча с самой старшей из сестер, а также с бабушкой и дедушкой, с которыми она еще ни разу не виделась.
Войдя в зал ресторана, я поискала взглядом Бауэров. Деэнн и какой-то мужчина, видимо, ее муж, сидели рядом с пожилой парой за большим столом. Нас встретили улыбками, и мы почувствовали себя свободнее.
– Привет, Кортни, – сказал дедушка Бауэр. – Я твой дед, а это твоя бабушка. Мы так рады познакомиться с тобой!
Кортни ответила робким:
– Привет…
– А я Деэнн, а это мой муж Трей. Как хорошо, что ты приехала!
Все мы заказали мороженое, каждому стало немного уютнее и спокойнее, когда принесли лакомство. Немного поболтали о пустяках.
– Я слышала, ты играешь в хоккейной команде? С удовольствием пришли бы как-нибудь посмотреть на вас, – сказала Деэнн. – Когда у вас матч?
Разговор о хоккее и расписании матчей закончился вместе с мороженым, подавая сигнал о единодушном желании завершить встречу. Пока все родственники по очереди обнимали Кортни, я стояла в сторонке, не желая отнимать у них драгоценные минуты общения. Мне хотелось, чтобы ей было уделено все внимание, которого она заслуживала.
Дедушка отделился от группы и направился ко мне. Я слегка напряглась, не зная, чего ожидать.
Но он просто обнял меня, вздохнул и тихо сказал:
– Спасибо вам. Она чудо. Спасибо вам!
29. Только ОН
После встречи с дочерью Карен писала ей несколько раз и присылала маленькие подарки, которые сама сделала в тюрьме. Кортни отвечала на письма. Прежде всего ее волновал вопрос: «Кто мой родной отец?» Кортни уже спрашивала меня, и я ответила так же, как Карен мне: не знаю. Она не представляла даже, какой родится Кортни – с европеоидной, латиноамериканской или афроамериканской внешностью, и даже после рождения, когда стало видно, что кожа у нее очень светлая, Карен по-прежнему не знала, кто ее отец. Услышав от Карен, что насчет отца та не в курсе, Кортни по вполне понятным причинам расстроилась. Любому нелегко смириться с мыслью, что важные вопросы так и останутся без ответа, но тяжелее всех – удочеренной девочке-подростку.
Спустя несколько месяцев Кортни решила прекратить переписку с Карен и отказалась ездить к ней на свидания. Когда я ездила к Карен одна, Кортни только спрашивала меня, как у нее дела. Этим, по-видимому, исчерпывалась потребность Кортни в узах с Карен на протяжении всего выпускного класса средней школы. А вот интерес к Деэнн, сводной сестре, начал расти. Деэнн и ее муж приглашали Кортни к себе домой, на ужин с ними и их детьми. Кортни охотно соглашалась.
После нескольких таких визитов я начала замечать перемены в отношении Кортни к Карен. У Кортни возникало много вопросов, а Деэнн хорошо помнила трагическую историю их матери. Деэнн, старшая дочь, помнила много решений, принятых матерью, и то, каким был вред от этих решений – и помнила больше, чем любой из ее младших братьев и сестер.
Нас с Элом начал тревожить еле уловимый сдвиг в душевном состоянии Кортни. Она казалась более замкнутой, чем обычно, и вдобавок непривычно вялой. Мы делали все возможное, чтобы всегда находиться рядом, но расстояние между Кортни и нами неуклонно росло. В ней начинали набирать силу подводные течения, вызванные гневом и обидой на Карен.
Когда Кортни перешла в старшую школу, я надеялась, что она будет учиться так же хорошо, как и в средней. Она была умна и обладала большим потенциалом. Но уязвленное сердце словно гасило ее мотивацию. Она все чаще гневалась не только на Карен, но и на всех подряд. Именно этого я и опасалась, когда нам предстояло познакомить Кортни с ее историей и родной семьей, но обратного пути уже не было. К пятнадцати годам Кортни еле справлялась с учебой и предпочитала общаться с дурной компанией. Она стала строптивой и неприязненной, потеряла интерес к хоккею и решила бросить его. Порой я замечала, что она ведет себя скрытно и нечестно. Мы с Элом пытались поддерживать нормальное общение, но она противилась ему.
Интересно, сколько в этом неизменном негативе можно списать на подростковый возраст? И сколько – на чувства, вызванные обстоятельствами ее удочерения? И однажды я спросила, не хочет ли она поговорить с психологом обо всем, что она узнала о своей родной семье. Она согласилась, и я организовала встречу. Психолог наладила контакт, после нескольких сеансов Кортни вроде бы стало легче, и она решила, что новые встречи ей не нужны.
Мы делали все возможное, чтобы всегда находиться рядом, но расстояние между Кортни и нами неуклонно росло
Но, несмотря на консультации психолога, наши походы в церковь втроем словно подталкивали нашу дочь к бунту. Она плюхалась на скамью, скрестив руки на груди, или все норовила задремать, положив голову мне на колени. Мне постоянно приходилось толкать ее в бок, побуждая выпрямиться, Эл давал ей понять, что в церкви надо вести себя прилично, а не класть голову на мои колени. Меня тревожило ее явное равнодушие к духовной жизни. В конце концов мне пришлось признать, что я достигла очередного этапа смирения. Кортни требовалось дорасти до личных отношений с Господом, и я никак не могла повлиять на них. Я должна была довериться Святому Духу и надеяться, что Он исполнит свое дело в сердце моей дорогой дочери.
Наше раздражение нарастало. Кортни отдалялась и от школы, и от нас, и от церкви. Она даже ревновала нас к нашим старшим детям. Однажды во время свидания с Карен я поделилась с ней тревогами, как мать с матерью.
– Это я во всем виновата, – сказала Карен. – Из-за меня у нее накопилось слишком много вопросов без ответа. А ответы оказались совсем не теми, какие ей хотелось услышать.
Карен была откровенна в своих тревогах. Она рассказала, что в последние годы ей писали и другие дети. Задавали вопросы. Им тоже приходилось нелегко, хоть их и усыновили и воспитывали в любви христианские семьи. Я видела, что Карен обретает материнскую зрелость, хоть она и не смогла правильно воспитывать своих детей, когда те были еще малы.
По собственному опыту я знала, что есть раны, которые не исцелить никому. Только Бог способен принести истинное исцеление израненному сердцу и духу, пребывающему в смятении. Зная, что это смятение порождено дьяволом, я могла лишь молиться о том, чтобы Бог вмешался и даровал истину и исцеление нашей дочери. И вновь смиряться.
Однажды вечером, когда я уже собиралась погасить свет и заснуть, в дверь моей спальни тихонько постучали. Дверь медленно приоткрылась, Кортни прошептала в щель:
– Мама, ты спишь?
– Скоро усну. Тебе что-нибудь нужно?
– Можно к тебе на минутку?
– Конечно. Заходи.
Она забралась ко мне в постель и обняла подушку Эла – тот смотрел внизу поздний выпуск новостей и должен был подняться еще не скоро. Глядя на Кортни с подушкой, я поняла: короткого разговора не получится. Я села и взбила повыше свою подушку.
– Так в чем дело?