– Ясно, – кивнула я и тоже подняла руку. – И я тоже мать.
И в этот момент между нами возникли необъяснимые узы.
– А почему вы спрашиваете? – тихо выговорила одна девушка. И тогда Бог даровал мне все необходимые слова.
– Видите вон те окна? – Я указала на ряд наглухо запертых окон, через которые мы видели бледно-желтую шлакоблочную стену коридора. – Посмотрите на них. – (И все посмотрели!) – Что, если бы ваши дети стояли сейчас за этими окнами? И смотрели, что происходит в этой камере?
Следует понять: когда Бог дает весть, которую требуется передать дословно, Он чему-то нас учит. Я вспомнила о Кортни, оставшейся дома, и о ее родной матери в тюрьме Вайоминга. Бог был рядом со мной. Этот миг был важен и для меня, и для моих слушателей. У меня дрогнуло сердце. Эти общие узы глубоко растрогали меня. Нас связало материнство. Заключенные молчали. А потом, к моему изумлению, некоторые расплакались.
– Если бы ваши дети стояли там и смотрели, кого бы они увидели? Думаю, многие из вас уже хорошо меня знают. Я обращаюсь к вам «леди», правильно? Я вас не оскорбляю. Я говорю: «Леди, пора запирать двери», «леди, пора обедать». Потому что вы в первую очередь леди. Вы женщины. Бог сотворил вас такими. А если бы ваши дети заглянули сюда, кого бы они увидели? На каких мам они бы смотрели? Вы себя видели пять минут тому назад? Вы поддались на провокацию, чуть не обрекли себя на строгую изоляцию, еще немного – и вы позволили бы Миллер поднять вас на бунт. Вы допустили подобное от нее – так чему же вы хотите научить детей? Прямо сейчас вам дают право решать. Надзирательница вскоре вернется, и вам предстоит делать выбор: либо быть такими, какими она вас считает, либо такими, какие вы на самом деле. Не позволяйте ей диктовать вам, кто вы! Никому не разрешайте решать это за вас! Выбирать вам. Вы можете сделать выбор в пользу вежливости и самообладания, – я снова умолкла – так, для эффекта. Теперь я понимала замысел Бога. – А знаете что? Я хочу вас кое о чем попросить. Сядьте все на свои койки.
И почти все они начали усаживаться! Я была поражена.
– Что дальше, Мерк?
– Теперь сделайте кое-что вместе со мной, – я спрыгнула со стола, сделала преувеличенно глубокий вдох и медленно выпустила воздух. – Ну же! Давайте, вместе! – подбодрила я, улыбнулась и увидела ответные улыбки. Я сделала еще один преувеличенный вдох, и теперь почти вся камера, полная женщин, дышала в унисон со мной.
– Я хочу, чтобы вы глубоко дышали. Так вы не забудете о том, что владеете собой. Итак, когда вернется Миллер, я уйду. А вы, леди, сможете взять себя в руки. И тогда вы не утратите самообладания. Не позволите надзирателю довести вас до мятежа и не поплатитесь за это. А значит, вы не лишитесь свиданий. А завтра, кстати, день посещений.
Я сделала паузу, давая им вспомнить о близких, которых они увидят на следующий день – если сохранят самообладание.
– Вот так. Мы договорились?
– Договорились, Мерк. Мы договорились.
Вдруг я увидела, что все смотрят куда-то мне за спину. Стало ясно: они заметили через окошки в дверях, что сюда идет Миллер. Она вошла в общую камеру, я отступила. Потрясение и растерянность на ее лице видели мы все – и матери-заключенные, и я. Все молчали, пока она медленно обводила взглядом комнату. Я заметила, что многие слегка улыбались. Миллер не понимала, почему – но они понимали. И понимала я. Бог в Его мудрости и через мои слова даровал им покой.
Забавно было смотреть, как меняется выражение лица Миллер. Она обернулась ко мне и спросила:
– Что вы с ними сделали?
– Ничего, – ответила я. – Мы просто немного поговорили об уважении – верно, леди?
– Да, Мерк, – послышались голоса.
– И благодаря этому уважению с вами будет все в порядке.
Миллер переводила взгляд то на меня, то на них. И она явно хотела сказать: «Что вы сделали?»
Выйдя из камеры, я медленно подошла к окнам. Миллер не сводила с меня глаз. Несколько минут я стояла в коридоре. Сто пятьдесят спокойных женщин улыбались мне и отвечали взглядами. Я пару раз вздохнула – преувеличенно глубоко – и все рассмеялись. Миллер была явно озадачена. Замечательно! Несколько минут назад я вошла в эту дверь с мыслью: чему быть, того не миновать. Никогда раньше я не видела заключенных в такой ярости.
А теперь только посмотрите на них! Господи! Я никогда еще не видела, чтобы все они так смеялись. Никогда не воспринимала их как полную комнату матерей.
26. Кортни
В пустыне, как мы со временем убедились, можно было вести столь же насыщенную и исполненную смысла жизнь, как в Каспере. Я видела, как Бог испытывает наши души, используя время, проведенное нами на новом месте. Как всегда, роли жены и матери меня радовали. Мы видели, что успешно развиваемся как семья. Работа в Эстрейе, как когда-то – мое служение в Центре помощи и «Миссии спасения», – не давала мне отвлечься от наблюдений за неисповедимыми путями Господа. Я пользовалась тем, что мне даровали, и постигала безграничную Божью милость. Оказалось, что мы с Элом, несмотря на наш чрезвычайно плотный график, могли уделять больше внимания друг другу: Хелен и Чарльз становились все более самостоятельными. Но какими бы щедрыми ни были все эти блага, мы не могли отрицать один простой факт: мы тосковали по нашему дому в Вайоминге.
Поэтому каждое лето мы впятером ездили в Вайоминг на неделю. В сезон клеймения мы брали Кортни и отправлялись на ранчо Патфайндер, где я и Эл работали на кухне вместе с Джоном и Крис. Хелен и Чарльз гостили в Каспере у друзей. Эти поездки становились главным событием лета. В Вайоминге я всегда отводила один день на свидание с Карен. Мы говорили о Господе. Молились вместе. Мы возрастали в вере, вверяя Господу наше будущее. Говорили о наших детях, об их жизни. Я рассказывала, как дела у Кортни, смешила Карен забавными историями. О Ханне мы не говорили. Никогда. Даже имени ее не упоминали. Преступление не обсуждалось. Только его последствия.
Одним из самых печальных последствий явилось то, что порой Карен считала, что у нее вообще нет будущего. Я напоминала, что оно есть. Пока она еще дышит, у Бога свои планы на ее жизнь, даже если она в тюрьме. Карен рассказывала о том, что узнала в своей группе по изучению Библии, и я восхищалась чудом ее духовного роста. Мы говорили о ее жизни в тюрьме. Она объясняла, как жестоки с ней женщины, знавшие, какое преступление она совершила.
На каждом нашем свидании мы плакали. Слезы говорили больше, чем слова. Казалось, мы обе изнываем от желания поговорить о Ханне, но не решаемся завести этот разговор. Получится ли это хоть когда-нибудь? Тюремная комната свиданий казалась не лучшим местом. И мы говорили о том, что не вызывало у нас неловкости, а душу изливали в слезах и молитвах перед расставанием.
В июне 2004 года Скалистые горы вновь поманили нас прохладой. На ранчо Патфайндер снова клеймили скот. Мы переночевали у Джона и Крис, а на следующий день предстояло ехать на ранчо.
И утром Крис объявила:
– Я слышала, что ведомство шерифа округа Натрона объявило набор сотрудников. Без обид, – добавила она с широкой улыбкой, – но ты, Деб, могла бы сходить на собеседование, раз уж ты все равно здесь.
Мы с Элом переглянулись.
– Пожалуй, это способ вернуться в Каспер. Ну что, позвонить им?
Эл вскинул брови:
– Конечно. Не повредит.
Я позвонила. Договорилась о собеседовании в середине недели. На ранчо дел было невпроворот, но Эл, Джон и Крис пообещали, что заменят меня. Крис и Джон очень хотели, чтобы мы переехали обратно в Каспер. Почти так же сильно, как мы.
В среду я поехала в город на собеседование – вновь по шоссе 220. Полтора часа, и меня спросили: как скоро я смогу перебраться в Каспер и приступить к выполнению обязанностей?
Я вернулась на ранчо и обрадовала всех хорошими новостями. Крис и Джон предложили мне с Кортни пожить у них, пока мы не найдем жилье.
Наша семья вернулась в Сюрпрайз. В ведомстве шерифа я сказала, что увольняюсь, через несколько дней нагрузила вещами наш фургон, и мы с шестилетней Кортни отправились в Вайоминг. Эл выставил дом в Аризоне на продажу и собирался уехать к нам с Кортни в Каспер сразу же, как только его купят. Ему еще предстояли поиски работы в Каспере.
Чарльз как раз закончил школу и собирался остаться в Финиксе с другом. Хелен и Триша, ее лучшая подруга, жили в Каспере в квартире с двумя спальнями и учились в местном колледже. Но Триша собиралась переехать к тете, чтобы сэкономить, поэтому Хелен, Кортни и я получили возможность поселиться в ее квартире на то время, пока не будет продан наш дом в Аризоне и у нас не появится другое жилье в Каспере.
Другие наши дети нашли свое место в жизни. Сэди закончила университет и жила в Ларами. Джейсон вернулся из Германии, чтобы завершить образование, и его приняли в летное училище в Техасе, в Уичито-Фоллс. Элизабет вышла за замечательного парня по имени Уэс и жила в Атланте, Джорджия. А мы с Элом наконец возвращались домой в Каспер. Казалось, все складывается идеально.
Пока мы с Кортни добирались на машине до Вайоминга, меня удивило беспокойство, волнами накатывающее на меня и теснящее грудь. Наше решение вернуться в Каспер пробудило во мне боль и страх. В Сюрпрайзе Кортни и вся наша семья были ограждены от прошлого, от сплетен и слухов. Ждут ли нас там потрясения? Помнят ли там еще то убийство? Вернемся ли мы на линию огня – или Каспер оставил все в прошлом и живет дальше? Увидев меня с Кортни, будут ли местные расспрашивать об удочерении, о Карен или о Ханне? Будут ли пересуды о преступлении родной матери преследовать Кортни? Мы почти не задумывались о том, с чем столкнемся по прибытии.
Я написала Карен, что мы возвращаемся. Она обрадовалась, что теперь мы будем ближе и я стану навещать ее чаще, спросила, нельзя ли известить об этом ее родных и добиться встречи с Кортни. Я ответила: подождем, когда Кортни станет постарше, сама решит. Мне хотелось, чтобы Кортни выросла нормальным, здоровым ребенком, не затронутым трагедией, которую пережили ее родные братья и сестры несколько лет назад. Я собиралась объяснить все это родителям Карен и надеялась, они меня поймут.
За неделю я записала Кортни в детский сад, а затем приступила к новой работе в следственном изоляторе округа Натрона, где раньше служила капелланом и навещала Карен. Привыкать к двенадцатичасовому рабочему дню после восьмичасовых смен в Аризоне – это была настоящая мука. Благо, Крис и Хелен помогали с Кортни. Я связалась со Старлой, нашей прежней няней, сообщила, что мы вернулись в Каспер, и спросила, не найдется ли места в ее детской группе, чтобы Кортни могла приходить туда после школы. Старла с радостью ее приняла.
Решение вернуться в Каспер пробудило во мне боль и страх. Ждут ли нас там потрясения? Помнят ли там еще то убийство?
Казалось, все налаживается, – до тех пор, пока меня не перевели на ночные смены. Я почти не виделась с Кортни. Мое отсутствие дома по вечерам и ночам расстроило ее и привело в смятение. Моя новая работа в ведомстве шерифа привнесла в жизнь семьи непредвиденный стресс.
Зато я нашла для нас небольшой дом в аренду. А потом мы услышали еще одно хорошее известие: Эл продал дом в Аризоне!
Декабрь настал быстро. Мы закрыли на все замки дом в Сюрпрайзе. Эл и Чарльзом поехали из Аризоны в Каспер. Хелен и Сэди составили нам компанию во время традиционного «Рождества у Мерков» – со снегом и елкой, украшенной лампочками и нашими старомодными игрушками. Всем казалось, что мы снова дома.
Во время учебы в колледже Хелен стала встречаться с хорошим парнем по имени Мэтт. Он приехал к нам на праздники, попросил руки Хелен, и мы их благословили. После года помолвки они планировали пожениться в июле 2006 года.
За несколько месяцев до знаменательной даты я зашла в свадебный салон, где Хелен купила платье, чтобы быстро рассчитаться за наряд для девочки-цветочницы. Семилетняя Кортни стояла рядом со мной у прилавка, когда вдруг кто-то окликнул меня по имени. Оглянувшись, я увидела Деэнн – старшую дочь Карен. Эта встреча после стольких лет стала для меня приятным сюрпризом. Я радостно обняла Деэнн. Она подросла, стала симпатичной девушкой и тоже выходила замуж.
Мы поболтали, и вдруг Деэнн шагнула к Кортни и обратилась к ней:
– Привет, Кортни! Знаешь, кто я?
Я мягко загородила собой Кортни, посмотрела на Деэнн и покачала головой, убеждая ее замолчать.
– Нет. Она не знает, и сейчас не место и не время этим делиться, – тихонько сказала я.
Обращение Деэнн напрямую к Кортни стало для меня шоком. Я понимала, что Деэнн молода и что ей хочется познакомиться с родной сестрой, с которой ей не довелось расти вместе. Но Кортни знала только, что ее удочерили. Да, она не сомневалась, что я отвечу на любые ее вопросы об удочерении, но почти их не задавала. А я не упоминала при Кортни о том, что у нее есть братья и сестры, и свадебный салон казался мне неподходящим местом для знакомства с сестрой.
Деэнн явно расстроилась, удивленно отступила и коротко сказала:
– Хорошо.
Через несколько дней Деэнн позвонила мне. И спросила: почему бы нам не разрешить родным занять подобающее место в жизни Кортни. И почему бы не познакомить ее со всеми?
Я попыталась так мягко, как только могла, объяснить, что мы должны ограждать Кортни от всего, что она не в состоянии понять в силу возраста.
– Здесь никому и в голову не придет ее обидеть, – сказала Деэнн.
– Я понимаю, что физически никто из вас ее не обидит. Но она еще слишком мала, чтобы знать трагедию своей семьи.
Я понимала: если Кортни познакомится со своей касперской родней, кто-нибудь да расскажет ей страшную правду. А мы все еще оберегали Кортни от суровой реальности. Мы не говорили, что ее мать – преступница. И я уговорила Деэнн дать Кортни время повзрослеть, прежде чем она узнает свою родную семью.
Деэнн я искренне сочувствовала. Она сказала, что ни она, ни ее дедушка и бабушка не понимают, чего мы хотим, – но готовы отнестись к нам с уважением.
Пока мы жили в арендованном доме, муниципалитет предложил Элу прежний пост в Центре проведения мероприятий Каспера, и мы отпраздновали удачу. Я уволилась из ведомства шерифа и записалась на курсы риэлторов вместе с Крис. Нам нравилось снова жить в Каспере, рядом с давними друзьями и знакомыми по церкви. Впрочем, теперь я осматривалась везде, куда бы мы ни отправились. Повторения встречи в салоне я не желала.
Той же весной Кортни и ее подружка, живущая по соседству, играли на тротуаре у дома. Выглянув, чтобы узнать, все ли у них в порядке, я заметила, что с девочками разговаривают четверо детей, которых я прежде не видела. Двое показались мне смутно знакомыми, и когда Кортни вернулась домой к ужину, я спросила, с кем она разговаривала.
– Они живут через четыре дома от нас. Сначала они спросили, как меня зовут, я ответила, а они спросили, как моя фамилия. А потом – знаешь ты их маму или нет. Ее зовут Рене.
Пожав плечами, словно желая добавить «ума не приложу, зачем», она села к столу и словно забыла о новых знакомых.
Рене – бывшая подруга Карен. Та самая, которая попросила меня разобраться с вещами. Мне с трудом удалось сохранять спокойствие так, чтобы ни тон, ни выражение моего лица не изменилось. Я поняла, кто эти двое детей, которые показались мне знакомыми. Рене усыновила Элли и Стивена, младших детей Карен. Все время, пока я настороженно оглядывалась через плечо в торговом центре и продуктовых магазинах, двое из детей Бауэр жили через четыре дома от нас! Пора было спешить с переездом.
Я рассказала Элу, и мы сразу же занялись покупкой дома. Через несколько недель мы подыскали дом, где живем и теперь.