– Когда этот конкурс закончится и вы вернетесь домой, о чем бы вам хотелось иметь возможность сказать: «Да, я этого добилась»?

– Ну, это легко. Мне бы хотелось знать, что я справилась с финальным танцем и удержалась на шпильках.

Судья рассмеялся, так и не догадавшись, что я не шучу.

В финале я, посмотрев в зал, увидела детей, сидящих рядом с Дейл и Лори. И меня переполнило чувство признательности за всю любовь и поддержку, которой благословил меня Бог. Я понимала, что моя личность никак не связана с результатами конкурса. Я – возлюбленная дочь Бога, который дал мне сыграть роль в жизни всех этих дорогих мне людей. Мне вспомнилась Карен и ребенок, которого она носила. Долго ли мне суждено играть свою роль в жизни этих двоих? Я не знала.

Конкурс закончился, я была готова вернуться домой. Не могу вспомнить даже, кто победил, – знаю только, что это была не я. Мне просто хотелось вернуться в Каспер, к жизни, дарованной мне там Богом. Я по-прежнему носила корону Вайоминга, но, что гораздо важнее, знала, что подчинилась Богу и сделала все, что в моих силах. Я поняла, что участия в конкурсах больше не будет – и я освободилась. Мой звездный час, «миг увенчания», пришел не на сцене, – он настал в небесах, на борту самолета. Этот опыт вызвал у меня чувство благодарности за мою простую жизнь вместе с семьей и помог острее, чем когда-либо, осознать, что повсюду, где я только ни появлялась, я носила венец жизни и была посланницей моего Небесного Отца.

Пока мы ехали домой, я думала о Карен и о новой жизни, что росла в ней. Когда мы вернулись в Каспер, нам с Элом понадобилось принять решение, способное изменить всю нашу жизнь.

Я никак не могла отделаться от мысли, что опекунство с его временным характером – не лучший вариант для малыша. Каково будет при этом ребенку? Захочет ли Карен, чтобы я на протяжении долгих лет возила своего подопечного к ней в тюрьму? Должна ли я буду рассказать ему всю печальную правду?

После нескольких дней поездки мы прибыли домой. Шел август, первым делом предстояло закупиться к школе. Мы с Элом отложили пугающий разговор еще на неделю.

Мой звездный час, «миг увенчания», пришел не на сцене, – он настал в небесах



Наконец время пришло. В субботу утром Эл заговорил первым.

– Я тут подумал: по-моему, временная опека – не лучший выход для малыша, – сказал он за чашкой кофе. – Разве это опора для ребенка?

Я вздохнула с облегчением, услышав в мыслях Эла отголоски своих.

– Все будет по-другому, если мы усыновим малыша, – сказала я. – Так у приемных родителей есть на него все права, а опеки могут лишить. Не хотелось бы мне, чтобы у нас снова забрали ребенка, – у меня заколотилось сердце при мысли о том отчаянии, с которым я спорила с сотрудницей Управления, умоляя защитить Ханну, но меня не слушали. В жизни Ханны я не занимала хоть сколько-нибудь юридически значимого места, разве что была матерью в патронатной семье, где она жила.

Эл кивнул. Минуту мы сидели молча.

– И… что думаешь насчет усыновления? – спросила я.

– Это единственное условие, на котором мы могли бы взять ребенка.

– Значит, если Карен согласится, мы так и сделаем? Вот только нужно ли это нам… А если откажемся? Тогда Управлению придется искать ребенку приемную семью?

Выражение лица Эла не изменилось. Он задумался.

– Да, придется, – сказал он наконец. – Но мы уже знаем, как они ищут. Малыш будет скитаться по семьям, пока его кто-нибудь не усыновит. Не уверен, что тут лучше, – мы оба с досадой вздохнули.

Мы так и сидели в кухне и потягивали кофе.

– А что думаешь ты? – спросил Эл, глядя мне в глаза.

Я разволновалась. Давило бремя необходимости решать. Борясь со слезами, которые напомнили мне, что исцеление еще не завершилось, я ответила:

– Мы пытались защитить Ханну, но это было не в нашей власти. Мы ничего не могли поделать. А если мы усыновим этого малыша, то будем его полноправными представителями по закону. Мы не только станем нести за него ответственность. Мы сможем защитить этого ребенка, – страсть переполняла мое сердце, звучала в словах. – Мы не смогли спасти Ханну, но этого малыша смогли бы. А это ее брат или сестра.

Подперев подбородок ладонью, Эл произнес, глядя на меня:

– А ты отдаешь себе отчет, что мне стукнет почти семьдесят к тому времени, как ребенок закончит старшие классы? – Я улыбнулась, и он продолжал с усмешкой: – К тому времени я, наверное, уже буду разъезжать в инвалидном кресле.

Я тоже усмехнулась.

– Ну, можно взглянуть на дело иначе: тебе же понадобится кто-нибудь, кто смог бы тебя возить, – и мы оба рассмеялись.

Переглянувшись, мы вдруг поняли. Да. Если Бог открывает эту дверь. Да. Мы были уверены: если Бог выбрал нас, значит, Он все уладит. И если так, тогда да, сердцем мы готовы принять этого ребенка как родного.

Усыновление. Не опекунство. Если Карен захочет, чтобы мы усыновили ребенка, мы его усыновим. В этом наше решение было единодушным. Теперь предстояло выяснить мнение детей.





– Мы можем усыновить малыша? Я за! – четырнадцатилетняя Хелен взволнованно заерзала. Она обожала малышей. Мы знали ее ответ заранее, еще до того, как завели разговор с детьми. А Чарльз и Сэди?

– Так нечестно. Она не разрешила нам взять себе Ханну, а потом убила ее, – процедил Чарльз. – А теперь мы возьмем ее нового ребенка?

Я понимала гнев сына. Сможет ли он когда-нибудь воспринимать этого малыша как нашего, а не как ребенка Карен?

– Ей не разрешат оставить ребенка, – объяснила я. – Либо она проведет остаток жизни в тюрьме, либо ее казнят. Спасение Ханны было не в нашей власти. Но если этот малыш будет нашим по закону, мы сможем защитить его от Карен и системы патронатной опеки.

Его черты изменились.


– И Карен в его жизни не будет? – уточнил он. – Ребенка привезут к нам прямо из больницы? Это будет наш малыш? Не ее?

– Да, Чарльз, – подтвердил Эл. – И станет носить фамилию Мерк, а не Бауэр.

– Тогда – да! – объявил Чарльз.

Шестнадцатилетняя Сэди явно сравнивала все «за» и «против». Обдумывая новую для нее мысль, она, похоже, колебалась. Но наконец сказала:

– Я тоже согласна.

Джейсон все еще служил на авиабазе в Германии, а наша старшая, Элизабет, училась в колледже. Они не жили с нами в дни опеки над Ханной, хотя и беспокоились и поддерживали нас издалека. Оба сказали, что согласятся с любым решением.

Итак, теперь мы знали вердикт семьи. Но что скажет Карен? Она не предлагала усыновление, только просила взять ребенка под опеку. Если других желающих не найдется, что казалось маловероятным, Карен придется выбирать: либо мы, либо Управление.

Я отправила Карен письмо, в котором объяснила, что мы сможем поговорить про ребенка в следующий раз, когда ее привезут в Каспер, изложила варианты и оставила исход дела в руках Божьих.

Но пока тянулись дни, я с удивлением обнаружила, что по-прежнему веду внутренние споры по тому же поводу. Правильно ли мы решили с Элом? Ведь так мы навсегда свяжем себя с убийцей Ханны! Не будет ли радость воспитания этого ребенка омрачена тенью прошлого? Боль за Ханну не покидала меня, я понимала, что впереди еще много скорби. Я плакала. И в ванной, и одна в машине. Плакала, когда Эл уезжал на работу, а детей не было дома. Плакала часто, и всегда одна. Я понимала: эти слезы необходимы, чтобы оплакать Ханну. Но приходилось осмотрительно выбирать место и время для скорби.

Я решила не обсуждать все это ни с кем из местных подруг. Они стремились уберечь меня от страданий, причиненных мне встречами с Карен – страданий, которые я не могла отрицать, хоть и знала, что я призвана к этой связи. Мне посоветовали бы перестать с ней видеться. Да и общественность относилась к ней враждебно. Кто бы понял мое решение навещать убийцу Ханны, молиться вместе с ней, думать об усыновлении ее ребенка? Я просто не могла справиться с ненавистью окружающих, направленной на Карен, – мне едва хватало сил совладать со своим смятением. Все было слишком сложно.

Но Дейл и Лори из Техаса я открыла душу. Мы называли себя «друзьями завета»: мы обещали всегда говорить друг другу только истину Божью, призывать к духовной ответственности и вдохновлять. Я была с ними совершенно искренней.

– Не сюсюкайте со мной, – объяснила я. – Не пытайтесь утешать. Мне нужна только истина Божья.

Отнеслись они неоднозначно, но сказали, что поддерживают нас в решении усыновить ребенка и будут молиться, чтобы свершилась Божья воля.

Но мне требовалось больше времени, чтобы совладать со своими эмоциями в присутствии одного только Бога.





Через несколько недель после того, как наша семья приняла решение, от Карен из касперской тюрьмы мне поступил звонок с оплатой за мой счет.

– Алло, Дебра? Я в Каспере. Вы сможете приехать? – Голос Карен звучал увереннее, чем прежде, – он окреп, в нем сквозило волнение. Казалось, она рада меня слышать.

– Да. Сегодня вечером.

– Хорошо. Мне очень надо повидаться с вами. Вы поговорили с Элом насчет малыша?

– Да, поговорили. Расскажу при встрече. Это не телефонный разговор.

Я любовалась ослепительным закатом через кухонное окно, споласкивала посуду после ужина и ставила ее на сушилку. Дети прибрались в доме и разошлись по комнатам заканчивать уроки. Эл устроился в кресле и смотрел вечерние новости.

Я объявила, что мне надо съездить в магазин и что я скоро вернусь. Закончив негромким «ну, я поехала» и дождавшись понимающего взгляда от Эла, я взяла ключи.

К моему приезду в тюремном вестибюле уже собралось несколько человек. Джин в окошке дружески улыбнулась.

– Я уже знаю, к кому вы приехали. Сейчас я вас впущу, а потом вызову ее.

Я была благодарна Джин за то, что она не стала называть фамилию Карен по громкой связи, оповещая всех. Прошло уже два месяца с тех пор, как стало известно об убийстве, но местная пресса по-прежнему публиковала материалы о нем и приближающемся судебном процессе, а общественность продолжала негодовать. Я улыбнулась Джин и показала ей в окошко поднятые большие пальцы.

Пройдя в комнату для свиданий, я стала ждать. Через несколько минут надзиратель привел Карен.

Мы обнялись. Еще не успев сесть, Карен спросила:

– Что вы решили?

Потом она села и положила сложенные руки на стол. К деловому разговору она была готова. В отличие от меня – я все еще сомневалась, так и не получив окончательного подтверждения от Господа. И теперь медлила, не зная, стоит ли заговаривать о решении, которое я собиралась предложить Карен.

– Мы поговорили, – я откинулась на спинку своего стула и положила руки на колени. Мне хотелось, чтобы этот разговор прошел легко и свободно. Придавать ему характер сделки я совсем не желала. – И вот что мы думаем. – Карен склонила голову набок, готовая выслушать. – Мы считаем, опека не в интересах малыша.

Радостное ожидание на лице Карен сменилось разочарованием.

– Подождите, я еще не закончила, – предупредила я. – Вы сами понимаете, что не сможете вырастить этого ребенка. Вы в тюрьме, и без семьи малыш, находящийся под опекой, всю жизнь будет в подвешенном состоянии. Если его возьмет под опеку УДС, они обратятся в суд и лишат вас родительских прав. А потом отдадут ребенка в приемную или патронатную семью, незнакомым людям, потому что никто из родственников не возьмется его растить. Решать вам. Мы готовы усыновить этого ребенка, но оформлять опеку не станем. Вы можете предоставить решение УДС или принять его самостоятельно. Нам надо как следует подумать и помолиться, чтобы понять, что будет лучше для ребенка.

Наши взгляды скрестились, как бывало уже много раз. Казалось, в глубине души мы нашли понимание. Истину, которую не передать словами. Внутри меня что-то встрепенулось. Новые, глубокие и позитивные чувства к Карен пустили ростки. Эти чувства мог пробудить только Бог. Мало-помалу в нас зарождалась любовь – и уносила нас от суровой реальности в край чистой благодати.

– Не знаю, – выговорила Карен. – Не хочу, чтобы моего ребенка забрало УДС, но не уверена, готова ли я отказаться от моих прав на него и отдать на усыновление.

Я сидела молча, не мешая ей осмысливать выбор.

– Ребенок должен появиться на свет не раньше конца октября, – напомнила я. – У вас еще есть время. Но немного. Если решите, что готовы отдать его нам на усыновление, надо будет найти юриста и начать процедуру. Мы поговорим еще раз. Решение за вами. Верю, Бог поможет вам принять его.

Мне самой требовалось последовать собственному совету – вверить исход дела Богу. Нельзя было эмоционально привязываться ни к тому, ни к другому результату. Ни в коем случае, пока мои душевные раны еще настолько свежи. Я не доверяла себе, сомневалась в своем умении понять, что будет лучше для ни в чем не повинного и ничего не подозревающего младенца, продолжающего расти под сердцем Карен. Нам обеим предстояло ждать вестей от Бога.