Джон хотел зайти к нему домой, «чтобы спустить зверя с цепи», и ни Эми, ни я не выдали, что в курсе второй части предложения: «И закинуться наркотой, чтобы я мог не спать пятьдесят часов кряду».

Мы с Эми ждали в джипе. Когда мы остались одни, я спросил:

– Долго ты говорила с моим двойником, или кто он там, пока не поняла, что это не я? Ну то есть вы же завтракали вместе, так?

Уже во второй раз мне на миг показалось, что Эми выглядит так, будто ее поймали на лжи. Она попыталась отыграться.

– Недолго. Мы поели, поболтали немного, но мне все это время было не по себе. У тебя было три руки, но я решила, что, может, я просто никогда ее раньше не замечала.

– Я серьезно, Эми. Мы знаем друг друга как облупленных. Мне жутко от мысли, что ты весь завтрак говорила с моей копией, прежде чем заподозрить неладное.

– Ты вел себя странно – но насколько странно должен вести себя человек, чтобы принять его за потустороннего самозванца, вместо того чтобы списать все на необычное настроение? Мне просто казалось, что ты…

Она замолкла и посмотрела на дождь.

– Что я что?

– Что ты в очень хорошем настроении.

– Ага.

– Ты сказал, что починил дыру в крыше.

– Ну, уже это должно было тебя насторожить.

Я думал, что она рассмеется, но ее губы не дрогнули.

В дверях дома снова появился Джон: он с безумным видом закричал, что мы должны зайти и кое на что взглянуть. Как и всегда, я испытал чувство, для которого в английском языке не придумали сло́ва: секундное предвкушение чего-то или невероятно опасного, или невероятно глупого. Неважно, нашел ли Джон в доме дюжину изуродованных трупов или помидор в форме члена, объявлял он об этом в одной и той же манере.

Мы вошли и увидели, что Собак играет с чем-то в углу: щелкает зубами и бьет штуковину лапами. Сначала я подумал, что это маленький раненый воробей или колибри, но оказалось, что это одно из похожих на насекомых летающих существ, которые раньше были частью человеческого «тела» Нимфа. Существо было ранено.

– Не дай ему съесть эту штуку! – сказала Эми.

– Да, его наверняка стошнит – кто знает, что там внутри у этой твари. И не трогай ее руками, найди что-нибудь острое, чтобы проткнуть ее издалека. Джон, какие у тебя еще остались копья?

– Стойте, – сказала Эми. Она сбегала на кухню и вернулась с прозрачным пластиковым кувшином. – Подержите собаку.

Джон сумел оттащить разгоряченного пса от добычи, а Эми заманила маленькое насекомое в кувшин. Она закрыла крышку, и Джон заклеил ее скотчем.

– Мне нужен нож или что-то острое, – сказала Эми. – Надо прорезать отверстия для воздуха.

– А нужен ли ему вообще воздух? – спросил я.

– И что еще важнее, вдруг оно сможет протиснуться в дыру, даже крошечную? Или что оно не может плеваться ядом или другие фокусы проворачивать? Нет, пока мы не выясним, с чем имеем дело, давайте не рисковать и держать его взаперти.

Джон поставил кувшин на кофейный столик, и мы все встали вокруг. Разглядеть существо было непросто – как тонкие волоски, плывущие перед глазами: оно почти идеально сливалось с фоном. Время от времени маскировка спадала, и мы, всего на несколько секунд, видели его истинное тело.

Оно было розовое, жирное и кольчатое, размером с детскую ладонь, все тело вдоль и поперек покрывали блестящие черные пятна (или глаза?) шестиугольной формы. Пока мы рассматривали существо, они увеличивались, пока не покрывали тело целиком. Затем меняли цвет и каким-то образом скрывали существо от глаз. По бокам от туловища отходили тонкие лапки, изогнутые к концу. Еще была пара больших и полупрозрачных, как у мухи, крыльев, одно из которых тварь повредила.

– Я полагаю, с такими мы раньше не сталкивались? – сказала Эми.

– Теперь моя очередь придумывать название, – напомнил Джон.

– Нет, Джон, – отрезал я. – Только если не придумаешь имя, в котором правда будет какой-то смысл.

Джон уверен, что надо присваивать имена всем видам и феноменам, с которыми мы сталкиваемся; он настаивает, что мы должны придерживаться научного подхода и каталогизировать наши находки в духе Чарльза Дарвина. Присваивать имена приходится по очереди, потому что, несмотря на заверения в научном интересе, Джон придумывает просто ужасающе бесполезные названия. Например, он присвоил похищению сверхъестественной сущностью название «орущий клоунский хрен». Насекомоподобного паразита, жившего во рту у человека и говорившего его голосом, он окрестил «вабалабадуном», а чернильно-черные существа, обладающие непостижимой способностью формировать реальность под свои прихоти, теперь известны как «ночные хакулы». Возможно, вы заметили, что имена эти больше интригуют или оскорбляют, чем хоть что-то описывают, – из-за этого их просто невозможно запомнить, что полностью сводит саму идею на нет.

– Он вялый и розовый, как член, и у него крылья, как у насекомого. Посему нарекаю этот организм трахаканом.

Эми вздохнула.

Трахакан в кувшине неуклюже возился: он повредил крыло, то ли когда мы с ним сражались, то ли когда его жевал Собак. Убедившись, что из ловушки ему не выбраться, он опустился на дно и сложил крылья.

– Ну, это определенно стоит показать доктору Маркони, – сказал я.

– Попробую ему позвонить, – отозвался Джон. Затем вытащил нож и начал прорезаться к крышке кувшина. Делал он это потому, что хотел добраться до телефона, а телефон его лежал на дне уже упомянутого кувшина, в котором больше ничего и не было.

Мы с Эми смотрели, как Джон разрезает скотч и подступается к крышке. Потом Эми тряхнула головой, словно очнувшись от транса, и торопливо схватила Джона за запястье.

– Постой. Что мы творим?

Джон остановился, и мы все ненадолго застыли с выпученными от удивления глазами. Я моргнул, и сотовый телефон снова превратился в жука, мираж растворился в скоплении черных мерцающих глаз. Он снова попытался взлететь и стукнулся о крышку.


– Ладно, – сказал Джон, – это странно.

– Он не просто принял облик телефона, – заметил я. – Он убедил меня, что это и правда телефон. Даже несмотря на доказательства обратного.

– Как будто он может залезть в мозг и просто разорвать все логические связи. Критическое мышление улетучивается как во сне. Ты вдруг снова в школе, и попугай с голосом физрука вырывает тебе клювом все зубы, а ты в это время думаешь только об одном: «И как я объясню это своему дантисту?»

– Это произошло, когда он сложил крылья, – сказала Эми. – Я думаю, его тело может по-другому выглядеть, но когда он складывает крылья, то может применять… гипноз. Или что-то другое. Думаю, надо его чем-то накрыть. Чтобы не смотреть на него.

Джон схватил со спинки ближайшего кресла одеяло с американским флагом и накинул его на кофейный столик.

– Ты и правда думаешь, что он на зрение влияет? – спросил я.

Эми пожала плечами.

– Если нет, то даже не знаю, как от него защищаться.

Тем не менее Джон поставил кувшин в шкаф, просто чтобы между нами была еще одна преграда в виде хлипкой деревянной двери.

– Ну ладно, – сказала Эми, – вернемся в режим Шерлока. Эта дрянь хотела выбраться из кувшина и поэтому изменилась так, чтобы нам захотелось ее освободить. Вот видите? Даже у инопланетного жука есть логика. Итак, что можно сказать о других его формах?

– Ну, мы знаем, что он играет на страхах. Тед – отец, и он увидел педофила. Я видел типчика с Уолл-стрит, потому что, как вы оба знаете, меня волнуют вопросы экономической справедливости и классовой эксплуатации. Дэйв, кого видел? Клоуна? Своего арендодателя? Фреда Дерста [4]? Вегетарианский мясной рулет? Свое сексуальное бессилие?

– Я видел себя. Только круче и здоровее.

– Ну, у нас целая ночь, чтобы разобраться, к чему бы это, – сказал Джон.

– Пса этот жук не одурачил, – произнесла Эми. – Собак пытался его съесть, значит, его маскировка не обманула. Это ведь хорошо, да? У нас есть, э-э, детектор лохоканов. Если он пытается кого-то укусить, надо держать ухо востро.

– При условии, что этот жук не последний, – уточнил я.

– Не последний. Пока Джон разбирался с Нимфом, я разбиралась с твоим двойником. Так что да, есть еще как минимум один человек, состоящий из подобных штуковин.

– А если речь о карликах, то как минимум двое, – добавил Джон.

Я почувствовал, что у меня начинает болеть голова. Я прижал пальцы к вискам.

– Или тысяча. В смысле, насколько вообще плохи дела?

Эми откинулась на спинку дивана и пригладила рукой волосы.

– Ну, главное, что мы вернули девочку. Считаю, сегодня мы уже победили.





9. Еще один пропавший ребенок




Домой мы с Эми вернулись уже далеко за полдень. Всего в двадцати футах от дилдомаркета бурлила в переполненных дренажных канавах вода. На миг я обрадовался, что наша квартира на втором этаже – но, если затопит первый, просто сидеть дома и посмеиваться над крестьянами, тонущими на улицах под нами, не выйдет. Я прикинул, что, если затопит проводку, электричество отключится, да и по дорогам тогда не поездишь. Ну и куда нам идти, если не кончатся дожди и продолжит прибывать вода? Наверное, было бы логично подумать о Джоне, но наши дома стояли примерно на одной высоте, а два дня под одной крышей, несомненно, положили бы конец нашей дружбе.

Эми сбросила мокрую одежду и рухнула на кровать, как только мы вошли. Ей нужно было вернуться на работу к одиннадцати. Ну знаете, чтобы я с голоду не умер. Я полежал немного рядом, обнимая ее за плечи. Она лежала ко мне спиной.

– Всё… в порядке?

– В полном, в каком только может быть человек после такого денечка.

Она замолчала, и я задумался, как лучше сформулировать следующий вопрос.

– Эта срань, которая притворялась мной, мой двойник… он ведь не причинил тебе вреда, да? Он же не пытался тебя… обидеть?

– Нет. Нет.

– Ну ладно.

Мы помолчали.

– Но я знаю, что ты что-то недоговариваешь.

– Богом клянусь, Дэвид, я рассказала тебе все, что помню, а если вспомню еще что-нибудь, расскажу и это. Но я не хочу раз за разом поминутно вспоминать события этого дня. Неужели так трудно понять?

– Ну просто… ты же все мне рассказываешь. Всегда. Но не сейчас.