– А что, если он виновен? – спросил наследник.
– Он невиновен, – сказала я, вставая со стула. – Вот. Пишите новый контракт.
Он сел за стол и открыл новую баночку небесно-голубых чернил. Он написал контракт невероятно четким почерком, тихо задавая мне вопросы, прежде чем дополнять или изменять первоначальные формулировки старого контракта. Я стояла, прислонившись к столу, и говорила, какие формулировки хотела бы видеть в документе. На третьей странице он разбавил чернила водой.
– Ваша мать принесла в жертву и поставщика чернил? – спросила я.
Его плечи напряглись, а пальцы сжались.
– Можно и так сказать.
– Теперь меня все устраивает.
Джулиан, Уилл и остальные жители Лощины будут в безопасности, если они не нарушили какие-либо существующие – наследник не хотел добавлять это уточнение – законы. А если Уилл виновен, он будет принесен в жертву.
Но он не виновен.
Уилл всегда был законопослушным гражданином. К тому же ему нужно было думать о Джулиане. Он не стал бы подвергать опасности своего сына. Он бы так с нами не поступил.
Также я настояла, чтобы, по условиям контракта, жителей Лощины больше не приносили в жертву. Нас было очень мало, и город был слишком далеко, чтобы оно того стоило. Наследник согласился.
– Тогда договорились, – сказал он. – Копию ты получишь завтра утром. Сейчас от тебя требуется только биографическая справка и часть тебя, чтобы убедиться, что подписи скреплены должным образом.
– Слишком много страниц, чтобы сказать, что вы меня используете, – сказала я, выдергивая несколько прядок волос.
Наследник стянул перчатку и поцарапал тыльную сторону ладони кончиком пера.
– Ты можешь использовать своих творцев без ограничений. И ты используешь меня точно так же, как я использую тебя. Или я неправильно тебя понял?
– Нет, – сказала я. – Просто вы говорите об этом очень честно, тогда как этот контракт составлен совсем не за этим.
– Хорошо, – сказал он, снова обмакивая перо в чернила.
Со своего места я смогла заметить, как его губы скривились в едва заметной усмешке.
– В настоящее время ты проживаешь в городке Благой-Повержен-в-Лощине, да?
– Сейчас мы называем его просто Лощиной.
Он записал мое полное имя и спросил:
– Дата рождения?
– Мне семнадцать, я родилась зимой. Точнее сказать не могу, – я пожала плечами на его вздох. – Скорее всего, я родилась в первый день бирдаффина. Я всегда говорю так, но, возможно, я родилась в предпоследний день года. Выбирайте любой на ваш вкус, у вас есть целых пять вариантов.
Он поднял глаза. Чернила капнули с пера на страницу.
– Моя мать записала мою точную дату рождения и даты рождения моих братьев и сестер.
– Моя мать работала по шестнадцать часов в сутки на заводе боеприпасов Норткотта, а бумага стоила дорого.
Больно осознавать, что я помню этот простой факт, но забыла, как она выглядела и какой у нее голос. Я пожертвовала воспоминаниями об этом за те годы, что жила в Лощине, чтобы сохранить жизнь ее жителям. Я сохранила свои воспоминания о пэре, на которого она работала. Она работала на Ланкина Норткотта по шетнадцать часов в сутки на протяжении десяти лет – и погибла после несчастного случая, которого можно было избежать. Норткотт не хотел платить за обслуживание оборудования, так что моя мать и еще с десяток человек вместе с ней лишились из-за этого жизней.
Когда-нибудь Норткотт за это заплатит.
– Жительница Болот, которая связана с Лощиной и у которой есть двуосененная дочь? – спросил он. – Кто-то совершенно бесхитростный предположил бы, что ты попала туда, где ты сейчас, с помощью своих творцев.
«Возьми пятно с бумаги и, если понадобится, чернила с пера, – взмолилась я. – Он очень их любит. Уничтожь его воспоминания о том, что я сказала о своей матери».
Конечно, этого хватит, чтобы стереть из памяти всего шестнадцать слов. Моя мать принадлежит мне и только мне. У меня так мало воспоминаний о ней. Нельзя, чтобы наследник о ней думал. А если он будет о ней думать, я заставлю его о ней забыть.
Мой худотворец сделал выпад, Наследник вздрогнул, а затем обмакнул свое теперь пустое перо в бутылку и позволил чернилам наполнить его.
– Напишем, что в первый день года.
Я улыбнулась.
Вот почему концепция нефизических жертвоприношений была такой революционной и никогда никому не преподавалась. Поэтому наследника связали знаком, как только он вернулся из Хилы. Никто не знал, когда осененный заключает такой контракт, и такие контракты не требовали от осененного видимых действий. От крови оставались пятна. Но было непонятно, когда в жертву приносилось чувство.
Никто не знал, что Алистер сделал в Хиле, пока не стало слишком поздно.
Поскольку я не была связана и могла приносить нефизические жертвы, я могла использовать своих творцев без чьего-либо ведома.
Чтобы принести в жертву кровь наследника, мне пришлось бы его убить. А чтобы манипулировать его воспоминаниями, мне нужно было всего лишь находиться рядом с ним.
Наследник макнул перо в царапину с тыльной стороны ладони и подписал свой контракт. Потом он протянул мне новое перо с острым кончиком и заставил и меня расписаться собственной кровью.
– Мне понадобится твоя помощь во время жертвоприношения.
Я искоса взглянула на него.
– Что вы задумали?
– Мне нужно либо совсем немного крови, – сказал наследник, – или какое-нибудь очень ценное воспоминание. Более ценное, чем то, которое ты уничтожила… Думаю, оно было о твоей матери.
Я оцепенела. Он улыбнулся.
– Воспоминание о том, как я впервые попробовала ежевику. – Я протянула ему руку. – Это было летом, мне было десять, и я впервые была за пределами Устья.
– Подойдет, – он взял меня за руку, его голые пальцы, холодные и сухие, прижались к моим, и усмехнулся. – В Лощине ты истощила себя.
Я это знала, но отсутствие воспоминаний там было лучше опасности здесь. Хотя теперь я могла помочь что-то сделать.
– Неужели за Уиллоуби Чейза действительно стоит умереть? – спросил наследник, поднимаясь со стула. Он все еще крепко сжимал мою ладонь. Он усмехнулся, и трещина у него на губах закровоточила. – Уничтожишь мое воспоминание еще раз, и можешь забыть, что у тебя в принципе есть творец, – он отпустил мою руку и отвернулся. – Запри за мной дверь. В этом дворце есть вещи и похуже меня.
Я спала крепко, проснувшись только тогда, когда Хана громко постучалась в мою дверь.
По моей кровати была разбрызгана кровь, она спеклась у меня в носу. Чернил, которыми я пожертвовала, не хватило. Я чувствовала тяжесть своего грехотворца у себя на груди.
Ему всегда было мало.
Глава шестая
Пока что я не могла даже думать о встрече с Джулианом. Они с Уиллом не отшатнулись от отвращения, узнав, что я двуосененная, но это была чрезвычайная ситуация.
А вдруг теперь он будет со мной дружелюбным только потому, что я обменяла себя на жизнь его отца? А вдруг Уилл будет чувствовать себя обязанным? Я нашла их и подпустила их к себе. Они – моя семья. Но случившееся могло все испортить.
Я сняла пальто Джулиана и разложила его на кровати. Теперь оно почти не пахло им. Простая одежда и серое пальто хорошо сидели, но казались тяжелее. Я почувствовала, что меня бросило в пот.
Заскрипела дверь.
– Адлер! – позвала Хана. – Его величество предпочитает начинать рано.
Я открыла дверь. Хана стояла, прислонившись к стене и вращая кулон в форме полумесяца. На ее испещренных шрамами мощных руках был с десяток свежих порезов.
– Идем, – сказала она, бросив на меня неодобрительный взгляд.
Не дожидаясь ответа, она развернулась и пошла прочь. На спине ее черного пальто без рукавов красовался красный знак Уирслейнов. Он был даже на ее ботинках. Единственным, что говорило, что она способна на нежность, был жест, которым она спрятала кулон под рубашку.
Последние шесть лет своей жизни моя мать пыталась уберечь меня от этого – если бы сейчас она увидела меня, она бы умерла снова.
Хана привела меня к небольшому зданию, расположенному на поляне среди фруктовых деревьев. На висящей на двери табличке были выжжены имена Бейнса, Карлоу и Крика. Вокруг имени Крика выросли ростки ласточкиной травы.
– Я больше не буду показывать тебе дорогу, – сказала Хана. – Я стражница его величества, а не нянька.
Я отчаянно хотела спросить ее, каково это – быть жертвенной стражницей, человеком, которого приносят в жертву чужому грехотворцу, и как она может с этим жить, но она скривила свои тонкие губы и напрягла мышцы рук – и желание задавать вопросы как-то пропало.
– Считай, что нянчиться со мной больше нет необходимости, – я коснулась двери – ручки на ней не было – и постучала. – Позволь только задать один вопрос: ты сама решила стать его стражницей?
Она вздрогнула.
– Он предложил мне сделку, как и большинству тех, кто на него работает. Я приняла ее условия.
Она еще раз оглядела меня с головы до ног и ушла.
На стук никто не ответил. Я постучала еще раз, и из-за двери раздался приглушенный голос:
– Заходите.
Я толкнула дверь, но что-то блокировало ее изнутри.
– Открывай же.
– Он невиновен, – сказала я, вставая со стула. – Вот. Пишите новый контракт.
Он сел за стол и открыл новую баночку небесно-голубых чернил. Он написал контракт невероятно четким почерком, тихо задавая мне вопросы, прежде чем дополнять или изменять первоначальные формулировки старого контракта. Я стояла, прислонившись к столу, и говорила, какие формулировки хотела бы видеть в документе. На третьей странице он разбавил чернила водой.
– Ваша мать принесла в жертву и поставщика чернил? – спросила я.
Его плечи напряглись, а пальцы сжались.
– Можно и так сказать.
– Теперь меня все устраивает.
Джулиан, Уилл и остальные жители Лощины будут в безопасности, если они не нарушили какие-либо существующие – наследник не хотел добавлять это уточнение – законы. А если Уилл виновен, он будет принесен в жертву.
Но он не виновен.
Уилл всегда был законопослушным гражданином. К тому же ему нужно было думать о Джулиане. Он не стал бы подвергать опасности своего сына. Он бы так с нами не поступил.
Также я настояла, чтобы, по условиям контракта, жителей Лощины больше не приносили в жертву. Нас было очень мало, и город был слишком далеко, чтобы оно того стоило. Наследник согласился.
– Тогда договорились, – сказал он. – Копию ты получишь завтра утром. Сейчас от тебя требуется только биографическая справка и часть тебя, чтобы убедиться, что подписи скреплены должным образом.
– Слишком много страниц, чтобы сказать, что вы меня используете, – сказала я, выдергивая несколько прядок волос.
Наследник стянул перчатку и поцарапал тыльную сторону ладони кончиком пера.
– Ты можешь использовать своих творцев без ограничений. И ты используешь меня точно так же, как я использую тебя. Или я неправильно тебя понял?
– Нет, – сказала я. – Просто вы говорите об этом очень честно, тогда как этот контракт составлен совсем не за этим.
– Хорошо, – сказал он, снова обмакивая перо в чернила.
Со своего места я смогла заметить, как его губы скривились в едва заметной усмешке.
– В настоящее время ты проживаешь в городке Благой-Повержен-в-Лощине, да?
– Сейчас мы называем его просто Лощиной.
Он записал мое полное имя и спросил:
– Дата рождения?
– Мне семнадцать, я родилась зимой. Точнее сказать не могу, – я пожала плечами на его вздох. – Скорее всего, я родилась в первый день бирдаффина. Я всегда говорю так, но, возможно, я родилась в предпоследний день года. Выбирайте любой на ваш вкус, у вас есть целых пять вариантов.
Он поднял глаза. Чернила капнули с пера на страницу.
– Моя мать записала мою точную дату рождения и даты рождения моих братьев и сестер.
– Моя мать работала по шестнадцать часов в сутки на заводе боеприпасов Норткотта, а бумага стоила дорого.
Больно осознавать, что я помню этот простой факт, но забыла, как она выглядела и какой у нее голос. Я пожертвовала воспоминаниями об этом за те годы, что жила в Лощине, чтобы сохранить жизнь ее жителям. Я сохранила свои воспоминания о пэре, на которого она работала. Она работала на Ланкина Норткотта по шетнадцать часов в сутки на протяжении десяти лет – и погибла после несчастного случая, которого можно было избежать. Норткотт не хотел платить за обслуживание оборудования, так что моя мать и еще с десяток человек вместе с ней лишились из-за этого жизней.
Когда-нибудь Норткотт за это заплатит.
– Жительница Болот, которая связана с Лощиной и у которой есть двуосененная дочь? – спросил он. – Кто-то совершенно бесхитростный предположил бы, что ты попала туда, где ты сейчас, с помощью своих творцев.
«Возьми пятно с бумаги и, если понадобится, чернила с пера, – взмолилась я. – Он очень их любит. Уничтожь его воспоминания о том, что я сказала о своей матери».
Конечно, этого хватит, чтобы стереть из памяти всего шестнадцать слов. Моя мать принадлежит мне и только мне. У меня так мало воспоминаний о ней. Нельзя, чтобы наследник о ней думал. А если он будет о ней думать, я заставлю его о ней забыть.
Мой худотворец сделал выпад, Наследник вздрогнул, а затем обмакнул свое теперь пустое перо в бутылку и позволил чернилам наполнить его.
– Напишем, что в первый день года.
Я улыбнулась.
Вот почему концепция нефизических жертвоприношений была такой революционной и никогда никому не преподавалась. Поэтому наследника связали знаком, как только он вернулся из Хилы. Никто не знал, когда осененный заключает такой контракт, и такие контракты не требовали от осененного видимых действий. От крови оставались пятна. Но было непонятно, когда в жертву приносилось чувство.
Никто не знал, что Алистер сделал в Хиле, пока не стало слишком поздно.
Поскольку я не была связана и могла приносить нефизические жертвы, я могла использовать своих творцев без чьего-либо ведома.
Чтобы принести в жертву кровь наследника, мне пришлось бы его убить. А чтобы манипулировать его воспоминаниями, мне нужно было всего лишь находиться рядом с ним.
Наследник макнул перо в царапину с тыльной стороны ладони и подписал свой контракт. Потом он протянул мне новое перо с острым кончиком и заставил и меня расписаться собственной кровью.
– Мне понадобится твоя помощь во время жертвоприношения.
Я искоса взглянула на него.
– Что вы задумали?
– Мне нужно либо совсем немного крови, – сказал наследник, – или какое-нибудь очень ценное воспоминание. Более ценное, чем то, которое ты уничтожила… Думаю, оно было о твоей матери.
Я оцепенела. Он улыбнулся.
– Воспоминание о том, как я впервые попробовала ежевику. – Я протянула ему руку. – Это было летом, мне было десять, и я впервые была за пределами Устья.
– Подойдет, – он взял меня за руку, его голые пальцы, холодные и сухие, прижались к моим, и усмехнулся. – В Лощине ты истощила себя.
Я это знала, но отсутствие воспоминаний там было лучше опасности здесь. Хотя теперь я могла помочь что-то сделать.
– Неужели за Уиллоуби Чейза действительно стоит умереть? – спросил наследник, поднимаясь со стула. Он все еще крепко сжимал мою ладонь. Он усмехнулся, и трещина у него на губах закровоточила. – Уничтожишь мое воспоминание еще раз, и можешь забыть, что у тебя в принципе есть творец, – он отпустил мою руку и отвернулся. – Запри за мной дверь. В этом дворце есть вещи и похуже меня.
Я спала крепко, проснувшись только тогда, когда Хана громко постучалась в мою дверь.
По моей кровати была разбрызгана кровь, она спеклась у меня в носу. Чернил, которыми я пожертвовала, не хватило. Я чувствовала тяжесть своего грехотворца у себя на груди.
Ему всегда было мало.
Глава шестая
Пока что я не могла даже думать о встрече с Джулианом. Они с Уиллом не отшатнулись от отвращения, узнав, что я двуосененная, но это была чрезвычайная ситуация.
А вдруг теперь он будет со мной дружелюбным только потому, что я обменяла себя на жизнь его отца? А вдруг Уилл будет чувствовать себя обязанным? Я нашла их и подпустила их к себе. Они – моя семья. Но случившееся могло все испортить.
Я сняла пальто Джулиана и разложила его на кровати. Теперь оно почти не пахло им. Простая одежда и серое пальто хорошо сидели, но казались тяжелее. Я почувствовала, что меня бросило в пот.
Заскрипела дверь.
– Адлер! – позвала Хана. – Его величество предпочитает начинать рано.
Я открыла дверь. Хана стояла, прислонившись к стене и вращая кулон в форме полумесяца. На ее испещренных шрамами мощных руках был с десяток свежих порезов.
– Идем, – сказала она, бросив на меня неодобрительный взгляд.
Не дожидаясь ответа, она развернулась и пошла прочь. На спине ее черного пальто без рукавов красовался красный знак Уирслейнов. Он был даже на ее ботинках. Единственным, что говорило, что она способна на нежность, был жест, которым она спрятала кулон под рубашку.
Последние шесть лет своей жизни моя мать пыталась уберечь меня от этого – если бы сейчас она увидела меня, она бы умерла снова.
Хана привела меня к небольшому зданию, расположенному на поляне среди фруктовых деревьев. На висящей на двери табличке были выжжены имена Бейнса, Карлоу и Крика. Вокруг имени Крика выросли ростки ласточкиной травы.
– Я больше не буду показывать тебе дорогу, – сказала Хана. – Я стражница его величества, а не нянька.
Я отчаянно хотела спросить ее, каково это – быть жертвенной стражницей, человеком, которого приносят в жертву чужому грехотворцу, и как она может с этим жить, но она скривила свои тонкие губы и напрягла мышцы рук – и желание задавать вопросы как-то пропало.
– Считай, что нянчиться со мной больше нет необходимости, – я коснулась двери – ручки на ней не было – и постучала. – Позволь только задать один вопрос: ты сама решила стать его стражницей?
Она вздрогнула.
– Он предложил мне сделку, как и большинству тех, кто на него работает. Я приняла ее условия.
Она еще раз оглядела меня с головы до ног и ушла.
На стук никто не ответил. Я постучала еще раз, и из-за двери раздался приглушенный голос:
– Заходите.
Я толкнула дверь, но что-то блокировало ее изнутри.
– Открывай же.