– Мы находимся в моей частной резиденции, – сказал он. Его глаза снова были скрыты за очками. – На людях тебе придется мне кланяться, ты понимаешь?
– Конечно, ваше величество.
Я не стала склонять голову.
Он ничего не сказал и быстро вышел из кареты.
– Пойдем. – В карету заглянула Хана. – Ты будешь жить с другими исследователями его величества.
Едва ли я могла постичь всю роскошь этих земель. Сады были такими аккуратными, что я могла определить время по тому, как отбрасывали тени стебли чеснока, а дорогу можно было запоминать по растущим вдоль дорожек тюльпанам всех цветов и оттенков. Одно здание целиком занимала небольшая оранжерея, в которой росли спелые фрукты, а в другом было стрельбище с изрешеченными мишенями. На некоторых деревьях я заметила пометки, означающие, что за ними начинаются охотничьи угодья. По дорожкам носились слуги в простой одежде и солдаты в цветах незнакомых мне семей. Хана подвела меня к последней двери в дальнем коридоре. Было видно, что совсем недавно на ней висела табличка.
– Это здание принадлежит его величеству. В нем живут только те, кто работает на него, – сказала она, протягивая мне ключ. – Комната закрывается только изнутри. Закрывайся на ночь. Грехоосененные особенно восприимчивы к Двери.
– Но ведь грехоосененных здесь только двое, – сказала я. – Откуда ты знаешь, что восприимчивы все грехоосененные, а не только они?
– Грехоосененные ходят во сне и приходят к Двери, – Хана скрестила руки. У нее на груди висел серебряный колокольчик, он тихо звякнул при ее движении. – Кстати, во сне они так же смертоносны как и когда бодрствуют. Так что ни на что не рассчитывай.
В детстве я тоже ходила во сне, но это прекратилось, когда я ушла из Болот. Я повозилась с дверной ручкой. Дверь моей соседки – Карлоу, судя по имени на табличке, – была приоткрыта. За дверью виднелась комната, в которой все было покрыто толстым слоем пыли.
– Удачи с ней, – сказала Хана. – Не пытайся ничего предпринять. Мне не хотелось бы тебя убивать.
Она сказала это так легко, что я чуть не пропустила это мимо ушей.
– Он убил тысячи людей, – сказала я. – Он правда соблюдает условия контрактов?
– Так же точно, как творцы, – со смехом сказала Хана. – У него своя логика, так что когда будешь составлять контракт, постарайся подобрать максимально точные формулировки.
Она толкнула дверь в мою комнату. Обстановка была скудной, здесь были только кровать и письменный стол. Хана задержалась на пороге.
– Никто не должен знать, что ты двуосененная, кроме тех, кто работает в лаборатории, – сказала она. – Однако тебе нужно будет придумать причину, почему ты здесь.
Я провела рукой по разложенной на кровати простой коричневой одежде – одно платье, одна льняная рубашка, один жилет и одна пара брюк. Очень простые вещи, но не такие грубые, как домотканая одежда, которую я носила в Лощине.
– Я могильщица, – сказала я. – Конечно, ему нужны такие как я.
Может быть, он не лгал, и Дверь действительно требовала жертвоприношений. А может быть, ему и его матери просто нравилось убивать. В любом случае, они оставляли за собой много трупов.
– Ну конечно, – пробормотала Хана. – Те, что работают в Устье, носят серые шинели.
Кости и пепел: последняя жертва, которую каждый приносит Смерти.
В Болотах могильщики даже не думали о пальто. Мы знали их в лицо, потому что там смерть была частым гостем.
– Я обойдусь и без нее, – сказала я. Девочку из Болот, которая приехала из какой-то глуши, никто ни в чем не заподозрит. – Если возникнет необходимость, найдите старую.
Час спустя наследник стоял на моем пороге, сжимая в руках потрепанную серую шинель. Он переоделся; теперь вместо черного пальто на нем было белое, какие носили осененные. На спине у него был красный знак, такой же, какой был вырезан у него на груди. Эти знаки были пережитком того времени, когда боги еще не ушли. Они показывали, какую магию может творить осененный, и не давали пользоваться ее другими видами.
Суверен была связана Жизнью и Смертью. Она была вынуждена служить своему народу как целительница и могильщица. Мы с ней уже были так похожи, что я едва могла это терпеть.
– Можно войти? – спросил наследник.
– Могу ли я вам отказать? – сказала я, выдвигая стул из-под стола. – Ваше величество.
– Влиятельному человеку важно установить четкие границы. Мой отец никогда этого не делал, – он вошел в комнату и положил пальто на мою кровать. На нем не было знаков. Из сумки, висящей у него на плече, наследник вытащил толстую стопку бумаг. – По этому образцу я составляю все свои контракты.
Чем ближе он подходил, тем больше злился мой благотворец. По ощущениям у меня как будто заложило уши от того, что я слишком много времени провела под водой.
– Этим правилам вас научил ваш отец? – спросила я, пытаясь не обращать внимания на ярость своего благотворца.
– В каком-то смысле, – наследник поправил очки. – Это в Болотах ты научилась использовать творцев без контрактов?
– А со своим грехотворцем вы обращаетесь так же, как и ведете беседы? А как же равноценный обмен информацией, как при сделках с нашими творцами? – спросила я.
– Не бывает такой вещи как «равноценный обмен», особенно когда речь заходит об осененных и об их творцах, – фыркнул наследник. – Творцы не разумны. Они не делают выводов, они не осознают. Они подчиняются.
Творцам была нужна не равноценная действию жертва. Они всегда требовали большего. Чтобы уничтожить жизнь, грехотворцу будет мало одной жизни. Банально было говорить, что творцы подчиняются, когда именно они решали, какой будет жертва.
– Я имела в виду – не в прямом смысле, – вздохнула я. – Мои творцы знают, что я им доверяю. Они могут понять, что мне от них нужно. Возможно, ваш так не может и ему нужны длинные контракты, потому что он знает, что вы ему не доверяете. Мы с моими творцами понимаем друг друга.
Если умру я, умрут и они.
– Они не могут знать, чего ты хочешь, – сказал наследник.
– То, чего мы хотим, не всегда совпадает с тем, что нам нужно, – я стояла, положив руки на спинку стоящего между нами стула, но он не садился. – Мы выживаем.
Вот почему я могу сделать так много и так быстро. Наследник не мог сделать что-то подобное тому, что он сотворил в Хиле, пока ему не будет дано разрешение двора и совета.
– Ты хочешь сказать, что оставляешь разрушение на усмотрение своего грехотворца? – сдержанно спросил он. – Мы годами изучаем язык контрактов, но каждый месяц осененные умирают, потому что их благотворцы находят лазейки в формулировках и позволяют себе вольности. Знаешь, сколько людей… – он сделал судорожный вдох и покачал головой. – Творцы – не люди. Они в лучшем случае дикие собаки, которых, возможно, можно надрессировать.
Я ощутила, как на мои плечи опускается тяжесть, и как кожу начинает легонько покалывать. Наследник поднял глаза, в уголках его глаз появились морщинки.
– Кажется, – медленно произнесла я, – вы обидели моего грехотворца.
– Он не человек, – наследник протянул мне бумаги, но все еще продолжал смотреть куда-то поверх меня. – Его нельзя обидеть.
Я села и молча прочитала контракт. Он вытащил из сумки книгу и начал делать пометки на полях. Я просмотрела контракт три раза, внимательно изучив формулировки, и постаралась заметить все, что могло быть истолковано неоднозначно. Если он мог четко сформулировать, что ему нужно от его грехотворца, он также мог, когда это было ему выгодно, выбирать расплывчатые формулировки.
– Что это значит? – я уже обдумала эти его слова, но хотела узнать, будет ли он мне лгать. Я указала на один из разделов контракта: «За исключением прав, предоставленных разделом двенадцатым настоящего контракта, наниматель сохраняет за собой права на знания, полученные во время работы, и не несет ответственности за полученный исполнителем ущерб, в течение бессрочного периода».
– Все открытия, которые ты сделаешь, пока будешь работать на меня, будут моей собственностью, – сказал он, изящным движением пальцев поправив очки. – Я просто защищаю свое исследование.
Какой же он ужасный лжец. Я вымарала это предложение, и он поморщился.
– Теперь мне придется все переписать, – сказал он.
Это было совсем необязательно, но его скрупулезность переходила все границы.
– Оба мы знаем, что значит этот пункт. Все, что я создам, будет принадлежать вам, а если я пострадаю, вы будете ни при чем. Так вы, по крайней мере, возместите мне ущерб.
Он ведь так и не объяснил, в чем суть его исследований.
– Полагаю, вы не скажете мне, чем именно я буду заниматься и насколько это опасно, – сказала я. – Сколько времени я буду работать над этими исследованиями? Я не подпишу этот контракт, если там будет сказано, что продолжительность контракта определяется нанимателем. А что, если я не смогу вам помочь? Наше соглашение станет недействительным?
– Ты слишком полезна, чтобы подвергать тебя опасности, – он так и не подошел к столу и так и не сел.
Я чуть не сломала перо. Как будто моя ценность была неразрывно связана с пользой, которую я могу принести.
– У меня есть несколько вопросов, и прежде чем я буду что-либо подписывать, я хочу получить на них ответы, – сказала я. – И ответы эти я хочу получить в письменном виде.
Он вытащил чистый лист бумаги с прозрачным водяным знаком Лощины в центре, и протянул его мне.
– А знаете, эта красивая бумага появилась у вас благодаря Уиллу Чейзу, – сказала я.
Наследник хмыкнул.
– Поскольку у меня есть бумага, неважно, где именно я ее взял.
– Точно.
Я написала большую часть своих пожеланий: у Уилла и его спутников будет беспрепятственный доступ в Устье, до суда Уилл будет находиться в своем доме в Устье, нам будет предоставлен доступ к уликам против него, а если окажется, что он невиновен, он и жители Лощины не будут наказаны.
Мы просто должны будем доказать его невиновность суду и совету.
– А что, если вы нарушите условия контракта?
Скрипнули половицы. Я обернулась.
Он навис надо мной.
– Я никогда не нарушаю условия контракта, – сказал он, сжимая спинку моего стула.
Я наклонилась, отстраняясь от него.
– Вы наследник престола. Вы можете делать все, что захотите.
– Если кто-то из нас нарушит условия контракта, санкциями займется мой грехотворец, – сказал он.
Вот почему наследник так опасен. Грехоосененных было очень мало, а привязать частицы своего грехотворца к предметам мог только он. Он мог извлечь выгоду из контракта или начать спор по его условиям спустя многие годы после его написания. Его замыслы не ведали пощады.
Как только контракт будет составлен и мы его подпишем, мы будем обязаны следовать его условиям до самого конца.
Он стиснул зубы.
– На твоем месте я бы больше переживал о Чейзе. Что, если он сбежит?
– Он не сбежит, – сказала я. – Он меня любит. Что, если я не смогу вам помочь?
Я увидела, как он закатывает глаза, даже несмотря на его очки.
– Конечно, ваше величество.
Я не стала склонять голову.
Он ничего не сказал и быстро вышел из кареты.
– Пойдем. – В карету заглянула Хана. – Ты будешь жить с другими исследователями его величества.
Едва ли я могла постичь всю роскошь этих земель. Сады были такими аккуратными, что я могла определить время по тому, как отбрасывали тени стебли чеснока, а дорогу можно было запоминать по растущим вдоль дорожек тюльпанам всех цветов и оттенков. Одно здание целиком занимала небольшая оранжерея, в которой росли спелые фрукты, а в другом было стрельбище с изрешеченными мишенями. На некоторых деревьях я заметила пометки, означающие, что за ними начинаются охотничьи угодья. По дорожкам носились слуги в простой одежде и солдаты в цветах незнакомых мне семей. Хана подвела меня к последней двери в дальнем коридоре. Было видно, что совсем недавно на ней висела табличка.
– Это здание принадлежит его величеству. В нем живут только те, кто работает на него, – сказала она, протягивая мне ключ. – Комната закрывается только изнутри. Закрывайся на ночь. Грехоосененные особенно восприимчивы к Двери.
– Но ведь грехоосененных здесь только двое, – сказала я. – Откуда ты знаешь, что восприимчивы все грехоосененные, а не только они?
– Грехоосененные ходят во сне и приходят к Двери, – Хана скрестила руки. У нее на груди висел серебряный колокольчик, он тихо звякнул при ее движении. – Кстати, во сне они так же смертоносны как и когда бодрствуют. Так что ни на что не рассчитывай.
В детстве я тоже ходила во сне, но это прекратилось, когда я ушла из Болот. Я повозилась с дверной ручкой. Дверь моей соседки – Карлоу, судя по имени на табличке, – была приоткрыта. За дверью виднелась комната, в которой все было покрыто толстым слоем пыли.
– Удачи с ней, – сказала Хана. – Не пытайся ничего предпринять. Мне не хотелось бы тебя убивать.
Она сказала это так легко, что я чуть не пропустила это мимо ушей.
– Он убил тысячи людей, – сказала я. – Он правда соблюдает условия контрактов?
– Так же точно, как творцы, – со смехом сказала Хана. – У него своя логика, так что когда будешь составлять контракт, постарайся подобрать максимально точные формулировки.
Она толкнула дверь в мою комнату. Обстановка была скудной, здесь были только кровать и письменный стол. Хана задержалась на пороге.
– Никто не должен знать, что ты двуосененная, кроме тех, кто работает в лаборатории, – сказала она. – Однако тебе нужно будет придумать причину, почему ты здесь.
Я провела рукой по разложенной на кровати простой коричневой одежде – одно платье, одна льняная рубашка, один жилет и одна пара брюк. Очень простые вещи, но не такие грубые, как домотканая одежда, которую я носила в Лощине.
– Я могильщица, – сказала я. – Конечно, ему нужны такие как я.
Может быть, он не лгал, и Дверь действительно требовала жертвоприношений. А может быть, ему и его матери просто нравилось убивать. В любом случае, они оставляли за собой много трупов.
– Ну конечно, – пробормотала Хана. – Те, что работают в Устье, носят серые шинели.
Кости и пепел: последняя жертва, которую каждый приносит Смерти.
В Болотах могильщики даже не думали о пальто. Мы знали их в лицо, потому что там смерть была частым гостем.
– Я обойдусь и без нее, – сказала я. Девочку из Болот, которая приехала из какой-то глуши, никто ни в чем не заподозрит. – Если возникнет необходимость, найдите старую.
Час спустя наследник стоял на моем пороге, сжимая в руках потрепанную серую шинель. Он переоделся; теперь вместо черного пальто на нем было белое, какие носили осененные. На спине у него был красный знак, такой же, какой был вырезан у него на груди. Эти знаки были пережитком того времени, когда боги еще не ушли. Они показывали, какую магию может творить осененный, и не давали пользоваться ее другими видами.
Суверен была связана Жизнью и Смертью. Она была вынуждена служить своему народу как целительница и могильщица. Мы с ней уже были так похожи, что я едва могла это терпеть.
– Можно войти? – спросил наследник.
– Могу ли я вам отказать? – сказала я, выдвигая стул из-под стола. – Ваше величество.
– Влиятельному человеку важно установить четкие границы. Мой отец никогда этого не делал, – он вошел в комнату и положил пальто на мою кровать. На нем не было знаков. Из сумки, висящей у него на плече, наследник вытащил толстую стопку бумаг. – По этому образцу я составляю все свои контракты.
Чем ближе он подходил, тем больше злился мой благотворец. По ощущениям у меня как будто заложило уши от того, что я слишком много времени провела под водой.
– Этим правилам вас научил ваш отец? – спросила я, пытаясь не обращать внимания на ярость своего благотворца.
– В каком-то смысле, – наследник поправил очки. – Это в Болотах ты научилась использовать творцев без контрактов?
– А со своим грехотворцем вы обращаетесь так же, как и ведете беседы? А как же равноценный обмен информацией, как при сделках с нашими творцами? – спросила я.
– Не бывает такой вещи как «равноценный обмен», особенно когда речь заходит об осененных и об их творцах, – фыркнул наследник. – Творцы не разумны. Они не делают выводов, они не осознают. Они подчиняются.
Творцам была нужна не равноценная действию жертва. Они всегда требовали большего. Чтобы уничтожить жизнь, грехотворцу будет мало одной жизни. Банально было говорить, что творцы подчиняются, когда именно они решали, какой будет жертва.
– Я имела в виду – не в прямом смысле, – вздохнула я. – Мои творцы знают, что я им доверяю. Они могут понять, что мне от них нужно. Возможно, ваш так не может и ему нужны длинные контракты, потому что он знает, что вы ему не доверяете. Мы с моими творцами понимаем друг друга.
Если умру я, умрут и они.
– Они не могут знать, чего ты хочешь, – сказал наследник.
– То, чего мы хотим, не всегда совпадает с тем, что нам нужно, – я стояла, положив руки на спинку стоящего между нами стула, но он не садился. – Мы выживаем.
Вот почему я могу сделать так много и так быстро. Наследник не мог сделать что-то подобное тому, что он сотворил в Хиле, пока ему не будет дано разрешение двора и совета.
– Ты хочешь сказать, что оставляешь разрушение на усмотрение своего грехотворца? – сдержанно спросил он. – Мы годами изучаем язык контрактов, но каждый месяц осененные умирают, потому что их благотворцы находят лазейки в формулировках и позволяют себе вольности. Знаешь, сколько людей… – он сделал судорожный вдох и покачал головой. – Творцы – не люди. Они в лучшем случае дикие собаки, которых, возможно, можно надрессировать.
Я ощутила, как на мои плечи опускается тяжесть, и как кожу начинает легонько покалывать. Наследник поднял глаза, в уголках его глаз появились морщинки.
– Кажется, – медленно произнесла я, – вы обидели моего грехотворца.
– Он не человек, – наследник протянул мне бумаги, но все еще продолжал смотреть куда-то поверх меня. – Его нельзя обидеть.
Я села и молча прочитала контракт. Он вытащил из сумки книгу и начал делать пометки на полях. Я просмотрела контракт три раза, внимательно изучив формулировки, и постаралась заметить все, что могло быть истолковано неоднозначно. Если он мог четко сформулировать, что ему нужно от его грехотворца, он также мог, когда это было ему выгодно, выбирать расплывчатые формулировки.
– Что это значит? – я уже обдумала эти его слова, но хотела узнать, будет ли он мне лгать. Я указала на один из разделов контракта: «За исключением прав, предоставленных разделом двенадцатым настоящего контракта, наниматель сохраняет за собой права на знания, полученные во время работы, и не несет ответственности за полученный исполнителем ущерб, в течение бессрочного периода».
– Все открытия, которые ты сделаешь, пока будешь работать на меня, будут моей собственностью, – сказал он, изящным движением пальцев поправив очки. – Я просто защищаю свое исследование.
Какой же он ужасный лжец. Я вымарала это предложение, и он поморщился.
– Теперь мне придется все переписать, – сказал он.
Это было совсем необязательно, но его скрупулезность переходила все границы.
– Оба мы знаем, что значит этот пункт. Все, что я создам, будет принадлежать вам, а если я пострадаю, вы будете ни при чем. Так вы, по крайней мере, возместите мне ущерб.
Он ведь так и не объяснил, в чем суть его исследований.
– Полагаю, вы не скажете мне, чем именно я буду заниматься и насколько это опасно, – сказала я. – Сколько времени я буду работать над этими исследованиями? Я не подпишу этот контракт, если там будет сказано, что продолжительность контракта определяется нанимателем. А что, если я не смогу вам помочь? Наше соглашение станет недействительным?
– Ты слишком полезна, чтобы подвергать тебя опасности, – он так и не подошел к столу и так и не сел.
Я чуть не сломала перо. Как будто моя ценность была неразрывно связана с пользой, которую я могу принести.
– У меня есть несколько вопросов, и прежде чем я буду что-либо подписывать, я хочу получить на них ответы, – сказала я. – И ответы эти я хочу получить в письменном виде.
Он вытащил чистый лист бумаги с прозрачным водяным знаком Лощины в центре, и протянул его мне.
– А знаете, эта красивая бумага появилась у вас благодаря Уиллу Чейзу, – сказала я.
Наследник хмыкнул.
– Поскольку у меня есть бумага, неважно, где именно я ее взял.
– Точно.
Я написала большую часть своих пожеланий: у Уилла и его спутников будет беспрепятственный доступ в Устье, до суда Уилл будет находиться в своем доме в Устье, нам будет предоставлен доступ к уликам против него, а если окажется, что он невиновен, он и жители Лощины не будут наказаны.
Мы просто должны будем доказать его невиновность суду и совету.
– А что, если вы нарушите условия контракта?
Скрипнули половицы. Я обернулась.
Он навис надо мной.
– Я никогда не нарушаю условия контракта, – сказал он, сжимая спинку моего стула.
Я наклонилась, отстраняясь от него.
– Вы наследник престола. Вы можете делать все, что захотите.
– Если кто-то из нас нарушит условия контракта, санкциями займется мой грехотворец, – сказал он.
Вот почему наследник так опасен. Грехоосененных было очень мало, а привязать частицы своего грехотворца к предметам мог только он. Он мог извлечь выгоду из контракта или начать спор по его условиям спустя многие годы после его написания. Его замыслы не ведали пощады.
Как только контракт будет составлен и мы его подпишем, мы будем обязаны следовать его условиям до самого конца.
Он стиснул зубы.
– На твоем месте я бы больше переживал о Чейзе. Что, если он сбежит?
– Он не сбежит, – сказала я. – Он меня любит. Что, если я не смогу вам помочь?
Я увидела, как он закатывает глаза, даже несмотря на его очки.