– Вот почему несвязанные и необученные осененные так интересны. Ты работаешь по-другому. Твои творцы работают по-другому. Это просто поразительно.
Я не чувствовала себя поразительной. Я чувствовала, что меня раскритиковали.
– Откуда вы знаете, что вам приходится составлять такие точные контракты не из-за ваших знаков? – спросила я. – Что это не задумано тем, кто вас связывает, чтобы он точно знал, чего вы хотите?
– А мы не знаем, – мрачно сказала Карлоу. – Поэтому я так часто и оказываюсь мертвой. Мне не нравится, когда мне указывают, что я могу и что не могу делать.
Она могла создавать прекрасные вещи, от мостов, которые складывались сами по себе, чтобы лодки могли проплывать под ними, до шарниров, которые позволяли протезированным рукам работать намного ловчее прежнего. Но она не могла вылечить даже крошечный порез, и раздвигала свои границы позволенного, пока ее знак не начинал кровоточить и сочиться чернилами. Она не могла менять структуру кислорода – было слишком опасно позволять благоосененным вмешиваться в что-то настолько важное, – и даже с железом ей было трудно работать. Когда она пыталась улучшить составы металлов, это выжимало из нее все силы и она плакала навзрыд. Ее одежда почти всегда была в пятнах крови и чернил.
– Если бы не твое проклятье, ты бы уже сто раз умерла, – сказал Крик. – Твое полное пренебрежение к себе шипами пронзает мое сердце.
– Почему? – спросила она. – Потому что я умираю недостаточно быстро? Наверное, необходимость мириться с твоим присутствием и есть моя жертва.
– И какой же это хороший урок – то, что ты не видишь жертву, еще не значит, что ее нет, – сказал Крик, вытаскивая цветок гравилата, такой же синий, как и его глаза, из грязи на столе. Он вырос так быстро, что комки грязи упали на пол. – Ты всегда должна учитывать, как твои творцы взаимодействуют с нашим миром и как их воспринимают другие. Если ты что-то видишь, это не значит, что оно и правда существует. И если ты не видишь ничего, это не значит, что в помещении и правда ничего нет, – он указал на стул в углу и ухмыльнулся, когда тот заскрипел и завертелся, как будто на нем кто-то сидел.
– Эх, как бы мне хотелось, чтобы Делмона Крика не было видно и чтобы его здесь не было, – вздохнула Карлоу. Она потянулась и встала со своего стула. – Хотелось бы мне, чтобы он умер и не воскрес.
– Вряд ли эта лаборатория выдержит еще одну смерть, – пробормотал Крик, переворачивая страницу.
Карлоу вздохнула.
Никто не говорил о том осененном, что работал здесь до меня. Но было ясно, что он мертв и что Карлоу и Крик не простили друг друга за то, что произошло.
Бэзил прочистил горло.
– Мы должны обучать Лорену. Сегодня его величество просил нас заняться именно этим.
– Пока что у меня нет вопросов, так что ничего страшного, – сказала я, и Бэзил бросил на меня взгляд. – Я хотела сказать: разве сегодня он придет?
– Скорее всего, – сказала Карлоу, создавая металлическую проволоку толщиной тоньше пряди волос и изучая ее через очки. Насколько я знала, правая линза была монокуляром. – Его мать заставляет его посещать заседания суда и совета, но, вероятно, они ему уже надоели. Скоро он снова будет проводить здесь каждый день.
Я покачала головой. Просто немыслимо – обладать такой властью и считать, что это «скучно».
– Как думаете, когда он займет трон, мы сможем называть его Грешным сувереном? – поинтересовалась Карлоу. – Как тех, что были давным-давно?
Самых могущественных из Благих и Грешных называли «суверенами». Они господствовали над своими более слабыми собратьями, а после того, как они были изгнаны, мы позаимствовали их титул для своих королей.
– Как ты думаешь, как сильно их бесит, что мы используем титул «суверен»? – Она шмыгнула носом и потерла глаза. – Надеюсь, очень сильно. Надеюсь, что каждый день они думают о нас, слабых ничтожных смертных, которые называют своего монарха «сувереном», и сходят с ума от ярости.
– Не сомневаюсь, – сказал Крик, закатывая глаза.
– Знаете, говорят, что не все Грешные суверены были злыми. Что они просто были непредсказуемыми и могущественными, – сказал Бэзил. – Суверены могут даже завладеть мертвыми смертными и управлять их трупами.
Карлоу усмехнулась. Бэзил имел склонность раскладывать все по полочкам, любил историю и обожал снова и снова рассказывать одну и ту же историю. Когда он делал это, его глаза начинали гореть, и даже Карлоу не могла злиться. Должно быть, она слышала эту историю уже много раз.
Крик усмехнулся.
– Могущественны? Грехотворцы – частицы душ Грешных, и если правильно их использовать, они могут дать такие способности, которые трудно даже вообразить. Только представьте себе, на что способен Грешный суверен, а вы все еще мыслите слишком ограниченно.
– Они достаточно могущественны, чтобы я была проклята, даже после того, как их уже несколько столетий нет в этом мире, – пробормотала Карлоу.
– Да, – Крик улыбнулся и вставил ей за ухо светло-желтый бутон. – Возможно, они были настолько могущественными, что забыли, что значили для смертных вечность и смерть.
Она покачала головой. Бутон упал под ее стол.
– Ходят слухи, что и Благие были не ангелами. – Бэзил оттащил Крика, указывая на его табурет, и сказал: – Сядь и заткнись, или я прикручу тебя к нему.
Крик сел.
– Они тоже проклинали людей, – сказала я с усмешкой, прикрыв рот ладонью. – Знаешь, а ведь Лощину назвали в честь одного из них. Он пал после того, как убил кучу горожан. Они заключили сделку с Грешными, чтобы спастись от чумы. Благим плевать на смертных. Они думают только о сохранении баланса между жизнью и смертью.
– Согласно легендам, Смерть – единственный разборчивый бог, – сказал Бэзил, – и что рано или поздно все окажутся в ее руках, вне зависимости от того, кем они были при жизни.
Я хохотнула, и Бэзил подскочил.
– Попомни слово могильщицы, – сказала я. – Смерть так же разборчива, как и все мы.
Конечно, в свое время она забирала богачей, но это не пэры каждый день умирают от истощения, болезней и несчастных случаев. Они платили благоосененным, чтобы их исцеляли. Моя мать не смогла оплатить даже свои похороны, не говоря уже о лечении.
Бэзил пожал плечами.
– Мне нравятся эти истории. Они показывают, что мы можем стать чем-то большим. Если у них получилось свергнуть Благих и Грешных, то получится и у нас.
Он повел рукой в сторону моего стола, на миску со странной красной грязью, которая была частью Двери.
– Из историй можно понять много, а из слухов – еще больше, – простонала Карлоу и закрыла книгу, прижав ладони к глазам. – Ходят слухи, что мох растет только с северной стороны деревьев, но я не собираюсь бросать тебя в лесу, чтобы это проверить.
– И я весьма тебе за это благодарен, – сказал Бэзил.
– Неважно, какими были Благие и Грешные, – сказала Карлоу. – Мы должны необходимыми миру инструментами.
– Людьми, необходимыми этому миру, – прошептал Крик. – Франциска, ты живое существо, а не механизм.
Она застыла и кивнула.
– Нужно возвращаться к работе.
– Конечно, – медленно сказала я. – Бэзил, могу я взглянуть на один из твоих контрактов? Я хочу сравнить его с контрактом наследника.
– Ну конечно, – благоосененный порылся в стопке бумаг у себя на столе. – Тебе нужно что-то конкретное?
– Можно и так сказать, – я схватила книгу с контрактами наследника и долистала ее до одной из попыток, которые он предпринял, пытаясь уничтожить похожие на грязь частицы Двери. – Насколько точны формулировки твоих контрактов?
– Довольно точны, – сказал Бэзил. – Если мне нужно создать что-то сложное, я должен указать состав того, что хочу получить.
Благоосененный показал мне страницу, на которой была изображена стальная балка для моста, и я нахмурилась.
– Ты просто указываешь сталь? – спросила я. – Тебе не нужно указывать процент железа и углерода?
– Нет, пока я об этом помню. А что?
– Контракты наследника составлены куда более скрупулезно, – я пролистала книгу. Компоненты и указания в них перечислялись с такой точностью, что у меня заболели зубы. – Я не делаю даже того, что делаешь ты. Нужно ли мне так делать?
Бэзил поджал губы и постучал пальцами по столу.
– Может быть. Я не уверен. Думаю, ты сама знаешь, что будет лучше для твоего грехотворца. Но тебе следует обсудить это с его величеством.
Дверь открылась, и вошел наследник с книгой под мышкой и ножом в руке.
– Помяни Грешного… – сказал Крик.
Я замерла, но наследник только улыбнулся.
– А, – сказал он, – меня обсуждаете?
– Либо это, либо работа, – Карлоу кивнула головой в сторону его стола. – Лорена просматривала контракты и у нее появилось несколько вопросов.
Я подождала, пока он усядется за стол, а потом подошла к нему. Его пальто было застегнуто от горла до нижних пуговиц, и он не стал его снимать. Наследник поправил очки, ущипнул себя за переносицу, и я обратила внимание, что тени под его глазами стали такими же черными, как его волосы. Я прислонилась к его столу, чтобы остальные не могли видеть нас, и положила руку ему на плечо. Его мышцы напряглись под моими пальцами.
– Вы заботитесь о них, – прошептала я. Было трудно представить, что этот юноша заботится о ком-то, у кого в груди колотится сердце.
– Они – мои осененные, – сказал он. – У меня нет выбора.
У него есть выбор, но я не стала говорить ему об этом.
– Не может быть, чтобы все ваши контракты были составлены настолько скрупулезно, – я наугад открыла его книгу. Контракт состоял из трех полностью исписанных страниц, в которых указывалось количество красной грязи, которую нужно уничтожить, вплоть до ее веса и точного местоположения во дворце. Он даже написал, какие подобные вещи его грехотворец не должен уничтожать. Были оговорки на случай, если грехотворцу потребуется больше жертв, чтобы выполнить условия контракта: «возьми первый слой плоти или одну пинту крови».
Такая точность казалась ненужной.
– У меня есть определенные контракты, для выполнения которых нужно только слово и жертва, – сказал он. – Уничтожение выпущенных в меня пуль возможно, потому что мой грехотворец знаком с формулировкой контракта. Мне нужно только знать, что в меня стреляют. Разумеется, он всего один и сможет уничтожить максимум пять пуль. Если их будет больше, мне придется идти к целителям. Болты и другие снаряды требуют составления другого контракта и других жертв. Жертвоприношения, конечно, лучше всего срабатывают, когда их совершает сам осененный, но в подобных ситуациях мой грехотворец примет жертву, и для этого мне не придется делать ровным счетом ничего. Я хорошо его намуштровал.
Магия всегда была сильнее, когда жертвоприношение делал сам осененный – когда он резал руку или предлагал воспоминания. Поэтому наследнику и была нужна Хана – когда он ранил ее, это было куда эффективнее, чем если бы его грехотворец просто взял ее кровь без вмешательства наследника.
Хотя мои творцы не были такими привередливыми. Пуля есть пуля. Мой грехотворец понял бы, как поступить и с пулей, и с арбалетным болтом.
– Все это, конечно, прекрасно, но как насчет этого? Как насчет красной субстанции, похожей на грязь, которая стоит в деревянной миске в моей комнате в восточном крыле замка? – сказала я, поднимая журнал. – Что будет делать ваш грехотворец? Уничтожит другую деревянную миску с грязью?
– Раньше он так и делал, – сказал он. – Он – не я. Он знает, что в миске может что-то быть, а в телах течет кровь, разве не так?
Я вздрогнула.
– Почему вас вообще беспокоит то, что он может причинить кому-то вред?
Он убил стольких людей. Неужели ему не плевать на еще одну смерть? Или он просто не хочет иметь дело с политическими последствиями?
– Я не монстр, – он говорил медленно, как будто, чтобы произнести эти слова, ему приходилось делать над собой огромное усилие. – Признаю, я использовал свое прошлое и слухи обо мне в своих интересах, но убийства не приносят мне удовольствия. Некоторые смерти – просто необходимые жертвы. Зачем тратить жизнь впустую, если я могу этого избежать?
– А как же Хила? – спросила я.
Я не чувствовала себя поразительной. Я чувствовала, что меня раскритиковали.
– Откуда вы знаете, что вам приходится составлять такие точные контракты не из-за ваших знаков? – спросила я. – Что это не задумано тем, кто вас связывает, чтобы он точно знал, чего вы хотите?
– А мы не знаем, – мрачно сказала Карлоу. – Поэтому я так часто и оказываюсь мертвой. Мне не нравится, когда мне указывают, что я могу и что не могу делать.
Она могла создавать прекрасные вещи, от мостов, которые складывались сами по себе, чтобы лодки могли проплывать под ними, до шарниров, которые позволяли протезированным рукам работать намного ловчее прежнего. Но она не могла вылечить даже крошечный порез, и раздвигала свои границы позволенного, пока ее знак не начинал кровоточить и сочиться чернилами. Она не могла менять структуру кислорода – было слишком опасно позволять благоосененным вмешиваться в что-то настолько важное, – и даже с железом ей было трудно работать. Когда она пыталась улучшить составы металлов, это выжимало из нее все силы и она плакала навзрыд. Ее одежда почти всегда была в пятнах крови и чернил.
– Если бы не твое проклятье, ты бы уже сто раз умерла, – сказал Крик. – Твое полное пренебрежение к себе шипами пронзает мое сердце.
– Почему? – спросила она. – Потому что я умираю недостаточно быстро? Наверное, необходимость мириться с твоим присутствием и есть моя жертва.
– И какой же это хороший урок – то, что ты не видишь жертву, еще не значит, что ее нет, – сказал Крик, вытаскивая цветок гравилата, такой же синий, как и его глаза, из грязи на столе. Он вырос так быстро, что комки грязи упали на пол. – Ты всегда должна учитывать, как твои творцы взаимодействуют с нашим миром и как их воспринимают другие. Если ты что-то видишь, это не значит, что оно и правда существует. И если ты не видишь ничего, это не значит, что в помещении и правда ничего нет, – он указал на стул в углу и ухмыльнулся, когда тот заскрипел и завертелся, как будто на нем кто-то сидел.
– Эх, как бы мне хотелось, чтобы Делмона Крика не было видно и чтобы его здесь не было, – вздохнула Карлоу. Она потянулась и встала со своего стула. – Хотелось бы мне, чтобы он умер и не воскрес.
– Вряд ли эта лаборатория выдержит еще одну смерть, – пробормотал Крик, переворачивая страницу.
Карлоу вздохнула.
Никто не говорил о том осененном, что работал здесь до меня. Но было ясно, что он мертв и что Карлоу и Крик не простили друг друга за то, что произошло.
Бэзил прочистил горло.
– Мы должны обучать Лорену. Сегодня его величество просил нас заняться именно этим.
– Пока что у меня нет вопросов, так что ничего страшного, – сказала я, и Бэзил бросил на меня взгляд. – Я хотела сказать: разве сегодня он придет?
– Скорее всего, – сказала Карлоу, создавая металлическую проволоку толщиной тоньше пряди волос и изучая ее через очки. Насколько я знала, правая линза была монокуляром. – Его мать заставляет его посещать заседания суда и совета, но, вероятно, они ему уже надоели. Скоро он снова будет проводить здесь каждый день.
Я покачала головой. Просто немыслимо – обладать такой властью и считать, что это «скучно».
– Как думаете, когда он займет трон, мы сможем называть его Грешным сувереном? – поинтересовалась Карлоу. – Как тех, что были давным-давно?
Самых могущественных из Благих и Грешных называли «суверенами». Они господствовали над своими более слабыми собратьями, а после того, как они были изгнаны, мы позаимствовали их титул для своих королей.
– Как ты думаешь, как сильно их бесит, что мы используем титул «суверен»? – Она шмыгнула носом и потерла глаза. – Надеюсь, очень сильно. Надеюсь, что каждый день они думают о нас, слабых ничтожных смертных, которые называют своего монарха «сувереном», и сходят с ума от ярости.
– Не сомневаюсь, – сказал Крик, закатывая глаза.
– Знаете, говорят, что не все Грешные суверены были злыми. Что они просто были непредсказуемыми и могущественными, – сказал Бэзил. – Суверены могут даже завладеть мертвыми смертными и управлять их трупами.
Карлоу усмехнулась. Бэзил имел склонность раскладывать все по полочкам, любил историю и обожал снова и снова рассказывать одну и ту же историю. Когда он делал это, его глаза начинали гореть, и даже Карлоу не могла злиться. Должно быть, она слышала эту историю уже много раз.
Крик усмехнулся.
– Могущественны? Грехотворцы – частицы душ Грешных, и если правильно их использовать, они могут дать такие способности, которые трудно даже вообразить. Только представьте себе, на что способен Грешный суверен, а вы все еще мыслите слишком ограниченно.
– Они достаточно могущественны, чтобы я была проклята, даже после того, как их уже несколько столетий нет в этом мире, – пробормотала Карлоу.
– Да, – Крик улыбнулся и вставил ей за ухо светло-желтый бутон. – Возможно, они были настолько могущественными, что забыли, что значили для смертных вечность и смерть.
Она покачала головой. Бутон упал под ее стол.
– Ходят слухи, что и Благие были не ангелами. – Бэзил оттащил Крика, указывая на его табурет, и сказал: – Сядь и заткнись, или я прикручу тебя к нему.
Крик сел.
– Они тоже проклинали людей, – сказала я с усмешкой, прикрыв рот ладонью. – Знаешь, а ведь Лощину назвали в честь одного из них. Он пал после того, как убил кучу горожан. Они заключили сделку с Грешными, чтобы спастись от чумы. Благим плевать на смертных. Они думают только о сохранении баланса между жизнью и смертью.
– Согласно легендам, Смерть – единственный разборчивый бог, – сказал Бэзил, – и что рано или поздно все окажутся в ее руках, вне зависимости от того, кем они были при жизни.
Я хохотнула, и Бэзил подскочил.
– Попомни слово могильщицы, – сказала я. – Смерть так же разборчива, как и все мы.
Конечно, в свое время она забирала богачей, но это не пэры каждый день умирают от истощения, болезней и несчастных случаев. Они платили благоосененным, чтобы их исцеляли. Моя мать не смогла оплатить даже свои похороны, не говоря уже о лечении.
Бэзил пожал плечами.
– Мне нравятся эти истории. Они показывают, что мы можем стать чем-то большим. Если у них получилось свергнуть Благих и Грешных, то получится и у нас.
Он повел рукой в сторону моего стола, на миску со странной красной грязью, которая была частью Двери.
– Из историй можно понять много, а из слухов – еще больше, – простонала Карлоу и закрыла книгу, прижав ладони к глазам. – Ходят слухи, что мох растет только с северной стороны деревьев, но я не собираюсь бросать тебя в лесу, чтобы это проверить.
– И я весьма тебе за это благодарен, – сказал Бэзил.
– Неважно, какими были Благие и Грешные, – сказала Карлоу. – Мы должны необходимыми миру инструментами.
– Людьми, необходимыми этому миру, – прошептал Крик. – Франциска, ты живое существо, а не механизм.
Она застыла и кивнула.
– Нужно возвращаться к работе.
– Конечно, – медленно сказала я. – Бэзил, могу я взглянуть на один из твоих контрактов? Я хочу сравнить его с контрактом наследника.
– Ну конечно, – благоосененный порылся в стопке бумаг у себя на столе. – Тебе нужно что-то конкретное?
– Можно и так сказать, – я схватила книгу с контрактами наследника и долистала ее до одной из попыток, которые он предпринял, пытаясь уничтожить похожие на грязь частицы Двери. – Насколько точны формулировки твоих контрактов?
– Довольно точны, – сказал Бэзил. – Если мне нужно создать что-то сложное, я должен указать состав того, что хочу получить.
Благоосененный показал мне страницу, на которой была изображена стальная балка для моста, и я нахмурилась.
– Ты просто указываешь сталь? – спросила я. – Тебе не нужно указывать процент железа и углерода?
– Нет, пока я об этом помню. А что?
– Контракты наследника составлены куда более скрупулезно, – я пролистала книгу. Компоненты и указания в них перечислялись с такой точностью, что у меня заболели зубы. – Я не делаю даже того, что делаешь ты. Нужно ли мне так делать?
Бэзил поджал губы и постучал пальцами по столу.
– Может быть. Я не уверен. Думаю, ты сама знаешь, что будет лучше для твоего грехотворца. Но тебе следует обсудить это с его величеством.
Дверь открылась, и вошел наследник с книгой под мышкой и ножом в руке.
– Помяни Грешного… – сказал Крик.
Я замерла, но наследник только улыбнулся.
– А, – сказал он, – меня обсуждаете?
– Либо это, либо работа, – Карлоу кивнула головой в сторону его стола. – Лорена просматривала контракты и у нее появилось несколько вопросов.
Я подождала, пока он усядется за стол, а потом подошла к нему. Его пальто было застегнуто от горла до нижних пуговиц, и он не стал его снимать. Наследник поправил очки, ущипнул себя за переносицу, и я обратила внимание, что тени под его глазами стали такими же черными, как его волосы. Я прислонилась к его столу, чтобы остальные не могли видеть нас, и положила руку ему на плечо. Его мышцы напряглись под моими пальцами.
– Вы заботитесь о них, – прошептала я. Было трудно представить, что этот юноша заботится о ком-то, у кого в груди колотится сердце.
– Они – мои осененные, – сказал он. – У меня нет выбора.
У него есть выбор, но я не стала говорить ему об этом.
– Не может быть, чтобы все ваши контракты были составлены настолько скрупулезно, – я наугад открыла его книгу. Контракт состоял из трех полностью исписанных страниц, в которых указывалось количество красной грязи, которую нужно уничтожить, вплоть до ее веса и точного местоположения во дворце. Он даже написал, какие подобные вещи его грехотворец не должен уничтожать. Были оговорки на случай, если грехотворцу потребуется больше жертв, чтобы выполнить условия контракта: «возьми первый слой плоти или одну пинту крови».
Такая точность казалась ненужной.
– У меня есть определенные контракты, для выполнения которых нужно только слово и жертва, – сказал он. – Уничтожение выпущенных в меня пуль возможно, потому что мой грехотворец знаком с формулировкой контракта. Мне нужно только знать, что в меня стреляют. Разумеется, он всего один и сможет уничтожить максимум пять пуль. Если их будет больше, мне придется идти к целителям. Болты и другие снаряды требуют составления другого контракта и других жертв. Жертвоприношения, конечно, лучше всего срабатывают, когда их совершает сам осененный, но в подобных ситуациях мой грехотворец примет жертву, и для этого мне не придется делать ровным счетом ничего. Я хорошо его намуштровал.
Магия всегда была сильнее, когда жертвоприношение делал сам осененный – когда он резал руку или предлагал воспоминания. Поэтому наследнику и была нужна Хана – когда он ранил ее, это было куда эффективнее, чем если бы его грехотворец просто взял ее кровь без вмешательства наследника.
Хотя мои творцы не были такими привередливыми. Пуля есть пуля. Мой грехотворец понял бы, как поступить и с пулей, и с арбалетным болтом.
– Все это, конечно, прекрасно, но как насчет этого? Как насчет красной субстанции, похожей на грязь, которая стоит в деревянной миске в моей комнате в восточном крыле замка? – сказала я, поднимая журнал. – Что будет делать ваш грехотворец? Уничтожит другую деревянную миску с грязью?
– Раньше он так и делал, – сказал он. – Он – не я. Он знает, что в миске может что-то быть, а в телах течет кровь, разве не так?
Я вздрогнула.
– Почему вас вообще беспокоит то, что он может причинить кому-то вред?
Он убил стольких людей. Неужели ему не плевать на еще одну смерть? Или он просто не хочет иметь дело с политическими последствиями?
– Я не монстр, – он говорил медленно, как будто, чтобы произнести эти слова, ему приходилось делать над собой огромное усилие. – Признаю, я использовал свое прошлое и слухи обо мне в своих интересах, но убийства не приносят мне удовольствия. Некоторые смерти – просто необходимые жертвы. Зачем тратить жизнь впустую, если я могу этого избежать?
– А как же Хила? – спросила я.