— Эй, — говорит он наконец, поймав мой взгляд. — Спасибо, что приехал в больницу.
— Да брось. Какой засранец оставил бы тебя в такой момент?
— Засранец, который совершенно справедливо взъелся на меня из-за Хадсона?
— Окей. Признаю. Я засранец. Надо бы сразу поверить, когда ты сказал, что ничего не было.
— Ты не засранец, — возражает Бен.
— Ну, иногда…
— Никогда. Ты… ты такой хороший , Артур. Как ты сам не видишь? Мы даже не разговаривали, но ты бросил все и примчался в больницу.
— Потому что ты мне нравишься, — выпаливаю я. — И нравимся мы. Пускай мы и полная катастрофа как пара.
Бен выпускает мою руку, чтобы обнять.
— Знаешь, я счастлив, что ты есть в моей жизни. Даже просто как друг.
Я резко останавливаюсь.
— Друг?
— Ну, я подумал… Что не стоит особенно раскатывать губу?
— Извини, но мы не платонические друзья, Бен Алехо.
— Окей.
— И когда доберемся до квартиры, займемся там не платоническими вещами.
— Рад слышать. — Он закусывает губу. — Так мы… типа снова встречаемся?
— А ты хочешь?
— Ага.
— Вот и отлично, — киваю я, улыбаясь до ушей. — Шикарный все-таки день рождения.
— У тебя или Обамы?
— У обоих!
— Ладно, еще только одно, — говорит Бен. — Я не собираюсь больше ничего от тебя утаивать. И смягчать и приукрашивать тоже.
— Согласен. Полная открытость. Можешь с моей стороны рассчитывать на то же.
— При всем уважении, но у тебя не получится быть скрытным, даже если ты очень захочешь.
— Ты меня плохо знаешь. — Я пытаюсь засадить ему локтем, но Бен со смехом уворачивается и снова меня обнимает.
— Вот в чем дело, — говорит он. — Не стану делать вид, будто вся эта история с Хадсоном не вызывает у меня двойственных чувств, потому что они именно такие. Но чувства к тебе у меня вполне однозначные.
— Да? И какие же?
— Я…
— Скажи снова по-испански, ладно?
Бен смеется.
— Ладно.
— Хотя…
Но потом он целует меня прямо посреди Коламбус-авеню, и я забываю, что хотел сказать. Вообще забываю, как говорить.
Следующий час проходит в тумане — в лучшем смысле из возможных. Бен настаивает, чтобы мы заглянули в «Левейн Бейкери», и покупает там самое большое и самое теплое печенье с двойным шоколадом.
— Твое любимое.
— Откуда ты знаешь?!
— Просто знаю.
Он хочет заплатить сам — и выглядит таким ужасно довольным, что я даже не протестую. Остаток пути до дома мы держимся за руки и, когда за нами закрываются двери лифта, начинаем целоваться. Когда лифт открывается, мы все еще целуемся. Целуемся, пока я шарю по карманам в поисках ключей, и на пороге, и в коридоре. Мы бросаем сумки на обеденный стол и целуемся под взглядами лошадей дедушки Мильтона. Вы могли бы подумать, что к этому времени я уже устал целоваться; вы могли бы подумать, что я хоть раз да отвлекся, — однако я в жизни не был так сосредоточен.
Каждая мелочь восхитительна. Прерывистое дыхание Бена, и его слегка припухшие губы, и осознание, что именно я — причина того и другого. То, как мы находим все новые способы заполнить промежутки между нашими телами, словно любой близости недостаточно. Ощущение его волос под моими пальцами. Мягкость затылка. Но больше всего — то, как наши губы соприкасаются, рты соединяются, точно идеально подогнанные детали, дыхание смешивается, а пульс зашкаливает за тысячу ударов в минуту. Я всегда думал, будто ртом только болтать умею, — но, возможно, разговоры переоценивают. Хотя рот все равно остается моей любимой частью тела. Тут без вариантов.
— Как думаешь, — выдыхаю я между поцелуями, — что сейчас делает Обама?
Бен с трудом прерывается, чтобы ответить.
— То же самое?
Так странно смеяться кому-то в губы.
— С Мишель?..
— С Трюдо. — Еще один поцелуй. — А Грофф смотрит и завидует.
— Ох как завидует…
В следующую секунду у меня начинает звонить телефон — в заднем кармане джинсов, то есть прямо под ладонью Бена.
— Тебя кто-то хочет, — бормочет он.
— Забей.
— Нет уж. Когда я в прошлый раз забил на звонок, Дилан…
— Ладно-ладно. — Я вытаскиваю телефон и бросаю взгляд на экран. — Это папа.
Бен быстро целует меня.
— Ответь.
— Привет, пап. — Я задыхаюсь и звучу немного виновато. В точности как парень, который прекрасно проводит время с бойфрендом в пустой квартире.
— Как день рождения?
— Супер.
Бен не отрывает от меня взгляда.
— А я тут по тебе скучаю. Сижу, ем торт в твою честь.
— Круто.
— Попросил кондитера написать на нем твое имя и теперь думаю: почему раньше так не делал? Можно даже не ждать дня рождения. Пожалуй, буду просто приходить в пекарню раз в неделю, называть разные случайные имена, и вуаля.
— Отличная идея, пап.
— Так чем ты там занимаешься?
— Да так, пустяки. — Я медленно качаю головой. — Слушай, если честно, сейчас не лучшее…
— Понял-понял! Я просто хотел сказать, что наш с мамой подарок прибыл и уже ждет тебя в фойе.
Бен смотрит на меня и улыбается.
— Класс. Заберу его, как только…
— Ты должен забрать его немедленно! Он скоропортящийся. И напиши потом, что думаешь, ладно?
Я прощаюсь, кладу трубку, и Бен снова притягивает меня к себе.
Телефон коротко вибрирует.
Напиши сразу, как получишь!! Подмигивающий смайлик.
— Отлично. Теперь он шлет мне сообщения. — Я закатываю глаза. — Похоже, меня не оставят в покое, пока я не заберу из фойе этот чертов сверток.
— Да брось. Какой засранец оставил бы тебя в такой момент?
— Засранец, который совершенно справедливо взъелся на меня из-за Хадсона?
— Окей. Признаю. Я засранец. Надо бы сразу поверить, когда ты сказал, что ничего не было.
— Ты не засранец, — возражает Бен.
— Ну, иногда…
— Никогда. Ты… ты такой хороший , Артур. Как ты сам не видишь? Мы даже не разговаривали, но ты бросил все и примчался в больницу.
— Потому что ты мне нравишься, — выпаливаю я. — И нравимся мы. Пускай мы и полная катастрофа как пара.
Бен выпускает мою руку, чтобы обнять.
— Знаешь, я счастлив, что ты есть в моей жизни. Даже просто как друг.
Я резко останавливаюсь.
— Друг?
— Ну, я подумал… Что не стоит особенно раскатывать губу?
— Извини, но мы не платонические друзья, Бен Алехо.
— Окей.
— И когда доберемся до квартиры, займемся там не платоническими вещами.
— Рад слышать. — Он закусывает губу. — Так мы… типа снова встречаемся?
— А ты хочешь?
— Ага.
— Вот и отлично, — киваю я, улыбаясь до ушей. — Шикарный все-таки день рождения.
— У тебя или Обамы?
— У обоих!
— Ладно, еще только одно, — говорит Бен. — Я не собираюсь больше ничего от тебя утаивать. И смягчать и приукрашивать тоже.
— Согласен. Полная открытость. Можешь с моей стороны рассчитывать на то же.
— При всем уважении, но у тебя не получится быть скрытным, даже если ты очень захочешь.
— Ты меня плохо знаешь. — Я пытаюсь засадить ему локтем, но Бен со смехом уворачивается и снова меня обнимает.
— Вот в чем дело, — говорит он. — Не стану делать вид, будто вся эта история с Хадсоном не вызывает у меня двойственных чувств, потому что они именно такие. Но чувства к тебе у меня вполне однозначные.
— Да? И какие же?
— Я…
— Скажи снова по-испански, ладно?
Бен смеется.
— Ладно.
— Хотя…
Но потом он целует меня прямо посреди Коламбус-авеню, и я забываю, что хотел сказать. Вообще забываю, как говорить.
Следующий час проходит в тумане — в лучшем смысле из возможных. Бен настаивает, чтобы мы заглянули в «Левейн Бейкери», и покупает там самое большое и самое теплое печенье с двойным шоколадом.
— Твое любимое.
— Откуда ты знаешь?!
— Просто знаю.
Он хочет заплатить сам — и выглядит таким ужасно довольным, что я даже не протестую. Остаток пути до дома мы держимся за руки и, когда за нами закрываются двери лифта, начинаем целоваться. Когда лифт открывается, мы все еще целуемся. Целуемся, пока я шарю по карманам в поисках ключей, и на пороге, и в коридоре. Мы бросаем сумки на обеденный стол и целуемся под взглядами лошадей дедушки Мильтона. Вы могли бы подумать, что к этому времени я уже устал целоваться; вы могли бы подумать, что я хоть раз да отвлекся, — однако я в жизни не был так сосредоточен.
Каждая мелочь восхитительна. Прерывистое дыхание Бена, и его слегка припухшие губы, и осознание, что именно я — причина того и другого. То, как мы находим все новые способы заполнить промежутки между нашими телами, словно любой близости недостаточно. Ощущение его волос под моими пальцами. Мягкость затылка. Но больше всего — то, как наши губы соприкасаются, рты соединяются, точно идеально подогнанные детали, дыхание смешивается, а пульс зашкаливает за тысячу ударов в минуту. Я всегда думал, будто ртом только болтать умею, — но, возможно, разговоры переоценивают. Хотя рот все равно остается моей любимой частью тела. Тут без вариантов.
— Как думаешь, — выдыхаю я между поцелуями, — что сейчас делает Обама?
Бен с трудом прерывается, чтобы ответить.
— То же самое?
Так странно смеяться кому-то в губы.
— С Мишель?..
— С Трюдо. — Еще один поцелуй. — А Грофф смотрит и завидует.
— Ох как завидует…
В следующую секунду у меня начинает звонить телефон — в заднем кармане джинсов, то есть прямо под ладонью Бена.
— Тебя кто-то хочет, — бормочет он.
— Забей.
— Нет уж. Когда я в прошлый раз забил на звонок, Дилан…
— Ладно-ладно. — Я вытаскиваю телефон и бросаю взгляд на экран. — Это папа.
Бен быстро целует меня.
— Ответь.
— Привет, пап. — Я задыхаюсь и звучу немного виновато. В точности как парень, который прекрасно проводит время с бойфрендом в пустой квартире.
— Как день рождения?
— Супер.
Бен не отрывает от меня взгляда.
— А я тут по тебе скучаю. Сижу, ем торт в твою честь.
— Круто.
— Попросил кондитера написать на нем твое имя и теперь думаю: почему раньше так не делал? Можно даже не ждать дня рождения. Пожалуй, буду просто приходить в пекарню раз в неделю, называть разные случайные имена, и вуаля.
— Отличная идея, пап.
— Так чем ты там занимаешься?
— Да так, пустяки. — Я медленно качаю головой. — Слушай, если честно, сейчас не лучшее…
— Понял-понял! Я просто хотел сказать, что наш с мамой подарок прибыл и уже ждет тебя в фойе.
Бен смотрит на меня и улыбается.
— Класс. Заберу его, как только…
— Ты должен забрать его немедленно! Он скоропортящийся. И напиши потом, что думаешь, ладно?
Я прощаюсь, кладу трубку, и Бен снова притягивает меня к себе.
Телефон коротко вибрирует.
Напиши сразу, как получишь!! Подмигивающий смайлик.
— Отлично. Теперь он шлет мне сообщения. — Я закатываю глаза. — Похоже, меня не оставят в покое, пока я не заберу из фойе этот чертов сверток.