ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
АРТУР
4 августа, суббота
Все это время я считал Бена королем самообладания — но, надо думать, ни от кого не стоит ждать железной выдержки, если его друг чуть не откинул коньки. Знаете, как иногда бывает: ты открываешь дверь в дом, тебе навстречу тут же выскакивает пес и едва не сбивает с ног? Именно это происходит, когда Бен замечает меня в зале ожидания. Не успеваю я сказать «привет», как он подлетает ко мне, сгребает в охапку и несколько секунд стоит так, обнимая, словно плюшевого мишку.
— Ты пришел. — У него срывается голос.
— Конечно.
Бен слегка отстраняется, продолжая сжимать мои плечи. Внезапно наши взгляды пересекаются, и несколько секунд мы просто молчим и смотрим друг на друга.
— Он в порядке?
Сердце колотится так, что отдается в ушах.
— Кто?
— Дилан!
— О боже. — Бен морщит нос. — Я идиот. Да, с ним все нормально. Обычная паническая атака, хотя и довольно неприятная. У него проблемы с…
— Да, я помню. — Я глубоко вдыхаю. — Слава богу.
— Ага. Его родители сейчас разбираются с бумагами, а Саманта в палате. Думаю, его уже скоро отпустят.
Я киваю.
— Тогда тебе лучше вернуться.
— Он меня выставил.
— Что?
— Ну… — Бен улыбается уголками губ. — Точнее, я сам себя выставил. Сегодня важный день, знаешь ли. Чей-то день рождения.
— Барака Обамы?
— Именно это я и имел в виду. — Бен наконец отпускает мои плечи. — Пройдемся немного?
— Давай.
Мы выходим на улицу, соблюдая вежливую дистанцию, — совсем как в начале. В каком-то смысле это даже мило.
— Интересно, как Барак сегодня празднует? — спрашивает Бен.
— Закатил вечеринку, само собой. Мишель с девочками все устроили, пригласили Байдена, Трюдо… Лина-Мануэля Миранду, наверное? И Бена Платта с Томом Холландом. Еще Дэвида Диггса и Джонатана Гроффа, само собой. И, может, Марка Кьюбана?
— То есть у Обамы идеальный день рождения в твоем представлении?
— Это идеальный день рождения в чьем угодно представлении.
Бен смеется.
— Я так по тебе скучал.
— И я по тебе. — Я делаю паузу. — А куда мы идем?
— О. Не знаю. Черт, я даже не спросил, если ли у тебя время со мной тусить. Если тебе нужно…
— Не нужно.
Бен улыбается.
— Ладно.
— Хочешь, поедем ко мне? Квартира пустая.
— О!
Я заливаюсь краской.
— Я не… Я имел в виду, мы можем там спокойно поговорить. Если хочешь.
— Было бы здорово. Думаю, я задолжал тебе беседу.
Я снова умолкаю.
— Точно.
— То есть… Прости. Мы, конечно, не обязаны обсуждать это в твой день рождения.
— Нет, все в порядке. Я хочу.
Мы проходим перекресток; все вокруг сигналят, орут и осыпают друг друга проклятиями, но молчание Бена странным образом ощущается громче всего.
— Ладно, — говорит он наконец. — Я хочу попробовать объяснить эту штуку с Хадсоном. Можно?
Я беру его за руку.
— Валяй.
— На самом деле это даже не про Хадсона, — продолжает он, переплетая наши пальцы. — А про меня. Просто я реально во всем этом плох.
— В чем плох?
— В отношениях? В отношении к отношениям? — Бен смотрит вдаль и хмурится. — Когда я кому-то нравлюсь, у меня вечно такое чувство, будто я пудрю ему мозги. И потому этим чувствам нельзя доверять. А еще я по-любому все испорчу, как вышло с Хадсоном.
— Но это Хадсон все испортил. Он изменил тебе.
— Может, я и не заслуживал его верности.
— Это смешно. — Я поднимаю наши сцепленные руки. — Извини, но как можно говорить, будто ты не заслуживаешь хорошего отношения?
Бен невесело смеется.
— А чем я его заслужил?
— Тем, что ты — это ты! О боже. Бен. Ты забавный, и умный, и…
— Но я не такой! Я не умный, окей? Не знаю, можешь ли ты такое представить, но я правда всю жизнь лажаю в школе. Некоторые вещи буквально отказываются задерживаться у меня в голове.
— Представляю, и очень хорошо. — Я смотрю на него с сочувствием. — Слушай, я сам…
— Я знаю, знаю, Артур! Но ты же как-то справился. Я помню, что у тебя СДВГ, и не говорю, что для тебя это было легко, но посмотри на себя: ты поступаешь в Йель! Ты реально умный. Это даже пугает.
Я чувствую, как по лицу расползается ухмылка.
— Я тебя пугаю?
— Только в этом отношении. — Бен закатывает глаза, но я вижу, что он тоже улыбается. — Ладно, я серьезно. Когда ты появился, я всего две недели как расстался с Хадсоном, и я такой: «Нет уж, к черту, слишком рано», а мироздание в ответ: «Я настаиваю», — и вот я сижу и пытаюсь сопротивляться этим чувствам, потому что ты все равно уедешь через месяц, и какой тогда толк… Не знаю, Артур. Ты просто слишком…
— Слишком какой? — Я подталкиваю его локтем. — Продолжай.
— Милый? Очаровательный? Неотразимый? — Неожиданно Бен останавливается и тянет меня к ближайшему «Дуэйн Риду». — Подожди секунду, ладно? Я сейчас вернусь.
— Может, мне…
— Нет-нет, подожди тут.
И он скрывается за дверью. Я прислоняюсь к витрине и от нечего делать проверяю телефон. Два пропущенных вызова — один от мамы, другой от бабушки, — но никаких поздравительных сообщений от Итана или Джесси. Хотя было бы чему удивляться — с таким-то напряженным графиком свиданий. А еще они, наверное, меня теперь ненавидят. И заслуженно. Бросать трубку было полным свинством — но, думаю, какая-то часть меня надеялась на праздничную амнистию. Снисхождение. Перезапуск.
Через минуту Бен действительно появляется в дверях с пакетом, который мне не показывает.
— Так, на чем мы остановились?
— На моей бесспорной неотразимости.
Бен снова берет меня за руку.
— Точно.
Мы молча проходим до конца квартала.
АРТУР
4 августа, суббота
Все это время я считал Бена королем самообладания — но, надо думать, ни от кого не стоит ждать железной выдержки, если его друг чуть не откинул коньки. Знаете, как иногда бывает: ты открываешь дверь в дом, тебе навстречу тут же выскакивает пес и едва не сбивает с ног? Именно это происходит, когда Бен замечает меня в зале ожидания. Не успеваю я сказать «привет», как он подлетает ко мне, сгребает в охапку и несколько секунд стоит так, обнимая, словно плюшевого мишку.
— Ты пришел. — У него срывается голос.
— Конечно.
Бен слегка отстраняется, продолжая сжимать мои плечи. Внезапно наши взгляды пересекаются, и несколько секунд мы просто молчим и смотрим друг на друга.
— Он в порядке?
Сердце колотится так, что отдается в ушах.
— Кто?
— Дилан!
— О боже. — Бен морщит нос. — Я идиот. Да, с ним все нормально. Обычная паническая атака, хотя и довольно неприятная. У него проблемы с…
— Да, я помню. — Я глубоко вдыхаю. — Слава богу.
— Ага. Его родители сейчас разбираются с бумагами, а Саманта в палате. Думаю, его уже скоро отпустят.
Я киваю.
— Тогда тебе лучше вернуться.
— Он меня выставил.
— Что?
— Ну… — Бен улыбается уголками губ. — Точнее, я сам себя выставил. Сегодня важный день, знаешь ли. Чей-то день рождения.
— Барака Обамы?
— Именно это я и имел в виду. — Бен наконец отпускает мои плечи. — Пройдемся немного?
— Давай.
Мы выходим на улицу, соблюдая вежливую дистанцию, — совсем как в начале. В каком-то смысле это даже мило.
— Интересно, как Барак сегодня празднует? — спрашивает Бен.
— Закатил вечеринку, само собой. Мишель с девочками все устроили, пригласили Байдена, Трюдо… Лина-Мануэля Миранду, наверное? И Бена Платта с Томом Холландом. Еще Дэвида Диггса и Джонатана Гроффа, само собой. И, может, Марка Кьюбана?
— То есть у Обамы идеальный день рождения в твоем представлении?
— Это идеальный день рождения в чьем угодно представлении.
Бен смеется.
— Я так по тебе скучал.
— И я по тебе. — Я делаю паузу. — А куда мы идем?
— О. Не знаю. Черт, я даже не спросил, если ли у тебя время со мной тусить. Если тебе нужно…
— Не нужно.
Бен улыбается.
— Ладно.
— Хочешь, поедем ко мне? Квартира пустая.
— О!
Я заливаюсь краской.
— Я не… Я имел в виду, мы можем там спокойно поговорить. Если хочешь.
— Было бы здорово. Думаю, я задолжал тебе беседу.
Я снова умолкаю.
— Точно.
— То есть… Прости. Мы, конечно, не обязаны обсуждать это в твой день рождения.
— Нет, все в порядке. Я хочу.
Мы проходим перекресток; все вокруг сигналят, орут и осыпают друг друга проклятиями, но молчание Бена странным образом ощущается громче всего.
— Ладно, — говорит он наконец. — Я хочу попробовать объяснить эту штуку с Хадсоном. Можно?
Я беру его за руку.
— Валяй.
— На самом деле это даже не про Хадсона, — продолжает он, переплетая наши пальцы. — А про меня. Просто я реально во всем этом плох.
— В чем плох?
— В отношениях? В отношении к отношениям? — Бен смотрит вдаль и хмурится. — Когда я кому-то нравлюсь, у меня вечно такое чувство, будто я пудрю ему мозги. И потому этим чувствам нельзя доверять. А еще я по-любому все испорчу, как вышло с Хадсоном.
— Но это Хадсон все испортил. Он изменил тебе.
— Может, я и не заслуживал его верности.
— Это смешно. — Я поднимаю наши сцепленные руки. — Извини, но как можно говорить, будто ты не заслуживаешь хорошего отношения?
Бен невесело смеется.
— А чем я его заслужил?
— Тем, что ты — это ты! О боже. Бен. Ты забавный, и умный, и…
— Но я не такой! Я не умный, окей? Не знаю, можешь ли ты такое представить, но я правда всю жизнь лажаю в школе. Некоторые вещи буквально отказываются задерживаться у меня в голове.
— Представляю, и очень хорошо. — Я смотрю на него с сочувствием. — Слушай, я сам…
— Я знаю, знаю, Артур! Но ты же как-то справился. Я помню, что у тебя СДВГ, и не говорю, что для тебя это было легко, но посмотри на себя: ты поступаешь в Йель! Ты реально умный. Это даже пугает.
Я чувствую, как по лицу расползается ухмылка.
— Я тебя пугаю?
— Только в этом отношении. — Бен закатывает глаза, но я вижу, что он тоже улыбается. — Ладно, я серьезно. Когда ты появился, я всего две недели как расстался с Хадсоном, и я такой: «Нет уж, к черту, слишком рано», а мироздание в ответ: «Я настаиваю», — и вот я сижу и пытаюсь сопротивляться этим чувствам, потому что ты все равно уедешь через месяц, и какой тогда толк… Не знаю, Артур. Ты просто слишком…
— Слишком какой? — Я подталкиваю его локтем. — Продолжай.
— Милый? Очаровательный? Неотразимый? — Неожиданно Бен останавливается и тянет меня к ближайшему «Дуэйн Риду». — Подожди секунду, ладно? Я сейчас вернусь.
— Может, мне…
— Нет-нет, подожди тут.
И он скрывается за дверью. Я прислоняюсь к витрине и от нечего делать проверяю телефон. Два пропущенных вызова — один от мамы, другой от бабушки, — но никаких поздравительных сообщений от Итана или Джесси. Хотя было бы чему удивляться — с таким-то напряженным графиком свиданий. А еще они, наверное, меня теперь ненавидят. И заслуженно. Бросать трубку было полным свинством — но, думаю, какая-то часть меня надеялась на праздничную амнистию. Снисхождение. Перезапуск.
Через минуту Бен действительно появляется в дверях с пакетом, который мне не показывает.
— Так, на чем мы остановились?
— На моей бесспорной неотразимости.
Бен снова берет меня за руку.
— Точно.
Мы молча проходим до конца квартала.