– Ты до сих пор ничего не выяснил?

– Не выяснил. – Он поворачивается ко мне спиной.

Такова семейная жизнь, я знаю. Стычки и примирения, недоразумения и гнетущие часы молчания. И, невзирая на все несовершенства партнера, годы и годы прощения, любви и заботы. Когда-то я думала, что к этому времени мы с Дэвидом будем давным-давно женаты. Однако сейчас, узнав, что он так и не озаботился спросить рабби, кто должен проводить службу, я облегченно вздыхаю. Может, сомнения терзают и Дэвида?





* * *


В субботу я сопровождаю Беллу на химиотерапию. Белла весело болтает, пока медсестра по имени Джанин в белоснежном медицинском костюме с великолепно нарисованной от руки радугой на спине ставит ей капельницу. Химиотерапия проходит на третьем этаже лечебного центра Руттенберга на Восточной Сто второй улице, за два квартала от хирургического отделения, где Белле делали операцию. Здесь широкие кресла и мягкие одеяла. Белла кутается в захваченный из дома кашемировый плед.

– Джанин позволяет мне устраиваться здесь со всеми удобствами, – таинственно подмигивает она мне.

Появляется Аарон, и мы втроем, убивая время, лопаем фруктовое мороженое. Через два часа вызываем такси и катим назад, в центр города. Внезапно Белла хватает меня за руку.

– Попроси его притормозить, – просит она и вдруг кричит: – Стоп!

Водитель останавливается на углу Парк-авеню и Тридцать девятой улицы. Белла переваливается через Аарона и выкарабкивается наружу. Ее безудержно рвет прямо на тротуар. В желто-зеленой луже желчи плавают цветные ошметки мороженого.

– Убери ей волосы с лица, – командую я Аарону, который нежно поглаживает спину Беллы.

Белла недовольно отмахивается от нас обоих и, тяжело переводя дух, упирается ладонями в колени.

– Ерунда. Со мной все в порядке.

– У вас есть салфетки? – обращаюсь я к водителю, сердобольно хранящему молчание.

– Держите.

Он протягивает мне коробку, расписанную пушистыми облачками.

Я выдергиваю три салфетки и протягиваю их Белле. Она вытирает рот и вымученно ухмыляется:

– Забавно.

Она снова садится в машину, но это уже другая Белла. Осознавшая, что сражаться с этим врагом ей предстоит в одиночку. Что никто не придет ей на помощь. Никто не разделит ее боль. Даже я. Как бы мне хотелось кинуться на эту боль, вырвать ее из груди Беллы, но боль коварна и мгновенно воздвигает между нами стену, через которую мне не пробиться. Белла прижимается к Аарону. Ее трясет от озноба, дыхание сбивчивое. А ведь это только начало. И не лучшее.

Поддерживаемая Аароном, Белла одолевает лестницу. Заходит в квартиру. Вездесущая Сведка намывает и без того чистые тарелки. Белла так до конца и не оправилась после операции, она с трудом делает простейшие вещи: поднимается по ступенькам или просто наклоняется. Ей нужно несколько месяцев, чтобы полностью восстановиться, а тут эта химиотерапия.

– Давай-ка уложим тебя в постель, – говорю я.

На Белле синее кружевное платьице от «Циммермана» и шоколадного цвета кожаный жакет, мягкий, как сливочное масло. Пока я помогаю ей раздеться, Аарон пережидает в гостиной. Я гляжу на нее: иссеченный шрамами живот, обмотанный бинтами, худое как щепка тело, потерявшее за эту пару недель аппетитную пышность. Белла, должно быть, сбросила килограммов семь.

– Последнее усилие, – натужно улыбаюсь я.

Белла, словно ребенок, клонит голову к плечу, и я натягиваю на нее хлопковую футболку с длинными рукавами и бархатистые серые штаны на завязках. Укладываю ее в постель, накрываю душистым, только что из прачечной, пуховым одеялом, взбиваю подушки.

– Ты такая милая, – тянет Белла и просовывает свою крохотную ладошку в мою руку.

Ладошки у Беллы невообразимо маленькие, слишком детские для ее взрослого тела.

– Все будет хорошо, – приговариваю я. – Не переживай. Ты поправишься в мгновение ока.

Я бросаю на Беллу короткий, полный ужаса взгляд. Она ловит его и опускает глаза, но я успеваю заметить в них все тот же застывший смертельный страх.

– Ой, у меня для тебя кое-что есть!

Белла расплывается в улыбке. Убирает за уши пряди волос. Волос, которых у нее скоро не станет.

– Белла, не дурачься, – урезониваю ее я. – Сейчас не…

– Нет-нет, – упрямо мотает она головой. – У меня для тебя подарок. На день рождения.

– Мой день рождения на следующей неделе.

– Да, да, я тороплю события, но ты ведь меня простишь, верно? Я теперь в своем праве – что хочу, то и ворочу.

Я не отвечаю.

– Грег! Помоги мне!


Аарон, вытирая ладони о джинсы, заходит в комнату.

– Помогу, чем смогу.

Белла усаживается на кровати и возбужденно указывает пальчиком на прислоненный к стене пакет в подарочной упаковке.

Аарон с некоторой натугой – похоже, подарок довольно увесистый – поднимает его и косится на Беллу:

– На кровать?

– Ага.

Белла откидывает плед, по-турецки скрещивает ноги и хлопает рукой по перине. Я сажусь рядом.

– Открывай! – веселится она.

Подарок скрывается под золотистой бумагой, обвязанной серебристо-белой шелковой лентой. Белла – мастер упаковки, и интуиция подсказывает мне, что загадочный пакет она также заворачивала и обматывала сама. Мне становится легче: я утешаю себя мыслью, что по большому счету ничего не изменилось, все так же хорошо, как и прежде. Я раздираю бумагу.

Внутри пакета – громадный постер в рамке. Настоящее произведение искусства.

– Поверни его, – хохочет Белла.

С помощью Аарона я поворачиваю его лицевой стороной.

– Как только я увидела его изображение в инстаграме, сразу поняла – вот то, что надо Данни. Ты не представляешь, как долго мы его искали. Целую вечность! Думаю, Аллен Грубешич создал таких штук двенадцать, не более. В галерее все с ног сбились, пока не отыскали его. Одна женщина из Италии два месяца назад выставила его на продажу. Мы вцепились в нее мертвой хваткой, чуть его с руками не оторвали. Я просто обезумела. Ну же, скажи, что он тебе нравится!

Я гляжу на постер в виде таблицы для проверки остроты зрения. На фразу, слова которой уменьшаются от строки к строке: «Я БЫЛ МОЛОД, МНЕ НУЖНЫ БЫЛИ ДЕНЬГИ». И чуть не роняю подарок на пол.

– Ну так как, нравится? – неуверенно переспрашивает Белла.

– Да, – глотая застрявший в горле комок, отвечаю я. – Он бесподобен.

– Так и знала, что ты это скажешь!

– Аарон… – хриплю я.

Я чувствую, как он стоит у меня за спиной. Поверить не могу, что он до сих пор в неведении. Быть такого не может! Бред!

– Аарон, что случилось с теми апартаментами в Дамбо?

– Почему ты зовешь его Аароном? – давится от смеха Белла.

– Пусть зовет, – неожиданно резко говорит Аарон. – Нестрашно.

– Само собой, нестрашно, – хихикает Белла, – но все-таки – почему?

– Потому что его так зовут, – отвечаю я. – Разве нет?

Не отрывая глаз от постера, я провожу пальцами по стеклу.

– Я их купила! – вызывающе вскидывает голову Белла. Аарон хочет что-то сказать, но Белла предостерегающе шипит на него. – Ни слова больше. Меньше знаешь, лучше спишь.

Я откладываю постер. Горячо сжимаю руки Беллы.

– Белла, послушай меня. Тебе не по силам отремонтировать этот лофт. Пусть он останется таким, какой есть. Сам по себе он уже хорошее вложение средств. Ты купила его – прекрасно. Теперь же просто его продай. Обещай мне, что ты не переедешь туда жить. Обещай.

– Ты чокнутая, – ухмыляется Белла, стискивая мои ладони, – но будь по-твоему, я обещаю. Я ни за что не перееду туда жить.





Глава двадцать седьмая




С каждым днем Белле становится все хуже и хуже. Она тает на глазах. Угасает. Чахнет. Лицо ее осунулось, щеки ввалились. Единственная отрада – она до сих пор не потеряла ни единого волоска. Неделя идет за неделей, химиотерапия – за химиотерапией, но волосы у Беллы по-прежнему густые и неотразимые.

– Иногда такое случается, – говорит мне доктор Шоу.

Он постоянно заходит к ней в палату, проверяет показания мониторов, берет на анализ кровь. Сегодня у постели Беллы дежурит Джилл. Наверное, поэтому мы с доктором Шоу выходим в коридор, подальше от родительницы Беллы, прикидывающейся добродетельной матерью.

– Порой у пациентов не выпадают волосы, – продолжает он. – Редко, но бывает. Белле повезло.