О, человеческое сердце, когда ты шествуешь одно, воспламеняешься и воспаряешь ты, иль место для гордыни оставляешь. Желаешь ли надменным стать, скупцу уподобляясь, который любит наблюдать за знаками богатства своего, поскольку сам он пуст?

Желаешь ли ты стать тщеславным, уподобляясь сластолюбцу, который ищет обладания лишь чувственным началом не для того, чтоб пользоваться им, а дабы извратить его? Порыв материи и страсти преступен меньше.

И наше сердце непрестанно испытывает муки порожденья. И только ум один способен нам облегчить работу эту, счастливым избавленьем обеспечив. Не должно ль мыслям нашим, ходя по кругу, возвращаться к нам и становиться для восприятья нашего пригодными? Каким же из преград по силам их остановить и круг порочный разорвать?

Сумеет ли возрадоваться мать, забыв о своих муках, коль не увидит сына, которому она жизнь даровала?

Дух, это ты сопровождаешь человека до его рожденья и наблюдаешь неустанно за всем наследием его идей.

Несчастные, они не видят, сколь действенны труды их: плоды единой мысли человека лукавому врагу оказывают помощь! Не обладает ли неписаным он правом над всем, что истиной не предстает?

Так откажите вы ему, используя любые средства: он будет вынужден свое деяние направить против себя же самого и учинить в своем господстве войну междоусобную; и сможете исполнить миром вы тогда пору избранную и мысли привести свои к счастливому венцу.





166




Итак, вы согласитесь, знатоки литературы, с тем, что возвышенное непостижимо! Вы согласитесь, что оно приходит не от нас и независимо от нас, и говорить о том, что есть оно, вы не рискнете, подобно Лонгину, толкую лишь стези, которые его ведут.

Возвышенного виды разные опишете вы нам, покажете высокие фрагменты из поэтов наших.

Вы приведете нам ответ той матери, которой было сказано о жертвоприношении Исаака: Господь не должен спрашивать у матери об этой жертве; хотя Исаак был сыном веры и не мог равняться ни с одним из сыновей от чувств и плоти.

Вы приведете нам фрагмент о благородстве воинов, которые при виде гробницы военачальника большого, мечи свои с благоговеньем обнажили и отточили их на мраморе его могилы.

Картины эти нас вдохновляют и возжигают, однако не наставляют в существе вопроса. И мы в них ощущаем возвышенное, и чувствуем мы также, сколь мизерно оно от нас зависит. Но почему же невозможно его постичь? И вот ответа смысл.

Возвышенное – это Бог, и то, что ставит нас по отношению к Нему. Возвышенное – это Бог, поскольку является Он наиболее великим и наиболее верховным из существ.

И все принадлежащее его Премудрости священной и животворящей над нами обладает господством непреодолимым. Все добродетели и все благие чувства, все проблески духовные являются лучами сего предвечного немеркнущего солнца.

И если какой-нибудь из них приходит нас согреть в труде иль в обстоятельстве другом, мы испытуем кроткое блаженство, когда он поставляется меж нами и элементом природы нашей.

Исток возвышенного в этом, вот почему не могут люди его постичь, ведь плод он с древа намного большего: отнюдь не их размера. Вот почему все, кто не размышляют об этих отношениях великих, столь мало производят возвышенного.

Они суть ветви, что сами оторвались от большого древа: они не принимают вовсе уж порождающего сока, благодаря которому возможно только с древом сообщаться.

Откуда же тогда, на ваше рассмотренье, исходит слово Моисеево о свете, по праву первенствующее в иерархии возвышенного?

Когда его произносил он, то был привязан к древу этому большому: вы от него желаете все отделиться.

Иная сущность нам приносит возвышенного виды все.

Возвышенное разумения и различенья.

Возвышенное кротости, любви.

Возвышенное героизма и отваги.

Возвышенное красноречия и логики.

Возвышенное святости, молитвы.

Возвышенное силы и господства.

Возвышенное жертвенности и милосердия.

Взор человеческий, себя ты умоли не отвергать источника живого всего возвышенного; ищи воспламенить себя при виде даров и добродетелей его.





167





Тебе присуще благо обладать в себе земным, духовным и небесным, хотя и говорили, будто яд, разлившийся везде по сущности твоей, тебе заворожил глаза, прекрасное и истину упрятав от чудес, которыми ты окружен.

И почему я вижу только смерть, тогда как жизнь повсюду? И почему я вынужден блуждать среди гробниц, тогда как мiрозданье служит портиком Святого Иерусалима?

Священные узоры этого возвышенного града, от взглядов смертных уж не скроетесь вы больше. Так драгоценные каменья покидают свои копи, металлы очищаются, и солнце возвращается собой вселенную украсить!

Когда же люди станут больше пребывать в науках духа, на темное господство не взирая ученых ложных?

В какое время души изволенья готовность возымеют двигаться ко храму, пусть он еще совсем невиден?

Господь, Господь, Ты ведаешь Один об исполнении времен; и ты свои никак свершенья не сверяешь с премудростью убогой человека.

И разве сам Еврей бы мог сопротивляться истине, числу и разуменью, когда бы их себе представил верно?

Но время не пришло его еще и вовсе; Сам Бог на очи его повязку наложил, и только Он способен от нее его избавить.

Не доверяйтесь всем вам говорящим голосам. Хоть могут исходить они от вас и вам повелевать, но гласом духа не являться.

Не доверяйте чудесам, которые сулят вам эти голоса, пусть даже чудеса бы частично подтверждались делом. Порой достаточно, чтоб занялись вы рьяно пророчествами, что поражают вас, из них определенные итоги извлекая.

Мысль человеческая, не кроются ль частично опасности твои в величии твоем? Когда бы в сущности своей ты не была столь сальна, имела бы тогда нужду сугубо печься об исполнении и о последствиях своих могуществ?

И обманувшись в сходствах, ты побоялась бы тогда принять свои труды и результаты за деланье премудрости верховной? Дерзай, по крайней мере, сама обманываться, не увлекая в сумрачные заблуждения народы.





168




Как мне уразуметь тебя, простой и близкий к природе человек, когда я вижу, с каким спокойным умиротвореньем ты оставляешь жизнь свою земную? О, если б всякий человек мог с нею расставаться не иначе, то мы бы пребывали в состоянии естества.

Когда бы жизни путь был раем предварен, то наше возвращение туда прошло бы слишком мягко! Оно бы таковым являлось, когда б творить мы стали одни молитвы и милосердия дела, а иногда раскаянье и сокрушение в грехах своих.

Кто этого не испытал? И разве истинные предприятья все не завершаются счастливым внутренним движеньем, в котором мы вкушаем Бога, которое несет нас к прославлению Его в покое удивительном, им дарованном нашей душе?

И если скверные дела благие нравы разрушают, нельзя ли, чтобы добрые поступки худые нравы исправляли, их разрушая, уразуметь давая человеку, что был рожден он для непрестанного почтенья Бога?

О, существа чистейшие, сияньем окруженные Моего Бога; о, вы, которые, как человек, не умаляетесь под действием закона преходящих времен, вы помогите сотворить мою обитель в молитве и песнопениях Господних, какой вы сами обладаете вполне!

И впредь я не смогу покоя обрести в жилище человека; он сам в себе порушил все снисхождения законы, восставив вместо них свой ум и свою волю.

И пребывание его земное напоминает лишь вертеп сомнительный опасный, где путник останавливается, дабы пору ненастья переждать.





169




Никак не говорите, будто Бог охваченным бывает духом ярости и гнева. Все эти выраженья собой являются лишь образы ступеней разных, которые проходит человек; они суть только история его падений и заблуждений ежедневных.

Но посылает ли Господь зло людям, как тиран, для истязания и наказанья их?

Не попускает ли Он людям зло, чтобы его сразить и испытания им обрести, когда б они продвинулись в чинах в Господнем войске?

Как только с Богом человек соединился, его охватывает счастье и следует за ним повсюду.

И если отдаляется от Бога он хоть на одну ступень, бессилие его объемлет.

И ниже ниспадая, испытывает он утрату, напряжение, страданья страх и гнев. Так люди свою участь выявляют: потом Господь берет их в состоянии, в котором они сами оказались.

Сказал ему Он и нисколько не ошибся: Он волю полагает Сам для тех, которые Его боятся. Он волю полагает Сам для тех, кто Его ищет и пред Ним благоговеет.

Молитва человека и любовь сильней людской судьбины. Исполнитесь же упования, души миролюбья; исполнитесь отваги, поднимитесь над пределом рока, в господство устремитесь радости и наслажденья.

Предел необходимости уж слишком суров и строг для человеческой души; предел же, над которым рок еще не властен, является господством, что соответствует пространству и свободе людского существа.

Предел же, над которым рок не властен больше, есть завершенье страха. И это никак не Бог, создавший сей предел ужасный; и Бога нет в пределе рока, хотя опять же Он его создал; Бог благодетелен и кроток в любой из точек безграничности Своей.