— А у вас крепкие нервы, Лавиния. Вы, случайно, не следователь?
— Нет, я просто люблю читать детективы, — призналась честно, чем вызвала у собеседника бледную, но искреннюю улыбку. — А нервы… Я выросла на ферме, где разводили скот.
Вот почему запах в купе показался знакомым. Так пахло на бойне — там, где разделывали туши. Запах свежей, обильно пролитой крови.
От такого сравнения меня саму передернуло и опять замутило. Спину словно огладило сквозняком, и я обхватила себя руками за плечи. Перед глазами в красках встала картина: распростертое на койке, частично сползшее с нее тело с красно-бурым месивом на месте живота и горла. Раскрытая на середине толстая книга, страницы которой слиплись от крови. Мутные стеклышки мертвых глаз.
Творец! Не представляю, кто и как мог с ним это сделать. Да еще так тихо, что мы с Татиной за тонкой стенкой не услышали ни звука…
— Пообещали вызвать полицию, когда местная связь добьет, — пробормотала Татина, выходя к нам. Она мелко дрожала и тоже, как я, обнимала себя за плечи. — Десять лет на железной дороге работаю, пять лет училась. Я, конечно, всякие байки слышала, но чтобы вот такое на самом деле… — Тати передернула плечами и опять прижала ладонь к губам.
— Так. Девушки, давайте не будем стоять в проходе, — взял себя в руки аптекарь. Приобнял нас обеих за плечи и мягко подтолкнул к двери в купе проводника.
Там, усадив, куда-то исчез, но вернулся буквально через несколько секунд — мы с Тати даже еще не пошевелились, не говоря уже о том, чтобы о чем-то заговорить. Татина вообще, кажется, оставалась на грани обморока, я… Хоть и чувствовала себя лучше, но все равно не представляла, как быть дальше.
Нет, теорию-то я помнила прекрасно. Осмотр места происшествия, необходимые экспертизы, опрос свидетелей, обыски… Но связать с реальностью вот эту стройную и понятную схему, пестрящую ссылками на заученные без малого наизусть законы и акты, никак не выходило. Я слишком привыкла смотреть на них с другой стороны. Да и… Даже если бы я сообразила именно сейчас, с чего надо начать, все равно не имела права действовать: это не моя работа, я не могу в нее лезть.
Остается надеяться, что старый сослуживец Гитона Марга окажется хотя бы вполовину таким же толковым.
Вернувшийся аптекарь накапал нам обеим какой-то сильно пахнущей спиртом и травами настойки, разведя ее водой, подумал и выпил того же средства сам.
Ночь обещала быть долгой.
Глава третья,
в которой разбиваются надежды
— Я все понимаю, но придется подождать приезда полиции! — в который раз пыталась утихомирить возмущенных пассажиров Татина. Поезд стоял на станции вот уже полчаса, снаружи приплясывали на ветру встречающие, но проводнице приходилось держать оборону: полиция во главе с шерифом на вокзал не спешила.
Столпившиеся в коридоре люди возмущенно гомонили, менялись местами, хлопали дверьми и ругались, но хотя бы не пытались пока идти на штурм. Только попытки Тати успокоить их чаем и аптекарской настойкой ни к чему не приводили. Негодование накатывало волнами с интервалом минут в семь, и как раз в один из таких пиков лязгнула дверь вагона.
Люди загомонили громче, а потом порядок в одно мгновение навел громоподобный бас:
— А ну заткнулись все!
Тишина повисла звонкая, нервная. Грохнули шаги, и в проеме купе проводника, где сидели мы с аптекарем, возникло… Судя по криво сидящей и грязной темно-зеленой форме, оно было местным шерифом. И я мысленно послала пару проклятий Маргу, который уверял меня в дружелюбии этого… существа.
Адриан Блак напоминал медведя. В той степени, что если поставить их рядом, так сразу и не поймешь, где человек, а где животное. Будь он не некромантом, а уроженцем Зеленого лепестка, я бы поставила свою зарплату за кварту на то, какую он имеет вторую ипостась.
Высокий, широкий — в узкий коридор вагона он помещался только боком; казался грузным, но я почти не сомневалась, что впечатление это, как и с медведем, обманчивое. Нечесаные взъерошенные волосы имели неопределенный буро-серый цвет, и я вот так сразу не могла определить, где там заканчивается естественный цвет и начинается вода и… кажется, тоже грязь? Да и морда… то есть, конечно, лицо, но все-таки больше морда местного шерифа вполне соответствовала общему впечатлению: помятая, небритая, с резкими скулами и тяжелым подбородком, с глубоко посаженными темными глазами под густыми бровями.
Я надеюсь, всему этому есть какое-то внятное объяснение. Потому что с первого взгляда казалось, что Блак беспробудно пил где-то в подворотне, где его разыскали и притащили сюда. Я даже принюхалась, пытаясь — и одновременно страшась — уловить густой дух перегара. Но то ли стоял он далеко, то ли…
В повисшей тишине шериф обвел нас с аптекарем, сидевших в купе проводницы, тяжелым взглядом совершенно больных глаз с отчетливой сеткой полопавшихся сосудов. Я встала, непроизвольно расправив плечи и выпрямив спину, — с таким человеком трястись точно не следует.
Неужели он правда пьяный? Или с похмелья?.. Пьющий боевой некромант — это… Помоги нам всем Творец!
Но ни я, ни аптекарь его пока не заинтересовали.
— Что тут? — обратился шериф, кажется, к Тати, стоявшей чуть дальше по коридору.
— Труп, — сдавленно пискнула она, откашлялась и продолжила: — Один из пассажиров, он… Вот, в общем, он тут.
— Адриан, да что происходит? — послышался сварливый старческий голос с капризными нотками. — Сколько можно нас тут держать?!
— Сколько нужно, — огрызнулся тот. — Госпожа Дхур, займите свое место. И все остальные — тоже.
Послушались его беспрекословно и безропотно — то ли уважали, то ли боялись.
Следом за монументальным шерифом шагнул еще один мужчина — немолодой, в синем кителе. Наверное, тот самый машинист или начальник поезда. Я не утерпела, выглянула в коридор.
С лязгом открылась дверь купе первого класса. Несколько секунд шериф стоял на пороге, хмурясь и кривя губы — не то брезгливо, не то досадливо. Шагнул внутрь. За ним качнулся машинист — но тут же отшатнулся и благоразумно отступил назад, к Татине, тоже недовольно морщась.
Блак вышел из купе, грохнув за собой дверью. Бросил взгляд вдоль коридора, в который высовывались любопытные лица пассажиров. Обернулся в нашу сторону, встретился взглядом со мной. Потеснив — а вернее, едва не размазав по стенке, — машиниста и Тати, приблизился и навис надо мной, замершей в проеме купе. Принюхался — буквально, я видела, как трепещут крылья широкого кривоватого носа.
Я машинально ответила тем же и с облегчением обнаружила, что перегаром от шерифа все-таки не несет. Только потом, сыростью и, кажется, гарью — тоже сногсшибательный дух, но гораздо менее пугающий.
— Кто такая? — спросил, хмурясь.
— Здравствуйте, — проявила я вежливость. — Лавиния Раке, я соседка погибшего по куне. И нашла его, собственно, тоже я.
— Нашла, говоришь? — пробормотал шериф, окинув меня еще одним тяжелым, враждебным взглядом. Не покидая дверного проема, рыкнул куда-то в сторону выхода, так что меня чуть не снесло обратно в купе звуковой волной: — Завр! Ко мне!
Через пару мгновений загрохотали подкованные ботинки.
— Капитан? — Загадочного Завра я не видела, но очень ярко представила, как он вытянулся перед шерифом по стойке «смирно».
— Выпускать по одному. Местных переписать, обыскать, снять отпечатки аур. Всех чужих — в участок, утром разберемся. Выходить по одному! — рявкнул он вглубь вагона. — Личные вещи оставлять на местах. Вплоть до документов и вставных челюстей!
Пассажиры вяло взроптали, на что шериф возразил резким:
— Кого что-то не устраивает — законсервирую вместе с вагоном.
— Стойте, в какой участок?! — опомнилась я наконец. — На каком основании?!
— Как подозреваемых и возможных соучастников. — Блак опять повернулся ко мне.
Рядом с таким громилой было не по себе, все-таки на его стороне неоспоримое физическое преимущество. Но…
— Да вы даже не спросили, что произошло! Кто дал вам право нас в чем-то обвинять?!
— Мне хватает того, что здесь мертвечиной разит на весь вагон! — выцедил он и наставил на меня широкий палец с коротко обрезанным ногтем, обведенным траурной каймой. — И от тебя тоже попахивает!
— На себя посмотрите! — возмутилась я. — Вы обязаны обследовать место происшествия, произвести…
— Умная? — оборвал шериф, отступая в сторону и освобождая дорогу долговязому черноволосому мужчине в сержантской форме. — Вот ты мне это все в письменном виде и изложишь. В изоляторе. Завр, разговорчивую — в одиночку! Выдать бумагу и карандаш, чтобы не скучала. Ты давай за ней, — обратился он, кажется, к Тати, потом обернулся к коридору: — Кто там еще из чужих есть?
— Да вы!.. — выдохнула я, не находя от возмущения слов.
— Пойдемте. — Завр шагнул ближе и протянул мне руку. — Не надо, не обостряйте, — добавил тише и мягче, пока шериф рокотал остальным пассажирам про правила покидания вагона. — Переночуете в участке, у нас там тепло и чисто. — Глядел он просительно, выразительно изогнув брови. Лицо у сержанта было открытым, приятным, мимика — живой, а взгляд — как у старой служебной собаки, умный и бесконечно печальный. Невольно вспомнился менталист, вызывавший похожие ассоциации. — С капитана станется вас отнести, оно вам надо? — добавил совсем уж тихо, чтобы громогласное начальство не слышало.
— Это нарушение закона, — проворчала я, все же шагнув ему навстречу: последний аргумент оказался решающим.
Но Гитону Маргу я этого хорошего, надежного сослуживца припомню. Попросит он у меня разрешение на обыск задним числом, да еще побыстрее… Приеду в столицу — я ему такую веселую жизнь устрою, он у меня в бумажках захлебнется. Да я только ради этого вернусь к своей прежней работе, несмотря на все опасения!
Если, конечно, выйду из местного участка живой.
Впрочем, всерьез бояться не получалось: есть Ангелика, и если я с ней не свяжусь завтра, она поднимет панику. А даже если бы ее не было… Это здесь шериф — правая рука Творца, но даже если захочет, вынести приговор он не сможет, все равно придется отправить меня вместе с материалами в Фонт. А уж там вряд ли кто-то позволит себе нечто подобное.
— Сумку! — Лапа Блака перегородила коридор.
На пару секунд я замерла в растерянности, не понимая, чего еще он от меня хочет, но потом сообразила: я продолжала нервно цепляться за ручку сумки, которую не выпускала из рук с того самого момента, как попыталась с ней вместе вернуться в купе. Рефлекс, надо же…
Я молча сунула имущество шерифу, и тот освободил проход.
А снаружи меня встретил ветер. Он пах остро и солоно, непривычно, странно — и хлестал почище розог. Судорожно всхлипнув, я обхватила себя за плечи в попытке согреться: тонкая блузка — плохая защита от такого мокрого шквала.
Возле вагона ждали еще двое полицейских младших чинов, один держал в руках аурограф — артефакт для фиксации отпечатка внешних слоев ауры. Ну хоть что-то у них тут организовано нормально!
Я без лишних уговоров сунула дрожащую руку в небольшой черный ящичек. Поежилась, когда по коже словно прошлись мелкими иголками, но дождалась, пока артефакт мелодично пиликнет, сообщая об окончании процедуры.
— Часто приходится сдавать? — Завр кивнул на коробочку, когда ее хозяин разрешил мне убрать руку.
— Нет, — отозвалась я. — Послушайте, а мы можем уже пойти в этот ваш участок? Если я тут еще и простужусь, то засужу вашего начальника к демонам!
Ну вот, я знаю Блака всего несколько минут, а его общество уже дурно влияет. Не припоминаю за собой привычки грозить кому-то судом. Наверное, это какой-то внутренний протест против произвола шерифа: легкость и небрежность, с которой он нарушал все мыслимые законы и правила, вызывала оторопь и… видимо, желание доказать ему, что закон — он все-таки един для всех, что бы ни думали по этому поводу разные индивиды.
— Извините, я… — растерянно пробормотал Завр и беспомощно огляделся. — Ладно, только давайте быстрее. Я сейчас вернусь, прикрой, — бросил он третьему полицейскому. Тот понимающе кивнул. — Пойдемте.
— Руки! — буркнула я возмущенно, стряхнув с локтя крепкие пальцы мужчины. — Я вроде бы пока только задержана, а не арестована, и вроде бы не сопротивляюсь.
— Извините, — повторил Завр виновато и больше хватать меня не стал.
К счастью, далеко идти не пришлось, полицейский фургон ждал возле самых путей, понадобилось только обойти вагон и преодолеть несколько десятков метров через разъезды. Впрочем, к концу дороги я все равно перестала чувствовать конечности и даже при большом желании не смогла бы поддерживать разговор, если бы конвоир его затеял: слишком стучали зубы.
Транспорт, к моему облегчению, оказался не мрачной клеткой для перевозки заключенных, а обычным, пассажирским — еще не автобус, но уже не классический фургон. В квадратном кузове — два ряда сидений вдоль стен, пространство посередине занято парой намертво прикрученных прямо к полу ящиков непонятного назначения — небольших и, кажется, жестяных. В какой-нибудь из них я бы, пожалуй, поместилась, если ужаться. Очень надеюсь, что они не арестованных в этих банках перевозят…
Оставлять задержанную одну Завру не пришлось, он сдал меня с рук на руки скучающему водителю, обаятельному мужчине с темными волосами непривычного красноватого оттенка — видимо, среди его недавних предков затесались выходцы из Зеленого лепестка.
— Устраивайтесь поудобнее и не грустите, — весело обратился ко мне водитель, развернувшись на своем месте боком и разглядывая меня с интересом. Я только и смогла, что отрывисто кивнуть в ответ. Мужчина озадаченно нахмурился, а потом брови его удивленно выгнулись: — Э, а чего это вы такая синяя? Замерзли, что ли?
На мой новый отрывистый кивок водитель отреагировал еще большим удивлением, а когда я передернулась от прокатившейся по телу крупной дрожи, мужчина опомнился.
— Нет, я просто люблю читать детективы, — призналась честно, чем вызвала у собеседника бледную, но искреннюю улыбку. — А нервы… Я выросла на ферме, где разводили скот.
Вот почему запах в купе показался знакомым. Так пахло на бойне — там, где разделывали туши. Запах свежей, обильно пролитой крови.
От такого сравнения меня саму передернуло и опять замутило. Спину словно огладило сквозняком, и я обхватила себя руками за плечи. Перед глазами в красках встала картина: распростертое на койке, частично сползшее с нее тело с красно-бурым месивом на месте живота и горла. Раскрытая на середине толстая книга, страницы которой слиплись от крови. Мутные стеклышки мертвых глаз.
Творец! Не представляю, кто и как мог с ним это сделать. Да еще так тихо, что мы с Татиной за тонкой стенкой не услышали ни звука…
— Пообещали вызвать полицию, когда местная связь добьет, — пробормотала Татина, выходя к нам. Она мелко дрожала и тоже, как я, обнимала себя за плечи. — Десять лет на железной дороге работаю, пять лет училась. Я, конечно, всякие байки слышала, но чтобы вот такое на самом деле… — Тати передернула плечами и опять прижала ладонь к губам.
— Так. Девушки, давайте не будем стоять в проходе, — взял себя в руки аптекарь. Приобнял нас обеих за плечи и мягко подтолкнул к двери в купе проводника.
Там, усадив, куда-то исчез, но вернулся буквально через несколько секунд — мы с Тати даже еще не пошевелились, не говоря уже о том, чтобы о чем-то заговорить. Татина вообще, кажется, оставалась на грани обморока, я… Хоть и чувствовала себя лучше, но все равно не представляла, как быть дальше.
Нет, теорию-то я помнила прекрасно. Осмотр места происшествия, необходимые экспертизы, опрос свидетелей, обыски… Но связать с реальностью вот эту стройную и понятную схему, пестрящую ссылками на заученные без малого наизусть законы и акты, никак не выходило. Я слишком привыкла смотреть на них с другой стороны. Да и… Даже если бы я сообразила именно сейчас, с чего надо начать, все равно не имела права действовать: это не моя работа, я не могу в нее лезть.
Остается надеяться, что старый сослуживец Гитона Марга окажется хотя бы вполовину таким же толковым.
Вернувшийся аптекарь накапал нам обеим какой-то сильно пахнущей спиртом и травами настойки, разведя ее водой, подумал и выпил того же средства сам.
Ночь обещала быть долгой.
Глава третья,
в которой разбиваются надежды
— Я все понимаю, но придется подождать приезда полиции! — в который раз пыталась утихомирить возмущенных пассажиров Татина. Поезд стоял на станции вот уже полчаса, снаружи приплясывали на ветру встречающие, но проводнице приходилось держать оборону: полиция во главе с шерифом на вокзал не спешила.
Столпившиеся в коридоре люди возмущенно гомонили, менялись местами, хлопали дверьми и ругались, но хотя бы не пытались пока идти на штурм. Только попытки Тати успокоить их чаем и аптекарской настойкой ни к чему не приводили. Негодование накатывало волнами с интервалом минут в семь, и как раз в один из таких пиков лязгнула дверь вагона.
Люди загомонили громче, а потом порядок в одно мгновение навел громоподобный бас:
— А ну заткнулись все!
Тишина повисла звонкая, нервная. Грохнули шаги, и в проеме купе проводника, где сидели мы с аптекарем, возникло… Судя по криво сидящей и грязной темно-зеленой форме, оно было местным шерифом. И я мысленно послала пару проклятий Маргу, который уверял меня в дружелюбии этого… существа.
Адриан Блак напоминал медведя. В той степени, что если поставить их рядом, так сразу и не поймешь, где человек, а где животное. Будь он не некромантом, а уроженцем Зеленого лепестка, я бы поставила свою зарплату за кварту на то, какую он имеет вторую ипостась.
Высокий, широкий — в узкий коридор вагона он помещался только боком; казался грузным, но я почти не сомневалась, что впечатление это, как и с медведем, обманчивое. Нечесаные взъерошенные волосы имели неопределенный буро-серый цвет, и я вот так сразу не могла определить, где там заканчивается естественный цвет и начинается вода и… кажется, тоже грязь? Да и морда… то есть, конечно, лицо, но все-таки больше морда местного шерифа вполне соответствовала общему впечатлению: помятая, небритая, с резкими скулами и тяжелым подбородком, с глубоко посаженными темными глазами под густыми бровями.
Я надеюсь, всему этому есть какое-то внятное объяснение. Потому что с первого взгляда казалось, что Блак беспробудно пил где-то в подворотне, где его разыскали и притащили сюда. Я даже принюхалась, пытаясь — и одновременно страшась — уловить густой дух перегара. Но то ли стоял он далеко, то ли…
В повисшей тишине шериф обвел нас с аптекарем, сидевших в купе проводницы, тяжелым взглядом совершенно больных глаз с отчетливой сеткой полопавшихся сосудов. Я встала, непроизвольно расправив плечи и выпрямив спину, — с таким человеком трястись точно не следует.
Неужели он правда пьяный? Или с похмелья?.. Пьющий боевой некромант — это… Помоги нам всем Творец!
Но ни я, ни аптекарь его пока не заинтересовали.
— Что тут? — обратился шериф, кажется, к Тати, стоявшей чуть дальше по коридору.
— Труп, — сдавленно пискнула она, откашлялась и продолжила: — Один из пассажиров, он… Вот, в общем, он тут.
— Адриан, да что происходит? — послышался сварливый старческий голос с капризными нотками. — Сколько можно нас тут держать?!
— Сколько нужно, — огрызнулся тот. — Госпожа Дхур, займите свое место. И все остальные — тоже.
Послушались его беспрекословно и безропотно — то ли уважали, то ли боялись.
Следом за монументальным шерифом шагнул еще один мужчина — немолодой, в синем кителе. Наверное, тот самый машинист или начальник поезда. Я не утерпела, выглянула в коридор.
С лязгом открылась дверь купе первого класса. Несколько секунд шериф стоял на пороге, хмурясь и кривя губы — не то брезгливо, не то досадливо. Шагнул внутрь. За ним качнулся машинист — но тут же отшатнулся и благоразумно отступил назад, к Татине, тоже недовольно морщась.
Блак вышел из купе, грохнув за собой дверью. Бросил взгляд вдоль коридора, в который высовывались любопытные лица пассажиров. Обернулся в нашу сторону, встретился взглядом со мной. Потеснив — а вернее, едва не размазав по стенке, — машиниста и Тати, приблизился и навис надо мной, замершей в проеме купе. Принюхался — буквально, я видела, как трепещут крылья широкого кривоватого носа.
Я машинально ответила тем же и с облегчением обнаружила, что перегаром от шерифа все-таки не несет. Только потом, сыростью и, кажется, гарью — тоже сногсшибательный дух, но гораздо менее пугающий.
— Кто такая? — спросил, хмурясь.
— Здравствуйте, — проявила я вежливость. — Лавиния Раке, я соседка погибшего по куне. И нашла его, собственно, тоже я.
— Нашла, говоришь? — пробормотал шериф, окинув меня еще одним тяжелым, враждебным взглядом. Не покидая дверного проема, рыкнул куда-то в сторону выхода, так что меня чуть не снесло обратно в купе звуковой волной: — Завр! Ко мне!
Через пару мгновений загрохотали подкованные ботинки.
— Капитан? — Загадочного Завра я не видела, но очень ярко представила, как он вытянулся перед шерифом по стойке «смирно».
— Выпускать по одному. Местных переписать, обыскать, снять отпечатки аур. Всех чужих — в участок, утром разберемся. Выходить по одному! — рявкнул он вглубь вагона. — Личные вещи оставлять на местах. Вплоть до документов и вставных челюстей!
Пассажиры вяло взроптали, на что шериф возразил резким:
— Кого что-то не устраивает — законсервирую вместе с вагоном.
— Стойте, в какой участок?! — опомнилась я наконец. — На каком основании?!
— Как подозреваемых и возможных соучастников. — Блак опять повернулся ко мне.
Рядом с таким громилой было не по себе, все-таки на его стороне неоспоримое физическое преимущество. Но…
— Да вы даже не спросили, что произошло! Кто дал вам право нас в чем-то обвинять?!
— Мне хватает того, что здесь мертвечиной разит на весь вагон! — выцедил он и наставил на меня широкий палец с коротко обрезанным ногтем, обведенным траурной каймой. — И от тебя тоже попахивает!
— На себя посмотрите! — возмутилась я. — Вы обязаны обследовать место происшествия, произвести…
— Умная? — оборвал шериф, отступая в сторону и освобождая дорогу долговязому черноволосому мужчине в сержантской форме. — Вот ты мне это все в письменном виде и изложишь. В изоляторе. Завр, разговорчивую — в одиночку! Выдать бумагу и карандаш, чтобы не скучала. Ты давай за ней, — обратился он, кажется, к Тати, потом обернулся к коридору: — Кто там еще из чужих есть?
— Да вы!.. — выдохнула я, не находя от возмущения слов.
— Пойдемте. — Завр шагнул ближе и протянул мне руку. — Не надо, не обостряйте, — добавил тише и мягче, пока шериф рокотал остальным пассажирам про правила покидания вагона. — Переночуете в участке, у нас там тепло и чисто. — Глядел он просительно, выразительно изогнув брови. Лицо у сержанта было открытым, приятным, мимика — живой, а взгляд — как у старой служебной собаки, умный и бесконечно печальный. Невольно вспомнился менталист, вызывавший похожие ассоциации. — С капитана станется вас отнести, оно вам надо? — добавил совсем уж тихо, чтобы громогласное начальство не слышало.
— Это нарушение закона, — проворчала я, все же шагнув ему навстречу: последний аргумент оказался решающим.
Но Гитону Маргу я этого хорошего, надежного сослуживца припомню. Попросит он у меня разрешение на обыск задним числом, да еще побыстрее… Приеду в столицу — я ему такую веселую жизнь устрою, он у меня в бумажках захлебнется. Да я только ради этого вернусь к своей прежней работе, несмотря на все опасения!
Если, конечно, выйду из местного участка живой.
Впрочем, всерьез бояться не получалось: есть Ангелика, и если я с ней не свяжусь завтра, она поднимет панику. А даже если бы ее не было… Это здесь шериф — правая рука Творца, но даже если захочет, вынести приговор он не сможет, все равно придется отправить меня вместе с материалами в Фонт. А уж там вряд ли кто-то позволит себе нечто подобное.
— Сумку! — Лапа Блака перегородила коридор.
На пару секунд я замерла в растерянности, не понимая, чего еще он от меня хочет, но потом сообразила: я продолжала нервно цепляться за ручку сумки, которую не выпускала из рук с того самого момента, как попыталась с ней вместе вернуться в купе. Рефлекс, надо же…
Я молча сунула имущество шерифу, и тот освободил проход.
А снаружи меня встретил ветер. Он пах остро и солоно, непривычно, странно — и хлестал почище розог. Судорожно всхлипнув, я обхватила себя за плечи в попытке согреться: тонкая блузка — плохая защита от такого мокрого шквала.
Возле вагона ждали еще двое полицейских младших чинов, один держал в руках аурограф — артефакт для фиксации отпечатка внешних слоев ауры. Ну хоть что-то у них тут организовано нормально!
Я без лишних уговоров сунула дрожащую руку в небольшой черный ящичек. Поежилась, когда по коже словно прошлись мелкими иголками, но дождалась, пока артефакт мелодично пиликнет, сообщая об окончании процедуры.
— Часто приходится сдавать? — Завр кивнул на коробочку, когда ее хозяин разрешил мне убрать руку.
— Нет, — отозвалась я. — Послушайте, а мы можем уже пойти в этот ваш участок? Если я тут еще и простужусь, то засужу вашего начальника к демонам!
Ну вот, я знаю Блака всего несколько минут, а его общество уже дурно влияет. Не припоминаю за собой привычки грозить кому-то судом. Наверное, это какой-то внутренний протест против произвола шерифа: легкость и небрежность, с которой он нарушал все мыслимые законы и правила, вызывала оторопь и… видимо, желание доказать ему, что закон — он все-таки един для всех, что бы ни думали по этому поводу разные индивиды.
— Извините, я… — растерянно пробормотал Завр и беспомощно огляделся. — Ладно, только давайте быстрее. Я сейчас вернусь, прикрой, — бросил он третьему полицейскому. Тот понимающе кивнул. — Пойдемте.
— Руки! — буркнула я возмущенно, стряхнув с локтя крепкие пальцы мужчины. — Я вроде бы пока только задержана, а не арестована, и вроде бы не сопротивляюсь.
— Извините, — повторил Завр виновато и больше хватать меня не стал.
К счастью, далеко идти не пришлось, полицейский фургон ждал возле самых путей, понадобилось только обойти вагон и преодолеть несколько десятков метров через разъезды. Впрочем, к концу дороги я все равно перестала чувствовать конечности и даже при большом желании не смогла бы поддерживать разговор, если бы конвоир его затеял: слишком стучали зубы.
Транспорт, к моему облегчению, оказался не мрачной клеткой для перевозки заключенных, а обычным, пассажирским — еще не автобус, но уже не классический фургон. В квадратном кузове — два ряда сидений вдоль стен, пространство посередине занято парой намертво прикрученных прямо к полу ящиков непонятного назначения — небольших и, кажется, жестяных. В какой-нибудь из них я бы, пожалуй, поместилась, если ужаться. Очень надеюсь, что они не арестованных в этих банках перевозят…
Оставлять задержанную одну Завру не пришлось, он сдал меня с рук на руки скучающему водителю, обаятельному мужчине с темными волосами непривычного красноватого оттенка — видимо, среди его недавних предков затесались выходцы из Зеленого лепестка.
— Устраивайтесь поудобнее и не грустите, — весело обратился ко мне водитель, развернувшись на своем месте боком и разглядывая меня с интересом. Я только и смогла, что отрывисто кивнуть в ответ. Мужчина озадаченно нахмурился, а потом брови его удивленно выгнулись: — Э, а чего это вы такая синяя? Замерзли, что ли?
На мой новый отрывистый кивок водитель отреагировал еще большим удивлением, а когда я передернулась от прокатившейся по телу крупной дрожи, мужчина опомнился.