Бейтел прижимал к груди потрепанную коричневую тряпочку. Он поднял ее вверх, чтобы мне показать, и сказал:
– Вот король зверей.
Я увидела два глазика. Это был медвежонок. Весь потертый от ласк хозяина.
– Знаешь, что говорит король зверей? – спросил Бейтел. – Он говорит: «Мы доберемся до этих мальчишек. Мы их разыщем, потому что у всех зверей вместе много глаз».
Я села рядом с ним.
– Знаешь, что еще он говорит? Еще он говорит: «Мы разыщем Донни». Потому что это все из-за Донни. Буйволы больше не заходят на наш остров. Можешь его подержать, – сказал Бейтел.
Он отдал мне медвежонка, и я увидела, что это игрушка-перчатка – бибабо. Их надевают на руку. Я сунула руку в отверстие и поднесла медвежонка к своему лицу.
– Здравствуй, король, – сказала я.
– Ты что, это нельзя! – закричал Бейтел. – Нельзя совать руку ему в попу!
Я сняла короля с руки.
– Прости, – извинилась я.
– Ты обещаешь никогда больше так не делать?
– Обещаю.
– Тогда ладно, – кивнул Бейтел. – Медведь – король зверей, а я – принц звериного королевства, и сегодня ночью на большом совете в лесу было решено, что ты можешь стать королевой зверей. Хочешь?
Утром я видела, как Бейтел выходит из леса. Я тогда подумала, что он встал раньше меня, но, оказывается, он вообще не ложился. Может быть, все, что человек выдумывает, существует на самом деле. Может быть, на самом деле и нет ничего – есть только наши мысли. Но в чьей голове эти мысли возникают? Кто сейчас сидит где-то и выдумывает меня?
Бейтел достал из кармана рубашки перышко и протянул его мне.
– У нас у всех есть по такому перу, – пояснил он, – с их помощью мы можем переговариваться.
Я засунула перо в лифчик и потянула Бейтела за руку, чтобы поднять с песка.
Наверное, вторую книгу я напишу только про хороших людей, с которыми происходят только приятные вещи. Про чудесного мальчика, который знакомится с близнецами – двумя симпатичными парнишками одного с ним возраста, с которыми он здорово проводит каникулы. И еще я легко могу написать, что его кот не умер. Флип. И что дедушка Давид еще жив. В книге можно выдумать все что угодно. Тем более если ее пишет королева зверей.
В одном уголке умиление, а в другом – жалость, ай-ай-ай
14 июля, вторник, 10:34
К Шекспиру у меня два вопроса. Зачем Гамлет притворялся сумасшедшим? А его возлюбленная Офелия – она действительно помешалась или тоже прикидывалась? Может быть, сегодня мне лучше не думать. Не выкинуть все из головы – нет уж, ни за что, – а просто оставить на своем месте. Пусть лежит где лежит, стоит где стоит, кипит где кипит. Не поддавать и не убавлять жару, бросить все как есть, запереть за собой на ключ и надеяться, что ничего не загорится. Лежать на пляже с мамами и Бейтелом. Смотреть на море. Кормить чаек. Сегодня и погода наконец подходящая.
Мамам не терпится. Они надели стринги размером с пластырь и уже полчаса приводят в боевую готовность соски´ с помощью мощнейшего солнцезащитного крема. Бейтел бродит по прибою с сачком для креветок. Он поет песенки – и это помогает. У других детей с точно такими же сачками ничего не ловится, а он поминутно бегает ко мне на песок, чтобы показать раков-отшельников, морских игл, креветок и крабов. Это он рассказал мне, как они называются. Потом Бейтел их отпускает. Другие дети приготовили для своей добычи ведерки, и вода в них все нагревается и нагревается на солнце. Но в ведерках пусто. Животные не дураки. Бейтел умеет держать слово, и он единственный, кому они разрешают себя ловить и приносить мне. И потом, он им поет. Бейтел влюблен в меня, это по всему видно. Может, он любит меня всю свою жизнь и в этом году ему надоело ждать. Я не стану усложнять ему задачу.
Что, если Гамлет притворялся сумасшедшим потому, что Шекспиру захотелось сочинить пьесу о человеке, который притворяется сумасшедшим? Думаю, писать о настоящем сумасшедшем трудно – ему в голову не заглянешь. А вот то, что говорит притворяющийся, можно придумать. Достаточно представить, что бы ты сам сказал, если бы строил из себя психа. Можно здорово повеселиться. Когда читаешь «Гамлета», чувствуешь, что Шекспир вовсю резвился, придумывая, что говорит и делает тот, кто изображает умалишенного.
Гамлет иногда так грязно ругается – как будто мы с ним родственники. Я была бы не прочь оказаться потомком вымышленного персонажа. Моя мама существует на самом деле, отца я не знаю. Он исчез еще до того, как я успела на него взглянуть. Думаю, папа – вымышленный персонаж. И все-таки они с мамой, которая существует на самом деле, занимались этим. Так-то и получаются такие дети, как я.
Не могу поверить, что Офелия вправду сошла с ума. Ведь она кончает с жизнью. Нет, на свете, конечно, до черта психов-самоубийц. Но, по-моему, как раз они не станут пороть чушь и распевать развратные песенки. А Офелия именно так себя и ведет. И Гамлет тоже. Она могла это у него подсмотреть. Когда мы с доктором Блумом говорили о дедушкиной эвтаназии, я спросила, почему так мало людей совершают самоубийство. Он показал на томик «Гамлета», торчавший у меня из кармана.
– Исчерпывающий и окончательный ответ на данный вопрос, – провозгласил он (таким вот ученым языком он со мной разговаривал, и мне это безумно нравилось), – не найти ни в одном научном труде по этой теме. Он содержится исключительно в знаменитом монологе Гамлета. Мы не можем ничего знать, Салли Мо. Мы можем только думать.
Вот этим я сейчас и занимаюсь – опять, да чтоб меня! А ведь пообещала себе выходной. Голову на замок, нос в песок, рассудок на паузу, сердце – на всю катушку. Немного посмеяться, чуток повеселиться. Правда, с Гамлетом особо не развлечешься. В смысле, с Гамлетом-персонажем. С «Гамлетом»-пьесой – да, потому что из текста бьют молнии юмора и искры ярости, метят с земли в небо. А вот с самим Гамлетом – нет. Дело в том, что, когда думаешь о принце датском, начинаешь размышлять о мире и о своем месте в нем.
Я построю с Бейтелом замок. А если он обнимет меня за плечи, не стану сбрасывать его руку. Неужели что-то такое и чувствует Дилан, когда мы вместе? Смесь умиления с жалостью? Тогда мне есть чему у него поучиться. Я в этом мире новенькая. Мне тринадцать, но я только вылезла на белый свет, этакий Каспар Хаузер[13], что проторчал все детство в подземелье. Я все еще жмурюсь от солнца.
Бедняга Дилан: он вынужден наблюдать, как эта девчонка млеет от Подлеца Донни, а тот гипнотизирует ее своими социалистическими баснями. Не то чтобы он болтал слошную ерунду, просто я ему не доверяю. Горе тому, кто лишь слышит правду, но не смотрит на уста, из которых она вылетает. Это я сама придумала. А когда она смотрит на него (JKL на Дилана) и щекочет его улыбкой, в одном уголке которой умиление, а в другом – жалость, – ай-ай-ай, бедный Бейтел, бедная Салли Мо, бедный Дилан, все мы в одной лодке! – она ведь, можно сказать, гонит его прямиком в мои объятия. И моя история покатится дальше – история о моем завоевании Дилана, моя романтическая детская книга для любого возраста. А я – героиня, отвечающая за хеппи-энд в собственном произведении. Еще десять дней. Но сперва мы с Бейтелом построим крепость из песка. С мостом. Кронборг, замок отца Гамлета. Я перескажу Бейтелу всего «Гамлета». Прямо сейчас.
12:22
Он пришел в восторг, Бейтел. Он ведь тоже принц. Сначала я рассказывала довольно сухо, как тогда Дилану. Но, заметив, как блестят у Бейтела глаза, когда я говорю поживее, разошлась не на шутку. Как же было здорово! Я начала, когда мы заложили первую горстку песка в основание нашего замка, и закончила, когда прилив полностью его уничтожил. Бейтел сейчас как раз в самом подходящем для «Гамлета» возрасте.
Но у тех, кто умеет слушать, есть один недостаток: они задают вопросы. Бейтел тоже сразу захотел знать, почему Гамлет притворяется сумасшедшим и почему сразу не отрубил голову коварному королю Клавдию. Мне не хотелось говорить, что тогда пьеса шла бы пять минут, а не два часа, как положено. И что Шекспиру наверняка было очень весело описывать это мнимое сумасшествие. Так что я дала другой ответ. Я сказала, что Гамлет истово верил в Бога и боялся, что, убив дядю, не попадет в рай, а будет вечно гореть в аду.
– Значит, этот дядя Клавдий в Бога точно не верил, – заметил Бейтел.
– Почему?
– Он убил своего брата.
– Да нет, он тоже верил в Бога, – сказала я. – Некоторые люди не задумываются о будущем, их интересует только настоящее. Когда они хотят есть, у них одна еда в голове. Хватают все, что под руку попадется, даже чужое, и при этом уверены, что поступают правильно, – им же есть хотелось.
– Мой папа верит в Бога, – сказал Бейтел.
– Твой папа – душа-человек.
Тут я подумала о дедушке Давиде, который все жил и жил, хотя ему надоело до чертиков. А что, если Гамлет и правда тоже хотел умереть, но не решался, пока на свете еще оставались люди, которые его любили? Сначала нужно было сделать так, чтобы они перестали его любить. Чтобы возненавидели его за те ужасные вещи, которые он в своем безумии им наговорил. И тогда после его смерти они бы сказали: так лучше. И не горевали бы. Ох, как же я теперь люблю Гамлета!
– Может быть, мир стал таким гадким, – предположил Бейтел, – что Гамлет не знал, что делать. Не понимал, как должен поступить нормальный человек. Вот и прикинулся сумасшедшим.
Я чмокнула Бейтела в лоб.
– Может быть, – продолжил Бейтел, – он надеялся, что, если хорошенько потренироваться, можно взаправду сойти с ума.
Бейтел смотрел на меня, приоткрыв рот: еще не все слова слетели у него с языка. Я было подумала: сейчас признается, что на самом деле он не умеет разговаривать с животными, но ошиблась. Он сказал:
– А если бы Гамлет по-настоящему сошел с ума, то смог бы отрубить Клавдию голову. Он же псих и ничего с собой поделать не может.
– Вот теперь мы разобрались.
– А как Гамлет выглядит? – спросил Бейтел.
– Немного похож на тебя, – ответила я. – Будь ты постарше и покрупнее, вполне мог бы его сыграть. – Я зажмурилась, и Гамлет предстал у меня перед глазами. – У него серо-зеленые глаза с длинными ресницами. Волосы русые. Он молчун, но если уж откроет рот, то обязательно скажет что-то хорошее и…
– Это не я, – возразил Бейтел, – это Дилан.
– Ладно. Слушай дальше, – продолжила я. Мы воткнули лопатки глубоко в песок. – Гамлет по уши влюблен в Офелию.
– А я в тебя, – сказал Бейтел.
– Спасибо, – ответила я.
А что тут еще скажешь?
– А ты в Дилана, – сказал Бейтел, – а Дилан – в Джеки, а Джеки – в Донни.
– Да, – подтвердила я, – но Донни не влюблен в Джеки, а Джеки не влюблена в Дилана, а Дилан не влюблен в меня.
– А ты – в меня, – подхватил Бейтел, – но еще влюбишься, потом, когда я вырасту. А те мальчишки должны умереть.
– Да слушай же ты! Гамлет втрескался в Офелию, а Офелия – в Гамлета.
– Бре-е-е-ед…
– Но отец Офелии не хотел, чтобы она встречалась с Гамлетом. Потому что они были так влюблены, что отец думал, они… э… как бы это сказать… что Офелия потеряет свою невинность.
– А, чего? Не понял, – удивился Бейтел.
– Что они займутся сексом.
– Ну так бы и сказала.
– Если бы Гамлет с Офелией целыми днями занимались сексом, а Гамлет потом взял и женился бы на другой, Офелии уже не удалось бы выйти замуж.
– Почему?
– Потому что она переспала с Гамлетом. И потеряла невинность. В те времена девушка могла выйти замуж, только если была девственницей, если еще ни разу ни с кем не спала.
– А наши мамы про такое знают? – заинтересовался Бейтел.
– Сейчас другие времена, – ответила я. – А тогда отец Офелии запретил ей близко подходить к Гамлету, и она послушалась.
– Почему?
– В то время девочки слушались родителей. А отца зовут Полоний.
– Почему?
– Здравствуйте-пожалуйста, это, вообще-то, Шекспир придумал, не я! Офелия была первой, перед кем Гамлет прикинулся сумасшедшим. Он сказал ей, что она бестолковая девчонка и лучше ей стать монахиней. Или шлюхой.
– Вот король зверей.
Я увидела два глазика. Это был медвежонок. Весь потертый от ласк хозяина.
– Знаешь, что говорит король зверей? – спросил Бейтел. – Он говорит: «Мы доберемся до этих мальчишек. Мы их разыщем, потому что у всех зверей вместе много глаз».
Я села рядом с ним.
– Знаешь, что еще он говорит? Еще он говорит: «Мы разыщем Донни». Потому что это все из-за Донни. Буйволы больше не заходят на наш остров. Можешь его подержать, – сказал Бейтел.
Он отдал мне медвежонка, и я увидела, что это игрушка-перчатка – бибабо. Их надевают на руку. Я сунула руку в отверстие и поднесла медвежонка к своему лицу.
– Здравствуй, король, – сказала я.
– Ты что, это нельзя! – закричал Бейтел. – Нельзя совать руку ему в попу!
Я сняла короля с руки.
– Прости, – извинилась я.
– Ты обещаешь никогда больше так не делать?
– Обещаю.
– Тогда ладно, – кивнул Бейтел. – Медведь – король зверей, а я – принц звериного королевства, и сегодня ночью на большом совете в лесу было решено, что ты можешь стать королевой зверей. Хочешь?
Утром я видела, как Бейтел выходит из леса. Я тогда подумала, что он встал раньше меня, но, оказывается, он вообще не ложился. Может быть, все, что человек выдумывает, существует на самом деле. Может быть, на самом деле и нет ничего – есть только наши мысли. Но в чьей голове эти мысли возникают? Кто сейчас сидит где-то и выдумывает меня?
Бейтел достал из кармана рубашки перышко и протянул его мне.
– У нас у всех есть по такому перу, – пояснил он, – с их помощью мы можем переговариваться.
Я засунула перо в лифчик и потянула Бейтела за руку, чтобы поднять с песка.
Наверное, вторую книгу я напишу только про хороших людей, с которыми происходят только приятные вещи. Про чудесного мальчика, который знакомится с близнецами – двумя симпатичными парнишками одного с ним возраста, с которыми он здорово проводит каникулы. И еще я легко могу написать, что его кот не умер. Флип. И что дедушка Давид еще жив. В книге можно выдумать все что угодно. Тем более если ее пишет королева зверей.
В одном уголке умиление, а в другом – жалость, ай-ай-ай
14 июля, вторник, 10:34
К Шекспиру у меня два вопроса. Зачем Гамлет притворялся сумасшедшим? А его возлюбленная Офелия – она действительно помешалась или тоже прикидывалась? Может быть, сегодня мне лучше не думать. Не выкинуть все из головы – нет уж, ни за что, – а просто оставить на своем месте. Пусть лежит где лежит, стоит где стоит, кипит где кипит. Не поддавать и не убавлять жару, бросить все как есть, запереть за собой на ключ и надеяться, что ничего не загорится. Лежать на пляже с мамами и Бейтелом. Смотреть на море. Кормить чаек. Сегодня и погода наконец подходящая.
Мамам не терпится. Они надели стринги размером с пластырь и уже полчаса приводят в боевую готовность соски´ с помощью мощнейшего солнцезащитного крема. Бейтел бродит по прибою с сачком для креветок. Он поет песенки – и это помогает. У других детей с точно такими же сачками ничего не ловится, а он поминутно бегает ко мне на песок, чтобы показать раков-отшельников, морских игл, креветок и крабов. Это он рассказал мне, как они называются. Потом Бейтел их отпускает. Другие дети приготовили для своей добычи ведерки, и вода в них все нагревается и нагревается на солнце. Но в ведерках пусто. Животные не дураки. Бейтел умеет держать слово, и он единственный, кому они разрешают себя ловить и приносить мне. И потом, он им поет. Бейтел влюблен в меня, это по всему видно. Может, он любит меня всю свою жизнь и в этом году ему надоело ждать. Я не стану усложнять ему задачу.
Что, если Гамлет притворялся сумасшедшим потому, что Шекспиру захотелось сочинить пьесу о человеке, который притворяется сумасшедшим? Думаю, писать о настоящем сумасшедшем трудно – ему в голову не заглянешь. А вот то, что говорит притворяющийся, можно придумать. Достаточно представить, что бы ты сам сказал, если бы строил из себя психа. Можно здорово повеселиться. Когда читаешь «Гамлета», чувствуешь, что Шекспир вовсю резвился, придумывая, что говорит и делает тот, кто изображает умалишенного.
Гамлет иногда так грязно ругается – как будто мы с ним родственники. Я была бы не прочь оказаться потомком вымышленного персонажа. Моя мама существует на самом деле, отца я не знаю. Он исчез еще до того, как я успела на него взглянуть. Думаю, папа – вымышленный персонаж. И все-таки они с мамой, которая существует на самом деле, занимались этим. Так-то и получаются такие дети, как я.
Не могу поверить, что Офелия вправду сошла с ума. Ведь она кончает с жизнью. Нет, на свете, конечно, до черта психов-самоубийц. Но, по-моему, как раз они не станут пороть чушь и распевать развратные песенки. А Офелия именно так себя и ведет. И Гамлет тоже. Она могла это у него подсмотреть. Когда мы с доктором Блумом говорили о дедушкиной эвтаназии, я спросила, почему так мало людей совершают самоубийство. Он показал на томик «Гамлета», торчавший у меня из кармана.
– Исчерпывающий и окончательный ответ на данный вопрос, – провозгласил он (таким вот ученым языком он со мной разговаривал, и мне это безумно нравилось), – не найти ни в одном научном труде по этой теме. Он содержится исключительно в знаменитом монологе Гамлета. Мы не можем ничего знать, Салли Мо. Мы можем только думать.
Вот этим я сейчас и занимаюсь – опять, да чтоб меня! А ведь пообещала себе выходной. Голову на замок, нос в песок, рассудок на паузу, сердце – на всю катушку. Немного посмеяться, чуток повеселиться. Правда, с Гамлетом особо не развлечешься. В смысле, с Гамлетом-персонажем. С «Гамлетом»-пьесой – да, потому что из текста бьют молнии юмора и искры ярости, метят с земли в небо. А вот с самим Гамлетом – нет. Дело в том, что, когда думаешь о принце датском, начинаешь размышлять о мире и о своем месте в нем.
Я построю с Бейтелом замок. А если он обнимет меня за плечи, не стану сбрасывать его руку. Неужели что-то такое и чувствует Дилан, когда мы вместе? Смесь умиления с жалостью? Тогда мне есть чему у него поучиться. Я в этом мире новенькая. Мне тринадцать, но я только вылезла на белый свет, этакий Каспар Хаузер[13], что проторчал все детство в подземелье. Я все еще жмурюсь от солнца.
Бедняга Дилан: он вынужден наблюдать, как эта девчонка млеет от Подлеца Донни, а тот гипнотизирует ее своими социалистическими баснями. Не то чтобы он болтал слошную ерунду, просто я ему не доверяю. Горе тому, кто лишь слышит правду, но не смотрит на уста, из которых она вылетает. Это я сама придумала. А когда она смотрит на него (JKL на Дилана) и щекочет его улыбкой, в одном уголке которой умиление, а в другом – жалость, – ай-ай-ай, бедный Бейтел, бедная Салли Мо, бедный Дилан, все мы в одной лодке! – она ведь, можно сказать, гонит его прямиком в мои объятия. И моя история покатится дальше – история о моем завоевании Дилана, моя романтическая детская книга для любого возраста. А я – героиня, отвечающая за хеппи-энд в собственном произведении. Еще десять дней. Но сперва мы с Бейтелом построим крепость из песка. С мостом. Кронборг, замок отца Гамлета. Я перескажу Бейтелу всего «Гамлета». Прямо сейчас.
12:22
Он пришел в восторг, Бейтел. Он ведь тоже принц. Сначала я рассказывала довольно сухо, как тогда Дилану. Но, заметив, как блестят у Бейтела глаза, когда я говорю поживее, разошлась не на шутку. Как же было здорово! Я начала, когда мы заложили первую горстку песка в основание нашего замка, и закончила, когда прилив полностью его уничтожил. Бейтел сейчас как раз в самом подходящем для «Гамлета» возрасте.
Но у тех, кто умеет слушать, есть один недостаток: они задают вопросы. Бейтел тоже сразу захотел знать, почему Гамлет притворяется сумасшедшим и почему сразу не отрубил голову коварному королю Клавдию. Мне не хотелось говорить, что тогда пьеса шла бы пять минут, а не два часа, как положено. И что Шекспиру наверняка было очень весело описывать это мнимое сумасшествие. Так что я дала другой ответ. Я сказала, что Гамлет истово верил в Бога и боялся, что, убив дядю, не попадет в рай, а будет вечно гореть в аду.
– Значит, этот дядя Клавдий в Бога точно не верил, – заметил Бейтел.
– Почему?
– Он убил своего брата.
– Да нет, он тоже верил в Бога, – сказала я. – Некоторые люди не задумываются о будущем, их интересует только настоящее. Когда они хотят есть, у них одна еда в голове. Хватают все, что под руку попадется, даже чужое, и при этом уверены, что поступают правильно, – им же есть хотелось.
– Мой папа верит в Бога, – сказал Бейтел.
– Твой папа – душа-человек.
Тут я подумала о дедушке Давиде, который все жил и жил, хотя ему надоело до чертиков. А что, если Гамлет и правда тоже хотел умереть, но не решался, пока на свете еще оставались люди, которые его любили? Сначала нужно было сделать так, чтобы они перестали его любить. Чтобы возненавидели его за те ужасные вещи, которые он в своем безумии им наговорил. И тогда после его смерти они бы сказали: так лучше. И не горевали бы. Ох, как же я теперь люблю Гамлета!
– Может быть, мир стал таким гадким, – предположил Бейтел, – что Гамлет не знал, что делать. Не понимал, как должен поступить нормальный человек. Вот и прикинулся сумасшедшим.
Я чмокнула Бейтела в лоб.
– Может быть, – продолжил Бейтел, – он надеялся, что, если хорошенько потренироваться, можно взаправду сойти с ума.
Бейтел смотрел на меня, приоткрыв рот: еще не все слова слетели у него с языка. Я было подумала: сейчас признается, что на самом деле он не умеет разговаривать с животными, но ошиблась. Он сказал:
– А если бы Гамлет по-настоящему сошел с ума, то смог бы отрубить Клавдию голову. Он же псих и ничего с собой поделать не может.
– Вот теперь мы разобрались.
– А как Гамлет выглядит? – спросил Бейтел.
– Немного похож на тебя, – ответила я. – Будь ты постарше и покрупнее, вполне мог бы его сыграть. – Я зажмурилась, и Гамлет предстал у меня перед глазами. – У него серо-зеленые глаза с длинными ресницами. Волосы русые. Он молчун, но если уж откроет рот, то обязательно скажет что-то хорошее и…
– Это не я, – возразил Бейтел, – это Дилан.
– Ладно. Слушай дальше, – продолжила я. Мы воткнули лопатки глубоко в песок. – Гамлет по уши влюблен в Офелию.
– А я в тебя, – сказал Бейтел.
– Спасибо, – ответила я.
А что тут еще скажешь?
– А ты в Дилана, – сказал Бейтел, – а Дилан – в Джеки, а Джеки – в Донни.
– Да, – подтвердила я, – но Донни не влюблен в Джеки, а Джеки не влюблена в Дилана, а Дилан не влюблен в меня.
– А ты – в меня, – подхватил Бейтел, – но еще влюбишься, потом, когда я вырасту. А те мальчишки должны умереть.
– Да слушай же ты! Гамлет втрескался в Офелию, а Офелия – в Гамлета.
– Бре-е-е-ед…
– Но отец Офелии не хотел, чтобы она встречалась с Гамлетом. Потому что они были так влюблены, что отец думал, они… э… как бы это сказать… что Офелия потеряет свою невинность.
– А, чего? Не понял, – удивился Бейтел.
– Что они займутся сексом.
– Ну так бы и сказала.
– Если бы Гамлет с Офелией целыми днями занимались сексом, а Гамлет потом взял и женился бы на другой, Офелии уже не удалось бы выйти замуж.
– Почему?
– Потому что она переспала с Гамлетом. И потеряла невинность. В те времена девушка могла выйти замуж, только если была девственницей, если еще ни разу ни с кем не спала.
– А наши мамы про такое знают? – заинтересовался Бейтел.
– Сейчас другие времена, – ответила я. – А тогда отец Офелии запретил ей близко подходить к Гамлету, и она послушалась.
– Почему?
– В то время девочки слушались родителей. А отца зовут Полоний.
– Почему?
– Здравствуйте-пожалуйста, это, вообще-то, Шекспир придумал, не я! Офелия была первой, перед кем Гамлет прикинулся сумасшедшим. Он сказал ей, что она бестолковая девчонка и лучше ей стать монахиней. Или шлюхой.