– Алина… – достал Рид слово из чужой памяти, –…деньги… книга…
Сложив детали пазла сразу же, выпустил Брауна из невидимой хватки, приказал:
– Звони ей. Пусть привезет остатки манускрипта в «Серафим». Сейчас.
Даг мог испытывать сколько угодно ненависти к гостю и собственному бессилию, но приказу пришлось подчиниться.
Брауна Рид взял с собой – теперь тот сидел на пассажирском сиденье седана. Угрюмый, со вздувшимися на шее от скрытой ярости венами. Жалел, что проговорился Инге, наверное…
Вард об этом не думал. Он мысленно сопоставлял удачное стечение обстоятельств для Алины, стыковал между собой слои, где она максимально быстро среагирует, оденется и поймает такси. Хорошо, что Дрейк отключил не все возможности. С теми, которые остались, можно было жить.
Продавца пришлось парализовать тоже. Чтобы не раскрывал рта и не дергался; двери запереть изнутри. Алина приехала быстро, но от страха не сумела даже ни о чем спросить, лишь трясущимися руками выложила испорченную книгу на прилавок, испуганно взглянула на Брауна и юркнула тому за спину.
У бедняги Дорнана – не совсем честного на руку торгаша – дергалось веко. Теперь он стоял за прилавком восковой фигурой, зная, что, если захочет описаться, придется делать это в штаны, на пол.
Рид смотрел на книгу.
Подошел ближе, положил на нее ладонь, отсканировал положение атомарной решетки из прошлого, выдернул кадр трехдневной давности, запустил процесс «восстановить», используя внутренний резерв. Надеялся, что хоть немного выдохнется, что обессиленным будет легче дождаться звонка из Реактора, но чутьем знал – в таком взвинченном состоянии он будет способен починить этот чертов город и не вспотеет. Заряженная нервная система генерировала максимально интенсивный энергетический поток – книга под ладонью засветилась голубым.
Всегда лишь копирование пространства из точки «вчера» в точку «сегодня», если упростить. «Ты становишься проводником, точкой перелома прошлого и будущего», – объяснил бы он Инге, если бы она спросила. Она бы не поняла, но восхитилась бы, он знал. И этого им обоим хватало для счастья.
Страницы теряли накопленную, а после высохшую влагу, расправлялись, восстанавливала цельность обложка. Пергамент вновь становился сухим и хрустким, проявлялись четкие очертания символов.
Пять секунд людского времени, чуть больше и сложнее в восприятии Комиссионера, и старинный фолиант вновь обладает потерянным обликом.
Прежде чем снять паралич с продавца, Рид протянул ему соткавшийся прямо в воздухе лист бумаги с голографической печатью Комиссии.
– Пиши, – приказал негромко, – о том, что более не имеешь финансовых претензий к Алине Лейтон…
Пока «оттаявший» владелец «Серафима» пытался трясущимися пальцами удержать ручку, Рид повернулся к Брауну.
– Я решил твои проблемы?
Тот прикрывал мисс Лейтон руками, будто защищал от мира. Варду было понятно это чувство, особенно теперь.
– Да, – ответил Даг, все еще обиженный внезапным вмешательством в собственную память. Ответил без благодарности, но уже без злости. А благодарность Риду не требовалась.
– Удачи, – он просто развернулся и зашагал к выходу, жалея, что решение чужих проблем не заняло больше времени. Тогда бы осталось меньше времени на беспокойство. А сейчас, когда он выйдет на улицу и останется один, начнется его персональный ад. Стабилизация, стабилизация, стабилизация. Чтобы не повело пространство, чтобы не заискрило провода на столбах, чтобы не ощутили удар панической атаки случайные прохожие.
Замок закрытой двери отщелкнулся перед Ридом сам собой.
Позади со свистом дышал продавец, скрипела от нажима в его руках шариковая ручка.
*****
(Portals – It's All Happening Now)
Инга.
Если бы мне прооперировали все органы разом, я бы не чувствовала себя так отвратительно, как теперь. Кажется, меня разобрала сама Вселенная. Разложила по атомам и собрала в неверном порядке. В первые два пробуждения не хватило сил даже повернуть голову – в воображении сплошной бред; веки бетонные, конечности тоже. А в следующее, которое случилось через час или через век, я сумела начать двигаться. Попыталась рассмотреть потонувшую в полумраке комнату, похожую на спальню-гостиную отеля: окна занавешены, на стенах пара картин, рядом со спинкой постели тумба.
Хотелось пить. Кажется, на столе стоял графин, рядом пустой стакан, и потому с кровати я сползла подобно безумному слайму, стекла, как желе из Инги, рухнула на толстый ковер. И поняла, что не могу вспомнить, как двигать рукой. «Нужно передать импульс из головы мышце. Как?»
Электрические импульсы внутри меня то ли больше не передавались, то ли заметно тормозили. И квест «Дойди до стакана», который в обычной жизни занял бы несколько секунд, превратился в битву с неработающими мышцами.
Очередная попытка поднять руку, чтобы вытянуть ее вперед, завершилась вдруг таким спазмом боли, что я замычала сквозь сжатые губы. Черт, говорили, вроде про анестезию… Позвоночник прошило стальным болтом, казалось, меня на вилы насадил сам черт. Еще один спазм, следующий сильнее – я корячилась на полу. Наверное, до стакана я не дойду. Боль-боль-боль. Время застыло, оно больше не шло, не в моей реальности. Краем сознания я понимала, что это иллюзия, что время за стенами этих стен все еще идет, и, значит, то, что началось, когда-нибудь закончится. Теперь я жалела, что вообще проснулась и выпала из бреда. Хотелось плакать; зубы во рту ощущались чужими и не зубами вообще, вставленными зачем-то в челюсти камнями.
Совсем хреново. Меня впервые посетила мысль о том, что я, возможно, не выживу, и в этой комнате останусь навсегда.
«Ну уж нет», – взметнулась фонтаном злость.
Я отсюда выйду. Цель того стоит. Где-то там меня ждет Рид…
Вот только до стакана, наверное, не доползу и на кровать обратно не заберусь. Буду с подвернутой под себя рукой валяться безобразным кулем на ковре.
Снова боль – на этот раз через все клетки, как заряд электричества…
«Помоги мне, Господи…»
Очередной спазм заставил выгнуться, перекатиться на спину, стало чуть легче.
Хорошо, если я смогу снова уснуть, это будет манной небесной.
«Дыши, Инга…»
Нужно просто выжить.
Терпение. Вдох-выдох. Отсчет секунд.
*****
(Ruelle – Take It All)
Бернарда.
Иногда (не часто, но так случалось) я думала обо всем в целом. О Нордейле – всегда разном, удивительном, ставшим мне родным. О друзьях, которых встретила здесь, о своей новой жизни, каждый день которой превратился в тихий праздник, о Дрейке. Думала о том, что случилось бы, если бы однажды первого перемещения не произошло, как я жила бы теперь? И знала, что каждый день бы боролась со странной сосущей пустотой внутри. Не понимала бы, откуда она взялась, чувствовала бы, что мой путь где-то не здесь, в другом месте. Искала бы себе интересные занятия, хорошую работу, читала бы книги, но никогда – и этого не нужно было проверять – я не смогла бы заглушить внутри себя эту самую пустоту. Ничто бы не помогло. Человек, обретающий свое настоящее место, заполняется изнутри светом. Человек, своего места не находящий, до конца жизни бродит в сумерках, ощущает, что завяз в болоте, тоскует.
За Дрейком я сейчас наблюдала с нежностью, благодарностью, восхищением. Точнее, за его спиной, потому что Великий и Ужасный, стоя справа от Сиблинга, смотрел на монитор размером в половину стены. Символы, графики, бегущие строки.
«Сколько глаз нужно иметь, чтобы считывать это?»
Они наблюдали за Ингой. Одна из камер транслировала ее саму, только что свалившуюся на пол.
– Она хочет пить.
– Сомневаюсь, что она сумеет дойти до стакана. Не в этом состоянии.
– А как же…
Мне было жаль эту девчонку, как саму себя, окажись я на ее месте.
– Ей не нужна вода. Пока ничего не нужно – это иллюзия. Джон, трактальные графики, как процесс?
– В норме.
В кабинете, если не считать меня, два человека. Два самых могучих человека Уровней – «господин Директор» и «господин Заместитель».
– А что, если что-то пойдет не так?
Инге было больно, видимо, очень, хоть звук и не транслировался. Я видела, как она выгибалась на полу, как скребла пальцами ковер.
Дрейк бросил на меня короткий «рабочий» взгляд – мол, ты о чем?
– Если процесс пойдет не туда, вы сможете его остановить, помочь ей?
«Реанимировать».
– Это процесс необратимый. И он уже не остановится.
Сиблинг посмотрел на меня почти с упреком –мол, не надо бы такие вопросы под руку.
«Необратимый процесс» – неприятное сочетание. Наверное, мне правильнее было уйти, но графики не отпускали мой взгляд так же, как и взгляды двоих мужчин. Слишком важный процесс шел сейчас в «безопасном отсеке», слишком сложный и волнительный. Все равно, что посадка первого шаттла на Марс – разве кто-то в своем уме смог бы покинуть наблюдательный пункт в Хьюстоне?
– Точки синусоиды GR?
– В норме. Почти.
– Вмешаемся, если перейдут за критические значения. Следи.
– Слежу.
Эти двое сейчас говорили на своем языке.
– Напряжение нервных окончаний?
– На пределе в девяносто шесть процентов.
– Скрути их чувствительность еще на процент.
– Дальше нельзя, – вопросительный взгляд на Дрейка.
– Дальше и не предлагаю. Ей и этот процент даст облегчение.
Они знали больше, они понимали в том, что видели. Наверное, Инга была в надежных руках. Сейчас она не дергалась и не выгибалась, просто лежала в очень неудобной позе. И выглядела, как мертвая – эту мысль под прицелом глаз Дрейка мне пришлось выкинуть из головы. Все-таки за посадкой шаттла было бы наблюдать менее волнительно, чем за адаптацией человека к фону Комиссионера.
– Скажи, – опять отвлекла я любимого, – а когда процесс завершится, Инга будет адаптирована ко всем Комиссионерам? То есть, к… любому из них?
На этот раз Джон взглянул на меня странно, Дрейк насмешливо-вопросительно. И ответил на вопрос вопросом:
Сложив детали пазла сразу же, выпустил Брауна из невидимой хватки, приказал:
– Звони ей. Пусть привезет остатки манускрипта в «Серафим». Сейчас.
Даг мог испытывать сколько угодно ненависти к гостю и собственному бессилию, но приказу пришлось подчиниться.
Брауна Рид взял с собой – теперь тот сидел на пассажирском сиденье седана. Угрюмый, со вздувшимися на шее от скрытой ярости венами. Жалел, что проговорился Инге, наверное…
Вард об этом не думал. Он мысленно сопоставлял удачное стечение обстоятельств для Алины, стыковал между собой слои, где она максимально быстро среагирует, оденется и поймает такси. Хорошо, что Дрейк отключил не все возможности. С теми, которые остались, можно было жить.
Продавца пришлось парализовать тоже. Чтобы не раскрывал рта и не дергался; двери запереть изнутри. Алина приехала быстро, но от страха не сумела даже ни о чем спросить, лишь трясущимися руками выложила испорченную книгу на прилавок, испуганно взглянула на Брауна и юркнула тому за спину.
У бедняги Дорнана – не совсем честного на руку торгаша – дергалось веко. Теперь он стоял за прилавком восковой фигурой, зная, что, если захочет описаться, придется делать это в штаны, на пол.
Рид смотрел на книгу.
Подошел ближе, положил на нее ладонь, отсканировал положение атомарной решетки из прошлого, выдернул кадр трехдневной давности, запустил процесс «восстановить», используя внутренний резерв. Надеялся, что хоть немного выдохнется, что обессиленным будет легче дождаться звонка из Реактора, но чутьем знал – в таком взвинченном состоянии он будет способен починить этот чертов город и не вспотеет. Заряженная нервная система генерировала максимально интенсивный энергетический поток – книга под ладонью засветилась голубым.
Всегда лишь копирование пространства из точки «вчера» в точку «сегодня», если упростить. «Ты становишься проводником, точкой перелома прошлого и будущего», – объяснил бы он Инге, если бы она спросила. Она бы не поняла, но восхитилась бы, он знал. И этого им обоим хватало для счастья.
Страницы теряли накопленную, а после высохшую влагу, расправлялись, восстанавливала цельность обложка. Пергамент вновь становился сухим и хрустким, проявлялись четкие очертания символов.
Пять секунд людского времени, чуть больше и сложнее в восприятии Комиссионера, и старинный фолиант вновь обладает потерянным обликом.
Прежде чем снять паралич с продавца, Рид протянул ему соткавшийся прямо в воздухе лист бумаги с голографической печатью Комиссии.
– Пиши, – приказал негромко, – о том, что более не имеешь финансовых претензий к Алине Лейтон…
Пока «оттаявший» владелец «Серафима» пытался трясущимися пальцами удержать ручку, Рид повернулся к Брауну.
– Я решил твои проблемы?
Тот прикрывал мисс Лейтон руками, будто защищал от мира. Варду было понятно это чувство, особенно теперь.
– Да, – ответил Даг, все еще обиженный внезапным вмешательством в собственную память. Ответил без благодарности, но уже без злости. А благодарность Риду не требовалась.
– Удачи, – он просто развернулся и зашагал к выходу, жалея, что решение чужих проблем не заняло больше времени. Тогда бы осталось меньше времени на беспокойство. А сейчас, когда он выйдет на улицу и останется один, начнется его персональный ад. Стабилизация, стабилизация, стабилизация. Чтобы не повело пространство, чтобы не заискрило провода на столбах, чтобы не ощутили удар панической атаки случайные прохожие.
Замок закрытой двери отщелкнулся перед Ридом сам собой.
Позади со свистом дышал продавец, скрипела от нажима в его руках шариковая ручка.
*****
(Portals – It's All Happening Now)
Инга.
Если бы мне прооперировали все органы разом, я бы не чувствовала себя так отвратительно, как теперь. Кажется, меня разобрала сама Вселенная. Разложила по атомам и собрала в неверном порядке. В первые два пробуждения не хватило сил даже повернуть голову – в воображении сплошной бред; веки бетонные, конечности тоже. А в следующее, которое случилось через час или через век, я сумела начать двигаться. Попыталась рассмотреть потонувшую в полумраке комнату, похожую на спальню-гостиную отеля: окна занавешены, на стенах пара картин, рядом со спинкой постели тумба.
Хотелось пить. Кажется, на столе стоял графин, рядом пустой стакан, и потому с кровати я сползла подобно безумному слайму, стекла, как желе из Инги, рухнула на толстый ковер. И поняла, что не могу вспомнить, как двигать рукой. «Нужно передать импульс из головы мышце. Как?»
Электрические импульсы внутри меня то ли больше не передавались, то ли заметно тормозили. И квест «Дойди до стакана», который в обычной жизни занял бы несколько секунд, превратился в битву с неработающими мышцами.
Очередная попытка поднять руку, чтобы вытянуть ее вперед, завершилась вдруг таким спазмом боли, что я замычала сквозь сжатые губы. Черт, говорили, вроде про анестезию… Позвоночник прошило стальным болтом, казалось, меня на вилы насадил сам черт. Еще один спазм, следующий сильнее – я корячилась на полу. Наверное, до стакана я не дойду. Боль-боль-боль. Время застыло, оно больше не шло, не в моей реальности. Краем сознания я понимала, что это иллюзия, что время за стенами этих стен все еще идет, и, значит, то, что началось, когда-нибудь закончится. Теперь я жалела, что вообще проснулась и выпала из бреда. Хотелось плакать; зубы во рту ощущались чужими и не зубами вообще, вставленными зачем-то в челюсти камнями.
Совсем хреново. Меня впервые посетила мысль о том, что я, возможно, не выживу, и в этой комнате останусь навсегда.
«Ну уж нет», – взметнулась фонтаном злость.
Я отсюда выйду. Цель того стоит. Где-то там меня ждет Рид…
Вот только до стакана, наверное, не доползу и на кровать обратно не заберусь. Буду с подвернутой под себя рукой валяться безобразным кулем на ковре.
Снова боль – на этот раз через все клетки, как заряд электричества…
«Помоги мне, Господи…»
Очередной спазм заставил выгнуться, перекатиться на спину, стало чуть легче.
Хорошо, если я смогу снова уснуть, это будет манной небесной.
«Дыши, Инга…»
Нужно просто выжить.
Терпение. Вдох-выдох. Отсчет секунд.
*****
(Ruelle – Take It All)
Бернарда.
Иногда (не часто, но так случалось) я думала обо всем в целом. О Нордейле – всегда разном, удивительном, ставшим мне родным. О друзьях, которых встретила здесь, о своей новой жизни, каждый день которой превратился в тихий праздник, о Дрейке. Думала о том, что случилось бы, если бы однажды первого перемещения не произошло, как я жила бы теперь? И знала, что каждый день бы боролась со странной сосущей пустотой внутри. Не понимала бы, откуда она взялась, чувствовала бы, что мой путь где-то не здесь, в другом месте. Искала бы себе интересные занятия, хорошую работу, читала бы книги, но никогда – и этого не нужно было проверять – я не смогла бы заглушить внутри себя эту самую пустоту. Ничто бы не помогло. Человек, обретающий свое настоящее место, заполняется изнутри светом. Человек, своего места не находящий, до конца жизни бродит в сумерках, ощущает, что завяз в болоте, тоскует.
За Дрейком я сейчас наблюдала с нежностью, благодарностью, восхищением. Точнее, за его спиной, потому что Великий и Ужасный, стоя справа от Сиблинга, смотрел на монитор размером в половину стены. Символы, графики, бегущие строки.
«Сколько глаз нужно иметь, чтобы считывать это?»
Они наблюдали за Ингой. Одна из камер транслировала ее саму, только что свалившуюся на пол.
– Она хочет пить.
– Сомневаюсь, что она сумеет дойти до стакана. Не в этом состоянии.
– А как же…
Мне было жаль эту девчонку, как саму себя, окажись я на ее месте.
– Ей не нужна вода. Пока ничего не нужно – это иллюзия. Джон, трактальные графики, как процесс?
– В норме.
В кабинете, если не считать меня, два человека. Два самых могучих человека Уровней – «господин Директор» и «господин Заместитель».
– А что, если что-то пойдет не так?
Инге было больно, видимо, очень, хоть звук и не транслировался. Я видела, как она выгибалась на полу, как скребла пальцами ковер.
Дрейк бросил на меня короткий «рабочий» взгляд – мол, ты о чем?
– Если процесс пойдет не туда, вы сможете его остановить, помочь ей?
«Реанимировать».
– Это процесс необратимый. И он уже не остановится.
Сиблинг посмотрел на меня почти с упреком –мол, не надо бы такие вопросы под руку.
«Необратимый процесс» – неприятное сочетание. Наверное, мне правильнее было уйти, но графики не отпускали мой взгляд так же, как и взгляды двоих мужчин. Слишком важный процесс шел сейчас в «безопасном отсеке», слишком сложный и волнительный. Все равно, что посадка первого шаттла на Марс – разве кто-то в своем уме смог бы покинуть наблюдательный пункт в Хьюстоне?
– Точки синусоиды GR?
– В норме. Почти.
– Вмешаемся, если перейдут за критические значения. Следи.
– Слежу.
Эти двое сейчас говорили на своем языке.
– Напряжение нервных окончаний?
– На пределе в девяносто шесть процентов.
– Скрути их чувствительность еще на процент.
– Дальше нельзя, – вопросительный взгляд на Дрейка.
– Дальше и не предлагаю. Ей и этот процент даст облегчение.
Они знали больше, они понимали в том, что видели. Наверное, Инга была в надежных руках. Сейчас она не дергалась и не выгибалась, просто лежала в очень неудобной позе. И выглядела, как мертвая – эту мысль под прицелом глаз Дрейка мне пришлось выкинуть из головы. Все-таки за посадкой шаттла было бы наблюдать менее волнительно, чем за адаптацией человека к фону Комиссионера.
– Скажи, – опять отвлекла я любимого, – а когда процесс завершится, Инга будет адаптирована ко всем Комиссионерам? То есть, к… любому из них?
На этот раз Джон взглянул на меня странно, Дрейк насмешливо-вопросительно. И ответил на вопрос вопросом: