В спальном вагоне было душновато, но проводница пообещала, что кондиционер заработает, как только состав придет в движение. Сумку с туалетными принадлежностями, сменой белья и прочими мелочами Настя засунула под полку, попросила проводницу запереть купе и вышла на перрон. Как обычно, приехала на вокзал минут за десять до начала посадки и в вагон вошла первой. Чистяков всегда насмешничал, говорил, что у нее патологический страх опоздать. До отправления еще сорок минут, которые можно было бы провести как-нибудь более интересно, а не болтаться взад-вперед по перрону с риском наткнуться на пассажира или налететь на чей-нибудь чемодан. «Ну и ладно», – подумала она и отметила, что в последнее время все чаще мысленно употребляет эти слова. Что бы это значило? Несерьезно звучит, не по-взрослому. Опять подросток из чуланчика высунулся и рожи корчит?
Зою она увидела издалека. Рядом с ней шел импозантный седой мужчина, хорошо постриженный, в коротком расстегнутом темно-сером пальто, по виду – очень дорогом. Заметив Настю, Зоя остановилась, обменялась со своим спутником несколькими словами, потом они обнялись и поцеловались. Насколько Настя смогла уловить с расстояния метров в тридцать-сорок, целовались они довольно пылко. Правда, Печерниковой пришлось при этом слегка нагнуть голову. Совсем немного, потому что мужчина был, конечно, высоким, но все же не настолько, чтобы его даме, как в голливудских фильмах, можно было запрокидывать лицо вверх.
– Прячете кавалера? – с улыбкой спросила Настя, когда Зоя подошла к вагону.
– Он сам прячется.
– Что так? Он страшный убийца и находится в розыске? – пошутила Настя.
– Намного хуже. Он – психотерапевт. Так выматывается с пациентами, что вне работы каждое лишнее слово для него становится адским трудом. Если бы он подошел, пришлось бы вас знакомить, поддерживать какую-то беседу.
– Понятно.
Печерникова протянула проводнице паспорт и с полной невозмутимостью выдержала изумленный и даже несколько испуганный взгляд: проводница была миниатюрной, немногим выше полутора метров.
В купе Зоя первым делом вытащила из сумки и поставила на стол пакет с печеньем собственного изготовления.
– Печенье меня просто преследует последнее время, – засмеялась Настя. – Это такое же, как вы в офис приносили?
– Другое. Не люблю однообразия.
Следующим извлеченным из сумки предметом оказалась тоненькая пластиковая папка, которую Зоя протянула Насте.
– На всякий случай распечатала для вас, вдруг захотите ознакомиться.
– Что это?
– Цитаты из Комарницкого, которые постил наш Веденеев. На мой взгляд, довольно показательно. Я еще на форум Комарницкого зашла, почитала, посмотрела, в каких дискуссиях участвовал Веденеев и что писал. Пришлось повозиться, выбирать комменты, чтобы вам все подряд не читать.
– Зоя, вы бесценны! – искренне воскликнула Настя.
– Вы уже говорили, я не забыла.
– А… – Настя запнулась. Сейчас она полезет грязными ногами на чужую территорию. – Еще кто-нибудь говорил вам это?
Зоя молча пожала плечами:
– Сын как-то пару раз говорил. И его жена тоже. Но она – чаще, не хочу быть несправедливой.
Опять «жена сына». Не невестка, не сноха, не по имени. Это такой таракан в голове у Зои? Или в семье действительно есть проблемы?
– И все? – удивилась Настя. – А ваш психотерапевт? Неужели не понимает, какое вы сокровище?
– Понимает, наверное. Но мы это не обсуждаем. Мы вообще мало разговариваем. Он устает сильно, а я просто не люблю.
– Простите, если я нарушаю границы, но хочу спросить: вы давно вместе?
– Четыре года. И сейчас вы скажете, что не видите смысла в таких отношениях, если мы и не женимся, и не разговариваем. Мы даже не живем вместе, у каждого своя квартира.
– А если я так скажу – вы мне ответите?
Зоя слабо улыбнулась и покачала головой.
– Наверное, нет. Не потому, что не хочу отвечать, а потому, что не знаю. Мы не мешаем друг другу и не раздражаем друг друга. У меня сын и внуки, у него за спиной два брака и взрослая дочь. Разводы не скандальные и не грязные, с бывшими женами отношения достойные. Говорю это просто потому, что вы наверняка об этом тоже хотите спросить. Он умный и порядочный человек, но с ним жить невозможно, он невыносим.
– Невозможно? Даже вам?
– Мне отлично. Я вполне могла бы с ним ужиться, если бы захотела. Но я не хочу. Мне это не нужно. Мы с ним одинаковые. Молчаливые, замкнутые, не любим, когда нас трогают. В общем, классические одиночки. Со мной тоже невозможно ужиться, я это понимаю. Один попробовал – быстро сбежал. Я еще более невыносима, чем мой друг.
Настя не успела отреагировать ответной репликой, потому что позвонил Стасов.
– Все в порядке?
– Конечно, – недоуменно ответила она. – А что должно было случиться?
– Вы уже едете?
– Пока нет, но сейчас поедем. Все живы-здоровы, никто не опоздал, сидим с Зоей в купе. Ты чего звонишь-то?
– Проявляю начальственную прыть, – Стасов коротко хохотнул. – Ладно, девочки, легкой вам дороги.
Поезд тронулся так мягко, что Настя в первый момент даже не заметила. Она раскрыла папку и начала читать, а Зоя вставила наушники, включила музыку в телефоне, подложила под спину подушку и сидела, подтянув колени к груди и прикрыв глаза. Похоже, Константина Веденеева интересовали многие вопросы, связанные с взаимоотношениями в семье, но активнее всего он включался в обсуждение, когда речь шла либо о любви-нелюбви родителей к детям, либо об информационном обмене между близкими людьми. Что скрывать можно, что нужно, а что нельзя? Сокрытие или недоговоренности – результат недоверия или обостренной потребности в охране своего личного пространства? Или же это попытка сохранить душевный покой другого человека? Если автором книги является все-таки не Андрей Кислов, а Веденеев, то на вопросы, которые волновали его шесть-семь лет назад, он, судя по всему, так и не получил удовлетворительных ответов.
Минут через пятнадцать проводница принесла чай, и, к изумлению Насти, за спиной миниатюрной девушки возникла до боли знакомая мужская фигура. Латыпов. Ну, кто бы сомневался.
– О господи, – невольно вырвалось у нее. – Buonasera, signor Baldаcci!
– Про добрый вечер и синьора я понял, а почему Балдаччи? – весело и как ни в чем не бывало поинтересовался Латыпов, стоя на пороге купе.
– Потому что «Абсолютная власть» и «Тотальный контроль», – сердито ответила Настя.
Значит, вот зачем звонил Стасов: хотел выяснить, появился в их поле зрения настырный Николай Маратович или еще нет. Вероятно, получив от руководителя агентства запрос на оплату командировочных расходов для двух человек, один из которых – рослая зеленоглазая красавица Печерникова, продюсер решил присоединиться и даже выведал у Стасова номер поезда и вагона. Впрочем, с номером вагона можно было не заморачиваться, в составе только один СВ. Наверное, на завтрашний вечерний рейс тоже билетиком запасся. Целые сутки провести в обществе женщины, которая ему безумно нравится, и при этом иметь возможность держать руку на пульсе расследования – это ли не мечта Латыпова?
Она протянула руку и тронула Зою за колено. Та открыла глаза, увидела гостя и уставилась на него немигающим взглядом. Взяла со столика телефон, выключила музыку, вытащила наушники. И ничего не сказала, не спросила, не удивилась, только смотрела без всякого выражения. Настя снова восхитилась ее выдержкой. Вот бы ей тоже так уметь! И тут же вспомнился трехчасовой допрос в минувшую пятницу. «Чего ты прибедняешься? – строго сказала она себе. – Ты тоже кое-что можешь».
– Зоенька, мое почтение, – лучезарно улыбнулся ей Латыпов. – Что слушаете?
– Уже ничего.
Прозвучало это вполне миролюбиво, хотя по сути было не больно-то вежливым.
– Я вам помешал? Вижу, и Анастасия…
– Павловна, – быстро вставила Настя, чтобы не дать продюсеру думать, что теперь уже и панибратство допустимо. Если к Зое можно обращаться по имени, то почему к Каменской нельзя? С такими контролерами, как Николай Маратович, дистанцию нельзя сокращать ни на миллиметр.
– …Анастасия Павловна с документами работает. Минутку.
Он выглянул в коридор и громко произнес:
– Оксаночка, можно мне тоже чайку в это купе?
Уже и с проводницей признакомился, и чай с ними пить собрался. Куда ж от тебя деваться, вездесущий ты наш? И конфликтовать с тобой нельзя, ты заказчик, ты деньги платишь.
Настя вздохнула и с неохотой сложила листы в папку.
Вадим
Ответ он дал еще вчера, как и требовал сотрудник службы внутренней безопасности. Понятно, что ничего еще не решено, и от согласия Вадима мало что зависит, на должность начальника нового отдела могут назначить кого угодно, поэтому никому ничего говорить пока не нужно. Рано еще.
Сегодня вечером шеф опять собрал не всю группу, а только Вадима и Алену Валерьевну, Горбызлу ненавистную. Впрочем, ненавистной она стала совсем недавно, буквально пару дней назад, когда шеф так явно выразил недоверие к способностям Вадима, а до этого пребывала в статусе никому не нужной неудачницы. Наверное, намечается новый сверхсекретный заказ.
Но Вадим не угадал: разговор пошел все о том же старом заказе, о котором нельзя было никому рассказывать.
– Какова степень готовности? – строго спросил шеф. – Алена Валерьевна?
– Все документы сделаны, работа проведена, выдержат любую проверку.
– Любую? – зачем-то уточнил шеф.
– Да, в рамках обычного. Разумеется, для правоохранительных структур и спецслужб они не годятся, но для всего остального подойдут.
Горбызла, как всегда, говорила тихо и сидела, втянув голову в плечи. Интересно, что будет, когда она облажается по-крупному? До сих пор у шефа не было к ней претензий, но даже при таком благоприятном раскладе она постоянно боится допустить ошибку. Не уверена в себе, хотя вроде оснований для этого нет никаких. А вот когда основание появится – тогда, наверное, вообще настанет полный караул.
– Прекрасно. Вадим?
– Полный комплект. Фото, видео, скрины переписок. Все хранится на анонимных страницах, ждет своего часа. Как только поступит команда – сразу все выбросим и взорвем Интернет.
– Надеюсь, все достаточно выразительное? Никаких двойных толкований?
– Все прозрачно, как слеза младенца, – заверил Вадим.
Его взгляд упал на блюдо с ванильными булочками, и почему-то страшно захотелось есть. Он протянул руку к блюду и вопросительно посмотрел на шефа.
– Можно?
– Что ты спрашиваешь? Это для всех. Алена Валерьевна, угощайтесь.
– Благодарю, – почти прошептала Горбызла, не поднимая глаз от лежащих на столе бумаг. Булочку, конечно, не взяла, она никогда не берет, не то шефа стесняется, не то растолстеть боится. Можно подумать, ее фигура когда-нибудь кого-нибудь волновала. На какого такого принца она надеется, если так себя блюдет? Смешно!