– Из этого оружия его и убили? – спросил я.
– Да. – Жан-Феликс кивнул. – По-моему, винтовка принадлежала Габриэлю.
– Алисия написала картину до убийства, верно?
– Примерно за месяц до трагедии. Пытаетесь определить, что творилось у нее в голове? – проговорил Жан-Феликс, показывая мне третью картину.
Третий холст был больше остальных.
– Эта – вообще нечто невероятное. Отступите немного назад, чтобы лучше видеть, – посоветовал он.
Я послушно отошел на несколько шагов, а потом взглянул на картину – и невольно усмехнулся. Передо мной висел портрет тетки Алисии, Лидии Роуз. Теперь стало очевидно, что именно так возмутило Лидию: нагая тучная женская фигура возлежала на крошечной кровати, прогнувшейся под огромным весом. Алисия изобразила тетку чудовищно, гротескно толстой. Жирная плоть изливалась из кровати и текла по полу, заполняя комнату, струилась и завертывалась, словно волны заварного крема.
– Господи, – выдохнул я. – Жестоко.
– А по-моему, очень забавно. – Жан-Феликс взглянул на меня с любопытством. – Вы знакомы с Лидией?
– Да, недавно я к ней наведался.
– Ясно. Вы аккуратно выполняете домашнее задание… А я ни разу не видел Лидию. Кстати, Алисия ее ненавидела.
– Да. – Я кивнул. – Это понятно по картине.
Жан-Феликс начал осторожно убирать холсты.
– А можно еще раз посмотреть «Алкесту»? – попросил я.
– Конечно. Пойдемте.
Я проследовал за Жан-Феликсом по узкому проходу, и вскоре мы очутились в дальнем конце галереи. Передо мной предстала огромная стена, на которой висела только «Алкеста». По-прежнему прекрасная и загадочная, ровно такая, какой я ее запомнил: обнаженная Алисия стоит перед мольбертом в своей мастерской. В ее руке кисть с кроваво-красным. Я стал рассматривать ее лицо на холсте. И вновь не смог уловить его выражение.
– Не могу расшифровать! – Я озадаченно нахмурился.
– Все верно. Смысл послания автора – как раз и есть отказ от всякой коммуникации. Эта картина – о молчании.
– Не совсем вас понимаю, – проговорил я.
– В любом произведении искусства кроется тайна. Молчание Алисии и есть ее секрет. Ее мистерия, в религиозном смысле. Вот почему она назвала картину «Алкеста». Вы читали Еврипида?
Я удивленно воззрился на Жан-Феликса.
– Нет? – догадался он. – Обязательно прочтите, тогда вы все поймете.
Я кивнул – и вдруг случайно увидел на холсте то, чего раньше не замечал. И склонился поближе, чтобы рассмотреть. На столе, на заднем плане картины, была изображена миска с фруктами – сбор из яблок и груш. На красных яблоках Алисия нарисовала крошечные белые точки, которые оказались маленькими вертлявыми червями, копошащимися внутри и поверх фруктов. Я указал на них.
– Это… – не решился договорить я.
– Да, – Жан-Феликс кивнул. – Опарыши.
– Потрясающе. Интересно, что они символизируют, – пробормотал я.
– Блестящая работа. Подлинный шедевр. – Жан-Феликс грустно вздохнул. – Знали б вы Алисию раньше! Я не встречал человека интереснее, – шепнул он, словно та могла нас услышать. – Большинство ведь неживые, понимаете? Бредут, будто во сне, и так всю жизнь… Зато Алисия была потрясающе живой! От этой женщины невозможно было отвести глаз! – Жан-Феликс окинул долгим взглядом обнаженную фигуру Алисии на холсте. – И невероятно красивой, – едва слышно произнес он.
Я вслед за Жан-Феликсом снова перевел глаза на изображение тела Алисии. Но там, где он усматривал красоту, я видел лишь боль. Видел ужасные раны и шрамы, которые бедняжка пыталась нанести сама себе.
– Алисия когда-нибудь рассказывала о своей попытке самоубийства? – Я спросил наугад, но попал в цель.
– Вы в курсе?.. Конечно, рассказывала.
– После кончины отца, верно?
– Она прямо разваливалась на кусочки. – Жан-Феликс снова кивнул. – Просто не представляла, как жить дальше – не как артист, а как человек. Алисия очень ранима. И когда отца не стало, она не вынесла. Это ее добило.
– Наверное, она очень любила отца…
Жан-Феликс издал сдавленный смешок и изумленно на меня взглянул.
– Вы серьезно?
– Не понял.
– Алисия не любила отца. Она его ненавидела! Презирала!
– Вам так Алисия сказала? – не веря своим ушам, спросил я.
– Конечно! Она возненавидела своего папашу еще в детстве, с того самого дня, как погибла ее мать.
– Зачем же тогда пытаться покончить с собой после смерти нелюбимого отца? Если не из-за горя, то из-за чего? – удивился я.
– Может, из-за чувства вины? Кто знает… – Жан-Феликс пожал плечами.
«Он недоговаривает!» – мелькнуло у меня в голове. Что-то не сходилось. Было во всем этом нечто неправильное.
И тут у галериста зазвонил телефон.
– Простите, – сказал он и отвернулся, чтобы ответить. Я различил, что звонила женщина. Разговор оказался коротким: они с Жан-Феликсом назначили встречу.
– Я перезвоню, детка, – проговорил он в трубку и нажал на кнопку отбоя. – Еще раз прошу прощения.
– Ничего страшного. Ваша девушка?
– Просто подруга, – рассмеялся он. – У меня много друзей.
«Еще бы!» – подумал я и тут же ощутил к Жан-Феликсу легкую неприязнь. Даже не мог объяснить почему.
– Чуть не забыл! Алисия, случайно, не упоминала имя врача? – как бы невзначай поинтересовался я, пока мы шли на выход.
– Врача?
– Ну после попытки самоубийства ее же наверняка осматривал врач… Я пытаюсь его разыскать.
Жан-Феликс задумался.
– Вроде был какой-то врач, – после небольшой паузы произнес он.
– Фамилию не припомните?
Галерист помолчал пару мгновений, затем решительно тряхнул головой:
– Нет. Извините. Честное слово, не помню.
– Если вдруг всплывет в памяти, не могли бы вы связаться со мной?
– Конечно. Но это вряд ли. – Жан-Феликс нерешительно посмотрел на меня и вдруг тихо спросил: – Хотите совет?
– Хочу.
– Чтобы помочь Алисии, дайте ей кисти и краски. Позвольте рисовать. Так – и только так – она заговорит с вами. Посредством живописи.
– Любопытная мысль. Спасибо за совет, мистер Мартен.
– Для вас – Жан-Феликс. Когда увидите Алисию, передайте, что я ее люблю.
Он широко улыбнулся, и я снова почувствовал легкое отторжение. Было в этом человеке что-то… непереносимое. Я не сомневался: он находился в очень близких отношениях с Алисией. Они были знакомы долгое время, и она очень нравилась Жан-Феликсу, но любил ли он Алисию по-настоящему? Верилось с трудом. Я вспомнил, с каким выражением лица Жан-Феликс смотрел на «Алкесту». Да, в его глазах светилась любовь, однако это была любовь к произведению живописи, а не к самому автору. Жан-Феликс благоговел перед искусством. Иначе он навестил бы Алисию в Гроуве и не бросил бы ее одну. Это уж точно. Мужчина никогда не оставил бы женщину таким образом – если б любил ее по-настоящему.
21
По пути на работу я зашел в «Уотерстоунз»[21] и приобрел «Алкесту» Еврипида. В предисловии указывалось, что это самая ранняя из сохранившихся трагедий автора и наименее известная из его работ. Читать начал сразу же, в метро. Прямо скажем, не легкая пьеска. Довольно странное произведение. Главный герой, Адмет, обречен мойрами[22] на скорую смерть. Однако благодаря заступничеству Аполлона у него появляется шанс избежать преждевременной кончины – нужно лишь послать в царство Аида вместо себя кого-нибудь другого. Адмет пытается уговорить сначала мать, а потом отца пожертвовать собой ради него, но родители категорически отказываются. Сложно понять, как расценивать поступок Адмета. Не особо героическое поведение, как ни смотри, и древние греки, должно быть, приняли его за дурака. Зато Алкеста, жена Адмета, совсем на него не похожа. Она храбро заявляет, что готова принять смерть вместо супруга. Возможно, Алкеста не ожидала, что Адмет примет ее предложение, но он соглашается и ей не остается ничего другого, кроме как расстаться с жизнью и сойти в царство Аида.
Впрочем, история на этом не кончается. Развязка сделана в классических традициях deus ex machina[23]: неожиданно появляется Геракл, который забирает Алкесту у Аида и победно возвращает ее в мир живых. И она оживает. Адмет до слез тронут воссоединением с супругой, однако переживания той понять практически невозможно: Алкеста хранит молчание. Она больше не говорит. Дойдя до этого места в книге, я чуть не подпрыгнул от изумления. Невероятно!
Еще раз внимательно и не спеша перечитал финал трагедии. Алкеста возвращается из царства Аида. Она снова жива, но не хочет или не может говорить о том, что пережила на том свете. Адмет в отчаянии восклицает, обращаясь к Гераклу: «Так отчего ж она молчит?» Ответа на его горестный вопрос нет. Трагедия заканчивается на том, что Алкесту, не проронившую ни слова, уводят в дом Адмета. Почему? Почему она молчит?
22
Из дневника Алисии Беренсон
2 августа
– Да. – Жан-Феликс кивнул. – По-моему, винтовка принадлежала Габриэлю.
– Алисия написала картину до убийства, верно?
– Примерно за месяц до трагедии. Пытаетесь определить, что творилось у нее в голове? – проговорил Жан-Феликс, показывая мне третью картину.
Третий холст был больше остальных.
– Эта – вообще нечто невероятное. Отступите немного назад, чтобы лучше видеть, – посоветовал он.
Я послушно отошел на несколько шагов, а потом взглянул на картину – и невольно усмехнулся. Передо мной висел портрет тетки Алисии, Лидии Роуз. Теперь стало очевидно, что именно так возмутило Лидию: нагая тучная женская фигура возлежала на крошечной кровати, прогнувшейся под огромным весом. Алисия изобразила тетку чудовищно, гротескно толстой. Жирная плоть изливалась из кровати и текла по полу, заполняя комнату, струилась и завертывалась, словно волны заварного крема.
– Господи, – выдохнул я. – Жестоко.
– А по-моему, очень забавно. – Жан-Феликс взглянул на меня с любопытством. – Вы знакомы с Лидией?
– Да, недавно я к ней наведался.
– Ясно. Вы аккуратно выполняете домашнее задание… А я ни разу не видел Лидию. Кстати, Алисия ее ненавидела.
– Да. – Я кивнул. – Это понятно по картине.
Жан-Феликс начал осторожно убирать холсты.
– А можно еще раз посмотреть «Алкесту»? – попросил я.
– Конечно. Пойдемте.
Я проследовал за Жан-Феликсом по узкому проходу, и вскоре мы очутились в дальнем конце галереи. Передо мной предстала огромная стена, на которой висела только «Алкеста». По-прежнему прекрасная и загадочная, ровно такая, какой я ее запомнил: обнаженная Алисия стоит перед мольбертом в своей мастерской. В ее руке кисть с кроваво-красным. Я стал рассматривать ее лицо на холсте. И вновь не смог уловить его выражение.
– Не могу расшифровать! – Я озадаченно нахмурился.
– Все верно. Смысл послания автора – как раз и есть отказ от всякой коммуникации. Эта картина – о молчании.
– Не совсем вас понимаю, – проговорил я.
– В любом произведении искусства кроется тайна. Молчание Алисии и есть ее секрет. Ее мистерия, в религиозном смысле. Вот почему она назвала картину «Алкеста». Вы читали Еврипида?
Я удивленно воззрился на Жан-Феликса.
– Нет? – догадался он. – Обязательно прочтите, тогда вы все поймете.
Я кивнул – и вдруг случайно увидел на холсте то, чего раньше не замечал. И склонился поближе, чтобы рассмотреть. На столе, на заднем плане картины, была изображена миска с фруктами – сбор из яблок и груш. На красных яблоках Алисия нарисовала крошечные белые точки, которые оказались маленькими вертлявыми червями, копошащимися внутри и поверх фруктов. Я указал на них.
– Это… – не решился договорить я.
– Да, – Жан-Феликс кивнул. – Опарыши.
– Потрясающе. Интересно, что они символизируют, – пробормотал я.
– Блестящая работа. Подлинный шедевр. – Жан-Феликс грустно вздохнул. – Знали б вы Алисию раньше! Я не встречал человека интереснее, – шепнул он, словно та могла нас услышать. – Большинство ведь неживые, понимаете? Бредут, будто во сне, и так всю жизнь… Зато Алисия была потрясающе живой! От этой женщины невозможно было отвести глаз! – Жан-Феликс окинул долгим взглядом обнаженную фигуру Алисии на холсте. – И невероятно красивой, – едва слышно произнес он.
Я вслед за Жан-Феликсом снова перевел глаза на изображение тела Алисии. Но там, где он усматривал красоту, я видел лишь боль. Видел ужасные раны и шрамы, которые бедняжка пыталась нанести сама себе.
– Алисия когда-нибудь рассказывала о своей попытке самоубийства? – Я спросил наугад, но попал в цель.
– Вы в курсе?.. Конечно, рассказывала.
– После кончины отца, верно?
– Она прямо разваливалась на кусочки. – Жан-Феликс снова кивнул. – Просто не представляла, как жить дальше – не как артист, а как человек. Алисия очень ранима. И когда отца не стало, она не вынесла. Это ее добило.
– Наверное, она очень любила отца…
Жан-Феликс издал сдавленный смешок и изумленно на меня взглянул.
– Вы серьезно?
– Не понял.
– Алисия не любила отца. Она его ненавидела! Презирала!
– Вам так Алисия сказала? – не веря своим ушам, спросил я.
– Конечно! Она возненавидела своего папашу еще в детстве, с того самого дня, как погибла ее мать.
– Зачем же тогда пытаться покончить с собой после смерти нелюбимого отца? Если не из-за горя, то из-за чего? – удивился я.
– Может, из-за чувства вины? Кто знает… – Жан-Феликс пожал плечами.
«Он недоговаривает!» – мелькнуло у меня в голове. Что-то не сходилось. Было во всем этом нечто неправильное.
И тут у галериста зазвонил телефон.
– Простите, – сказал он и отвернулся, чтобы ответить. Я различил, что звонила женщина. Разговор оказался коротким: они с Жан-Феликсом назначили встречу.
– Я перезвоню, детка, – проговорил он в трубку и нажал на кнопку отбоя. – Еще раз прошу прощения.
– Ничего страшного. Ваша девушка?
– Просто подруга, – рассмеялся он. – У меня много друзей.
«Еще бы!» – подумал я и тут же ощутил к Жан-Феликсу легкую неприязнь. Даже не мог объяснить почему.
– Чуть не забыл! Алисия, случайно, не упоминала имя врача? – как бы невзначай поинтересовался я, пока мы шли на выход.
– Врача?
– Ну после попытки самоубийства ее же наверняка осматривал врач… Я пытаюсь его разыскать.
Жан-Феликс задумался.
– Вроде был какой-то врач, – после небольшой паузы произнес он.
– Фамилию не припомните?
Галерист помолчал пару мгновений, затем решительно тряхнул головой:
– Нет. Извините. Честное слово, не помню.
– Если вдруг всплывет в памяти, не могли бы вы связаться со мной?
– Конечно. Но это вряд ли. – Жан-Феликс нерешительно посмотрел на меня и вдруг тихо спросил: – Хотите совет?
– Хочу.
– Чтобы помочь Алисии, дайте ей кисти и краски. Позвольте рисовать. Так – и только так – она заговорит с вами. Посредством живописи.
– Любопытная мысль. Спасибо за совет, мистер Мартен.
– Для вас – Жан-Феликс. Когда увидите Алисию, передайте, что я ее люблю.
Он широко улыбнулся, и я снова почувствовал легкое отторжение. Было в этом человеке что-то… непереносимое. Я не сомневался: он находился в очень близких отношениях с Алисией. Они были знакомы долгое время, и она очень нравилась Жан-Феликсу, но любил ли он Алисию по-настоящему? Верилось с трудом. Я вспомнил, с каким выражением лица Жан-Феликс смотрел на «Алкесту». Да, в его глазах светилась любовь, однако это была любовь к произведению живописи, а не к самому автору. Жан-Феликс благоговел перед искусством. Иначе он навестил бы Алисию в Гроуве и не бросил бы ее одну. Это уж точно. Мужчина никогда не оставил бы женщину таким образом – если б любил ее по-настоящему.
21
По пути на работу я зашел в «Уотерстоунз»[21] и приобрел «Алкесту» Еврипида. В предисловии указывалось, что это самая ранняя из сохранившихся трагедий автора и наименее известная из его работ. Читать начал сразу же, в метро. Прямо скажем, не легкая пьеска. Довольно странное произведение. Главный герой, Адмет, обречен мойрами[22] на скорую смерть. Однако благодаря заступничеству Аполлона у него появляется шанс избежать преждевременной кончины – нужно лишь послать в царство Аида вместо себя кого-нибудь другого. Адмет пытается уговорить сначала мать, а потом отца пожертвовать собой ради него, но родители категорически отказываются. Сложно понять, как расценивать поступок Адмета. Не особо героическое поведение, как ни смотри, и древние греки, должно быть, приняли его за дурака. Зато Алкеста, жена Адмета, совсем на него не похожа. Она храбро заявляет, что готова принять смерть вместо супруга. Возможно, Алкеста не ожидала, что Адмет примет ее предложение, но он соглашается и ей не остается ничего другого, кроме как расстаться с жизнью и сойти в царство Аида.
Впрочем, история на этом не кончается. Развязка сделана в классических традициях deus ex machina[23]: неожиданно появляется Геракл, который забирает Алкесту у Аида и победно возвращает ее в мир живых. И она оживает. Адмет до слез тронут воссоединением с супругой, однако переживания той понять практически невозможно: Алкеста хранит молчание. Она больше не говорит. Дойдя до этого места в книге, я чуть не подпрыгнул от изумления. Невероятно!
Еще раз внимательно и не спеша перечитал финал трагедии. Алкеста возвращается из царства Аида. Она снова жива, но не хочет или не может говорить о том, что пережила на том свете. Адмет в отчаянии восклицает, обращаясь к Гераклу: «Так отчего ж она молчит?» Ответа на его горестный вопрос нет. Трагедия заканчивается на том, что Алкесту, не проронившую ни слова, уводят в дом Адмета. Почему? Почему она молчит?
22
Из дневника Алисии Беренсон
2 августа