Сегодня еще больше припекает. Да в Лондоне жарче, чем в Афинах! По крайней мере, в Афинах есть пляж… Сегодня из Кембриджа позвонил Пол. Я не ожидала услышать его голос. Последний раз мы разговаривали друг с другом несколько месяцев назад. Сначала я подумала, что он собирается сообщить о кончине тети Лидии. Скажу честно, на секунду я даже почувствовала облегчение. Но вскоре поняла, что ошиблась. На самом деле я так и не поняла, что от меня понадобилось Полу. Он все ходил вокруг да около. Я долго ждала, пока Пол перейдет к сути, но этого так и не произошло. Он лишь без конца спрашивал, всё ли в порядке у меня и Габриэля, и бормотал что-то вроде «у Лидии все как всегда».
– Я к вам заеду, – пообещала я. – Сто лет не общались. Давно пора повидаться.
На самом деле мысль о том, чтобы поехать в Кембридж и увидеться с Лидией и Полом, вызывала у меня смешанные чувства. Все закончилось тем, что я решила не ехать. Страшно мучила совесть – но я проигрывала при любом раскладе.
– Надо это исправить, – сказала я. – Я навещу вас как-нибудь. Прости, не могу дольше говорить – выбегаю из дома…
И тут Пол что-то очень тихо проговорил.
– Что? – переспросила я. – Не слышу!
– Я, говорю, попал в беду. Алисия, мне очень нужна твоя помощь!
– Что случилось?
– Это не телефонный разговор. Пожалуйста, давай встретимся.
– Но… я не могу примчаться в Кембридж сию секунду, – заколебалась я.
– Я сам приеду сегодня вечером, идет?
Что-то в голосе Пола заставило меня согласиться не раздумывая. Он был в отчаянии.
– Конечно, приезжай. Хотя бы намекни сейчас, в чем дело!
– Расскажу при встрече. – С этими словами Пол повесил трубку.
Я все утро думала над его словами. Видимо, случилось нечто из ряда вон выходящее, если из всех людей на свете он решил обратиться именно ко мне. Дело в Лидии? Или что-то с домом? Я терялась в догадках.
После обеда я уже не могла сосредоточиться на работе. Конечно, винила жару, однако на самом деле мои мысли были далеки от живописи. Я слонялась по кухне, периодически поглядывая в окна, пока не увидела на улице Пола. Он помахал мне рукой:
– Привет, Алисия!
Первое, что бросилось в глаза, – жуткий вид Пола. Он чудовищно похудел; особенно заметно это было по лицу – просто-таки череп, обтянутый кожей. Он выглядел тощим, как скелет, нездоровым, измученным. И напуганным. Я пригласила его в кухню, где работал переносной вентилятор, и предложила пива. К моему удивлению, Пол попросил чего-нибудь покрепче. С каких это пор он пристрастился к крепкому алкоголю? Я налила ему немного виски. Пол, думая, что я не вижу, долил доверху. Поначалу он ничего не говорил, и некоторое время мы сидели в молчании. А потом снова произнес фразу, которую я услышала по телефону: «Я попал в беду». Я спросила, не связано ли это с домом. Пол удивленно уставился на меня и помотал головой.
– Тогда что?
– Дело во мне, – наконец выдавил он. – Я здорово увлекся азартными играми, и в последнее время счет складывается не в мою пользу.
Оказалось, Пол часто играл, причем уже много лет. Поначалу игра была поводом выбраться из дома – чтобы куда-то идти, что-то делать, хоть как-то развлекаться. Я не могла его винить: у живущих с Лидией источники радости очень ограничены. Он проигрывал все больше и больше, и теперь дело зашло слишком далеко. Пол начал снимать деньги со счета в банке, который имелся у него на черный день, хотя снимать там и так было нечего.
– Сколько тебе нужно? – прямо спросила я.
– Двадцать кусков.
Я не могла поверить своим ушам.
– Ты проиграл двадцать тысяч?
– Не сразу. Я перезанимал у других людей, и теперь они требуют вернуть долг.
– У каких людей?
– Если я не отдам деньги, все будет очень плохо.
– Ты матери говорил?
Ответ на свой вопрос я знала заранее. Пол – разгильдяй, но не идиот.
– Нет, конечно, – подтвердил он мою догадку. – Мама меня прибила бы… Алисия, выручай! Собственно, за этим я и приехал.
– Но я не располагаю такой суммой, Пол.
– Я все верну, – заныл он. – Сейчас вся сумма и не нужна. Дай хотя бы немного.
Я ничего не ответила, и он продолжал уговаривать. Как выяснилось, «они» собирались прийти за первой выплатой сегодня же вечером, и Пол просто не мог вернуться домой с пустыми руками. Он умолял одолжить любую сумму, хоть сколько-нибудь. Я растерялась. С одной стороны, я хотела помочь Полу, но в то же время осознавала, что эту проблему надо решать по-другому. Я также понимала, что нельзя говорить тете о его финансовых проблемах. Как бы я сама поступила на месте Пола? Неизвестно, что хуже – встретиться лицом к лицу с крепкими ребятами, вышибающими долги, или испытать на себе гнев Лидии.
– Я выпишу тебе чек, – решилась я.
Пол униженно благодарил, повторяя «Спасибо! Спасибо!». Я выписала чек на две тысячи фунтов с выдачей наличных предъявителю. Наверняка Пол рассчитывал на большее, но я никогда не попадала в подобные передряги. И мне почему-то не очень верилось в его историю. Что-то в его рассказе отдавало фальшью.
– Может, я смогу одолжить больше, сначала надо поговорить с Габриэлем. А вообще, будет лучше, если мы с тобой придумаем, как выпутаться из этой неприятности по-другому. Брат Габриэля – юрист. Думаю, он…
– Нет! – Пол подскочил, как ужаленный. – Нет! Нет! Только не говори Габриэлю! Не вмешивай его сюда! Умоляю! Я сам справлюсь! Я справлюсь!
– А Лидия? Тебе следовало бы…
Пол отчаянно замотал головой и быстро выхватил чек. Взглянув на сумму, явно расстроился, однако вслух ничего не сказал и вскоре уехал.
После встречи у меня на душе остался нехороший осадок, будто я подвела Пола. Это чувство постоянно возникало по отношению к нему, с самого детства. Я жила с его ожиданиями, которые не могла удовлетворить. Пол хотел от меня материнской заботы. Он так и не понял, что я не из тех, кто может заменить мать.
Когда Габриэль вернулся домой, я все ему рассказала. И, конечно, он здорово разозлился. Мол, я не должна была давать Полу ни гроша: я ничего ему не должна и не обязана нести за него ответственность. Понимая, что Габриэль прав, я все равно не могла избавиться от чувства вины. Мне удалось сбежать из дома, от Лидии, а Полу – нет. Он так и остался там, словно в ловушке, маленьким восьмилетним мальчиком. Я хочу помочь ему, но как?
6 августа
Весь день я рисовала, экспериментируя с фоном для картины с Иисусом. Набрасывала эскизы с фотографий, которые мы с Габриэлем сделали в Мексике, – красная потрескавшаяся земля, темные сухие остовы колючих кустарников, – пытаясь уловить ощущение невероятной жары, крайней обезвоженности… Неожиданно до моих ушей донесся голос Жан-Феликса, зовущего меня по имени. В первое мгновение я хотела не отвечать и притвориться, что меня нет дома. Затем щелкнул замок калитки, и я поняла – поздно. Высунулась из окна. По саду шагал Жан-Феликс.
– Привет, малышка! – Он заулыбался. – Не помешаю? Трудишься?
– Вообще-то, да.
– Отлично, отлично! Так держать! До открытия выставки всего шесть недель, а ты дико выбилась из графика. – Жан-Феликс расхохотался своим противным смехом. Видимо, эмоции отразились на моем лице, так как он тут же добавил: – Шучу, шучу! Я над душой стоять не буду.
Я молча вошла в мастерскую, а Жан-Феликс последовал за мной и, пододвинув к вентилятору стул, с удобством расположился. Затем закурил сигарету, и сизый дым закружился вокруг него в потоке воздуха. Я повернулась к мольберту и взяла кисть. Я работала, а Жан-Феликс всё говорил и говорил. Жаловался на жару – мол, архитектура Лондона, в отличие от Парижа и ряда других городов, не рассчитана на такую экстремальную погоду… Вскоре я перестала вслушиваться. А он все болтал – ныл, восхвалял себя, оправдывал себя, любовался собой, нагоняя смертельную скуку бесконечными излияниями. Он ни о чем меня не спрашивал. Он не был заинтересован во мне. Даже после стольких лет он видел во мне лишь средство к достижению собственной славы, аудиторию для своего шоу.
Возможно, так нельзя говорить. В конце концов, Жан-Феликс – мой друг и всегда был рядом. Просто он одинок. Как и я. Впрочем, я скорее умерла бы в одиночестве, чем согласилась бы жить с нелюбимым человеком. Вот почему я ни разу не решалась на серьезные отношения до Габриэля. Все это время ждала его – такого настоящего, верного и надежного, в отличие от остальных, полных фальши. Жан-Феликс всегда страшно ревновал. Он пытался (и до сих пор пытается) скрыть это, но я ясно вижу: Жан-Феликс ненавидит Габриэля. Постоянно говорит про моего мужа гадости, уверяет, будто Габриэль не столь талантлив, как я, называет его тщеславным и самовлюбленным. Видимо, Жан-Феликс наивно полагает, что однажды сумеет убедить меня в своей правоте и я паду к его ногам. Ему почему-то не приходит в голову, что с каждым новым глумливым замечанием, с каждой злобной поддевкой он все больше толкает меня к Габриэлю.
Жан-Феликс все твердит о нашей столетней дружбе и вечно припирает меня этими аргументами: «старые добрые времена» и «мы против всего мира». Вряд ли он догадывается, что «владеет» той самой частью моей жизни, которую едва ли можно назвать счастливой. И все мои чувства к нему вызваны лишь понятием давности. Мы словно супруги, которые давно охладели друг к другу. Сегодня я особенно остро почувствовала, насколько Жан-Феликс мне неприятен.
– Прости, я должна работать. Так что, если не возражаешь…
– Выгоняешь? – Его лицо мгновенно приобрело оскорбленное выражение. – Я смотрел, как ты работаешь, с тех самых пор, как ты впервые взяла в руки кисть! Вряд ли я сильно отвлекал тебя, иначе ты давно намекнула бы…
– Вот я и намекаю – прямо сейчас.
Щеки мои пылали. Я начинала злиться и никак не могла совладать с этим. Пыталась рисовать дальше, но руки тряслись. Взгляд Жан-Феликса давил физически. Я прямо слышала, как у него в голове кипела работа: с щелканьем, тиканьем и треском.
– Я тебя расстроил, – наконец произнес Жан-Феликс. – Чем?
– Я уже объясняла. Не стоит заваливаться без предупреждения. Лучше сначала напиши или позвони.
– Не знал, что для встречи с самой близкой подругой требуется получить письменное приглашение.
Повисла пауза. Судя по всему, Жан-Феликс здорово обиделся. Видимо, по-другому не получится. На самом деле я не собиралась так жестко с ним обходиться. Я хотела донести до него это более деликатно, но меня будто прорвало. И что самое смешное – я действительно хотела сделать Жан-Феликсу больно. Хотела быть грубой.
– Жан-Феликс, послушай…
– Слушаю.
– Не знаю, как сказать помягче… После выставки надо что-то менять.
– Что ты собралась менять?
– Галерею. Себя.
Брови Жан-Феликса поползли вверх от изумления. Он напоминал маленького мальчика, который вот-вот разрыдается.
– Каждому из нас пора идти своей дорогой, – сказала я, ощущая лишь раздражение.
– Та-а-ак. – Жан-Феликс неторопливо зажег сигарету. – Это тебя Габриэль надоумил?
– Он здесь ни при чем.
– Ну конечно. Он меня терпеть не может!
– Не говори ерунды.
– Габриэль пытается нас рассорить! Я это давно заметил! Он годами строит эти козни и…
– Неправда!
– А как еще объяснить то, что происходит? Почему ты вдруг решила всадить мне нож в спину?
– Зачем ты драматизируешь? Я говорю исключительно о галерее. Это не касается тебя и меня. Мы по-прежнему останемся друзьями и сможем общаться.
– Только сначала я должен написать или позвонить, да? – Жан-Феликс невесело рассмеялся и быстро заговорил, словно спеша вывалить все, что накипело, прежде чем у меня появится возможность вставить слово: – Вот так новости! Я с самого начала свято верил, что у нас особые отношения, а теперь ты одним махом все разрушила. Имей в виду, никто не позаботится о тебе так, как я. Никто!
– Я к вам заеду, – пообещала я. – Сто лет не общались. Давно пора повидаться.
На самом деле мысль о том, чтобы поехать в Кембридж и увидеться с Лидией и Полом, вызывала у меня смешанные чувства. Все закончилось тем, что я решила не ехать. Страшно мучила совесть – но я проигрывала при любом раскладе.
– Надо это исправить, – сказала я. – Я навещу вас как-нибудь. Прости, не могу дольше говорить – выбегаю из дома…
И тут Пол что-то очень тихо проговорил.
– Что? – переспросила я. – Не слышу!
– Я, говорю, попал в беду. Алисия, мне очень нужна твоя помощь!
– Что случилось?
– Это не телефонный разговор. Пожалуйста, давай встретимся.
– Но… я не могу примчаться в Кембридж сию секунду, – заколебалась я.
– Я сам приеду сегодня вечером, идет?
Что-то в голосе Пола заставило меня согласиться не раздумывая. Он был в отчаянии.
– Конечно, приезжай. Хотя бы намекни сейчас, в чем дело!
– Расскажу при встрече. – С этими словами Пол повесил трубку.
Я все утро думала над его словами. Видимо, случилось нечто из ряда вон выходящее, если из всех людей на свете он решил обратиться именно ко мне. Дело в Лидии? Или что-то с домом? Я терялась в догадках.
После обеда я уже не могла сосредоточиться на работе. Конечно, винила жару, однако на самом деле мои мысли были далеки от живописи. Я слонялась по кухне, периодически поглядывая в окна, пока не увидела на улице Пола. Он помахал мне рукой:
– Привет, Алисия!
Первое, что бросилось в глаза, – жуткий вид Пола. Он чудовищно похудел; особенно заметно это было по лицу – просто-таки череп, обтянутый кожей. Он выглядел тощим, как скелет, нездоровым, измученным. И напуганным. Я пригласила его в кухню, где работал переносной вентилятор, и предложила пива. К моему удивлению, Пол попросил чего-нибудь покрепче. С каких это пор он пристрастился к крепкому алкоголю? Я налила ему немного виски. Пол, думая, что я не вижу, долил доверху. Поначалу он ничего не говорил, и некоторое время мы сидели в молчании. А потом снова произнес фразу, которую я услышала по телефону: «Я попал в беду». Я спросила, не связано ли это с домом. Пол удивленно уставился на меня и помотал головой.
– Тогда что?
– Дело во мне, – наконец выдавил он. – Я здорово увлекся азартными играми, и в последнее время счет складывается не в мою пользу.
Оказалось, Пол часто играл, причем уже много лет. Поначалу игра была поводом выбраться из дома – чтобы куда-то идти, что-то делать, хоть как-то развлекаться. Я не могла его винить: у живущих с Лидией источники радости очень ограничены. Он проигрывал все больше и больше, и теперь дело зашло слишком далеко. Пол начал снимать деньги со счета в банке, который имелся у него на черный день, хотя снимать там и так было нечего.
– Сколько тебе нужно? – прямо спросила я.
– Двадцать кусков.
Я не могла поверить своим ушам.
– Ты проиграл двадцать тысяч?
– Не сразу. Я перезанимал у других людей, и теперь они требуют вернуть долг.
– У каких людей?
– Если я не отдам деньги, все будет очень плохо.
– Ты матери говорил?
Ответ на свой вопрос я знала заранее. Пол – разгильдяй, но не идиот.
– Нет, конечно, – подтвердил он мою догадку. – Мама меня прибила бы… Алисия, выручай! Собственно, за этим я и приехал.
– Но я не располагаю такой суммой, Пол.
– Я все верну, – заныл он. – Сейчас вся сумма и не нужна. Дай хотя бы немного.
Я ничего не ответила, и он продолжал уговаривать. Как выяснилось, «они» собирались прийти за первой выплатой сегодня же вечером, и Пол просто не мог вернуться домой с пустыми руками. Он умолял одолжить любую сумму, хоть сколько-нибудь. Я растерялась. С одной стороны, я хотела помочь Полу, но в то же время осознавала, что эту проблему надо решать по-другому. Я также понимала, что нельзя говорить тете о его финансовых проблемах. Как бы я сама поступила на месте Пола? Неизвестно, что хуже – встретиться лицом к лицу с крепкими ребятами, вышибающими долги, или испытать на себе гнев Лидии.
– Я выпишу тебе чек, – решилась я.
Пол униженно благодарил, повторяя «Спасибо! Спасибо!». Я выписала чек на две тысячи фунтов с выдачей наличных предъявителю. Наверняка Пол рассчитывал на большее, но я никогда не попадала в подобные передряги. И мне почему-то не очень верилось в его историю. Что-то в его рассказе отдавало фальшью.
– Может, я смогу одолжить больше, сначала надо поговорить с Габриэлем. А вообще, будет лучше, если мы с тобой придумаем, как выпутаться из этой неприятности по-другому. Брат Габриэля – юрист. Думаю, он…
– Нет! – Пол подскочил, как ужаленный. – Нет! Нет! Только не говори Габриэлю! Не вмешивай его сюда! Умоляю! Я сам справлюсь! Я справлюсь!
– А Лидия? Тебе следовало бы…
Пол отчаянно замотал головой и быстро выхватил чек. Взглянув на сумму, явно расстроился, однако вслух ничего не сказал и вскоре уехал.
После встречи у меня на душе остался нехороший осадок, будто я подвела Пола. Это чувство постоянно возникало по отношению к нему, с самого детства. Я жила с его ожиданиями, которые не могла удовлетворить. Пол хотел от меня материнской заботы. Он так и не понял, что я не из тех, кто может заменить мать.
Когда Габриэль вернулся домой, я все ему рассказала. И, конечно, он здорово разозлился. Мол, я не должна была давать Полу ни гроша: я ничего ему не должна и не обязана нести за него ответственность. Понимая, что Габриэль прав, я все равно не могла избавиться от чувства вины. Мне удалось сбежать из дома, от Лидии, а Полу – нет. Он так и остался там, словно в ловушке, маленьким восьмилетним мальчиком. Я хочу помочь ему, но как?
6 августа
Весь день я рисовала, экспериментируя с фоном для картины с Иисусом. Набрасывала эскизы с фотографий, которые мы с Габриэлем сделали в Мексике, – красная потрескавшаяся земля, темные сухие остовы колючих кустарников, – пытаясь уловить ощущение невероятной жары, крайней обезвоженности… Неожиданно до моих ушей донесся голос Жан-Феликса, зовущего меня по имени. В первое мгновение я хотела не отвечать и притвориться, что меня нет дома. Затем щелкнул замок калитки, и я поняла – поздно. Высунулась из окна. По саду шагал Жан-Феликс.
– Привет, малышка! – Он заулыбался. – Не помешаю? Трудишься?
– Вообще-то, да.
– Отлично, отлично! Так держать! До открытия выставки всего шесть недель, а ты дико выбилась из графика. – Жан-Феликс расхохотался своим противным смехом. Видимо, эмоции отразились на моем лице, так как он тут же добавил: – Шучу, шучу! Я над душой стоять не буду.
Я молча вошла в мастерскую, а Жан-Феликс последовал за мной и, пододвинув к вентилятору стул, с удобством расположился. Затем закурил сигарету, и сизый дым закружился вокруг него в потоке воздуха. Я повернулась к мольберту и взяла кисть. Я работала, а Жан-Феликс всё говорил и говорил. Жаловался на жару – мол, архитектура Лондона, в отличие от Парижа и ряда других городов, не рассчитана на такую экстремальную погоду… Вскоре я перестала вслушиваться. А он все болтал – ныл, восхвалял себя, оправдывал себя, любовался собой, нагоняя смертельную скуку бесконечными излияниями. Он ни о чем меня не спрашивал. Он не был заинтересован во мне. Даже после стольких лет он видел во мне лишь средство к достижению собственной славы, аудиторию для своего шоу.
Возможно, так нельзя говорить. В конце концов, Жан-Феликс – мой друг и всегда был рядом. Просто он одинок. Как и я. Впрочем, я скорее умерла бы в одиночестве, чем согласилась бы жить с нелюбимым человеком. Вот почему я ни разу не решалась на серьезные отношения до Габриэля. Все это время ждала его – такого настоящего, верного и надежного, в отличие от остальных, полных фальши. Жан-Феликс всегда страшно ревновал. Он пытался (и до сих пор пытается) скрыть это, но я ясно вижу: Жан-Феликс ненавидит Габриэля. Постоянно говорит про моего мужа гадости, уверяет, будто Габриэль не столь талантлив, как я, называет его тщеславным и самовлюбленным. Видимо, Жан-Феликс наивно полагает, что однажды сумеет убедить меня в своей правоте и я паду к его ногам. Ему почему-то не приходит в голову, что с каждым новым глумливым замечанием, с каждой злобной поддевкой он все больше толкает меня к Габриэлю.
Жан-Феликс все твердит о нашей столетней дружбе и вечно припирает меня этими аргументами: «старые добрые времена» и «мы против всего мира». Вряд ли он догадывается, что «владеет» той самой частью моей жизни, которую едва ли можно назвать счастливой. И все мои чувства к нему вызваны лишь понятием давности. Мы словно супруги, которые давно охладели друг к другу. Сегодня я особенно остро почувствовала, насколько Жан-Феликс мне неприятен.
– Прости, я должна работать. Так что, если не возражаешь…
– Выгоняешь? – Его лицо мгновенно приобрело оскорбленное выражение. – Я смотрел, как ты работаешь, с тех самых пор, как ты впервые взяла в руки кисть! Вряд ли я сильно отвлекал тебя, иначе ты давно намекнула бы…
– Вот я и намекаю – прямо сейчас.
Щеки мои пылали. Я начинала злиться и никак не могла совладать с этим. Пыталась рисовать дальше, но руки тряслись. Взгляд Жан-Феликса давил физически. Я прямо слышала, как у него в голове кипела работа: с щелканьем, тиканьем и треском.
– Я тебя расстроил, – наконец произнес Жан-Феликс. – Чем?
– Я уже объясняла. Не стоит заваливаться без предупреждения. Лучше сначала напиши или позвони.
– Не знал, что для встречи с самой близкой подругой требуется получить письменное приглашение.
Повисла пауза. Судя по всему, Жан-Феликс здорово обиделся. Видимо, по-другому не получится. На самом деле я не собиралась так жестко с ним обходиться. Я хотела донести до него это более деликатно, но меня будто прорвало. И что самое смешное – я действительно хотела сделать Жан-Феликсу больно. Хотела быть грубой.
– Жан-Феликс, послушай…
– Слушаю.
– Не знаю, как сказать помягче… После выставки надо что-то менять.
– Что ты собралась менять?
– Галерею. Себя.
Брови Жан-Феликса поползли вверх от изумления. Он напоминал маленького мальчика, который вот-вот разрыдается.
– Каждому из нас пора идти своей дорогой, – сказала я, ощущая лишь раздражение.
– Та-а-ак. – Жан-Феликс неторопливо зажег сигарету. – Это тебя Габриэль надоумил?
– Он здесь ни при чем.
– Ну конечно. Он меня терпеть не может!
– Не говори ерунды.
– Габриэль пытается нас рассорить! Я это давно заметил! Он годами строит эти козни и…
– Неправда!
– А как еще объяснить то, что происходит? Почему ты вдруг решила всадить мне нож в спину?
– Зачем ты драматизируешь? Я говорю исключительно о галерее. Это не касается тебя и меня. Мы по-прежнему останемся друзьями и сможем общаться.
– Только сначала я должен написать или позвонить, да? – Жан-Феликс невесело рассмеялся и быстро заговорил, словно спеша вывалить все, что накипело, прежде чем у меня появится возможность вставить слово: – Вот так новости! Я с самого начала свято верил, что у нас особые отношения, а теперь ты одним махом все разрушила. Имей в виду, никто не позаботится о тебе так, как я. Никто!