– Ах да… Она же вроде уехала в Нью-Йорк.
– Да. А теперь возвращается! – Пауза. – И предлагает встретиться в четверг… в четверг вечером, после репетиции.
Не знаю, что именно показалось мне подозрительным: может, то, что Кэти смотрела в мою сторону, но избегала встречаться взглядами. Я чувствовал, что она врет, однако не подал виду. Я промолчал. Кэти тоже ничего не добавила и удалилась в ванную. Я слышал, как она сплевывает пасту и прополаскивает рот.
С другой стороны, я мог ошибаться, и Кэти действительно собиралась в четверг вечером встретиться с Николь. Возможно. Существовал лишь один способ узнать наверняка.
19
На сей раз очереди в картинную галерею не было. Ровно шесть лет назад, день в день, я приходил сюда, чтобы увидеть знаменитую «Алкесту». Теперь в витрине красовался постер картины другого художника, вероятно, тоже талантливого. Но ему сильно не хватало известности, которая могла превратиться в скандальную славу, что так привлекает толпы зрителей.
Войдя в галерею, я зябко поежился – здесь было даже холоднее, чем на улице. Но дело было не только в температуре. Сама атмосфера галереи отдавала холодом: старые металлические балки, голый цементный пол. Бездушно. Пусто.
Управляющий галереей сидел за столиком. Заметив меня, он поднялся. Жан-Феликс Мартен выглядел лет на сорок с небольшим. Приятная внешность, почти черные глаза, темные волосы, обтягивающая футболка с красным черепом. Я представился и рассказал о цели визита. К моему изумлению, Жан-Феликс с радостью заговорил об Алисии. В его речи слышался небольшой акцент.
– Вы, случайно, не француз? – полюбопытствовал я.
– Я родом из Парижа, а здесь живу со времен студенчества, уже лет двадцать. И теперь ощущаю себя скорее британцем. – Жан-Феликс улыбнулся и сделал приглашающий жест в сторону комнаты позади себя. – Давайте присядем, и я угощу вас кофе.
– Благодарю.
Я проследовал за ним в кабинет, который, по сути, являлся складом. Вдоль стен стояло множество прислоненных друг к другу картин, занимавших почти все пространство.
– Как дела у Алисии? – спросил Жан-Феликс, возясь с очень сложной на вид кофейной машиной. – По-прежнему молчит?
– Да. – Я кивнул.
– Грустно. – Он тяжко вздохнул. – Садитесь, пожалуйста. Что бы вы хотели узнать? Постараюсь ответить честно. – Жан-Феликс ухмыльнулся, изучающе глядя на меня. – Хотя я не совсем понял, для чего вам понадобился.
– Вы с Алисией были весьма близки. И не только в рамках профессиональных интересов…
– Кто вам такое сказал?
– Макс Беренсон, брат Габриэля. Он и посоветовал встретиться с вами.
– О, так вы общались с Максом? Страшный зануда. – Жан-Феликс скривился.
– Вы его знаете? – Я не смог удержаться от смеха при виде забавной гримасы собеседника.
– Да. И, к сожалению, довольно хорошо. – Он вручил мне небольшую чашку с кофе. – Мы с Алисией действительно были близки. Очень. Наше знакомство состоялось много лет назад, задолго до того, как она встретила Габриэля.
– Надо же!
– Мы вместе учились в художественном училище. А по окончании вместе начали работать.
– То есть вы создавали совместные полотна?
– Не совсем, – рассмеялся Жан-Феликс. – Мы расписывали стены зданий.
– Вот оно что. – Я с улыбкой кивнул.
– Как выяснилось, расписывать стены у меня получалось лучше, чем рисовать картины. Художника из меня не вышло, зато Алисия вскоре начала делать грандиозные успехи. И с появлением галереи я, естественно, стал выставлять ее работы. Все произошло само собой.
– Понятно. А Габриэль?
– А что Габриэль?
Жан-Феликс сразу напрягся. Сработала защитная реакция. Ага, значит, тут наверняка кроется что-то важное…
– Ну я хотел бы уяснить для себя, как Габриэль вписался в ваш сплоченный дуэт. Полагаю, вы хорошо его знали?
– Не особенно.
– Нет?
– Нет. – Жан-Феликс поколебался секунду. – Габриэль не рвался со мной дружить. Он был… довольно эгоцентричен.
– Похоже, он вам не нравился.
– Верно. Думаю, я ему тоже. Даже уверен.
– Почему вы так уверены?
– Понятия не имею.
– Вероятно, Габриэль ревновал?
Жан-Феликс не спеша отпил глоток кофе.
– Да, скорее всего.
– И, наверное, видел в вас соперника? – не унимался я.
– По-моему, вы уже и так все знаете.
Я понял намек и сменил тему:
– Смею предположить, вы виделись с Алисией незадолго до гибели Габриэля, верно?
– Да. Я ездил к ней домой.
– Не могли бы вы чуть подробнее рассказать о той встрече?
– Приближалось открытие выставки, а Алисия не успевала закончить работу. И очень нервничала, что логично.
– На тот момент вы еще не видели картины, предназначенные для выставки?
– Нет. Алисия все никак не могла выделить день, чтобы показать их. И поэтому я решил приехать сам. Сначала заглянул в мастерскую в дальнем конце сада, но Алисии там не оказалось…
– Интересно.
– Я обнаружил ее в доме.
– Простите, как вы туда вошли?
Мой вопрос застал Жан-Феликса врасплох. Он быстро прикидывал в уме, что ответить.
– Ах да! Сейчас объясню. В дальнем конце сада есть калитка, которая ведет на улицу. Алисия ее очень редко запирала. А из сада я через черный ход вошел в дом, на кухню. Дверь черного хода тоже всегда незаперта… Знаете, вы больше похожи на детектива, чем на психиатра.
– Я психотерапевт, – мягко поправил я.
– А есть разница?
– Я всего лишь пытаюсь лучше понять душевное состояние Алисии. Что вы можете сказать о ее настроении в тот день?
– Она вела себя как обычно. – Жан-Феликс пожал плечами. – Ну, может, немного волновалась из-за выставки.
– И всё?
– Ее внешность и поведение никак не указывали на то, что через несколько дней она застрелит мужа, если я правильно понял ваш вопрос. – Жан-Феликс допил кофе, и тут ему в голову явно пришла неожиданная мысль: – Хотите взглянуть на некоторые из ее картин? Пойдемте! – Он быстро направился к двери, не дожидаясь меня, и взмахом руки пригласил за собой.
20
Я последовал за Жан-Феликсом в основное хранилище. Он подошел к огромному стеллажу, извлек оттуда одну за другой три завернутые в покрывала картины и закрепил на рельсе, оборудованном специальными крюками. Затем осторожно убрал с каждого холста защитную ткань.
– Вуаля! – И отступил в сторону, гордо представляя мне первую из картин.
Я увидел изображение, выполненное с типичной для Алисии фотографической реалистичностью. На холсте с точностью до мельчайших деталей была запечатлена авария, в которой погибла ее мать. Тело женщины безвольно лежит на руле. Она вся в крови. Не возникает сомнений: женщина мертва. Ее душа в виде большой птицы с желтым оперением, отделившись от тела, устремляется ввысь, к небесам.
– Ну разве не шедевр? – тихо произнес Жан-Феликс, глядя на картину. – Потрясающие цвета: желтый, красный, зеленый… Я прямо тону в этой радуге. Здесь столько радости…
Я бы не выбрал слово «радость». Возможно, «тревога»? Я не был уверен в своих чувствах относительно этой картины.
Мы перешли ко второй работе: Иисус на кресте, если я верно интерпретировал увиденное.
– Это Габриэль. Невероятное сходство, – прокомментировал Жан-Феликс.
На холсте и вправду оказался портрет Габриэля, которого Алисия изобразила в виде распятого на кресте Христа: из ран текут алые струйки, на голове терновый венец. Глаза не были опущены. Наоборот, они смотрели прямо на зрителя – немигающие, полные муки и безмолвного упрека. Они прожигали насквозь. Я подошел чуть ближе. Меня заинтересовал необычный предмет, привязанный к торсу Габриэля, – винтовка.
– Да. А теперь возвращается! – Пауза. – И предлагает встретиться в четверг… в четверг вечером, после репетиции.
Не знаю, что именно показалось мне подозрительным: может, то, что Кэти смотрела в мою сторону, но избегала встречаться взглядами. Я чувствовал, что она врет, однако не подал виду. Я промолчал. Кэти тоже ничего не добавила и удалилась в ванную. Я слышал, как она сплевывает пасту и прополаскивает рот.
С другой стороны, я мог ошибаться, и Кэти действительно собиралась в четверг вечером встретиться с Николь. Возможно. Существовал лишь один способ узнать наверняка.
19
На сей раз очереди в картинную галерею не было. Ровно шесть лет назад, день в день, я приходил сюда, чтобы увидеть знаменитую «Алкесту». Теперь в витрине красовался постер картины другого художника, вероятно, тоже талантливого. Но ему сильно не хватало известности, которая могла превратиться в скандальную славу, что так привлекает толпы зрителей.
Войдя в галерею, я зябко поежился – здесь было даже холоднее, чем на улице. Но дело было не только в температуре. Сама атмосфера галереи отдавала холодом: старые металлические балки, голый цементный пол. Бездушно. Пусто.
Управляющий галереей сидел за столиком. Заметив меня, он поднялся. Жан-Феликс Мартен выглядел лет на сорок с небольшим. Приятная внешность, почти черные глаза, темные волосы, обтягивающая футболка с красным черепом. Я представился и рассказал о цели визита. К моему изумлению, Жан-Феликс с радостью заговорил об Алисии. В его речи слышался небольшой акцент.
– Вы, случайно, не француз? – полюбопытствовал я.
– Я родом из Парижа, а здесь живу со времен студенчества, уже лет двадцать. И теперь ощущаю себя скорее британцем. – Жан-Феликс улыбнулся и сделал приглашающий жест в сторону комнаты позади себя. – Давайте присядем, и я угощу вас кофе.
– Благодарю.
Я проследовал за ним в кабинет, который, по сути, являлся складом. Вдоль стен стояло множество прислоненных друг к другу картин, занимавших почти все пространство.
– Как дела у Алисии? – спросил Жан-Феликс, возясь с очень сложной на вид кофейной машиной. – По-прежнему молчит?
– Да. – Я кивнул.
– Грустно. – Он тяжко вздохнул. – Садитесь, пожалуйста. Что бы вы хотели узнать? Постараюсь ответить честно. – Жан-Феликс ухмыльнулся, изучающе глядя на меня. – Хотя я не совсем понял, для чего вам понадобился.
– Вы с Алисией были весьма близки. И не только в рамках профессиональных интересов…
– Кто вам такое сказал?
– Макс Беренсон, брат Габриэля. Он и посоветовал встретиться с вами.
– О, так вы общались с Максом? Страшный зануда. – Жан-Феликс скривился.
– Вы его знаете? – Я не смог удержаться от смеха при виде забавной гримасы собеседника.
– Да. И, к сожалению, довольно хорошо. – Он вручил мне небольшую чашку с кофе. – Мы с Алисией действительно были близки. Очень. Наше знакомство состоялось много лет назад, задолго до того, как она встретила Габриэля.
– Надо же!
– Мы вместе учились в художественном училище. А по окончании вместе начали работать.
– То есть вы создавали совместные полотна?
– Не совсем, – рассмеялся Жан-Феликс. – Мы расписывали стены зданий.
– Вот оно что. – Я с улыбкой кивнул.
– Как выяснилось, расписывать стены у меня получалось лучше, чем рисовать картины. Художника из меня не вышло, зато Алисия вскоре начала делать грандиозные успехи. И с появлением галереи я, естественно, стал выставлять ее работы. Все произошло само собой.
– Понятно. А Габриэль?
– А что Габриэль?
Жан-Феликс сразу напрягся. Сработала защитная реакция. Ага, значит, тут наверняка кроется что-то важное…
– Ну я хотел бы уяснить для себя, как Габриэль вписался в ваш сплоченный дуэт. Полагаю, вы хорошо его знали?
– Не особенно.
– Нет?
– Нет. – Жан-Феликс поколебался секунду. – Габриэль не рвался со мной дружить. Он был… довольно эгоцентричен.
– Похоже, он вам не нравился.
– Верно. Думаю, я ему тоже. Даже уверен.
– Почему вы так уверены?
– Понятия не имею.
– Вероятно, Габриэль ревновал?
Жан-Феликс не спеша отпил глоток кофе.
– Да, скорее всего.
– И, наверное, видел в вас соперника? – не унимался я.
– По-моему, вы уже и так все знаете.
Я понял намек и сменил тему:
– Смею предположить, вы виделись с Алисией незадолго до гибели Габриэля, верно?
– Да. Я ездил к ней домой.
– Не могли бы вы чуть подробнее рассказать о той встрече?
– Приближалось открытие выставки, а Алисия не успевала закончить работу. И очень нервничала, что логично.
– На тот момент вы еще не видели картины, предназначенные для выставки?
– Нет. Алисия все никак не могла выделить день, чтобы показать их. И поэтому я решил приехать сам. Сначала заглянул в мастерскую в дальнем конце сада, но Алисии там не оказалось…
– Интересно.
– Я обнаружил ее в доме.
– Простите, как вы туда вошли?
Мой вопрос застал Жан-Феликса врасплох. Он быстро прикидывал в уме, что ответить.
– Ах да! Сейчас объясню. В дальнем конце сада есть калитка, которая ведет на улицу. Алисия ее очень редко запирала. А из сада я через черный ход вошел в дом, на кухню. Дверь черного хода тоже всегда незаперта… Знаете, вы больше похожи на детектива, чем на психиатра.
– Я психотерапевт, – мягко поправил я.
– А есть разница?
– Я всего лишь пытаюсь лучше понять душевное состояние Алисии. Что вы можете сказать о ее настроении в тот день?
– Она вела себя как обычно. – Жан-Феликс пожал плечами. – Ну, может, немного волновалась из-за выставки.
– И всё?
– Ее внешность и поведение никак не указывали на то, что через несколько дней она застрелит мужа, если я правильно понял ваш вопрос. – Жан-Феликс допил кофе, и тут ему в голову явно пришла неожиданная мысль: – Хотите взглянуть на некоторые из ее картин? Пойдемте! – Он быстро направился к двери, не дожидаясь меня, и взмахом руки пригласил за собой.
20
Я последовал за Жан-Феликсом в основное хранилище. Он подошел к огромному стеллажу, извлек оттуда одну за другой три завернутые в покрывала картины и закрепил на рельсе, оборудованном специальными крюками. Затем осторожно убрал с каждого холста защитную ткань.
– Вуаля! – И отступил в сторону, гордо представляя мне первую из картин.
Я увидел изображение, выполненное с типичной для Алисии фотографической реалистичностью. На холсте с точностью до мельчайших деталей была запечатлена авария, в которой погибла ее мать. Тело женщины безвольно лежит на руле. Она вся в крови. Не возникает сомнений: женщина мертва. Ее душа в виде большой птицы с желтым оперением, отделившись от тела, устремляется ввысь, к небесам.
– Ну разве не шедевр? – тихо произнес Жан-Феликс, глядя на картину. – Потрясающие цвета: желтый, красный, зеленый… Я прямо тону в этой радуге. Здесь столько радости…
Я бы не выбрал слово «радость». Возможно, «тревога»? Я не был уверен в своих чувствах относительно этой картины.
Мы перешли ко второй работе: Иисус на кресте, если я верно интерпретировал увиденное.
– Это Габриэль. Невероятное сходство, – прокомментировал Жан-Феликс.
На холсте и вправду оказался портрет Габриэля, которого Алисия изобразила в виде распятого на кресте Христа: из ран текут алые струйки, на голове терновый венец. Глаза не были опущены. Наоборот, они смотрели прямо на зрителя – немигающие, полные муки и безмолвного упрека. Они прожигали насквозь. Я подошел чуть ближе. Меня заинтересовал необычный предмет, привязанный к торсу Габриэля, – винтовка.