— Это гребаный пони-единорог от Большого злого волка? — визжит она.
— Угу.
Макс взволнованно дышит в трубку.
— И он посылает тебе цитаты из самой романтичной любовной истории, когда-либо написанной? Боже. Мое сердце.
— Не говори ерунды, идиотка! «Ромео и Джульетта» — это не роман, это трагедия! Шесть человек умирают за четыре дня из-за двух глупых подростков!
Макс не трогает моя логика.
— Но ведь ты понимаете символику этой конкретной цитаты, верно?
Я закатываю глаза к потолку.
— Ты в любом случае собираешься просветить меня.
— Ты — Джульетта, ну, очевидно, он — Ромео. Два несчастных влюбленных из враждующих семей, которых свела вместе судьба…
— Мне суждено умереть из-за серии нелепых недоразумений и неудачного выбора времени?
— … связанные истинной любовью…
— Ой, да брось! Вожделение — это не истинная любовь. В ночь, когда Ромео впервые увидел Джульетту и решил, что она его родственная душа, он тосковал по какой-то другой цыпочке. Поговорим о непостоянстве?
— …и в конечном итоге положили конец вековой вендетте между их семьями…
— Потому что они умерли. Их не стало! Как ты этого не понимаешь?
— Это знак, Джулс, — решительно возражает она. — Забудь про смерть. Он посылает тебе оливковую ветвь.
— Скорее предупреждение.
— Он дает понять, что знает, кто ты. И он знает, кто он. Он знает, что поставлено на кон. Но все еще хочет тебя!
— Ты действительно сошла с ума, подруга.
— Кстати, с каких это пор ты стала таким противником любви?
— С тех пор, как мою мать взорвали бомбой, предназначенной для мафиози, за которого она вышла замуж. — Макс тяжело вздыхает. — О, черт. Прости. Я и мой длинный язык.
— Ничего страшного. Древняя история.
Я швыряю единорога через всю комнату. Он отскакивает от ковра и кувыркается, пока не останавливается, чтобы посмотреть на меня обиженными голубыми глазами.
— Итак… что мы будем с этим делать? Он знает, что ты в том отеле. Он может знать наши с Фин номера, и, возможно, где мы прячемся, потому как у него, похоже, есть жуткие хорошие навыки поиска людей. Он знает адрес нашей квартиры. Он, наверное, знает, где мы все работаем. И мы не можем прятаться вечно.
Я знаю, что она предлагает. И я понимаю, что она права. Но, боже, я не хочу этого делать.
Я хочу, чтобы все это — что бы это ни было — между мной и большим злым волком закончилось прежде, чем начнется.
Я с неохотой достаю из кармана маленькую белую карточку и смотрю на номер.
Глупый Ромео. Мне бы хотелось врезать тебе по физиономии.
— Ладно. Я ему позвоню. Устраивает?
— Не забудь поблагодарить за подарок.
Я вешаю трубку, прежде чем бросить что-нибудь еще через всю комнату, и набираю номер Киллиана.
ГЛАВА 12
Джули
Он отвечает на первом же гудке.
— Привет, милая. — Его богатый акцент окрашен теплотой.
— Привет. — На мгновение у меня заплетается язык. Он не облегчает мне задачу, продолжая молчать. — Эм. Спасибо за подарок.
— Всегда пожалуйста.
— Это не значит, что я доверяю тебе.
— Я знаю.
— Звоню я тебе по настоянию подруги. Я не хотела этого делать.
— Я понимаю.
Мне нечего сказать, поэтому я сижу молча, покусывая губу, пока он не начинает хихикать.
— Перестань кусать губы.
Я испуганно втягиваю воздух и в панике оглядываюсь.
— Ты что, наблюдаешь за мной?
— Нет. Просто ты так делаешь, когда не можешь решить, хочешь разбить что-нибудь о мою голову или поцеловать.
Тяжесть его эго могла бы привести к коллапсу целые солнечные системы.
— Мы уже сто раз это обсуждали. Я не хочу целовать тебя.
— Я знаю, что ты не видишь мое лицо, но сейчас на нем выражение крайнего неудовольствия. Мы же договорились не лгать, забыла?
Мне хочется разорвать этого гребаного пони-единорога в клочья. Зубами. И отправить одному самодовольному ублюдку видео этого.
— Если я когда-нибудь и поцелую тебя, то только дабы удовлетворить болезненное любопытство о том, каково разочарование на вкус.
Он покатывается со смеху.
Это так неожиданно, что я просто сижу и слушаю его какое-то время, не только наслаждаясь этими звуками, но и не понимая происходящего.
— Почему тебе нравится, когда я говорю такие вещи?
Он все еще хихикает, когда отвечает:
— Потому что никто другой не смеет.
Как и многое другое, наличие у него чувства юмора становится сюрпризом. Безусловно, у него раздутое самомнение, но он может и посмеяться над собой. И, стоит признать, его манеры весьма хороши.
Он умудренный опытом, умный и — для безжалостного убийцы с репутацией крайнего насильника — обладает неслыханным самоконтролем.
Мой отец никогда не отказывал себе в женщине, если хотел ее.
Если она будет сопротивляться, он бы посмеялся, а потом взял ее. О его аппетитах ходят легенды. Так же как и о его вспыльчивом нраве и его исключительной чувствительности ко всему, что можно истолковать как оскорбление: он перерезал глотку своему собственному портному за предположение, что, возможно, придется перешить пальто, немного увеличив размер.
А этот мужчина реагирует на мои оскорбления смехом.
Он спокойно принимает мой отказ целоваться с ним. Он и пальцем меня не тронул, хотя его желание уложить меня на лопатки было более чем очевидным.
Он сдержал свое слово не причинять мне вреда и отпустить меня, хотя держать меня в плену ему было чрезвычайно выгодно. Без всяких сомнений, мой отец дорого заплатил бы за мое благополучное возвращение (хотя бы потому, что того требовала честь семьи).
Будь я менее осведомленной, я охарактеризовала Киллиана Блэка как джентльмена.
Красивый, опасный, необычный джентльмен, способный прожечь дыры в женском теле жаром своих глаз.
— Ой-ой, она задумалась. Хорошо это не заканчивается, — хмыкает он. Его тон мягкий и дразнящий. Нежный и теплый.
Меня поражает невероятная мысль, что у Киллиана Блэка есть мягкая сторона.
— Я тебя не понимаю, — выпаливаю я.
— Но хочешь. — Его голос становится еще мягче.
— Да, — от ужаса, согласие срывается с моих губ, но я «переобуваюсь» так быстро, как только могу. — Нет!
Мы мгновение молчим, пока я не бормочу:
— Не знаю. — От раздражения я закрываю глаза и делаю вдох. — По правде говоря, да, но я не хочу это признавать, потому что тогда мне придется любить себя еще меньше. Так я стану чувствовать, что иду против того, за что выступаю.
— Потому что?..
— Из-за того, кто ты есть. Кем ты являешься. Что ты делаешь. Все это.
В очередной паузе я ощущаю, что он не знает, как поступить. Киллиан борется с собой из-за чего-то, но я не знаю, из-за чего. Затем в трубке раздается его хриплый голос:
— Угу.
Макс взволнованно дышит в трубку.
— И он посылает тебе цитаты из самой романтичной любовной истории, когда-либо написанной? Боже. Мое сердце.
— Не говори ерунды, идиотка! «Ромео и Джульетта» — это не роман, это трагедия! Шесть человек умирают за четыре дня из-за двух глупых подростков!
Макс не трогает моя логика.
— Но ведь ты понимаете символику этой конкретной цитаты, верно?
Я закатываю глаза к потолку.
— Ты в любом случае собираешься просветить меня.
— Ты — Джульетта, ну, очевидно, он — Ромео. Два несчастных влюбленных из враждующих семей, которых свела вместе судьба…
— Мне суждено умереть из-за серии нелепых недоразумений и неудачного выбора времени?
— … связанные истинной любовью…
— Ой, да брось! Вожделение — это не истинная любовь. В ночь, когда Ромео впервые увидел Джульетту и решил, что она его родственная душа, он тосковал по какой-то другой цыпочке. Поговорим о непостоянстве?
— …и в конечном итоге положили конец вековой вендетте между их семьями…
— Потому что они умерли. Их не стало! Как ты этого не понимаешь?
— Это знак, Джулс, — решительно возражает она. — Забудь про смерть. Он посылает тебе оливковую ветвь.
— Скорее предупреждение.
— Он дает понять, что знает, кто ты. И он знает, кто он. Он знает, что поставлено на кон. Но все еще хочет тебя!
— Ты действительно сошла с ума, подруга.
— Кстати, с каких это пор ты стала таким противником любви?
— С тех пор, как мою мать взорвали бомбой, предназначенной для мафиози, за которого она вышла замуж. — Макс тяжело вздыхает. — О, черт. Прости. Я и мой длинный язык.
— Ничего страшного. Древняя история.
Я швыряю единорога через всю комнату. Он отскакивает от ковра и кувыркается, пока не останавливается, чтобы посмотреть на меня обиженными голубыми глазами.
— Итак… что мы будем с этим делать? Он знает, что ты в том отеле. Он может знать наши с Фин номера, и, возможно, где мы прячемся, потому как у него, похоже, есть жуткие хорошие навыки поиска людей. Он знает адрес нашей квартиры. Он, наверное, знает, где мы все работаем. И мы не можем прятаться вечно.
Я знаю, что она предлагает. И я понимаю, что она права. Но, боже, я не хочу этого делать.
Я хочу, чтобы все это — что бы это ни было — между мной и большим злым волком закончилось прежде, чем начнется.
Я с неохотой достаю из кармана маленькую белую карточку и смотрю на номер.
Глупый Ромео. Мне бы хотелось врезать тебе по физиономии.
— Ладно. Я ему позвоню. Устраивает?
— Не забудь поблагодарить за подарок.
Я вешаю трубку, прежде чем бросить что-нибудь еще через всю комнату, и набираю номер Киллиана.
ГЛАВА 12
Джули
Он отвечает на первом же гудке.
— Привет, милая. — Его богатый акцент окрашен теплотой.
— Привет. — На мгновение у меня заплетается язык. Он не облегчает мне задачу, продолжая молчать. — Эм. Спасибо за подарок.
— Всегда пожалуйста.
— Это не значит, что я доверяю тебе.
— Я знаю.
— Звоню я тебе по настоянию подруги. Я не хотела этого делать.
— Я понимаю.
Мне нечего сказать, поэтому я сижу молча, покусывая губу, пока он не начинает хихикать.
— Перестань кусать губы.
Я испуганно втягиваю воздух и в панике оглядываюсь.
— Ты что, наблюдаешь за мной?
— Нет. Просто ты так делаешь, когда не можешь решить, хочешь разбить что-нибудь о мою голову или поцеловать.
Тяжесть его эго могла бы привести к коллапсу целые солнечные системы.
— Мы уже сто раз это обсуждали. Я не хочу целовать тебя.
— Я знаю, что ты не видишь мое лицо, но сейчас на нем выражение крайнего неудовольствия. Мы же договорились не лгать, забыла?
Мне хочется разорвать этого гребаного пони-единорога в клочья. Зубами. И отправить одному самодовольному ублюдку видео этого.
— Если я когда-нибудь и поцелую тебя, то только дабы удовлетворить болезненное любопытство о том, каково разочарование на вкус.
Он покатывается со смеху.
Это так неожиданно, что я просто сижу и слушаю его какое-то время, не только наслаждаясь этими звуками, но и не понимая происходящего.
— Почему тебе нравится, когда я говорю такие вещи?
Он все еще хихикает, когда отвечает:
— Потому что никто другой не смеет.
Как и многое другое, наличие у него чувства юмора становится сюрпризом. Безусловно, у него раздутое самомнение, но он может и посмеяться над собой. И, стоит признать, его манеры весьма хороши.
Он умудренный опытом, умный и — для безжалостного убийцы с репутацией крайнего насильника — обладает неслыханным самоконтролем.
Мой отец никогда не отказывал себе в женщине, если хотел ее.
Если она будет сопротивляться, он бы посмеялся, а потом взял ее. О его аппетитах ходят легенды. Так же как и о его вспыльчивом нраве и его исключительной чувствительности ко всему, что можно истолковать как оскорбление: он перерезал глотку своему собственному портному за предположение, что, возможно, придется перешить пальто, немного увеличив размер.
А этот мужчина реагирует на мои оскорбления смехом.
Он спокойно принимает мой отказ целоваться с ним. Он и пальцем меня не тронул, хотя его желание уложить меня на лопатки было более чем очевидным.
Он сдержал свое слово не причинять мне вреда и отпустить меня, хотя держать меня в плену ему было чрезвычайно выгодно. Без всяких сомнений, мой отец дорого заплатил бы за мое благополучное возвращение (хотя бы потому, что того требовала честь семьи).
Будь я менее осведомленной, я охарактеризовала Киллиана Блэка как джентльмена.
Красивый, опасный, необычный джентльмен, способный прожечь дыры в женском теле жаром своих глаз.
— Ой-ой, она задумалась. Хорошо это не заканчивается, — хмыкает он. Его тон мягкий и дразнящий. Нежный и теплый.
Меня поражает невероятная мысль, что у Киллиана Блэка есть мягкая сторона.
— Я тебя не понимаю, — выпаливаю я.
— Но хочешь. — Его голос становится еще мягче.
— Да, — от ужаса, согласие срывается с моих губ, но я «переобуваюсь» так быстро, как только могу. — Нет!
Мы мгновение молчим, пока я не бормочу:
— Не знаю. — От раздражения я закрываю глаза и делаю вдох. — По правде говоря, да, но я не хочу это признавать, потому что тогда мне придется любить себя еще меньше. Так я стану чувствовать, что иду против того, за что выступаю.
— Потому что?..
— Из-за того, кто ты есть. Кем ты являешься. Что ты делаешь. Все это.
В очередной паузе я ощущаю, что он не знает, как поступить. Киллиан борется с собой из-за чего-то, но я не знаю, из-за чего. Затем в трубке раздается его хриплый голос: