Король ровным голосом сказал:
– Там, откуда к нам пришли пришельцы из будущего, распад Британской империи начался при моем внуке Георге Шестом в тысяча девятьсот сорок седьмом году. Когда все закончилось, от былой роскоши у нас остались только Англия, Шотландия, Уэльс и Северная Ирландия, в компании со всякой мелочью вроде Гибралтара, а остальное ушло в свободное плавание. Причиной той катастрофы стали две тяжелые затяжных войны между Британией и Германией, случившихся одна за другой. Мы одержали в них воистину пирровы победы, утомившие и обескровившие наш многострадальный народ. А посему я готов наложить свое вето на любую военную авантюру, если она не будет прямо необходима для выживания Великобритании. Если нет непосредственной угрозы, то не будет и войны. И в то же время я должен предупредить, что любая попытка исподволь ослабить русских сразу же будет распознана ближайшим окружением моей племянницы, после чего эти люди разорвут союзный договор и предпримут такие меры, что краха Великобритании не придется ждать сорок лет. А я этого не хочу.
– Но это же невероятно и невозможно! – вскричал Эдуард Грей. – Интересы Великобритании требуют, чтобы Германия была уничтожена и раздроблена на первоначальные составляющие, а Россия сильно ослабла и потеряла возможность влиять на мировые процессы!
Из своего угла вдруг подал голос премьер-министр Генри Кемпбелл-Баннерман, проскрипев:
– Ослабить Россию возможно, только навалившись на нее мощью объединенной Европы. Так вот: я думаю, что после такой войны Россия императрицы Ольги, конечно, ослабнет, но Европа как политическое явление и вовсе перестанет существовать. Скажите, Эдуард, а может быть, вы придумаете для нашей страны менее неприятный способ самоубийства, чем месть пришельцев из будущего и тотальное уничтожение всего британского?
– В таком случае я попрошу принять мою отставку, – сказал Эдуард Грей. Он весь как-то сдулся в один миг, и даже голос его звучал вяло и глухо. – Как я могу быть министром иностранных дел, если не понимаю ни смысла происходящих событий, ни конечной цели, к которой должна стремиться наша страна?
– Ну вот, – проворчал король, – едва прогремел гром – и робкие уже начинают прятаться в кусты. А работать, скажите, кто будет? Старина Берти? Между прочим, Германия – это не единственная угроза существованию нашей Империи, просто она расположена к нам ближе всего, и прямо готовилась оспорить у нас титул сильнейшей морской державы. Но сейчас, когда этот вопрос решен, нам стоит посмотреть в другую сторону, за океан. Там расположено государство наших кузенов, которое от убеждения в том, что сам Бог уполномочил их править Новым Светом, переходят к уверенности в неизбежности своего мирового владычества. А то как же: они самые сильные, самые красивые, самые справедливые и богатые – а потому весь мир должен преклониться перед ними и поцеловать туфлю нью-йоркского банкира. А на самом деле они всего лишь взбесившееся быдло, нация фермеров, пиратов и грабителей с большой дороги. Так что мы еще посмотрим, кто перед кем преклонится и что у него поцелует. Но если вы подумали, что я зову вас вступить в жестокий бой с североамериканским драконом, то это не так. Вступать в прямую схватку с кузенами нам не с руки, да это и не нужно, ведь эту роль совершенно добровольно взял на себя мой племянник Уильям. Надеюсь, теперь вы меня понимаете? В ближайшее время, когда будут выполнены некоторые дополнительные условия, нам предстоит принять в число участников Брестского соглашения Австро-Венгрию и Германию, дополнить уставные документы этого союза пунктом о взаимном обеспечении безопасности колоний и констатировать, что нам удалось построить систему, предназначенную хранить мир на европейском континенте, да и на всей планете.
– Вы меня уговариваете, Ваше Королевское Величество? – хрипло спросил Эдуард Грей, глядя прямо на своего короля.
– Я ставлю перед вами задачу – так это, кажется, называется у русских, – ответил Эдуард Седьмой, – ибо вы вполне еще можете послужить Великобритании на прежнем посту. С тем же неутомимым усердием и аккуратностью, с каким вы сколачивали антигерманский альянс, вы теперь займетесь американским вопросом. Двое наших врагов – прошлый и будущий – должны истощить себя в жестокой схватке, а нам следует ждать ее исхода в полной готовности вмешаться в свою пользу. Вы меня понимаете?
– Да, Ваше Королевское Величество, понимаю, – ответил Эдуард Грей, голос его зазвенел воодушевлением. – И, пожалуй, возьму обратно свои слова об отставке. Вот только мне хотелось бы знать, чем будет заниматься Россия в то время, когда Германия будет занята схваткой кузенами, а мы будем в готовности наблюдать за этой ситуацией.
Король со вздохом ответил:
– На самом деле на первых порах столкновение кузенов и бошей будет косвенным, ибо Уильяму понравились не североамериканские прерии, а аргентинские пампасы. Русские, как и мы, будут наблюдать за этой схваткой в полной готовности вмешаться – неважно, потребуется им высаживать десант на территорию Северной Америки или укрощать возомнившего о себе черт знает что германского зверя. Без них эта система будет неполной, ибо, планируя свои операции, германские генералы всегда должны знать, что в задницу им нацелены русские штыки.
– Теперь я понял ваш замысел, – сказал Эдуард Грей, кивая, – и вижу, что Большая Игра продолжается, а вы всего лишь повернули шахматную доску на девяносто градусов…
– То-то же, – сказал король, – первой вашей задачей будет прикинуть, как много мы сможем обрести теперь, после того как русские окончательно разгромили Больного человека Европы. Сейчас вам предстоит вступить в переговоры с русскими по множеству разных вопросов, начиная от защиты британских интересов на новых русских территориях и заканчивая обретением для Великобритании новых колоний Месопотамии и Аравии. На самом деле я понимаю, что мы уже и так набрали целую кучу нужного и ненужного, но это необходимо для нашего британского общественного мнения, которое не поймет, если на чужом пиру мы останемся без подарка. К сожалению, моя мать так настроила британскую общественность, что успехи царствования та определяет по количеству приобретенных территорий, невзирая на то, чистое это золото или полный мусор. Но должен сказать, что вам будет нелегко, ибо обязанности министра иностранных дел у русских сейчас исполняет сам господин Одинцов – а это еще тот зубр, с которым нежелательно встречаться на узкой дорожке. Но я надеюсь, что вы сделаете все как надо, и, не сильно обременив Британию ненужным ей приобретением, позволите мне заткнуть досужие болтливые рты…
– Аравия и Месопотамия отнюдь не балласт, – сказал собравшимся адмирал Фишер. – Там есть нефть, и это обстоятельство перевешивает все остальное. На ближайшие сто или более лет миром будет править тот, кто владеет нефтью. Чем больше у вас нефти, тем больше вы сможете содержать новомодных боевых кораблей, фабрик, заводов и всего прочего, что превращает обычную страну в мировую державу.
– И это тоже верно, – сказал король, подводя итог разговору, – но, главное помните, что вечный мир в Европе и угроза войны с кузенами – это залог сохранения внутренней сущности нашей Империи.
Часть 32. Злое эхо великих побед
2 сентября 1907 года, 13:45. Париж, Елисейский дворец, заседание правительства.
Подписание французской делегацией Брестских соглашений в их изначальной русско-британской редакции вызвало в Париже грандиозный эль-скандаль, в результате которого депутаты Национального Собрания свергли «социалистическое» правительство Аристида Бриана и возвели на премьерский трон радикала Клемансо. И напрасно месье бывший премьер-министр убеждал коллег, что у него не было выбора и что русская императрица не собиралась ничего менять. Франция присоединилась к Брестским соглашениям в качестве миноритарного члена (чьего мнения спрашивают в последнюю очередь) только по той причине, что иначе это пришлось бы сделать на гораздо худших условиях, когда германские гренадеры уже будут маршировать к Парижу. Франция грешна тем, что не поддержала Россию в ее войне против Японии, и при отказе французской делегации подписать Брестские соглашения также переставал действовать и франко-русский договор от 1891 года. Русский медведь теперь уж точно не собирался дарить распутной Марианне свою шкуру на зимнюю шубку[25].
Впрочем, и Клемансо, встав за штурвал французского государственного корабля, не стал даже и пытаться что-то изменить. Во-первых – была у русской императрицы репутация человека, не меняющего своих решений, так что излишняя настойчивость могла только усугубить ситуацию. Во-вторых – не успела во Франции закончиться правительственная пересменка, как на Балканах жарким пламенем разгорелся болгаро-турецкий конфликт, и к нему на болгарской стороне сразу же присоединились Россия, Сербия и Италия. Прежде чем предпринимать какие-либо действия, нужно было дождаться завершения этой войны, сулившей, по мнению французских генералов (в частности месье Пикара), быть долгой и кровавой. Мусью заняли самые удобные места в партере, но так и ничего и не поняли. Война оказалась стремительной, и союзники по Балканскому Альянсу не понесли в ней особых потерь. При этом турецкое государство оказалось разрушено, династия Османов практически уничтожена, а русские наложили лапу почти на все византийское наследство.
Казалось бы, законный вопрос: какое отношение имеет Франция к Ближнему Востоку? Но в обитателях Елисейского дворца взыграло ретивое. Главное – почему британцы получили с барского стола жирные куски, а французам не досталось совсем ничего, даже завалящего островка? Но наибольший гнев вызвали сведения (по случаю раздобытые Вторым Бюро[26]) о том, что Россия и Великобритания за спиной Франции ведут с кайзером Вильгельмом переговоры об установлении в Европе вечного мира. Если они все-таки договорятся, решили тогда в Париже, то плакали наши Эльзас и Лотарингия, ибо по Брестским Соглашениям все территориальные претензии к Германии можно предъявить только после ее нападения на любую из стран-участниц договора. Если такого нападения не будет, то все остаются при своих.
Пылая гневом, Клемансо собрал свое правительство на совещание. На этом фоне отъезд греческого посла на родину по семейным обстоятельствам остался властями Третьей Республики совершенно незамеченным. О том, что отставка принца Константина с поста наследника греческого престола является частью общей картины, он пока не догадывался.
– Месье министры, – сказал премьер-радикал, – нам стало известно, что тираны решили сговориться за нашей спиной о вечном мире, и этот мир должен случиться за наш счет. Эта мерзкая Германия, поняв, что ей уготована смертельная ловушка, решила отвертеться от войны, необходимой Франции для возвращения наших исконных территорий. Какой позор, что предыдущее правительство подписало Брестские соглашения, не настояв на внесение в него необходимых для нас изменений.
– Русской императрице было все равно, подпишем мы эту бумагу или нет, – не поднимая головы, сказал министр иностранных дел Стефан Пишон, – и ради нашего участия в этом соглашении она не собиралась поступиться ни единой запятой. «Мне безразлично, чего вы там хотите или не хотите, – заявила она. – Подписывайте, канальи, или проваливайте прочь». Ведь не зря все заседания конференции проходили не где-нибудь на берегу, в роскошном отеле, а на борту их новейшего сверхброненосца «Гангут»…
– Русские как будто хвастались, как много они уже смогли освоить из наследия потомков и какие совершенные и смертоносные корабли уже умеют строить на их верфях, – проворчал морской министр Гастон Томпсон. – В бою даже один такой корабль, превосходя противника в скорости, дальнобойности и меткости орудий, способен устроить бойню целой эскадре броненосцев предшествующего поколения, а если таких кораблей будет два или три, то это означает полный разгром. Даже британцы с их «Дредноутом» на фоне русского «Гангута» не смогли ничем похвастать и вели себя скромно, опустив головы. Но им это уже привычно, потому что первый конфуз, как известно нашей разведке, у адмирала Фишера произошел еще во время визита британского короля в Санкт-Петербург. Именно тогда русские первый раз показали свой товар лицом и вынудили наших соседей за Ламаншем поддержать их, а не нашу точку зрения на будущее Европы.
– Совершенно верно, – добавил Стефан Пишон, – настоящий текст соглашений, позже названных Брестскими, был составлен во время визита британского короля в Санкт-Петербург к своей племяннице. Эта поездка была анонсирована как семейная, но на самом деле все это время король буквально не вылезал из Зимнего дворца. Со второго дня переговоров к ним присоединился наш посол Делькассе, но когда он начал возражать против так возмутивших вас пунктов, то его из активного участника перевели в пассивные наблюдатели. При этом президент Арман Фальер, ужасно боящийся любой войны, требовал, чтобы Франция любой ценой стала участником готовящегося антигерманского альянса. Возможно, в противном случае мы бы с вами сейчас тут и не разговаривали бы, потому что одновременно с русским наступлением на Константинополь германские гренадеры начали бы марш на Париж…
– Вряд ли у бошей получилось бы так сразу, с ходу, завоевать Францию, – с сомнением в голосе произнес военный министр генерал Пикар, – наши крепости в Вогезах неприступны, а армия достаточно сильна, но все равно надо признать, что положение в таком случае сложилось бы пренеприятное. Враг превосходит нас по всем параметрам, и, сражаясь один на один, все равно мы были бы обречены на поражение – пусть не за пару месяцев по причине военного разгрома, так за пару лет от истощения сил. А русские с британцами все это время, пока Франция изнемогала бы под натиском врага, выбирали бы удобный момент, чтобы нанести Германии решающей удар в спину и почти бескровно для своих армий и флота закончить эту войну в свою пользу.
– И что вы предлагаете, месье Пикар? – рявкнул Клемансо. – Просто так сидеть и смотреть, как прямо у нас из-под носа уводят остатки французского политического влияния и наш законный приз Эльзас и Лотарингию? Ведь теперь мы фактически сведены на уровень какой-нибудь Бельгии или Швейцарии, малой страны, независимой потому, что от нее ничего не зависит.
– Мы должны сделать все возможное, чтобы планы кайзера Вильгельма по примирению с Россией и Британией оказались сорваны, а оборонный механизм Брестских соглашений приведен в действие как можно скорее, – ответил генерал Пикар. – Для этого нам нужно организовать провокацию, в результате которой либо немцы с австрийцами оказались бы виновны перед русскими и их союзниками, либо наоборот. Один из вариантов благоприятного для нас развития событий – убийство якобы немецкими агентами брата русской императрицы или ее мужа, после чего эта неистовая женщина кинется мстить, не разбирая дороги. Другой – устранение русскими или сербскими агентами австро-венгерского наследника Франца Фердинанда, самого императора Франца Иосифа или кайзера Вильгельма и его наследника. В любом случае либо Россия и Британия объявят войну Германии, либо же Германия первой начнет боевые действия. Чтобы в Европе пролилась большая кровь, а Эльзас с Лотарингией вернулись в состав Франции, кто-то из этих людей должен умереть.
– Провокация, говорите? – с сомнением произнес Клемансо. – Ну что ж, пусть будет так, ведь путь к счастью народов должен быть полит кровью тиранов. Но пусть ваше Второе бюро и не пытается организовать устранение кого-либо из русских. Во-первых – у них очень сильная охрана, а князь-консорт, находясь среди своих солдат, и вовсе неуязвим, а во-вторых – русская сыскная служба сейчас лучшая в мире, и до завершения расследования покушения или убийства русская императрица не будет предпринимать ровным счетом ничего. И что мы будем делать в том случае, если дотошное следствие выведет русских не на германский или австрийский, а на французский след?
– На самом деле членов семьи русской императрицы я упомянул только для полноты картины, – сказал генерал Пикар. – Наши люди действительно не сумеют сбить с толку следователей из СИБ, а значит, и затевать такое покушение не стоит. Зато у нашего Второго Бюро имеются многочисленные и весьма тесные связи с самыми разнообразными борцами за свободу сербского народа – как в самой Сербии, так и за ее пределами. И хоть главный инфант-террибль теневой сербской политики господин Димитриевич уже уплыл из наших рук, еще найдутся люди, которые, не колеблясь, выполнят любой наш приказ, лишь бы он был подкреплен звоном монет. Кроме того, у нас под рукой имеются бежавшие из России революционеры, уже запятнавшие себя множеством кровавых дел. Для успеха операции понадобится организовать убийство австро-венгерского наследника или самого императора, и сразу после этого организовать в австрийской желтой прессе кампанию, требующую возмездия за пролитую кровь.
– Если кого и убивать, то это Франца Фердинанда, – сказал Клемансо. – Этот человек настроен достаточно миролюбиво, и, став императором, не будет нападать на Сербию после убийства своего дяди, а потребует самого тщательного расследования. Зато император Франц-Иосиф будет готов объявить войну только на основании того факта, что убийцы его племянника по национальности оказались сербами или русскими…
– Хорошо, – сказал генерал Пикар, – я отдам распоряжение полковнику Дюпону, чтобы Второе Бюро приняло это дело к производству. Франц Фердинанд сейчас как раз путешествует по Балканам, и именно там он и найдет свой конец.
– Месье! – вскакивая со своего места, воскликнул министр общественных работ, почт и телеграфов Луи Барту. – Это возмутительно и невозможно! Вы – как преступники, обсуждающие план предстоящего ограбления банка и ради успеха этого предприятия готовые на любые жертвы среди его работников и непричастных обывателей. Но это бесчестно, жестоко и прямо аморально, потому что среди жертв грядущей войны будут не только немцы, русские, сербы и англичане, но и несколько десятков тысяч французов.
– Ну что поделать, – лицемерно вздохнул Клемансо, – увы, политика – это самое грязное дело из всех возможных на этой планете. Если ты стал министром или депутатом, то теперь это значит, что ты обязан лгать, изворачиваться, для успеха своего дела валяться в грязи и приговаривать к смерти вполне приличных людей. Если ты стал политиком и вышел на тропу войны с тиранами, то в этом случае ты должен забыть о совести, чести и морали, потому что только так возможно победить того, кто многократно сильнее тебя. Впрочем, если вы до сих пор испытываете возмущение по поводу наших планов, то можете выступить с разоблачительными статьями в прессе, чтобы вся Франция узнала, кто любой ценой готов отстаивать ее интересы, а кто предает их из-за обуревающих предрассудков. Но только тогда не обижайтесь, если в один прекрасный момент вы окажетесь на каторге за предательство национальных интересов Франции.
– Да нет уж, – ответил Луи Барту, садясь на свое место, – я лучше воздержусь от публичного высказывания своего мнения. Достаточно и того, Жорж, что я сказал вам это прямо в глаза.
– Ну, вот и замечательно! – Улыбка Клемансо была похожа на оскал голодного крокодила. – мы с вами, месье Барту, к счастью, друг друга отлично поняли. Германия не должна отвертеться от войны с враждебной ей коалицией, и чем больше сил будет задействовано в предстоящей кровавой бойне со всех сторон, тем лучше. Также, как итог этой войны, нас интересует только благо Франции – интересы всех прочих держав, даже соседней с нами Великобритании, необходимо учитывать по остаточному принципу. Мы одни должны остаться в выигрыше от будущей войны, а все остальные будут должны уже нам. И еще нам необходимо найти способ отомстить этим заносчивым русским, поставившим нас в такое унизительное положение – но не напрямую, а как-нибудь косвенно. Например, взбунтовав только что завоеванную ими Турцию или организовав беспорядки в их дальневосточных владениях. К сожалению, за последние три года наши возможности влиять на русскую политику изнутри этой страны значительно уменьшились, а иначе бы я поставил перед вами более амбициозные задачи. Ведь это невыносимо для каждого честного радикала, когда в самой крупной стране мира, занимающей одну шестую часть суши, правит тиранический царский режим, а не благопристойная с нашей, французской, точки зрения, Русская Республика. Грядущая война, которая нужна нам как хлеб для пищи и воздух для дыхания, должна изменить многое, и по ее итогам мы еще посмотрим, кто будет диктовать свои условия, а кто еще будет смиренно внимать указаниям победителя…
Выговорив эти слова, Клемансо обвел присутствующих гипнотизирующим «тигриным» взглядом и добавил:
– Надеюсь, месье, вы все меня хорошо поняли, и больше никто из вас не будет возражать против моей политики? Ваше молчание я воспринимаю как знак согласия со всем сказанным сегодня. Главное – не ставить в известность о сегодняшних решениях президента Фальера, а то эта баба в штанах все нам испортит. Аминь.
3 сентября 1907 года, полдень, Австро-Венгерская империя, Вена, замок Шёнбрунн.
Император австрийский, король венгерский и прочая, прочая, прочая Франц-Иосиф Первый (77 лет).
В этой исторической ветви лютый гнездец явился к императору Францу-Иосифу в образе германского посла генерала от кавалерии Карла фон Веделя, доставившего тому личное послание кайзера Вильгельма. На самом деле все началось на неделю раньше, когда взятием болгарскими войсками Солуна закончилась скоротечная Балканская война. При этом греческая армия, вторгшаяся в Эпир с разрешения Санкт-Петербурга, получила отпор от местных албанских рядов самообороны, но на общую расстановку сил это уже не влияло.
В Берлине поняли, что пляски с саблями на турецком направлении окончились, и теперь можно подводить итоги. Именно тогда кайзер Вильгельм написал послание императору Францу-Иосифу, приложив подробнейшую инструкцию для германского посла в Вене, что и в каких количествах он должен лично сказать адресату, вручая ультиматум. Еще одно послание (на этот раз не столь официальное) от имени начальника германского генштаба генерал-полковника Мольтке-младшего предназначалось его австро-венгерскому коллеге генерал-полковнику Францу Конраду фон Хётцендорфу. Военные просто обязаны знать картину во всем ее многообразии, не то по неведению они могут натворить такого, что потом не сумеют загладить никакие дипломаты.
И эти послания были отправлены в Вену не обычной и даже не дипломатической почтой. Их вез специальный фельдкурьер. Сначала он посетил германское посольство, а затем доставил письмо генерала Мольтке в австро-венгерский генеральный штаб. Германский посол генерал от кавалерии Карл фон Ведель на тот момент пребывал в чемоданном настроении: со дня на день должен был пойти на повышение в имперские наместники Эльзаса и Лотарингии, и ждал только сменщика на пост посла, чтобы навсегда отчалить в новые палестины. И теперь – такое поручение… Подробнейшую инструкцию по его исполнению германский посол изучал часа два. «Видимо, поездка кайзера в Санкт-Петербург была успешной, – решил он, – и теперь Германия резко меняет направление своей политики». В военно-стратегические тонкости фон Ведель посвящен не был, но в последнее время от России исходило нечто такое… страшное, в свете чего война с этой страной представлялась германским генералам гарантированным самоубийством. Туда пойдешь – обратно не вернешься.
Так что поручение кайзера не вызвало у посла ни малейшей умственной судороги. У настоящего немца голова должна болеть только о Германии, а остальное ему следует воспринимать в категории «прочее».
И вот генерал от кавалерии Карл фон Ведель – в парадном мундире при сабле, в сапогах со шпорами и в стальном[27] кавалерийском пикельхелме – стоит перед императором Францем Иосифом, протягивая тому пакет с надпечаткой: «вручить лично в руки». Он знает, что там, в этом пакете – политическая смерть этого древнего старца, вычеркивающая того из мира живых надежнее, чем пуля, кинжал или яд… но в ледяном прусском сердце нет ни грана жалости. Уже почти сорок лет дряхлеющая и наливающаяся жиром Австро-Венгерская империя продолжает существовать только потому, что камнем повисла на шее у Второго Рейха. Такую конструкцию для ограничения русского могущества изначально придумал Бисмарк, не предвидевший последствий своей политики: франко-русского союза от 1891 года и Брестских соглашений в стиле «Правильная Антанта»…
Австро-венгерский император берет со стола нож для бумаг из слоновой кости и вспарывает пакет. Исторический момент – для полноты картины не хватает только барабанного боя, криков «Алле Оп!» и щелчков кнутом. До этой секунды история в основном текла прежним курсом (хоть и со значительными отклонениями), в общих чертах повторяя события миров основной последовательности. Именно из-за диссонанса вызванного тем, что Россия уже вырвалась на новую траекторию, а остальные страны еще оставались в прежней исторической колее, у кайзера и некоторых других лиц и возникало обостренное чувство вторичности собственного существования. Однако теперь для всего мира начнется эпоха всеобщей определенности, когда весь этот мир, а не только Россия, ляжет на новый курс.
Но ни германский посол, ни австро-венгерский император не ощущали ничего подобного. Карл фон Ведель сам по себе не входит в число творцов политики и, находясь в жестких рамках прусской государственной машины, не мог отличить ограничений, наложенных служебной дисциплиной, от тех, что заданы рамками исторического процесса. Франц-Иосиф, напротив, являясь суверенным монархом, в силу обуревающего его ультраконсерватизма до предшествующего момента целиком и полностью пребывал в парадигме предшествующего девятнадцатого века. С большим трудом австро-венгерского императора удалось уговорить провести в Шёнбрунский дворец электричество, но от установки телефона он уже отказался наотрез. Ну как такому человеку, живущему исключительно в прошлом веке, почувствовать изменившийся ритм времени? Ему с размаху бьют палкой в лоб, а он, не удосужившись почесаться, спрашивает: где стучат?
Впрочем, на этот раз удар был такой силы, что пробил даже патентованную черепаховую броню. По мере чтения послания кайзера Вильгельма у Франца-Иосифа темнело в глазах. Он ждал чего-то подобного сорок лет назад, после битвы при Садовой[28], когда пруссаки под командованием Бисмарка и Мольтке-старшего, вдребезги разгромив австрийскую армию, поставили Империю Габсбургов на грань уничтожения – но в настоящий момент ультиматум кайзера Вильгельма оказался для него полной неожиданностью, примерно как нож, всаженный в спину лучшим другом. Бывшим другом…
Руки австрийского императора старчески задрожали, а на глаза непроизвольно навернулись слезы. Такого предательства от своего союзника он не ожидал. В прежние годы, во времена царя Николая, когда германский кайзер пытался заигрывать с Санкт-Петербургом, Франц-Иосиф воспринимал это спокойно, считая такую политику проявлением излишне резвого темперамента молодого германского коллеги. Потом на русский престол взошла Ольга, с которой заигрывать было бесполезно, и австрийский император успокоился. И теперь такой коварный удар – ножом под лопатку и прямо в сердце…
А вот генерал фон Ведель имел на этот вопрос прямо противоположную тоску зрения, полностью совпадающую с точкой зрения кайзера Вильгельма. Точнее, не так: в силу свойственного всем германцам чинопочитания генерал, прочитав присланные ему инструкции, принял точку зрения своего кайзера как рабочую гипотезу, подогнав под нее свои аргументы. Мол, почти тридцать лет назад (сразу после Берлинского конгресса) Австро-Венгрия камнем повисла на шее у Германии, и с той поры тянула ее к земле, прямо в могилу – чем дальше, тем сильнее. А после подписания Россией, Францией и Британией Брестских соглашений эта конструкция и вовсе стала смертельно опасна. Один взбрык капризного венского старца – и Германия окажется втянутой в совершенно ненужную ей войну, без всяких шансов на победу, ибо будущие противники хорошо поработали над исходными позициями для начала боевых действий.
– Это что, господин фон Ведель? – спросил Франц-Иосиф, дрожащими руками протягивая германскому послу письмо кайзера Вильгельма.
– Это ультиматум моего любимого кайзера, Ваше Императорское Величество! – громко отчеканил тот. – В Берлине решили, что для обеих наших стран будет лучше, чтобы вы добровольно отреклись от престола в пользу вашего престолонаследника и доживали остаток своей жизни в качестве частного лица.
– Но почему?! – воскликнул Франц-Иосиф. – Чем я заслужил такую нелюбовь вашего кайзера, что он решил потребовать моего отстранения от власти под страхом разрыва Двойственного Союза?
– Вы, Ваше Императорское Величество, просто одержимы идеей втянуть нас в войну с Российской империей, – сказал германский посол, – и ровно ту же идею, только в своих интересах, вынашивают эти чертовы реваншисты в Париже. Такая война, если она будет развязана, не сможет принести нашим державам ничего, кроме поражения. Враг превосходит нас в силах и, кроме того, все три страны антигерманского альянса сохранят возможность торговли со всем миром, а Германия и Австро-Венгрия окажутся в круговой блокаде. В таких условиях гибель наших стран непременно наступит не столько в силу военных поражений, сколько в результате всеобщего голода и дефицита промышленного сырья. Мой кайзер такого будущего для Германии не желает и считает, что вечный мир в Европе и безопасность наших подданных можно обеспечить присоединением наших стран к Брестским соглашениям. А вы на такое пойти не захотите, ибо глаза вам застит ненависть к русским, однажды выручившим вас из крайне неприятного положения… И это – еще одна причина, по которой мой кайзер желает вашего отстранения от дел. А вдруг вы и Германию однажды возненавидите так же яростно, как сегодня ненавидите Россию?
В глазах у Франца Иосифа потемнело и он провалился в полную темноту, уже не чувствуя, что его ставшее безвольным тело рушится на блестящий паркетный пол. Так проходит слава мира… Он не слышал, как генерал фон Ведель кричал: «Врача! Врача!». Не ощущал, как его поднимают за руки-за ноги и кладут на оттоманку… не чувствовал император и того, как опытные руки врача расстегивают на нем одежду и проводят первый осмотр.
– Ictus sanguinis, сиречь апоплексический удар, – сказал врач, выпрямляясь над больным и вытирая неожиданно вспотевший лоб. – Его Величество крайне плох, если не сказать больше. Учитывая возраст больного – прогноз крайне неблагоприятный. Обратите внимание, как перекошено лицо нашего императора. Сие указывает на сопутствующий этому заболеванию односторонний паралич мышц…
И тут в кабинет буквально ворвался генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф. Он сам вызвал себя в императорский дворец, и никто не удивился его присутствию, ибо в последнее время этот человек был частым собеседником императора и имел право входить к нему без доклада в любое время.
– Его Императорское Величество умирает? – спросил он у врача, услышав его последние слова.
– Пока сказать трудно, – с сомнением произнес тот, – но однозначно, что даже при самом благоприятном развитии событий это уже не будет тот император Франц-Иосиф, которого мы знали прежде. В этом теле теперь живет испуганный, наполовину парализованный старик, неспособный нормально донести до нас ни одной мысли. К тому же современная наука не может сказать, сколько времени осталось жить нашему императору – пару часов, или несколько лет. Такое, между прочим, тоже бывает. Получеловек-полурастение, способное только нечленораздельно мычать и гадить под себя.
– В таком случае, – решительно произнес начальник имперского генерального штаба, – до прибытия в Вену законного наследника престола эрцгерцога Франца Фердинанда, или до того момента, когда Его Величество не придет в себя и не сможет исполнять монаршии обязанности, я объявляю себя временным регентом Австро-Венгерской Империи. Теперь первым делом необходимо доставить больного в его личные покои, а личный кабинет закрыть и опечатать, ибо доступ к императорским бумагам должен иметь только законный наследник престола либо сам император Франц-Иосиф, если он оправится от болезни и вернется к делам. А еще я попрошу всех не распространяться о том, что произошло с Его Величеством. Любую досужую болтовню на эту тему я буду воспринимать как государственную измену, случившуюся в чрезвычайных обстоятельствах или во время войны, и жалуйтесь потом Святому Петру, что генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф превысил свои полномочия или проявил самоуправство.
– Мой кайзер обязательно должен быть осведомлен о том, что произошло в этом кабинете, – с твердостью произнес германский посол. – Ибо таковы мои обязанности посла Германской империи при Венском дворе…
– Вас, дорогой Карл, объявленные мною драконовские меры не касаются, – ответил самопровозглашенный Регент Австро-Венгерской империи. – Вот только, осведомляя о произошедшем своего государя, постарайтесь оставить в неведении все прочие государства, а также пронырливых, как бациллы, газетных писак и прочих демократических деятелей. По официальной версии, император Франц-Иосиф лишь слегка простудился и почувствовал себя плохо, в результате чего личный врач предписал ему постельный режим и полный покой. Пока к нам не прибудет будущий император Франц Фердинанд и не возьмет вожжи в свои руки, все в государстве должно идти как обычно.
– Всецело с вами согласен, дорогой Франц, – сказал генерал фон Ведель, – я сообщу своему кайзеру, что до прибытия в Вену наследника австро-венгерского престола государственные дела нашего союзника – в руках благоразумного, и в то же время решительного человека. А сейчас позвольте вас оставить, мне требуется срочно вернуться в посольство…
– Идите, Карл, и да поможет всем нам Бог! – сказал Франц Конрад фон Хётцендорф, подняв с пола послание кайзера Вильгельма и положив его на рабочий стол. – И вы, все прочие, тоже шевелитесь – взяли Его Величество и бегом понесли в спальню! Шнелль, шнелль, канальи…
3 сентября 1907 года, вечер, Австро-Венгерская империя, Вена, замок Шёнбрунн.
Первое заседание регентского совета состоялось вечером того же дня, когда императора Франца-Иосифа поразил апоплексический удар. Император Австрии, король Богемии, Хорватии и Венгрии еще дышал, мычал и гадил под себя, но для политики он был уже мертв. Исполняющим обязанности регента по причине отсутствия в Вене наследника престола, как уже говорилось, сам себя назначил генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф. Хоть этот человек никогда не читал цитатников Мао, но то, что власть рождается именно вооруженной силой, понимал чисто инстинктивно. Зато два других члена регентского совета к армии и вообще к людям, производящим насилие, не имели никакого отношения. Одним из них был министр-президент (премьер-министр) Цислейтании[29] Макс Владимир фон Бек, а другим – католический епископ Готфрид Маршал, генеральный викарий (заместитель) архиепископа Вены Антона Йозефа Груши. Сам примас[30] Австрии в свои восемьдесят семь лет был стар, глух и слеп, поэтому всеми делами занимался его зам. Когда в Вену прибудет эрцгерцог Франц Фердинанд, обязанности регента перейдут к нему, а генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф станет одним из трех членов регентского совета.
– Итак, господа, – сказал исполняющий обязанности регента, – уже достоверно известно, что нашего императора поразил апоплексический удар, и его неспособность управлять государством имеет постоянный характер. Но эта информация не для всех: газеты сообщат, что Его Величество простудился во время прогулки и слег в постель, а врач, во избежание переутомления, вредно влияющего на здоровье, категорически запретил ему заниматься государственными делами. Пока наследник престола не прибыл в Вену, никто не должен подозревать, что император Франц-Иосиф более никогда не вернется к исполнению своих обязанностей.
– Но для чего такая секретность? – спросил министр-президент Цислейтании, – неужели хоть что-то изменится от того, что мы назовем апоплексический удар легкой простудой?
– Дело в том, что апоплексический удар у нашего императора случился не просто так, – сказал генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф. – Как членам регентского совета вам следует знать, что под страхом разрыва Двойственного союза германский кайзер Вильгельм предъявил нашему императору ультиматум – немедленно передать власть наследнику престола и удалиться в частную жизнь. Наши, гм, противники в лице русских и сербов уже воспользовались таким приемом, чтобы без смут и преступлений, не дожидаясь естественного исхода, заменить посредственных или откровенно плохих монархов на тех членов правящей семьи, которые смогут руководить своими государствами наилучшим способом.
– Там, откуда к нам пришли пришельцы из будущего, распад Британской империи начался при моем внуке Георге Шестом в тысяча девятьсот сорок седьмом году. Когда все закончилось, от былой роскоши у нас остались только Англия, Шотландия, Уэльс и Северная Ирландия, в компании со всякой мелочью вроде Гибралтара, а остальное ушло в свободное плавание. Причиной той катастрофы стали две тяжелые затяжных войны между Британией и Германией, случившихся одна за другой. Мы одержали в них воистину пирровы победы, утомившие и обескровившие наш многострадальный народ. А посему я готов наложить свое вето на любую военную авантюру, если она не будет прямо необходима для выживания Великобритании. Если нет непосредственной угрозы, то не будет и войны. И в то же время я должен предупредить, что любая попытка исподволь ослабить русских сразу же будет распознана ближайшим окружением моей племянницы, после чего эти люди разорвут союзный договор и предпримут такие меры, что краха Великобритании не придется ждать сорок лет. А я этого не хочу.
– Но это же невероятно и невозможно! – вскричал Эдуард Грей. – Интересы Великобритании требуют, чтобы Германия была уничтожена и раздроблена на первоначальные составляющие, а Россия сильно ослабла и потеряла возможность влиять на мировые процессы!
Из своего угла вдруг подал голос премьер-министр Генри Кемпбелл-Баннерман, проскрипев:
– Ослабить Россию возможно, только навалившись на нее мощью объединенной Европы. Так вот: я думаю, что после такой войны Россия императрицы Ольги, конечно, ослабнет, но Европа как политическое явление и вовсе перестанет существовать. Скажите, Эдуард, а может быть, вы придумаете для нашей страны менее неприятный способ самоубийства, чем месть пришельцев из будущего и тотальное уничтожение всего британского?
– В таком случае я попрошу принять мою отставку, – сказал Эдуард Грей. Он весь как-то сдулся в один миг, и даже голос его звучал вяло и глухо. – Как я могу быть министром иностранных дел, если не понимаю ни смысла происходящих событий, ни конечной цели, к которой должна стремиться наша страна?
– Ну вот, – проворчал король, – едва прогремел гром – и робкие уже начинают прятаться в кусты. А работать, скажите, кто будет? Старина Берти? Между прочим, Германия – это не единственная угроза существованию нашей Империи, просто она расположена к нам ближе всего, и прямо готовилась оспорить у нас титул сильнейшей морской державы. Но сейчас, когда этот вопрос решен, нам стоит посмотреть в другую сторону, за океан. Там расположено государство наших кузенов, которое от убеждения в том, что сам Бог уполномочил их править Новым Светом, переходят к уверенности в неизбежности своего мирового владычества. А то как же: они самые сильные, самые красивые, самые справедливые и богатые – а потому весь мир должен преклониться перед ними и поцеловать туфлю нью-йоркского банкира. А на самом деле они всего лишь взбесившееся быдло, нация фермеров, пиратов и грабителей с большой дороги. Так что мы еще посмотрим, кто перед кем преклонится и что у него поцелует. Но если вы подумали, что я зову вас вступить в жестокий бой с североамериканским драконом, то это не так. Вступать в прямую схватку с кузенами нам не с руки, да это и не нужно, ведь эту роль совершенно добровольно взял на себя мой племянник Уильям. Надеюсь, теперь вы меня понимаете? В ближайшее время, когда будут выполнены некоторые дополнительные условия, нам предстоит принять в число участников Брестского соглашения Австро-Венгрию и Германию, дополнить уставные документы этого союза пунктом о взаимном обеспечении безопасности колоний и констатировать, что нам удалось построить систему, предназначенную хранить мир на европейском континенте, да и на всей планете.
– Вы меня уговариваете, Ваше Королевское Величество? – хрипло спросил Эдуард Грей, глядя прямо на своего короля.
– Я ставлю перед вами задачу – так это, кажется, называется у русских, – ответил Эдуард Седьмой, – ибо вы вполне еще можете послужить Великобритании на прежнем посту. С тем же неутомимым усердием и аккуратностью, с каким вы сколачивали антигерманский альянс, вы теперь займетесь американским вопросом. Двое наших врагов – прошлый и будущий – должны истощить себя в жестокой схватке, а нам следует ждать ее исхода в полной готовности вмешаться в свою пользу. Вы меня понимаете?
– Да, Ваше Королевское Величество, понимаю, – ответил Эдуард Грей, голос его зазвенел воодушевлением. – И, пожалуй, возьму обратно свои слова об отставке. Вот только мне хотелось бы знать, чем будет заниматься Россия в то время, когда Германия будет занята схваткой кузенами, а мы будем в готовности наблюдать за этой ситуацией.
Король со вздохом ответил:
– На самом деле на первых порах столкновение кузенов и бошей будет косвенным, ибо Уильяму понравились не североамериканские прерии, а аргентинские пампасы. Русские, как и мы, будут наблюдать за этой схваткой в полной готовности вмешаться – неважно, потребуется им высаживать десант на территорию Северной Америки или укрощать возомнившего о себе черт знает что германского зверя. Без них эта система будет неполной, ибо, планируя свои операции, германские генералы всегда должны знать, что в задницу им нацелены русские штыки.
– Теперь я понял ваш замысел, – сказал Эдуард Грей, кивая, – и вижу, что Большая Игра продолжается, а вы всего лишь повернули шахматную доску на девяносто градусов…
– То-то же, – сказал король, – первой вашей задачей будет прикинуть, как много мы сможем обрести теперь, после того как русские окончательно разгромили Больного человека Европы. Сейчас вам предстоит вступить в переговоры с русскими по множеству разных вопросов, начиная от защиты британских интересов на новых русских территориях и заканчивая обретением для Великобритании новых колоний Месопотамии и Аравии. На самом деле я понимаю, что мы уже и так набрали целую кучу нужного и ненужного, но это необходимо для нашего британского общественного мнения, которое не поймет, если на чужом пиру мы останемся без подарка. К сожалению, моя мать так настроила британскую общественность, что успехи царствования та определяет по количеству приобретенных территорий, невзирая на то, чистое это золото или полный мусор. Но должен сказать, что вам будет нелегко, ибо обязанности министра иностранных дел у русских сейчас исполняет сам господин Одинцов – а это еще тот зубр, с которым нежелательно встречаться на узкой дорожке. Но я надеюсь, что вы сделаете все как надо, и, не сильно обременив Британию ненужным ей приобретением, позволите мне заткнуть досужие болтливые рты…
– Аравия и Месопотамия отнюдь не балласт, – сказал собравшимся адмирал Фишер. – Там есть нефть, и это обстоятельство перевешивает все остальное. На ближайшие сто или более лет миром будет править тот, кто владеет нефтью. Чем больше у вас нефти, тем больше вы сможете содержать новомодных боевых кораблей, фабрик, заводов и всего прочего, что превращает обычную страну в мировую державу.
– И это тоже верно, – сказал король, подводя итог разговору, – но, главное помните, что вечный мир в Европе и угроза войны с кузенами – это залог сохранения внутренней сущности нашей Империи.
Часть 32. Злое эхо великих побед
2 сентября 1907 года, 13:45. Париж, Елисейский дворец, заседание правительства.
Подписание французской делегацией Брестских соглашений в их изначальной русско-британской редакции вызвало в Париже грандиозный эль-скандаль, в результате которого депутаты Национального Собрания свергли «социалистическое» правительство Аристида Бриана и возвели на премьерский трон радикала Клемансо. И напрасно месье бывший премьер-министр убеждал коллег, что у него не было выбора и что русская императрица не собиралась ничего менять. Франция присоединилась к Брестским соглашениям в качестве миноритарного члена (чьего мнения спрашивают в последнюю очередь) только по той причине, что иначе это пришлось бы сделать на гораздо худших условиях, когда германские гренадеры уже будут маршировать к Парижу. Франция грешна тем, что не поддержала Россию в ее войне против Японии, и при отказе французской делегации подписать Брестские соглашения также переставал действовать и франко-русский договор от 1891 года. Русский медведь теперь уж точно не собирался дарить распутной Марианне свою шкуру на зимнюю шубку[25].
Впрочем, и Клемансо, встав за штурвал французского государственного корабля, не стал даже и пытаться что-то изменить. Во-первых – была у русской императрицы репутация человека, не меняющего своих решений, так что излишняя настойчивость могла только усугубить ситуацию. Во-вторых – не успела во Франции закончиться правительственная пересменка, как на Балканах жарким пламенем разгорелся болгаро-турецкий конфликт, и к нему на болгарской стороне сразу же присоединились Россия, Сербия и Италия. Прежде чем предпринимать какие-либо действия, нужно было дождаться завершения этой войны, сулившей, по мнению французских генералов (в частности месье Пикара), быть долгой и кровавой. Мусью заняли самые удобные места в партере, но так и ничего и не поняли. Война оказалась стремительной, и союзники по Балканскому Альянсу не понесли в ней особых потерь. При этом турецкое государство оказалось разрушено, династия Османов практически уничтожена, а русские наложили лапу почти на все византийское наследство.
Казалось бы, законный вопрос: какое отношение имеет Франция к Ближнему Востоку? Но в обитателях Елисейского дворца взыграло ретивое. Главное – почему британцы получили с барского стола жирные куски, а французам не досталось совсем ничего, даже завалящего островка? Но наибольший гнев вызвали сведения (по случаю раздобытые Вторым Бюро[26]) о том, что Россия и Великобритания за спиной Франции ведут с кайзером Вильгельмом переговоры об установлении в Европе вечного мира. Если они все-таки договорятся, решили тогда в Париже, то плакали наши Эльзас и Лотарингия, ибо по Брестским Соглашениям все территориальные претензии к Германии можно предъявить только после ее нападения на любую из стран-участниц договора. Если такого нападения не будет, то все остаются при своих.
Пылая гневом, Клемансо собрал свое правительство на совещание. На этом фоне отъезд греческого посла на родину по семейным обстоятельствам остался властями Третьей Республики совершенно незамеченным. О том, что отставка принца Константина с поста наследника греческого престола является частью общей картины, он пока не догадывался.
– Месье министры, – сказал премьер-радикал, – нам стало известно, что тираны решили сговориться за нашей спиной о вечном мире, и этот мир должен случиться за наш счет. Эта мерзкая Германия, поняв, что ей уготована смертельная ловушка, решила отвертеться от войны, необходимой Франции для возвращения наших исконных территорий. Какой позор, что предыдущее правительство подписало Брестские соглашения, не настояв на внесение в него необходимых для нас изменений.
– Русской императрице было все равно, подпишем мы эту бумагу или нет, – не поднимая головы, сказал министр иностранных дел Стефан Пишон, – и ради нашего участия в этом соглашении она не собиралась поступиться ни единой запятой. «Мне безразлично, чего вы там хотите или не хотите, – заявила она. – Подписывайте, канальи, или проваливайте прочь». Ведь не зря все заседания конференции проходили не где-нибудь на берегу, в роскошном отеле, а на борту их новейшего сверхброненосца «Гангут»…
– Русские как будто хвастались, как много они уже смогли освоить из наследия потомков и какие совершенные и смертоносные корабли уже умеют строить на их верфях, – проворчал морской министр Гастон Томпсон. – В бою даже один такой корабль, превосходя противника в скорости, дальнобойности и меткости орудий, способен устроить бойню целой эскадре броненосцев предшествующего поколения, а если таких кораблей будет два или три, то это означает полный разгром. Даже британцы с их «Дредноутом» на фоне русского «Гангута» не смогли ничем похвастать и вели себя скромно, опустив головы. Но им это уже привычно, потому что первый конфуз, как известно нашей разведке, у адмирала Фишера произошел еще во время визита британского короля в Санкт-Петербург. Именно тогда русские первый раз показали свой товар лицом и вынудили наших соседей за Ламаншем поддержать их, а не нашу точку зрения на будущее Европы.
– Совершенно верно, – добавил Стефан Пишон, – настоящий текст соглашений, позже названных Брестскими, был составлен во время визита британского короля в Санкт-Петербург к своей племяннице. Эта поездка была анонсирована как семейная, но на самом деле все это время король буквально не вылезал из Зимнего дворца. Со второго дня переговоров к ним присоединился наш посол Делькассе, но когда он начал возражать против так возмутивших вас пунктов, то его из активного участника перевели в пассивные наблюдатели. При этом президент Арман Фальер, ужасно боящийся любой войны, требовал, чтобы Франция любой ценой стала участником готовящегося антигерманского альянса. Возможно, в противном случае мы бы с вами сейчас тут и не разговаривали бы, потому что одновременно с русским наступлением на Константинополь германские гренадеры начали бы марш на Париж…
– Вряд ли у бошей получилось бы так сразу, с ходу, завоевать Францию, – с сомнением в голосе произнес военный министр генерал Пикар, – наши крепости в Вогезах неприступны, а армия достаточно сильна, но все равно надо признать, что положение в таком случае сложилось бы пренеприятное. Враг превосходит нас по всем параметрам, и, сражаясь один на один, все равно мы были бы обречены на поражение – пусть не за пару месяцев по причине военного разгрома, так за пару лет от истощения сил. А русские с британцами все это время, пока Франция изнемогала бы под натиском врага, выбирали бы удобный момент, чтобы нанести Германии решающей удар в спину и почти бескровно для своих армий и флота закончить эту войну в свою пользу.
– И что вы предлагаете, месье Пикар? – рявкнул Клемансо. – Просто так сидеть и смотреть, как прямо у нас из-под носа уводят остатки французского политического влияния и наш законный приз Эльзас и Лотарингию? Ведь теперь мы фактически сведены на уровень какой-нибудь Бельгии или Швейцарии, малой страны, независимой потому, что от нее ничего не зависит.
– Мы должны сделать все возможное, чтобы планы кайзера Вильгельма по примирению с Россией и Британией оказались сорваны, а оборонный механизм Брестских соглашений приведен в действие как можно скорее, – ответил генерал Пикар. – Для этого нам нужно организовать провокацию, в результате которой либо немцы с австрийцами оказались бы виновны перед русскими и их союзниками, либо наоборот. Один из вариантов благоприятного для нас развития событий – убийство якобы немецкими агентами брата русской императрицы или ее мужа, после чего эта неистовая женщина кинется мстить, не разбирая дороги. Другой – устранение русскими или сербскими агентами австро-венгерского наследника Франца Фердинанда, самого императора Франца Иосифа или кайзера Вильгельма и его наследника. В любом случае либо Россия и Британия объявят войну Германии, либо же Германия первой начнет боевые действия. Чтобы в Европе пролилась большая кровь, а Эльзас с Лотарингией вернулись в состав Франции, кто-то из этих людей должен умереть.
– Провокация, говорите? – с сомнением произнес Клемансо. – Ну что ж, пусть будет так, ведь путь к счастью народов должен быть полит кровью тиранов. Но пусть ваше Второе бюро и не пытается организовать устранение кого-либо из русских. Во-первых – у них очень сильная охрана, а князь-консорт, находясь среди своих солдат, и вовсе неуязвим, а во-вторых – русская сыскная служба сейчас лучшая в мире, и до завершения расследования покушения или убийства русская императрица не будет предпринимать ровным счетом ничего. И что мы будем делать в том случае, если дотошное следствие выведет русских не на германский или австрийский, а на французский след?
– На самом деле членов семьи русской императрицы я упомянул только для полноты картины, – сказал генерал Пикар. – Наши люди действительно не сумеют сбить с толку следователей из СИБ, а значит, и затевать такое покушение не стоит. Зато у нашего Второго Бюро имеются многочисленные и весьма тесные связи с самыми разнообразными борцами за свободу сербского народа – как в самой Сербии, так и за ее пределами. И хоть главный инфант-террибль теневой сербской политики господин Димитриевич уже уплыл из наших рук, еще найдутся люди, которые, не колеблясь, выполнят любой наш приказ, лишь бы он был подкреплен звоном монет. Кроме того, у нас под рукой имеются бежавшие из России революционеры, уже запятнавшие себя множеством кровавых дел. Для успеха операции понадобится организовать убийство австро-венгерского наследника или самого императора, и сразу после этого организовать в австрийской желтой прессе кампанию, требующую возмездия за пролитую кровь.
– Если кого и убивать, то это Франца Фердинанда, – сказал Клемансо. – Этот человек настроен достаточно миролюбиво, и, став императором, не будет нападать на Сербию после убийства своего дяди, а потребует самого тщательного расследования. Зато император Франц-Иосиф будет готов объявить войну только на основании того факта, что убийцы его племянника по национальности оказались сербами или русскими…
– Хорошо, – сказал генерал Пикар, – я отдам распоряжение полковнику Дюпону, чтобы Второе Бюро приняло это дело к производству. Франц Фердинанд сейчас как раз путешествует по Балканам, и именно там он и найдет свой конец.
– Месье! – вскакивая со своего места, воскликнул министр общественных работ, почт и телеграфов Луи Барту. – Это возмутительно и невозможно! Вы – как преступники, обсуждающие план предстоящего ограбления банка и ради успеха этого предприятия готовые на любые жертвы среди его работников и непричастных обывателей. Но это бесчестно, жестоко и прямо аморально, потому что среди жертв грядущей войны будут не только немцы, русские, сербы и англичане, но и несколько десятков тысяч французов.
– Ну что поделать, – лицемерно вздохнул Клемансо, – увы, политика – это самое грязное дело из всех возможных на этой планете. Если ты стал министром или депутатом, то теперь это значит, что ты обязан лгать, изворачиваться, для успеха своего дела валяться в грязи и приговаривать к смерти вполне приличных людей. Если ты стал политиком и вышел на тропу войны с тиранами, то в этом случае ты должен забыть о совести, чести и морали, потому что только так возможно победить того, кто многократно сильнее тебя. Впрочем, если вы до сих пор испытываете возмущение по поводу наших планов, то можете выступить с разоблачительными статьями в прессе, чтобы вся Франция узнала, кто любой ценой готов отстаивать ее интересы, а кто предает их из-за обуревающих предрассудков. Но только тогда не обижайтесь, если в один прекрасный момент вы окажетесь на каторге за предательство национальных интересов Франции.
– Да нет уж, – ответил Луи Барту, садясь на свое место, – я лучше воздержусь от публичного высказывания своего мнения. Достаточно и того, Жорж, что я сказал вам это прямо в глаза.
– Ну, вот и замечательно! – Улыбка Клемансо была похожа на оскал голодного крокодила. – мы с вами, месье Барту, к счастью, друг друга отлично поняли. Германия не должна отвертеться от войны с враждебной ей коалицией, и чем больше сил будет задействовано в предстоящей кровавой бойне со всех сторон, тем лучше. Также, как итог этой войны, нас интересует только благо Франции – интересы всех прочих держав, даже соседней с нами Великобритании, необходимо учитывать по остаточному принципу. Мы одни должны остаться в выигрыше от будущей войны, а все остальные будут должны уже нам. И еще нам необходимо найти способ отомстить этим заносчивым русским, поставившим нас в такое унизительное положение – но не напрямую, а как-нибудь косвенно. Например, взбунтовав только что завоеванную ими Турцию или организовав беспорядки в их дальневосточных владениях. К сожалению, за последние три года наши возможности влиять на русскую политику изнутри этой страны значительно уменьшились, а иначе бы я поставил перед вами более амбициозные задачи. Ведь это невыносимо для каждого честного радикала, когда в самой крупной стране мира, занимающей одну шестую часть суши, правит тиранический царский режим, а не благопристойная с нашей, французской, точки зрения, Русская Республика. Грядущая война, которая нужна нам как хлеб для пищи и воздух для дыхания, должна изменить многое, и по ее итогам мы еще посмотрим, кто будет диктовать свои условия, а кто еще будет смиренно внимать указаниям победителя…
Выговорив эти слова, Клемансо обвел присутствующих гипнотизирующим «тигриным» взглядом и добавил:
– Надеюсь, месье, вы все меня хорошо поняли, и больше никто из вас не будет возражать против моей политики? Ваше молчание я воспринимаю как знак согласия со всем сказанным сегодня. Главное – не ставить в известность о сегодняшних решениях президента Фальера, а то эта баба в штанах все нам испортит. Аминь.
3 сентября 1907 года, полдень, Австро-Венгерская империя, Вена, замок Шёнбрунн.
Император австрийский, король венгерский и прочая, прочая, прочая Франц-Иосиф Первый (77 лет).
В этой исторической ветви лютый гнездец явился к императору Францу-Иосифу в образе германского посла генерала от кавалерии Карла фон Веделя, доставившего тому личное послание кайзера Вильгельма. На самом деле все началось на неделю раньше, когда взятием болгарскими войсками Солуна закончилась скоротечная Балканская война. При этом греческая армия, вторгшаяся в Эпир с разрешения Санкт-Петербурга, получила отпор от местных албанских рядов самообороны, но на общую расстановку сил это уже не влияло.
В Берлине поняли, что пляски с саблями на турецком направлении окончились, и теперь можно подводить итоги. Именно тогда кайзер Вильгельм написал послание императору Францу-Иосифу, приложив подробнейшую инструкцию для германского посла в Вене, что и в каких количествах он должен лично сказать адресату, вручая ультиматум. Еще одно послание (на этот раз не столь официальное) от имени начальника германского генштаба генерал-полковника Мольтке-младшего предназначалось его австро-венгерскому коллеге генерал-полковнику Францу Конраду фон Хётцендорфу. Военные просто обязаны знать картину во всем ее многообразии, не то по неведению они могут натворить такого, что потом не сумеют загладить никакие дипломаты.
И эти послания были отправлены в Вену не обычной и даже не дипломатической почтой. Их вез специальный фельдкурьер. Сначала он посетил германское посольство, а затем доставил письмо генерала Мольтке в австро-венгерский генеральный штаб. Германский посол генерал от кавалерии Карл фон Ведель на тот момент пребывал в чемоданном настроении: со дня на день должен был пойти на повышение в имперские наместники Эльзаса и Лотарингии, и ждал только сменщика на пост посла, чтобы навсегда отчалить в новые палестины. И теперь – такое поручение… Подробнейшую инструкцию по его исполнению германский посол изучал часа два. «Видимо, поездка кайзера в Санкт-Петербург была успешной, – решил он, – и теперь Германия резко меняет направление своей политики». В военно-стратегические тонкости фон Ведель посвящен не был, но в последнее время от России исходило нечто такое… страшное, в свете чего война с этой страной представлялась германским генералам гарантированным самоубийством. Туда пойдешь – обратно не вернешься.
Так что поручение кайзера не вызвало у посла ни малейшей умственной судороги. У настоящего немца голова должна болеть только о Германии, а остальное ему следует воспринимать в категории «прочее».
И вот генерал от кавалерии Карл фон Ведель – в парадном мундире при сабле, в сапогах со шпорами и в стальном[27] кавалерийском пикельхелме – стоит перед императором Францем Иосифом, протягивая тому пакет с надпечаткой: «вручить лично в руки». Он знает, что там, в этом пакете – политическая смерть этого древнего старца, вычеркивающая того из мира живых надежнее, чем пуля, кинжал или яд… но в ледяном прусском сердце нет ни грана жалости. Уже почти сорок лет дряхлеющая и наливающаяся жиром Австро-Венгерская империя продолжает существовать только потому, что камнем повисла на шее у Второго Рейха. Такую конструкцию для ограничения русского могущества изначально придумал Бисмарк, не предвидевший последствий своей политики: франко-русского союза от 1891 года и Брестских соглашений в стиле «Правильная Антанта»…
Австро-венгерский император берет со стола нож для бумаг из слоновой кости и вспарывает пакет. Исторический момент – для полноты картины не хватает только барабанного боя, криков «Алле Оп!» и щелчков кнутом. До этой секунды история в основном текла прежним курсом (хоть и со значительными отклонениями), в общих чертах повторяя события миров основной последовательности. Именно из-за диссонанса вызванного тем, что Россия уже вырвалась на новую траекторию, а остальные страны еще оставались в прежней исторической колее, у кайзера и некоторых других лиц и возникало обостренное чувство вторичности собственного существования. Однако теперь для всего мира начнется эпоха всеобщей определенности, когда весь этот мир, а не только Россия, ляжет на новый курс.
Но ни германский посол, ни австро-венгерский император не ощущали ничего подобного. Карл фон Ведель сам по себе не входит в число творцов политики и, находясь в жестких рамках прусской государственной машины, не мог отличить ограничений, наложенных служебной дисциплиной, от тех, что заданы рамками исторического процесса. Франц-Иосиф, напротив, являясь суверенным монархом, в силу обуревающего его ультраконсерватизма до предшествующего момента целиком и полностью пребывал в парадигме предшествующего девятнадцатого века. С большим трудом австро-венгерского императора удалось уговорить провести в Шёнбрунский дворец электричество, но от установки телефона он уже отказался наотрез. Ну как такому человеку, живущему исключительно в прошлом веке, почувствовать изменившийся ритм времени? Ему с размаху бьют палкой в лоб, а он, не удосужившись почесаться, спрашивает: где стучат?
Впрочем, на этот раз удар был такой силы, что пробил даже патентованную черепаховую броню. По мере чтения послания кайзера Вильгельма у Франца-Иосифа темнело в глазах. Он ждал чего-то подобного сорок лет назад, после битвы при Садовой[28], когда пруссаки под командованием Бисмарка и Мольтке-старшего, вдребезги разгромив австрийскую армию, поставили Империю Габсбургов на грань уничтожения – но в настоящий момент ультиматум кайзера Вильгельма оказался для него полной неожиданностью, примерно как нож, всаженный в спину лучшим другом. Бывшим другом…
Руки австрийского императора старчески задрожали, а на глаза непроизвольно навернулись слезы. Такого предательства от своего союзника он не ожидал. В прежние годы, во времена царя Николая, когда германский кайзер пытался заигрывать с Санкт-Петербургом, Франц-Иосиф воспринимал это спокойно, считая такую политику проявлением излишне резвого темперамента молодого германского коллеги. Потом на русский престол взошла Ольга, с которой заигрывать было бесполезно, и австрийский император успокоился. И теперь такой коварный удар – ножом под лопатку и прямо в сердце…
А вот генерал фон Ведель имел на этот вопрос прямо противоположную тоску зрения, полностью совпадающую с точкой зрения кайзера Вильгельма. Точнее, не так: в силу свойственного всем германцам чинопочитания генерал, прочитав присланные ему инструкции, принял точку зрения своего кайзера как рабочую гипотезу, подогнав под нее свои аргументы. Мол, почти тридцать лет назад (сразу после Берлинского конгресса) Австро-Венгрия камнем повисла на шее у Германии, и с той поры тянула ее к земле, прямо в могилу – чем дальше, тем сильнее. А после подписания Россией, Францией и Британией Брестских соглашений эта конструкция и вовсе стала смертельно опасна. Один взбрык капризного венского старца – и Германия окажется втянутой в совершенно ненужную ей войну, без всяких шансов на победу, ибо будущие противники хорошо поработали над исходными позициями для начала боевых действий.
– Это что, господин фон Ведель? – спросил Франц-Иосиф, дрожащими руками протягивая германскому послу письмо кайзера Вильгельма.
– Это ультиматум моего любимого кайзера, Ваше Императорское Величество! – громко отчеканил тот. – В Берлине решили, что для обеих наших стран будет лучше, чтобы вы добровольно отреклись от престола в пользу вашего престолонаследника и доживали остаток своей жизни в качестве частного лица.
– Но почему?! – воскликнул Франц-Иосиф. – Чем я заслужил такую нелюбовь вашего кайзера, что он решил потребовать моего отстранения от власти под страхом разрыва Двойственного Союза?
– Вы, Ваше Императорское Величество, просто одержимы идеей втянуть нас в войну с Российской империей, – сказал германский посол, – и ровно ту же идею, только в своих интересах, вынашивают эти чертовы реваншисты в Париже. Такая война, если она будет развязана, не сможет принести нашим державам ничего, кроме поражения. Враг превосходит нас в силах и, кроме того, все три страны антигерманского альянса сохранят возможность торговли со всем миром, а Германия и Австро-Венгрия окажутся в круговой блокаде. В таких условиях гибель наших стран непременно наступит не столько в силу военных поражений, сколько в результате всеобщего голода и дефицита промышленного сырья. Мой кайзер такого будущего для Германии не желает и считает, что вечный мир в Европе и безопасность наших подданных можно обеспечить присоединением наших стран к Брестским соглашениям. А вы на такое пойти не захотите, ибо глаза вам застит ненависть к русским, однажды выручившим вас из крайне неприятного положения… И это – еще одна причина, по которой мой кайзер желает вашего отстранения от дел. А вдруг вы и Германию однажды возненавидите так же яростно, как сегодня ненавидите Россию?
В глазах у Франца Иосифа потемнело и он провалился в полную темноту, уже не чувствуя, что его ставшее безвольным тело рушится на блестящий паркетный пол. Так проходит слава мира… Он не слышал, как генерал фон Ведель кричал: «Врача! Врача!». Не ощущал, как его поднимают за руки-за ноги и кладут на оттоманку… не чувствовал император и того, как опытные руки врача расстегивают на нем одежду и проводят первый осмотр.
– Ictus sanguinis, сиречь апоплексический удар, – сказал врач, выпрямляясь над больным и вытирая неожиданно вспотевший лоб. – Его Величество крайне плох, если не сказать больше. Учитывая возраст больного – прогноз крайне неблагоприятный. Обратите внимание, как перекошено лицо нашего императора. Сие указывает на сопутствующий этому заболеванию односторонний паралич мышц…
И тут в кабинет буквально ворвался генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф. Он сам вызвал себя в императорский дворец, и никто не удивился его присутствию, ибо в последнее время этот человек был частым собеседником императора и имел право входить к нему без доклада в любое время.
– Его Императорское Величество умирает? – спросил он у врача, услышав его последние слова.
– Пока сказать трудно, – с сомнением произнес тот, – но однозначно, что даже при самом благоприятном развитии событий это уже не будет тот император Франц-Иосиф, которого мы знали прежде. В этом теле теперь живет испуганный, наполовину парализованный старик, неспособный нормально донести до нас ни одной мысли. К тому же современная наука не может сказать, сколько времени осталось жить нашему императору – пару часов, или несколько лет. Такое, между прочим, тоже бывает. Получеловек-полурастение, способное только нечленораздельно мычать и гадить под себя.
– В таком случае, – решительно произнес начальник имперского генерального штаба, – до прибытия в Вену законного наследника престола эрцгерцога Франца Фердинанда, или до того момента, когда Его Величество не придет в себя и не сможет исполнять монаршии обязанности, я объявляю себя временным регентом Австро-Венгерской Империи. Теперь первым делом необходимо доставить больного в его личные покои, а личный кабинет закрыть и опечатать, ибо доступ к императорским бумагам должен иметь только законный наследник престола либо сам император Франц-Иосиф, если он оправится от болезни и вернется к делам. А еще я попрошу всех не распространяться о том, что произошло с Его Величеством. Любую досужую болтовню на эту тему я буду воспринимать как государственную измену, случившуюся в чрезвычайных обстоятельствах или во время войны, и жалуйтесь потом Святому Петру, что генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф превысил свои полномочия или проявил самоуправство.
– Мой кайзер обязательно должен быть осведомлен о том, что произошло в этом кабинете, – с твердостью произнес германский посол. – Ибо таковы мои обязанности посла Германской империи при Венском дворе…
– Вас, дорогой Карл, объявленные мною драконовские меры не касаются, – ответил самопровозглашенный Регент Австро-Венгерской империи. – Вот только, осведомляя о произошедшем своего государя, постарайтесь оставить в неведении все прочие государства, а также пронырливых, как бациллы, газетных писак и прочих демократических деятелей. По официальной версии, император Франц-Иосиф лишь слегка простудился и почувствовал себя плохо, в результате чего личный врач предписал ему постельный режим и полный покой. Пока к нам не прибудет будущий император Франц Фердинанд и не возьмет вожжи в свои руки, все в государстве должно идти как обычно.
– Всецело с вами согласен, дорогой Франц, – сказал генерал фон Ведель, – я сообщу своему кайзеру, что до прибытия в Вену наследника австро-венгерского престола государственные дела нашего союзника – в руках благоразумного, и в то же время решительного человека. А сейчас позвольте вас оставить, мне требуется срочно вернуться в посольство…
– Идите, Карл, и да поможет всем нам Бог! – сказал Франц Конрад фон Хётцендорф, подняв с пола послание кайзера Вильгельма и положив его на рабочий стол. – И вы, все прочие, тоже шевелитесь – взяли Его Величество и бегом понесли в спальню! Шнелль, шнелль, канальи…
3 сентября 1907 года, вечер, Австро-Венгерская империя, Вена, замок Шёнбрунн.
Первое заседание регентского совета состоялось вечером того же дня, когда императора Франца-Иосифа поразил апоплексический удар. Император Австрии, король Богемии, Хорватии и Венгрии еще дышал, мычал и гадил под себя, но для политики он был уже мертв. Исполняющим обязанности регента по причине отсутствия в Вене наследника престола, как уже говорилось, сам себя назначил генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф. Хоть этот человек никогда не читал цитатников Мао, но то, что власть рождается именно вооруженной силой, понимал чисто инстинктивно. Зато два других члена регентского совета к армии и вообще к людям, производящим насилие, не имели никакого отношения. Одним из них был министр-президент (премьер-министр) Цислейтании[29] Макс Владимир фон Бек, а другим – католический епископ Готфрид Маршал, генеральный викарий (заместитель) архиепископа Вены Антона Йозефа Груши. Сам примас[30] Австрии в свои восемьдесят семь лет был стар, глух и слеп, поэтому всеми делами занимался его зам. Когда в Вену прибудет эрцгерцог Франц Фердинанд, обязанности регента перейдут к нему, а генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф станет одним из трех членов регентского совета.
– Итак, господа, – сказал исполняющий обязанности регента, – уже достоверно известно, что нашего императора поразил апоплексический удар, и его неспособность управлять государством имеет постоянный характер. Но эта информация не для всех: газеты сообщат, что Его Величество простудился во время прогулки и слег в постель, а врач, во избежание переутомления, вредно влияющего на здоровье, категорически запретил ему заниматься государственными делами. Пока наследник престола не прибыл в Вену, никто не должен подозревать, что император Франц-Иосиф более никогда не вернется к исполнению своих обязанностей.
– Но для чего такая секретность? – спросил министр-президент Цислейтании, – неужели хоть что-то изменится от того, что мы назовем апоплексический удар легкой простудой?
– Дело в том, что апоплексический удар у нашего императора случился не просто так, – сказал генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф. – Как членам регентского совета вам следует знать, что под страхом разрыва Двойственного союза германский кайзер Вильгельм предъявил нашему императору ультиматум – немедленно передать власть наследнику престола и удалиться в частную жизнь. Наши, гм, противники в лице русских и сербов уже воспользовались таким приемом, чтобы без смут и преступлений, не дожидаясь естественного исхода, заменить посредственных или откровенно плохих монархов на тех членов правящей семьи, которые смогут руководить своими государствами наилучшим способом.