– Первоначально у нас был план организовать в центральной Анатолии ангорский эмират, назначив эмиром кого-нибудь из наиболее вменяемых потомков султана Османа, – сказал канцлер Одинцов, – но эта идея рассеялась в воздухе вместе с вонючим мелинитовым дымом после взрыва Семибашенного замка. Погибших там женщин и детей, конечно, жалко, но это не мы придумали взять их в заложники и посадить на минный фугас, чтобы в случае неудачи разом лишить нас всех возможных контрагентов при подписании мирного договора. Зато теперь у нас развязаны руки для того, чтобы поступить с бывшими турецкими землями как должно, а не как обычно…
– Да, вот именно, Алексей Николаевич – как должно, – с нажимом произнесла императрица, пододвигая Куропаткину какую-то бумагу. – Вот, читайте…
Тот сунул руку во внутренний карман мундира, достал оттуда черепаховый футляр, извлек из него очки и, водрузив их на нос, начал читать:
«Высочайший манифест Великой императрицы Ольги Второй о принятии Константинополя, Анатолии, Великой Армении, Леванта и Святой земли Палестины под Державу Российскую, 1907 год, 27 число августа месяца.
Божиею проспешествующею Милостию
Мы, Ольга Вторая, Императрица и Самодержица Всероссийская, Московская, Киевская, Владимирская, Новгородская, царица Казанская, царица Астраханская, царица Сибирская, царица Херсонеса Таврического, государыня Псковская и великая княгиня Смоленская, княгиня Эстляндская, Лифляндская, Корельская, Тверская, Югорская, Пермская, Вятская, Булгарская и иных; государыня и великая княгиня нова-города Низовския земли, Черниговская, Рязанская, Полоцкая, Ростовская, Ярославская, Белоозерская, Удорская, Обдорская, Кондийская, Витебская, Мстиславская и всея северных стран повелительница, и Иверския земли, Карталинских и Грузинских царей и Кабардинския земли, черкасских и горских князей и иных наследная государыня и обладательница:
В прошедшую с Портой Оттоманской войну, силы и победы оружия НАШЕГО дали НАМ полное право объявить Российскую империю полноправным наследником и продолжателем погибшей Византийской империи, и, приняв на себя титул царицы Константинопольской, передать его преемникам престола НАШЕГО, а побежденную Оттоманскую Порту по праву победителя объявить низвергнутой и павшей в прах.
И для того, по долгу предлежащего НАМ попечения о благе и величии Отечества, стараясь пользу и безопасность его утвердить, как равно полагая средством, навсегда отдаляющим неприятные причины, возмущающие вечный мир между Всероссийской империей и соседними народами, который МЫ навсегда сохранить искренно желаем, а также в удовлетворение убытков наших, решились мы взять под державу нашу град Константинополь с окрестностями, Анатолию, Великую Армению, Левант и Святую Землю Палестины.
Возвещая жителям тех мест силою сего НАШЕГО Императорского Манифеста таковую бытия их перемену, обещаем свято и непоколебимо за СЕБЯ и преемников престола НАШЕГО, содержать их наравне с природными НАШИМИ подданными, охранять и защищать их лица, имущество, храмы и природную веру, коей свободно отправление со всеми законными обрядами пребудет неприкосновенно, и дозволить напоследок каждому из них состоянию все те преимущества, каковыми таковое в России пользуется;
напротив чего от благодарности новых НАШИХ подданных требуем и ожидаем МЫ, что они в счастливом своем презрении из мятежа и неустройства в мир, тишину и порядок законный потщатся верностию, усердием и благонравием уподобиться древним НАШИМ подданным и заслуживать наравне с ними монаршую НАШУ милость и щедроту.
Подписано собственноручно ОЛЬГА
Дан в престольном Нашем граде Святого Петра, августа 27 дня от Рождества Христова 1907, а государствования Нашего в третье лето.»
Дочитав Манифест, Куропаткин так же не спеша убрал очки, широко перекрестился и, трижды прочитав «Отче наш», со слезами на глазах сказал:
– Благодарю вас, государыня-императрица Ольга Александровна, за честь и доверие, проявленное к старику. А я-то уж думал, что моя опала в ваших глазах будет вечной. Сделаю все, что смогу, к вящей славе нашего Отечества и Вашего Императорского Величества. И вас, господин Одинцов, а также отсутствующего здесь господина Новикова, я тоже особо благодарю за то, что помогли государыне Ольге железной рукой взнуздать Россию и вздеть ее на дыбы, чтобы само имя русское честно и гордо поднялось на недосягаемую высоту. Мы, здешние люди, прости Господи, так не смогли бы. А сейчас мне и сладко, и страшно, как перед боем, не опозориться бы вновь. Вы уж простите старика, если что…
– Да не опозоритесь вы, Алексей Николаевич, не переживайте, – успокоительным, почти ласковым тоном произнесла императрица, – сия работа как раз по вашим талантам. Те качества, которые сделали вас очень плохим командующим фронтом, наиболее подходят для службы нашим Наместником в столь непростом краю. Управляйте с разумной осторожностью, никуда не спеша и в то же время не опаздывая, и помните, что, помимо магометан, законные права которых вы и в самом деле должны охранять, на вверенных вашему попечению землях проживают христиане, при прежних турецких властях изрядно стесненные во всех проявлениях своей жизни. Именно они, наследники древнего византийского народа, не предавшие веры своих предков, должны сделаться главной вашей опорой и предметом заботы. И в тоже время я не одобрю никакого насилия – как магометан против христиан, так и наоборот. Задача у вас будет как у Одессея – пройти между Сциллой и Харибдой. В тех местностях, где магометанские фанатики устраивали убийства и погромы христианского населения, все виновные в этом должны быть изобличены, судимы военно-полевым судом и повешены на древе. Понимаете? Никакого Нашего прощения насильникам и убийцам быть не может…
– Я все понимаю, Ваше Императорское Величество, – сказал изрядно подуспокоившийся Куропаткин, – и, как уже говорил, приложу к исполнению Вашей воли все возможные усилия…
– Тогда, Алексей Николаевич, – сказала императрица, – сейчас вы возвращайтесь к себе на службу и, передав дела своему заместителю, выезжайте в Константинополь. Там мой Сашка окончательно введет вас в курс дела и передаст под ваше командование воинские силы, предназначенные для силовой поддержки. А теперь ступайте. Надеюсь в дальнейшем услышать о вас только хорошее.
Когда генерал Куропаткин вышел, императрица вздохнула, и, немного расслабившись, сказала:
– Ну, вот и все, Павел Павлович, этот вопрос решен. Теперь осталось найти только генерал-губернатора Константинопольского, а в перспективе еще и Палестинского. Но все же – как это вы так обмишулились с потомками султана Османа, ведь изначально мы не планировали брать на себя эдакую обузу как Анатолия, планируя ограничиться объеданием турецкого пирога со стороны мягких краев?
Канцлер Одинцов пожал плечами.
– Ну кто мог знать, что после либерального переворота в Османской империи случится младотурецкий, и, поскольку ни один из кандидатов в султаны добровольно не захочет садиться на трон, всех потомков султана Османа запрут в заминированном Семибашенном замке? – сказал он. – Идти на попятный в такой ситуации было негоже с моральной точки зрения, да и бесполезно. Требования младотурок росли бы как снежный ком, и в итоге операция затянусь бы и жертв стало бы даже больше.
– Я это понимаю, – сказала Ольга, – поэтому не ругаю вас, а просто размышляю вслух. Мы тут предполагаем, строим планы, а как оно будет на самом деле – Бог знает. И вообще, вся эта операция планировалась только через год, но вот у князя Фердинанда сыграло ретивое: отрекся он не только за себя, но и за сыновей – и понеслась телега по ухабам. Единственное, что мы можем сделать со всем этим, это уменьшить вероятность плохих сценариев, а хороших – увеличить. Кстати, должна вам сказать, что получила письмо от своего дяди, греческого короля Георга. Он пишет, что нам не стоит ждать с его стороны каких-либо поползновений в сторону Македонии или даже просто Салоник. Греческое государство в его лице с благодарностью примет из наших рук Эпир, а также возможность провести референдум на Крите.
– Ваш дядя хороший человек и способный управленец, – ответил канцлер Одинцов, – да только вот наследник у него хуже некуда. Я опасаюсь, что греческий король Георг Первый умрет насильственной смертью, не дожидаясь тринадцатого года, вследствие чего мы можем заиметь те самые неприятности, которых хотим избежать.
– Возможно, Павел Павлович, вы и правы, – согласилась со своим канцлером Ольга, – и именно поэтому я пока не отзываю Сашку вместе с его корпусом из Проливов. Мой двоюродный брат Константин вспыльчив и нетерпелив как настоящий грек, а потому, если что и произойдет, то случится это в ближайшее время. По-иному эти буйные и необузданные люди не могут. Дополнительно я напишу моему дяде, чтобы он как можно скорее вызвал своего второго сына Георга в Афины из Парижа, одновременно отставив Константина от наследования престола. В противном случае последствия могут быть непредсказуемыми.
– В свою очередь я нацелю на выполнение этой задачи людей господина Баева, – сказал канцлер Одинцов. – Если заговор существует, то его главарей следует упредить, а последствия их деятельности минимизировать. Но только Игорю Михайловичу понадобится ваше разрешение в самом крайнем случае ликвидировать принца Константина как врага Российского государства.
– Такое разрешение я смогу дать только в том случае, если будет доказано, что Константин замешан в покушении на своего отца, – сказала императрица Ольга, – и даже, более того, если дядя Георг к тому моменту будет уже мертв или смертельно ранен. Тогда наши агенты будут иметь право, как это у вас говорят, «мочить» принца Константина, не подбирая для того соответствующий сортир. И формальное отрешение от наследования престола тут важнее всего, ибо если отставленный от наследства принц попытается влезть на трон после насильственной смерти отца, одно это может считаться неопровержимым доказательством его участия в заговоре, причем не на последних ролях.
27 августа 1907 года, полдень, Афины, королевский дворец, рабочий кабинет короля Георга Первого.
Присутствуют:
король эллинов – Георг Первый Глюксбург Греческий и Датский;
королева эллинов – Ольга Константиновна, в девичестве Великая княжна Романова.
наследный принц Константин;
Семейный разговор короля и королевы эллинов со своим наследником проходил без присутствия посторонних лиц, а потому король имел возможность высказать своему неудавшемуся чаду все, что он о нем думает. С другой стороны, эта сцена ужасно расстраивала королеву – ведь, каким бы болваном ни был ее старший сын, она все равно будет любить его так, как мать любит свое чадо. Поэтому предстоящий разговор с сыном был настолько неприятен для королевской четы, что король и королева насколько возможно оттягивали окончательное решение вопроса с престолонаследием, и сделать это их побудила только шифрованная телеграмма их русской царственной племянницы, настоятельно потребовавшей расставить, наконец, все точки над «и». А значит, положение более чем серьезное – с русской императрицей не шутят. У этой совсем молодой еще женщины повадки как у акулы: стремительная атака – и смертельный укус. Мало кто может похвастаться тем, что стал ее врагом и остался в живых. А Константин, в силу особенностей своей личности, как раз и втягивал греческое королевское семейство во вражду с Российской империей.
И дело было даже не в том, что Константин был женат на родной сестре императора Вильгельма и в силу того имел глубокие прогерманские убеждения (а может, и наоборот). Эпоха действенной брачной дипломатии, когда политику определяли родственные связи между монархами, давно прошла. Мало ли кто на ком женат… Политику государств в двадцатом веке определяют торговые связи, территориальные претензии, стремления разделенных народов к воссоединению, а также схватка так называемых Великих держав за мировое господство.
В начале двадцатого века таких великих держав на планете Земля насчитывалось всего-то семь штук. На вершине этой славной кучи-малы – Великобритания, над колониями которой никогда не заходит солнце, во втором слое – Германия и Россия, еще совсем недавно серьезно намеревавшиеся стащить наглого Джона Буля с его пенька и хорошенько отлупить; в самом же низу лежат обессиленные Франция, Австро-Венгрия и уже покойная Турция. Североамериканские Соединенные Штаты пока стоят в сторонке, выбирая момент для вступления в схватку. Пока что они доминируют в Новом Свете, но в головах у вашингтонских политиков уже бродят опасные мысли, за которые русский канцлер Одинцов готов гвоздить их ядерной дубиной «Иркутска» (хотелки кайзера Вильгельма подвернулись весьма удачно).
Греция в этой стае первоклассных зубастых хищников не равна никому. Создали ее случайно, по капризу великих держав, и так же случайно, при очередном переделе сфер влияния, могут смахнуть с карты Европы с той же легкостью, с какой нарисовали. Но это осознают только король и королева эллинов, а вот до виновника «торжества» эта мысль никак не доходит. В нашем прошлом два наследных принца, облеченные доверием своих отцов – Александр в Сербии и Константин в Греции – сговорились разделить Македонию на двоих, оставив в дураках третьего участника Балканского Альянса – болгарского царя Фердинанда. И мир тут другой, и год далеко не тринадцатый, и Михаил Романов – отнюдь не Фердинанд Кобург-Готский, и сербский принц Александр исчез с политического горизонта, и сама Греция вне схватки за османское наследство… а Константин как паровоз прет по тем же рельсам, что и в нашем мире. При этом пропасть перед ним видна уже невооруженным глазом, но этот упрямый человек ничего не желает замечать.
– Сын мой, – с ледяной интонацией в голосе сказал король Георг, – я вынужден сказать тебе, что в интересах Греции тебя и твое потомство необходимо отрешить от наследования греческого престола.
– Но почему, отец?! – вскинув руки, воскликнул принц Константин. – За что ты караешь меня так жестоко? Неужели ты поверил всему тому, что написала тебе русская царица, эта известная врунья и обманщица? Разве заслуживает доверия женщина, вышедшая замуж за так называемого «великого цусимского князя новейшего происхождения» и с его помощью свергнувшая с престола родного брата?
Король, нахмурившись, с нажимом произнес:
– Русская императрица заняла престол при полном согласии своего брата, уставшего от бремени власти, и ты, сын, это знаешь. При всех остальных переворотах свергнутый монарх, если не бывал убит сразу, то не заживался на свете, но Николай, которому оставили корону Великого князя Финляндского, сейчас преспокойно живет с новой женой и дочерьми в Гельсингфорсе, горя при этом не зная. И еще никто – еще раз повторю, никто – не смог утверждать, что моя племянница его обманула или ввела в заблуждение, умолчав о чем-то важном.
– Но она, – принялся возражать принц Константин, не желая прямо называть русскую императрицу по имени, – женила своего брата на простолюдинке, которой сама же дала титул того же сомнительного свойства, что и у ее собственного мужа, будто в насмешку именуемого «князем-консортом»! И вообще, все, что нам говорят о России – сплошной обман: это нищая голодная страна, где чиновники поголовно воруют, а мужики пьют горькую…
– И разгром Турции, который мы наблюдали своими глазами, это тоже обман? – спросил король. – О том, что стало с Румынией, когда власти этой страны попытались перечить воле русской императрицы, я даже не буду упоминать, хочу лишь сказать, что в случае конфликта с Россией Греция продержится чуть дольше исключительно по причине удаленности от российской границы. А такой конфликт станет неизбежен, если ты, сын, продолжишь толкать нас в сторону Македонии. Тогда против нас будут все: и сербы, и болгары, и русские. Насколько я помню, десять лет назад наша армия не смогла оказать достойного сопротивления даже туркам, которых русские разгромили одним щелчком, и командовал греческими войсками тогда именно ты. Если бы не вмешательство великих держав, наш разгром был бы полным и окончательным, а Греция снова подпала бы под власть осман. Чтобы разгромить греческую армию, не понадобятся усилия всей Российской империи, достаточно будет одного только господина Новикова с его корпусом. Уж он – настоящий полководец и стратег, не то что мой драгоценный сынок, с треском проигравший в прошлой войне все сражения. Ты даже не догадываешься, как люто твою персону ненавидят в нашей армии. Против турок наши солдаты воевали хоть и не очень успешно (если так сложатся обстоятельства – они будут воевать против болгар или итальянцев), но никто не будет поднимать оружия против русских, окончательно разгромивших турок и объявивших себя наследниками Византии…
– Но, отец! – воскликнул принц Константин – и осекся, увидев, как потяжелело лицо короля.
– Я уже почти сорок лет твой отец! – рявкнул в ответ Георг Первый. – И теперь мне просто страшно оставлять тебе трон, потому что тогда ты уничтожишь страну, которую я строил всю свою жизнь. Сегодняшний разговор еще больше убедил меня в том, что ты полный болван, и даже, более того, опасный болван. Поэтому я немедленно отрешаю тебя от наследования престола и вызываю в Афины Георга. Все, решено! Теперь он будет наследником престола, а тебя… тебя даже консулом в Мексике нельзя назначить, ибо не дал тебе Господь ума и таланта.
– Маман! – воскликнул Константин, побледнев. – Да скажите же вы ему?!
– А что я должна сказать твоему отцу? – вскинула голову королева. – Что мой сын вырос глупцом и бездельником, которому нельзя поручить никакого дела. и уж тем более оставить в наследство трон? Или то, что это обстоятельство ранит меня до глубины души? Нет уж, я не хочу, чтобы меня на старости лет изгоняли из страны, которая стала мне второй родиной, только потому, что мой бестолковый сын перессорился тут со всеми…
– Маман, и ты во все это веришь? – всплеснул руками принц Константин. – Ведь все, что написала вам про меня русская императрица – это наглая ложь!
– Я в это верю, – с достоинством произнесла королева эллинов, – мою двоюродную племянницу можно называть жестокой, упрямой, фанатичной, безжалостной, суровой и так далее, но никто и никогда не ловил ее на лжи. Также никто и никогда не ловил на лжи ее супруга и прочих людей из ее окружения. Если они говорят, что это белое, а это черное, то им вполне можно верить. К тому же то, как ты себя сейчас ведешь, полностью подтверждает написанное в том письме. Увы, но нам с твоим отцом остается лишь сожалеть о том, что наш старший сын оказался самой большой нашей неудачей.
– Это так, – поддержал супругу король Георг, – а сейчас должен сказать, что разговор закончен. Мое решение окончательное, и возврата к прежнему уже быть не может. А ты, сын, можешь идти. Мы с твоей матерью видеть тебя не хотим.
Услышав это, принц Константин вскочил, махнул рукой и опрометью выбежал из отцовского кабинета. Едва он вышел, как его мать утерла невольную слезу: ей этот разговор дался очень нелегко.
27 августа 1907 года. 17:03. Великобритания, Лондон, Белая гостиная Букингемского дворца.
Присутствуют:
Король Великобритании Эдуард VII (он же для друзей и близких Берти);
Первый лорд адмиралтейства – адмирал Джон Арбенотт Фишер (он же Джеки);
премьер-министр Его Величества сэр Генри Кемпбелл-Баннерман;
министр иностранных дел Великобритании Эдуард Грей.
С момента последней встречи короля и его верного клеврета адмирала Фишера прошла всего неделя, а мир за это время снова изменился. Манифест императрицы Ольги, объявившей Российскую Империю правопреемницей и продолжательницей дела древней Византии, громыхнул над Европой как удар молнии, заряженной немереными миллионами вольт. То, что изначально выглядело как затяжная локальная война, которая должна была отнять у России силы и время, вдруг обернулось сокрушительной победой, радикально улучшившей геополитические позиции Восточного Колосса. Поэтому на чай к королю был зван не только адмирал Фишер, но и престарелый премьер-министр Его Величества сэр Генри Кемпбелл-Баннерман, а также министр иностранных дел Эдуард Грей.
Если посмотреть одним глазом, то казалось, что джентльмены просто мирно пьют чай, а если глянуть другим – то можно было увидеть, что идет важное совещание короля со своими министрами.
– В принципе все верно, – пожевав губами, сказал Генри Кемпбелл-Баннерман, – русское государство почти с самого начала заявляло о себе как о продолжателе дела Константинопольских кесарей. Так что последнее решение вашей племянницы вполне логично и закономерно. И сама русская императрица, и ее советники много раз повторяли, что Черноморские Проливы и устранение турецкой державы нужны им не для того, чтобы угрожать другим государствам, а для обеспечения безопасности собственных территорий. Надо признать, что последние четыреста лет – с тех времен, как Османская империя обосновалась на Босфоре – она представляла непрерывную угрозу существованию российского государства…
– Как знать, стала бы Россия такой какая она есть, без этой борьбы с безжалостным азиатским хищником… – задумчиво произнес адмирал Фишер. – Европа, надо сказать, к выковыванию стального русского характера подключилась гораздо позже турок…
– Покойный султан Абдул-Гамид довел свою страну до крайней степени нищеты и маразма, – твердо сказал Эдуард Грей. – Но главное не в этом. В последние годы вместо традиционного союза с Великобританией Османская империя стала склоняться в сторону Центральных держав, что несло угрозу коренным интересам Великобритании. При прежнем правлении в России царя Николая «больной человек Европы» еще имел шансы продержаться десять-пятнадцать лет, но неистовая русская императрица новейшей выделки при первом удобном случае отправила его в могилу всего за несколько недель.
– Аминь, – сказал король, – но мы сейчас не на поминках. Скорбь моя при известии о падении Стамбула не длилась дольше тридцати секунд. В данный момент нам необходимо понять, какие практические выводы в нашей политике необходимо сделать после столь решительного шага моей царственной племянницы. Должен сказать, что знаком с этой особой лично, и думаю, что об эту стальную царицу обломала бы зубы даже моя маман, которая была одним из крупнейших хищников в Европе.
– Вывод первый, – сказал Эдуард Грей, – своей операцией на Балканах русские поставили в крайне невыгодное положение Австро-Венгерскую империю – так, что та оказалась с трех сторон охвачена враждебными ей силами. Тем самым они также существенно ухудшили положение Германии: после начала боевых действий та в кратчайшие сроки рискует остаться без своего последнего союзника, ибо Турцию и Италию русские изъяли из состава Центральных держав еще раньше… При этом мое ведомство получило уверения российского министерства иностранных дел в том, что русская императрица не претендует на земли Греции или какие-либо еще, до первого августа сего года не входящие в состав Османской империи. Исключениями из этого правила может быть только Румыния, судьба которой была предрешена еще до падения Стамбула и превращения его в Константинополь, а также тот вариант развития событий, при котором греки сами рискнут начать войну с Болгарией, оспаривая у той новообретенную провинцию Македония.
Король с сарказмом произнес:
– Вы сильно удивитесь, но мой племянник Уильям тоже понял, что после относительно успешного для него начала общеевропейской войны вместо победного марша немецких гренадер по Парижу с неизбежностью смены времен года случится марш русских солдат по вдребезги разбитому во время штурма Берлину. Конструкция антигерманского союза, которую мы соорудили в Бресте, проста, надежна и безотказна, как изделие доктора Гильотена, а события в Константинополе и, главное, в щебень разбитая тяжелыми орудиями крепость Андрианополя, показали, как такое можно проделать. В такие игры германский кайзер и его генералы играть не хотят категорически. Теперь у Уильяма новая идея: чтобы гарантировать в Европе вечный мир, он намерен присоединиться к Брестским соглашениям и принудить к тому же Австро-Венгерскую монархию, а добычу себе искать там, где его хищные устремления не пересекутся с интересами ни одной европейской державы…
От неожиданности Эдуард Грей на какое-то время потерял дар речи. Он с таким старанием собирал страны континента в антигерманский союз – и тем обиднее ему было видеть, что его труды пошли прахом и тевтонский зверь избежал расставленной ловушки.
– Ваше Королевское Величество! – вскричал он, когда прошел первый шок. – Но этого совершенно невозможно допустить! Если Германия отвертится от войны в ближайшем будущем, то довольно быстро она наберет такую мощь, что справиться с ней уже не получится, даже объединив силы всех иных европейских держав…
– Российская империя усиливается даже быстрее чем Германия, – веско произнес адмирал Фишер, – в то время как пик могущества Франции пришелся на эпоху Наполеона Первого, а Великобритании – на прошлое царствование. И если у нас при условии благоразумного поведения еще есть шанс оправиться, то французы свою точку невозвращения прошли еще во времена Наполеона Третьего, и теперь их несет по воле политической стихии, без руля и без ветрил. Кайзер Вильгельм знает, что чем дальше, тем более неблагоприятной становится для него ситуация, потому что Россия усиливается, в том числе и за счет Германии. Молодые способные немцы едут в эту бурно развивающуюся страну, делают карьеру и строят свой бизнес, пускают корни – и всего на протяжении одного поколения становятся русскими. Процесс схож с тем, когда от нас к кузенам уезжал цвет нации – с тем, чтобы поселиться на просторах диких прерий, однако для того, чтобы попасть в Россию, немцам не требуется пересекать океан, достаточно просто сесть на поезд.
– Погодите, сэр Джон, я вас не понимаю! – воскликнул Эдуард Грей, вскочив со своего места, прямо как во время парламентских дебатов. – Объясните, пожалуйста, почему вы считаете Россию усиливающейся державой, а Великобританию – слабеющей?
– Все дело в том, что Россия, в отличие от Великобритании, не заводит себе колоний, а расширяется как единое целое, – терпеливо пояснил тот. – Поэтому для того, чтобы воспользоваться ресурсами колоний, нам требуется строить множество торговых судов, а русские для этого же прокладывают железные дороги. До эпохи пара корабль оказывался значительно эффективнее запряженных волами повозок, и морские державы переигрывали Россию по транспортной связности, но теперь стремительно бегущий по рельсам паровоз дает сто очков любому пароходу. Еще одна причина нарастающего превосходства Российской империи заключается в том, что ее подданные, переселяющиеся с Восточноевропейской равнины в Сибирь и на побережье Тихого океана, не прерывают связь со своим народом и государством, а англичанин, уезжая в колонии, становится для нашей Метрополии отрезанным ломтем, который обратно уже не приставишь. Ну а главным обстоятельством является то, что верхушку России частью составляют пришельцы из будущего, а частью – люди, оплодотворенные их идеями. Русская императрица и окружающие ее люди быстры, решительны и умны, они знают, что надо делать для увеличения благополучия своей страны и чего делать не стоит. Кроме того, между ними нет разногласий, и они действуют как одна команда единомышленников. А у нас депутаты Парламента и члены Правительства больше похожи на стаю вечно ссорящихся мартышек, чем на ответственных государственных мужей. Никто из нас, включая Его Величество и присутствующего тут премьер-министра, не владеет истиной в последней инстанции – мы, скорее, догадываемся, чем точно знаем, что нам следует делать, и, кроме того, из-за царящей повсюду какофонии мнений становится все труднее и труднее вырабатывать хоть какие-нибудь планы.
– Все верно, – коротко подтвердил король, – и дальнейшие дискуссии тут неуместны. Мы истекаем живой кровью нашего народа, и остановить это нужно как можно скорее. Кроме того, мы, конечно, не можем приблизить к нам наши колонии и восстановить связи между разорванными частями нашего народа, но в наших силах улучшить систему управления Великобританией, чтобы она стала адекватна вызовам и угрозам двадцатого века. И вот тогда, быть может, мы продержимся не сорок, а четыреста лет, или даже больше…
– Ваше Королевское Величество, вы сказали, что Великобритания просуществует всего сорок лет? – недоумевая, переспросил Эдуард Грей. – Неужели это и в самом деле так?
– Да, вот именно, Алексей Николаевич – как должно, – с нажимом произнесла императрица, пододвигая Куропаткину какую-то бумагу. – Вот, читайте…
Тот сунул руку во внутренний карман мундира, достал оттуда черепаховый футляр, извлек из него очки и, водрузив их на нос, начал читать:
«Высочайший манифест Великой императрицы Ольги Второй о принятии Константинополя, Анатолии, Великой Армении, Леванта и Святой земли Палестины под Державу Российскую, 1907 год, 27 число августа месяца.
Божиею проспешествующею Милостию
Мы, Ольга Вторая, Императрица и Самодержица Всероссийская, Московская, Киевская, Владимирская, Новгородская, царица Казанская, царица Астраханская, царица Сибирская, царица Херсонеса Таврического, государыня Псковская и великая княгиня Смоленская, княгиня Эстляндская, Лифляндская, Корельская, Тверская, Югорская, Пермская, Вятская, Булгарская и иных; государыня и великая княгиня нова-города Низовския земли, Черниговская, Рязанская, Полоцкая, Ростовская, Ярославская, Белоозерская, Удорская, Обдорская, Кондийская, Витебская, Мстиславская и всея северных стран повелительница, и Иверския земли, Карталинских и Грузинских царей и Кабардинския земли, черкасских и горских князей и иных наследная государыня и обладательница:
В прошедшую с Портой Оттоманской войну, силы и победы оружия НАШЕГО дали НАМ полное право объявить Российскую империю полноправным наследником и продолжателем погибшей Византийской империи, и, приняв на себя титул царицы Константинопольской, передать его преемникам престола НАШЕГО, а побежденную Оттоманскую Порту по праву победителя объявить низвергнутой и павшей в прах.
И для того, по долгу предлежащего НАМ попечения о благе и величии Отечества, стараясь пользу и безопасность его утвердить, как равно полагая средством, навсегда отдаляющим неприятные причины, возмущающие вечный мир между Всероссийской империей и соседними народами, который МЫ навсегда сохранить искренно желаем, а также в удовлетворение убытков наших, решились мы взять под державу нашу град Константинополь с окрестностями, Анатолию, Великую Армению, Левант и Святую Землю Палестины.
Возвещая жителям тех мест силою сего НАШЕГО Императорского Манифеста таковую бытия их перемену, обещаем свято и непоколебимо за СЕБЯ и преемников престола НАШЕГО, содержать их наравне с природными НАШИМИ подданными, охранять и защищать их лица, имущество, храмы и природную веру, коей свободно отправление со всеми законными обрядами пребудет неприкосновенно, и дозволить напоследок каждому из них состоянию все те преимущества, каковыми таковое в России пользуется;
напротив чего от благодарности новых НАШИХ подданных требуем и ожидаем МЫ, что они в счастливом своем презрении из мятежа и неустройства в мир, тишину и порядок законный потщатся верностию, усердием и благонравием уподобиться древним НАШИМ подданным и заслуживать наравне с ними монаршую НАШУ милость и щедроту.
Подписано собственноручно ОЛЬГА
Дан в престольном Нашем граде Святого Петра, августа 27 дня от Рождества Христова 1907, а государствования Нашего в третье лето.»
Дочитав Манифест, Куропаткин так же не спеша убрал очки, широко перекрестился и, трижды прочитав «Отче наш», со слезами на глазах сказал:
– Благодарю вас, государыня-императрица Ольга Александровна, за честь и доверие, проявленное к старику. А я-то уж думал, что моя опала в ваших глазах будет вечной. Сделаю все, что смогу, к вящей славе нашего Отечества и Вашего Императорского Величества. И вас, господин Одинцов, а также отсутствующего здесь господина Новикова, я тоже особо благодарю за то, что помогли государыне Ольге железной рукой взнуздать Россию и вздеть ее на дыбы, чтобы само имя русское честно и гордо поднялось на недосягаемую высоту. Мы, здешние люди, прости Господи, так не смогли бы. А сейчас мне и сладко, и страшно, как перед боем, не опозориться бы вновь. Вы уж простите старика, если что…
– Да не опозоритесь вы, Алексей Николаевич, не переживайте, – успокоительным, почти ласковым тоном произнесла императрица, – сия работа как раз по вашим талантам. Те качества, которые сделали вас очень плохим командующим фронтом, наиболее подходят для службы нашим Наместником в столь непростом краю. Управляйте с разумной осторожностью, никуда не спеша и в то же время не опаздывая, и помните, что, помимо магометан, законные права которых вы и в самом деле должны охранять, на вверенных вашему попечению землях проживают христиане, при прежних турецких властях изрядно стесненные во всех проявлениях своей жизни. Именно они, наследники древнего византийского народа, не предавшие веры своих предков, должны сделаться главной вашей опорой и предметом заботы. И в тоже время я не одобрю никакого насилия – как магометан против христиан, так и наоборот. Задача у вас будет как у Одессея – пройти между Сциллой и Харибдой. В тех местностях, где магометанские фанатики устраивали убийства и погромы христианского населения, все виновные в этом должны быть изобличены, судимы военно-полевым судом и повешены на древе. Понимаете? Никакого Нашего прощения насильникам и убийцам быть не может…
– Я все понимаю, Ваше Императорское Величество, – сказал изрядно подуспокоившийся Куропаткин, – и, как уже говорил, приложу к исполнению Вашей воли все возможные усилия…
– Тогда, Алексей Николаевич, – сказала императрица, – сейчас вы возвращайтесь к себе на службу и, передав дела своему заместителю, выезжайте в Константинополь. Там мой Сашка окончательно введет вас в курс дела и передаст под ваше командование воинские силы, предназначенные для силовой поддержки. А теперь ступайте. Надеюсь в дальнейшем услышать о вас только хорошее.
Когда генерал Куропаткин вышел, императрица вздохнула, и, немного расслабившись, сказала:
– Ну, вот и все, Павел Павлович, этот вопрос решен. Теперь осталось найти только генерал-губернатора Константинопольского, а в перспективе еще и Палестинского. Но все же – как это вы так обмишулились с потомками султана Османа, ведь изначально мы не планировали брать на себя эдакую обузу как Анатолия, планируя ограничиться объеданием турецкого пирога со стороны мягких краев?
Канцлер Одинцов пожал плечами.
– Ну кто мог знать, что после либерального переворота в Османской империи случится младотурецкий, и, поскольку ни один из кандидатов в султаны добровольно не захочет садиться на трон, всех потомков султана Османа запрут в заминированном Семибашенном замке? – сказал он. – Идти на попятный в такой ситуации было негоже с моральной точки зрения, да и бесполезно. Требования младотурок росли бы как снежный ком, и в итоге операция затянусь бы и жертв стало бы даже больше.
– Я это понимаю, – сказала Ольга, – поэтому не ругаю вас, а просто размышляю вслух. Мы тут предполагаем, строим планы, а как оно будет на самом деле – Бог знает. И вообще, вся эта операция планировалась только через год, но вот у князя Фердинанда сыграло ретивое: отрекся он не только за себя, но и за сыновей – и понеслась телега по ухабам. Единственное, что мы можем сделать со всем этим, это уменьшить вероятность плохих сценариев, а хороших – увеличить. Кстати, должна вам сказать, что получила письмо от своего дяди, греческого короля Георга. Он пишет, что нам не стоит ждать с его стороны каких-либо поползновений в сторону Македонии или даже просто Салоник. Греческое государство в его лице с благодарностью примет из наших рук Эпир, а также возможность провести референдум на Крите.
– Ваш дядя хороший человек и способный управленец, – ответил канцлер Одинцов, – да только вот наследник у него хуже некуда. Я опасаюсь, что греческий король Георг Первый умрет насильственной смертью, не дожидаясь тринадцатого года, вследствие чего мы можем заиметь те самые неприятности, которых хотим избежать.
– Возможно, Павел Павлович, вы и правы, – согласилась со своим канцлером Ольга, – и именно поэтому я пока не отзываю Сашку вместе с его корпусом из Проливов. Мой двоюродный брат Константин вспыльчив и нетерпелив как настоящий грек, а потому, если что и произойдет, то случится это в ближайшее время. По-иному эти буйные и необузданные люди не могут. Дополнительно я напишу моему дяде, чтобы он как можно скорее вызвал своего второго сына Георга в Афины из Парижа, одновременно отставив Константина от наследования престола. В противном случае последствия могут быть непредсказуемыми.
– В свою очередь я нацелю на выполнение этой задачи людей господина Баева, – сказал канцлер Одинцов. – Если заговор существует, то его главарей следует упредить, а последствия их деятельности минимизировать. Но только Игорю Михайловичу понадобится ваше разрешение в самом крайнем случае ликвидировать принца Константина как врага Российского государства.
– Такое разрешение я смогу дать только в том случае, если будет доказано, что Константин замешан в покушении на своего отца, – сказала императрица Ольга, – и даже, более того, если дядя Георг к тому моменту будет уже мертв или смертельно ранен. Тогда наши агенты будут иметь право, как это у вас говорят, «мочить» принца Константина, не подбирая для того соответствующий сортир. И формальное отрешение от наследования престола тут важнее всего, ибо если отставленный от наследства принц попытается влезть на трон после насильственной смерти отца, одно это может считаться неопровержимым доказательством его участия в заговоре, причем не на последних ролях.
27 августа 1907 года, полдень, Афины, королевский дворец, рабочий кабинет короля Георга Первого.
Присутствуют:
король эллинов – Георг Первый Глюксбург Греческий и Датский;
королева эллинов – Ольга Константиновна, в девичестве Великая княжна Романова.
наследный принц Константин;
Семейный разговор короля и королевы эллинов со своим наследником проходил без присутствия посторонних лиц, а потому король имел возможность высказать своему неудавшемуся чаду все, что он о нем думает. С другой стороны, эта сцена ужасно расстраивала королеву – ведь, каким бы болваном ни был ее старший сын, она все равно будет любить его так, как мать любит свое чадо. Поэтому предстоящий разговор с сыном был настолько неприятен для королевской четы, что король и королева насколько возможно оттягивали окончательное решение вопроса с престолонаследием, и сделать это их побудила только шифрованная телеграмма их русской царственной племянницы, настоятельно потребовавшей расставить, наконец, все точки над «и». А значит, положение более чем серьезное – с русской императрицей не шутят. У этой совсем молодой еще женщины повадки как у акулы: стремительная атака – и смертельный укус. Мало кто может похвастаться тем, что стал ее врагом и остался в живых. А Константин, в силу особенностей своей личности, как раз и втягивал греческое королевское семейство во вражду с Российской империей.
И дело было даже не в том, что Константин был женат на родной сестре императора Вильгельма и в силу того имел глубокие прогерманские убеждения (а может, и наоборот). Эпоха действенной брачной дипломатии, когда политику определяли родственные связи между монархами, давно прошла. Мало ли кто на ком женат… Политику государств в двадцатом веке определяют торговые связи, территориальные претензии, стремления разделенных народов к воссоединению, а также схватка так называемых Великих держав за мировое господство.
В начале двадцатого века таких великих держав на планете Земля насчитывалось всего-то семь штук. На вершине этой славной кучи-малы – Великобритания, над колониями которой никогда не заходит солнце, во втором слое – Германия и Россия, еще совсем недавно серьезно намеревавшиеся стащить наглого Джона Буля с его пенька и хорошенько отлупить; в самом же низу лежат обессиленные Франция, Австро-Венгрия и уже покойная Турция. Североамериканские Соединенные Штаты пока стоят в сторонке, выбирая момент для вступления в схватку. Пока что они доминируют в Новом Свете, но в головах у вашингтонских политиков уже бродят опасные мысли, за которые русский канцлер Одинцов готов гвоздить их ядерной дубиной «Иркутска» (хотелки кайзера Вильгельма подвернулись весьма удачно).
Греция в этой стае первоклассных зубастых хищников не равна никому. Создали ее случайно, по капризу великих держав, и так же случайно, при очередном переделе сфер влияния, могут смахнуть с карты Европы с той же легкостью, с какой нарисовали. Но это осознают только король и королева эллинов, а вот до виновника «торжества» эта мысль никак не доходит. В нашем прошлом два наследных принца, облеченные доверием своих отцов – Александр в Сербии и Константин в Греции – сговорились разделить Македонию на двоих, оставив в дураках третьего участника Балканского Альянса – болгарского царя Фердинанда. И мир тут другой, и год далеко не тринадцатый, и Михаил Романов – отнюдь не Фердинанд Кобург-Готский, и сербский принц Александр исчез с политического горизонта, и сама Греция вне схватки за османское наследство… а Константин как паровоз прет по тем же рельсам, что и в нашем мире. При этом пропасть перед ним видна уже невооруженным глазом, но этот упрямый человек ничего не желает замечать.
– Сын мой, – с ледяной интонацией в голосе сказал король Георг, – я вынужден сказать тебе, что в интересах Греции тебя и твое потомство необходимо отрешить от наследования греческого престола.
– Но почему, отец?! – вскинув руки, воскликнул принц Константин. – За что ты караешь меня так жестоко? Неужели ты поверил всему тому, что написала тебе русская царица, эта известная врунья и обманщица? Разве заслуживает доверия женщина, вышедшая замуж за так называемого «великого цусимского князя новейшего происхождения» и с его помощью свергнувшая с престола родного брата?
Король, нахмурившись, с нажимом произнес:
– Русская императрица заняла престол при полном согласии своего брата, уставшего от бремени власти, и ты, сын, это знаешь. При всех остальных переворотах свергнутый монарх, если не бывал убит сразу, то не заживался на свете, но Николай, которому оставили корону Великого князя Финляндского, сейчас преспокойно живет с новой женой и дочерьми в Гельсингфорсе, горя при этом не зная. И еще никто – еще раз повторю, никто – не смог утверждать, что моя племянница его обманула или ввела в заблуждение, умолчав о чем-то важном.
– Но она, – принялся возражать принц Константин, не желая прямо называть русскую императрицу по имени, – женила своего брата на простолюдинке, которой сама же дала титул того же сомнительного свойства, что и у ее собственного мужа, будто в насмешку именуемого «князем-консортом»! И вообще, все, что нам говорят о России – сплошной обман: это нищая голодная страна, где чиновники поголовно воруют, а мужики пьют горькую…
– И разгром Турции, который мы наблюдали своими глазами, это тоже обман? – спросил король. – О том, что стало с Румынией, когда власти этой страны попытались перечить воле русской императрицы, я даже не буду упоминать, хочу лишь сказать, что в случае конфликта с Россией Греция продержится чуть дольше исключительно по причине удаленности от российской границы. А такой конфликт станет неизбежен, если ты, сын, продолжишь толкать нас в сторону Македонии. Тогда против нас будут все: и сербы, и болгары, и русские. Насколько я помню, десять лет назад наша армия не смогла оказать достойного сопротивления даже туркам, которых русские разгромили одним щелчком, и командовал греческими войсками тогда именно ты. Если бы не вмешательство великих держав, наш разгром был бы полным и окончательным, а Греция снова подпала бы под власть осман. Чтобы разгромить греческую армию, не понадобятся усилия всей Российской империи, достаточно будет одного только господина Новикова с его корпусом. Уж он – настоящий полководец и стратег, не то что мой драгоценный сынок, с треском проигравший в прошлой войне все сражения. Ты даже не догадываешься, как люто твою персону ненавидят в нашей армии. Против турок наши солдаты воевали хоть и не очень успешно (если так сложатся обстоятельства – они будут воевать против болгар или итальянцев), но никто не будет поднимать оружия против русских, окончательно разгромивших турок и объявивших себя наследниками Византии…
– Но, отец! – воскликнул принц Константин – и осекся, увидев, как потяжелело лицо короля.
– Я уже почти сорок лет твой отец! – рявкнул в ответ Георг Первый. – И теперь мне просто страшно оставлять тебе трон, потому что тогда ты уничтожишь страну, которую я строил всю свою жизнь. Сегодняшний разговор еще больше убедил меня в том, что ты полный болван, и даже, более того, опасный болван. Поэтому я немедленно отрешаю тебя от наследования престола и вызываю в Афины Георга. Все, решено! Теперь он будет наследником престола, а тебя… тебя даже консулом в Мексике нельзя назначить, ибо не дал тебе Господь ума и таланта.
– Маман! – воскликнул Константин, побледнев. – Да скажите же вы ему?!
– А что я должна сказать твоему отцу? – вскинула голову королева. – Что мой сын вырос глупцом и бездельником, которому нельзя поручить никакого дела. и уж тем более оставить в наследство трон? Или то, что это обстоятельство ранит меня до глубины души? Нет уж, я не хочу, чтобы меня на старости лет изгоняли из страны, которая стала мне второй родиной, только потому, что мой бестолковый сын перессорился тут со всеми…
– Маман, и ты во все это веришь? – всплеснул руками принц Константин. – Ведь все, что написала вам про меня русская императрица – это наглая ложь!
– Я в это верю, – с достоинством произнесла королева эллинов, – мою двоюродную племянницу можно называть жестокой, упрямой, фанатичной, безжалостной, суровой и так далее, но никто и никогда не ловил ее на лжи. Также никто и никогда не ловил на лжи ее супруга и прочих людей из ее окружения. Если они говорят, что это белое, а это черное, то им вполне можно верить. К тому же то, как ты себя сейчас ведешь, полностью подтверждает написанное в том письме. Увы, но нам с твоим отцом остается лишь сожалеть о том, что наш старший сын оказался самой большой нашей неудачей.
– Это так, – поддержал супругу король Георг, – а сейчас должен сказать, что разговор закончен. Мое решение окончательное, и возврата к прежнему уже быть не может. А ты, сын, можешь идти. Мы с твоей матерью видеть тебя не хотим.
Услышав это, принц Константин вскочил, махнул рукой и опрометью выбежал из отцовского кабинета. Едва он вышел, как его мать утерла невольную слезу: ей этот разговор дался очень нелегко.
27 августа 1907 года. 17:03. Великобритания, Лондон, Белая гостиная Букингемского дворца.
Присутствуют:
Король Великобритании Эдуард VII (он же для друзей и близких Берти);
Первый лорд адмиралтейства – адмирал Джон Арбенотт Фишер (он же Джеки);
премьер-министр Его Величества сэр Генри Кемпбелл-Баннерман;
министр иностранных дел Великобритании Эдуард Грей.
С момента последней встречи короля и его верного клеврета адмирала Фишера прошла всего неделя, а мир за это время снова изменился. Манифест императрицы Ольги, объявившей Российскую Империю правопреемницей и продолжательницей дела древней Византии, громыхнул над Европой как удар молнии, заряженной немереными миллионами вольт. То, что изначально выглядело как затяжная локальная война, которая должна была отнять у России силы и время, вдруг обернулось сокрушительной победой, радикально улучшившей геополитические позиции Восточного Колосса. Поэтому на чай к королю был зван не только адмирал Фишер, но и престарелый премьер-министр Его Величества сэр Генри Кемпбелл-Баннерман, а также министр иностранных дел Эдуард Грей.
Если посмотреть одним глазом, то казалось, что джентльмены просто мирно пьют чай, а если глянуть другим – то можно было увидеть, что идет важное совещание короля со своими министрами.
– В принципе все верно, – пожевав губами, сказал Генри Кемпбелл-Баннерман, – русское государство почти с самого начала заявляло о себе как о продолжателе дела Константинопольских кесарей. Так что последнее решение вашей племянницы вполне логично и закономерно. И сама русская императрица, и ее советники много раз повторяли, что Черноморские Проливы и устранение турецкой державы нужны им не для того, чтобы угрожать другим государствам, а для обеспечения безопасности собственных территорий. Надо признать, что последние четыреста лет – с тех времен, как Османская империя обосновалась на Босфоре – она представляла непрерывную угрозу существованию российского государства…
– Как знать, стала бы Россия такой какая она есть, без этой борьбы с безжалостным азиатским хищником… – задумчиво произнес адмирал Фишер. – Европа, надо сказать, к выковыванию стального русского характера подключилась гораздо позже турок…
– Покойный султан Абдул-Гамид довел свою страну до крайней степени нищеты и маразма, – твердо сказал Эдуард Грей. – Но главное не в этом. В последние годы вместо традиционного союза с Великобританией Османская империя стала склоняться в сторону Центральных держав, что несло угрозу коренным интересам Великобритании. При прежнем правлении в России царя Николая «больной человек Европы» еще имел шансы продержаться десять-пятнадцать лет, но неистовая русская императрица новейшей выделки при первом удобном случае отправила его в могилу всего за несколько недель.
– Аминь, – сказал король, – но мы сейчас не на поминках. Скорбь моя при известии о падении Стамбула не длилась дольше тридцати секунд. В данный момент нам необходимо понять, какие практические выводы в нашей политике необходимо сделать после столь решительного шага моей царственной племянницы. Должен сказать, что знаком с этой особой лично, и думаю, что об эту стальную царицу обломала бы зубы даже моя маман, которая была одним из крупнейших хищников в Европе.
– Вывод первый, – сказал Эдуард Грей, – своей операцией на Балканах русские поставили в крайне невыгодное положение Австро-Венгерскую империю – так, что та оказалась с трех сторон охвачена враждебными ей силами. Тем самым они также существенно ухудшили положение Германии: после начала боевых действий та в кратчайшие сроки рискует остаться без своего последнего союзника, ибо Турцию и Италию русские изъяли из состава Центральных держав еще раньше… При этом мое ведомство получило уверения российского министерства иностранных дел в том, что русская императрица не претендует на земли Греции или какие-либо еще, до первого августа сего года не входящие в состав Османской империи. Исключениями из этого правила может быть только Румыния, судьба которой была предрешена еще до падения Стамбула и превращения его в Константинополь, а также тот вариант развития событий, при котором греки сами рискнут начать войну с Болгарией, оспаривая у той новообретенную провинцию Македония.
Король с сарказмом произнес:
– Вы сильно удивитесь, но мой племянник Уильям тоже понял, что после относительно успешного для него начала общеевропейской войны вместо победного марша немецких гренадер по Парижу с неизбежностью смены времен года случится марш русских солдат по вдребезги разбитому во время штурма Берлину. Конструкция антигерманского союза, которую мы соорудили в Бресте, проста, надежна и безотказна, как изделие доктора Гильотена, а события в Константинополе и, главное, в щебень разбитая тяжелыми орудиями крепость Андрианополя, показали, как такое можно проделать. В такие игры германский кайзер и его генералы играть не хотят категорически. Теперь у Уильяма новая идея: чтобы гарантировать в Европе вечный мир, он намерен присоединиться к Брестским соглашениям и принудить к тому же Австро-Венгерскую монархию, а добычу себе искать там, где его хищные устремления не пересекутся с интересами ни одной европейской державы…
От неожиданности Эдуард Грей на какое-то время потерял дар речи. Он с таким старанием собирал страны континента в антигерманский союз – и тем обиднее ему было видеть, что его труды пошли прахом и тевтонский зверь избежал расставленной ловушки.
– Ваше Королевское Величество! – вскричал он, когда прошел первый шок. – Но этого совершенно невозможно допустить! Если Германия отвертится от войны в ближайшем будущем, то довольно быстро она наберет такую мощь, что справиться с ней уже не получится, даже объединив силы всех иных европейских держав…
– Российская империя усиливается даже быстрее чем Германия, – веско произнес адмирал Фишер, – в то время как пик могущества Франции пришелся на эпоху Наполеона Первого, а Великобритании – на прошлое царствование. И если у нас при условии благоразумного поведения еще есть шанс оправиться, то французы свою точку невозвращения прошли еще во времена Наполеона Третьего, и теперь их несет по воле политической стихии, без руля и без ветрил. Кайзер Вильгельм знает, что чем дальше, тем более неблагоприятной становится для него ситуация, потому что Россия усиливается, в том числе и за счет Германии. Молодые способные немцы едут в эту бурно развивающуюся страну, делают карьеру и строят свой бизнес, пускают корни – и всего на протяжении одного поколения становятся русскими. Процесс схож с тем, когда от нас к кузенам уезжал цвет нации – с тем, чтобы поселиться на просторах диких прерий, однако для того, чтобы попасть в Россию, немцам не требуется пересекать океан, достаточно просто сесть на поезд.
– Погодите, сэр Джон, я вас не понимаю! – воскликнул Эдуард Грей, вскочив со своего места, прямо как во время парламентских дебатов. – Объясните, пожалуйста, почему вы считаете Россию усиливающейся державой, а Великобританию – слабеющей?
– Все дело в том, что Россия, в отличие от Великобритании, не заводит себе колоний, а расширяется как единое целое, – терпеливо пояснил тот. – Поэтому для того, чтобы воспользоваться ресурсами колоний, нам требуется строить множество торговых судов, а русские для этого же прокладывают железные дороги. До эпохи пара корабль оказывался значительно эффективнее запряженных волами повозок, и морские державы переигрывали Россию по транспортной связности, но теперь стремительно бегущий по рельсам паровоз дает сто очков любому пароходу. Еще одна причина нарастающего превосходства Российской империи заключается в том, что ее подданные, переселяющиеся с Восточноевропейской равнины в Сибирь и на побережье Тихого океана, не прерывают связь со своим народом и государством, а англичанин, уезжая в колонии, становится для нашей Метрополии отрезанным ломтем, который обратно уже не приставишь. Ну а главным обстоятельством является то, что верхушку России частью составляют пришельцы из будущего, а частью – люди, оплодотворенные их идеями. Русская императрица и окружающие ее люди быстры, решительны и умны, они знают, что надо делать для увеличения благополучия своей страны и чего делать не стоит. Кроме того, между ними нет разногласий, и они действуют как одна команда единомышленников. А у нас депутаты Парламента и члены Правительства больше похожи на стаю вечно ссорящихся мартышек, чем на ответственных государственных мужей. Никто из нас, включая Его Величество и присутствующего тут премьер-министра, не владеет истиной в последней инстанции – мы, скорее, догадываемся, чем точно знаем, что нам следует делать, и, кроме того, из-за царящей повсюду какофонии мнений становится все труднее и труднее вырабатывать хоть какие-нибудь планы.
– Все верно, – коротко подтвердил король, – и дальнейшие дискуссии тут неуместны. Мы истекаем живой кровью нашего народа, и остановить это нужно как можно скорее. Кроме того, мы, конечно, не можем приблизить к нам наши колонии и восстановить связи между разорванными частями нашего народа, но в наших силах улучшить систему управления Великобританией, чтобы она стала адекватна вызовам и угрозам двадцатого века. И вот тогда, быть может, мы продержимся не сорок, а четыреста лет, или даже больше…
– Ваше Королевское Величество, вы сказали, что Великобритания просуществует всего сорок лет? – недоумевая, переспросил Эдуард Грей. – Неужели это и в самом деле так?