Год спустя. Канун Рождества.
Викинг
– Счастливого Рождества, доктор Бейкер, – бодро приветствует меня торопящаяся на смену молоденькая медсестра. Если посчитать, то это, как минимум седьмое поздравление за утро.
– Счастливого Рождества, – вежливо улыбаюсь в ответ.
На щеках девушки алеет румянец, оставленный морозом, в глазах горит лукавство и задор. Милая, старательная и энергичная девушка, с большими амбициями на будущее, иначе бы не вызвалась поработать в Рождество. Таких добровольцев на всю клинику наберется не больше двух.
– Надеюсь, что в этот раз наплыва пациентов не случится, – желаю я от всего сердца.
– Я справлюсь, док. И в свою очередь надеюсь, что вы эти сутки проведете не менее плодотворно, чем я, – задорно подмигивает медсестра. – Повеселитесь за нас всех, доктор Бейкер.
– Ничего не могу гарантировать, – качаю головой, напустив на себя загадочный вид. Только я успеваю подумать, что необременительный флирт с утра – лучшее лекарство от упадка сил, после ночной смены, как девушка выдает фразу, напрочь убивающую легкомысленный настрой:
– Передавайте мои поздравления вашей жене.
– Непременно передам, – не меняя интонации, говорю я. – Но до Рождества мы с ней вряд ли увидимся, и я надеюсь, что и после – тоже, – Медсестра озадаченно хмурится, собираясь сказать что-то еще, но я уже сворачиваю в следующий виток больничного лабиринта, выход из которого тем, кто попал сюда впервые, найти практически невозможно.
– С Рождеством, Бейкер, – лоб в лоб сталкиваюсь с профессором Биллом Карпентером, занимающим пост главврачом больницы с тех пор, как его покинул мой отец.
Билл «по-праздничному» предвзято окидывает меня пытливым взглядом из-под кустистых бровей. Когда я был ребенком, Карпентеры с их дочерью Сильвией приезжали к нам на Рождество, именно Биллу выпадала честь наряжаться в Санту и раздавать подарки. Я всегда узнавал его именно по густым бровям.
– Снова сбегаешь, свалив своих пациентов на Ресслера?
– Дружеская рождественская традиция. Джон не против, – с натянутой улыбкой отвечаю я, протягиваю ладонь для рукопожатия. – С Рождеством, Билл.
– Может, передумаешь ехать загород и отметишь Рождество у нас? Пэм приготовит свою фирменную индейку, – тон его голоса меняется, и я интуитивно понимаю, что речь сейчас пойдет о Сильвии.
– Сегодня не могу, – отрицательно качаю головой, предостерегая тестя от дальнейших высказываний. – Я заеду через пару дней, и мы все обсудим. Счастливого Рождества, и поздравь от меня Пэм.
– А Силли?
– Ее есть кому поздравить, Билл, – заверяю потемневшего лицом профессора, и, не дождавшись ответной реплики, ныряю в следующий коридор. Это последний поворот, дальше только широкий украшенный гирляндами холл с традиционной рождественской елью в углу, и стеклянная вертушка со светящейся спасательной табличкой «exit», за которой меня с нетерпением ждут три выходных дня.
Переодевшись в верхнюю одежду и собрав еще десяток оптимистичных «С Рождеством, доктор Бейкер», я, наконец, вырываюсь из стерильных стен больницы, спеша в объятия холодного сумрачного утра.
Подняв воротник пальто, я торопливо спускаюсь по ступеням и направляюсь к центральным воротам клиники. Под подошвами хрустит пушистый снег вперемешку с цветными брызгами от разорвавшихся хлопушек. Кудрявые полоски серпантина свисают с перил, цепляются за зеркала и дворники припаркованных автомобилей. Декабрьский по-праздничному трескучий мороз мгновенно перехватывает горло. В лицо ударяет порыв холодного ветра, покалывая щеки ледяными иглами. Рассвет наступит не раньше, чем через час, зимнее солнце не спешит просыпаться, но город давно не спит. Канун Рождества – особенное время, когда предчувствие волшебства буквально витает между домами, залетает в окна, звенит бубенцами и цокочет копытами пластмассовых оленей в красных шарфах.
Задержавшись на тротуаре, я вдыхаю полной грудью очищенный морозом воздух, и, прищурившись, от обилия мерцающих огней и гирлянд, смотрю на охваченных праздничной суетой улыбающихся прохожих, спешащих к своим семьям по сверкающим иллюминацией улицам мимо наряженных елок, пританцовывающих Санта-Клаусов, сверкающих витрин и парочки нетрезвых эльфов, раздающих прохожим леденцы в красивых обертках. Паутины яркого света тянутся от здания к зданию, попутно обнимая замершие голые ветви деревьев, оживляя каждое подмигивающими огоньками и словно предлагая присоединиться к сказочному представлению.
Повинуясь внезапному импульсу, оглядываюсь на фасад клиники. Под вывеской с названием переливается гирлянда всеми оттенками голубого, состоящая из сотни покачивающихся на ветру искусственных снежинок, так похожих на настоящие, что отражая свет праздничных огней, щедро валятся с неба на мои волосы, забираются за воротник, превращаясь в крошечные капельки воды от соприкосновения с горячей кожей. Удивительно, но вчера, торопясь на дежурство, я не видел ни гирлянду, ни снежинки. Или не заметил. Или, может быть, не хотел замечать.
«Last Christmas
I gave you my heart,
But the very next day you gave it away»,
– взрывается известной мелодией мобильный телефон проходящего мимо парня в ярко-синем пуховике. Быстро ответив на звонок, незнакомец скрывается за ближайшим поворотом, исчезая в снежной дымке. Забывая моргать, я несколько минут смотрю ему вслед, чувствуя на губах горечь нечаянных воспоминаний, и прокручивая в голове строки случайно услышанного куплета.
Удивительно, но я никогда не задумывался о смысле, сокрытом в тексте песни, льющейся из всех динамиков мира в канун Рождества. Или не прислушивался к словам. Или, может быть, не хотел слышать.
«На прошлое Рождество
Я подарил тебе свое сердце,
Но на следующий день ты его вернула».
Этот куплет мог стать отличным саундтреком, но не только к прошлому Рождеству, закончившемуся почти так же, как и предыдущее. Сюжет слегка изменился, но финал остался неизменен: Снежинка снова растаяла. Исчезла прямо из постели, в которой мы заснули вдвоем после развратных акробатических экспериментов.
И как бы я глубоко не спал, мне сложно представить, как ей удалось выбраться из моей крепкой даже во сне хватки, собрать все вещички, уничтожить следы своего пребывания, включая недоеденный кекс (вкусный, к слову) и почти не тронутую бутылку шампанского. На алкогольные грезы сослаться тоже не получится. Мы успели выпить всего по бокалу до того, как обоим стало невыносимо жарко.
«– Если утром ты снова исчезнешь, у нас осталось всего несколько часов. Как бы ты хотел их провести, Викинг?
– Я никуда не исчезну, Снежинка. Ты так легко больше от меня не отделаешься. Но вопрос твой мне нравится. Насчет того, как я хочу…Тебе озвучить весь список?
– Лучше показать».
Я никогда так быстро не раздевался. Думаю, что и Снежинка тоже.
Мы не хотели терять время, ни одной минуты. Я тогда еще не верил, а она уже знала.
Все повторится.
Варианта на самом деле всего два. Либо Адалин играет со мной в какую-то непонятную игру, либо у меня прогрессирует шизофрения. А почему именно в Рождество? Да черт его знает. Кроме психиатра на этот вопрос не ответит никто.
Интересно, как часто у сумасшедших бывают бредовые состояния с эротическими фантазиями? И если я свихнулся, то почему меня накрывает именно в Рождество? Почему именно она, тоненькая Снежинка, с зелеными глазищами, худыми коленками и острыми локтями – главная героиня моих безумных иллюзий? А не, допустим, Меган Фокс или Натали Портман, чьи лица ежедневно улыбаются всему миру с экранов? Как я мог придумать карамельные волосы, белесый шрам под бровью, замороченную татуировку на узкой спине и снежный аромат белых цветов, мгновенно выключающий рассудок? Как можно потерять голову от девушки, которую никогда не видел и сам придумал?
Это же полный бред.
– Пора ехать, – проговариваю вслух, стряхивая охватившее меня наваждение и решительно сворачиваю к крытой парковке, где уже греется заведенный автомобиль.
– Ну, что приятель, ждет меня моя рождественская катастрофа или нет? – плюхнувшись на теплое сиденье, щелкаю по носу болтающегося на липучке мягкого Санта-Клауса.
Бестолковая игрушка безмолвно пучит стеклянные бусины глаз и улыбаясь, как будто с издевкой.
– Держишь интригу, – понимающе ухмыляюсь, стирая с лица бессонную ночь.
Ледяные, не успевшие отогреться с мороза, пальцы уверенно сгоняют нагло присевшего на веки Морфея. Часом ранее я прогонял его при помощи литра черного кофе, выпитого в компании Джона Ресслера, вот уже много лет подряд дежурившего за меня в Рождество.
После старательной и усердной медсестры, попавшейся мне недавно, Джон второй доброволец, соглашающийся работать в праздничные дни, когда все нормальные люди стремятся побыстрее попасть в свои наряженные дома и встретить Рождество вместе с самыми близкими и любимыми.
Вот только к подвигу Ресслера карьерные амбиции не имеют никакого значения. Он – просто друг, который просто помогает. Бескорыстно и ничего не требуя взамен. Просто потому что хороший друг понимает, когда нужна его помощь и просто предлагает сам. Все действительно просто в отношениях, не напоминающих обменный пункт, где любое взаимодействие является сделкой. Но и здесь не обходится без подводных камней. Просто друзей и просто любимых встретить на жизненном пути очень проблематично. Такие люди, как чудеса, в которые так сильно хочется верить всем, без исключения, а обрести и узнать удается немногим. Мне повезло с другом, а вот в любви как-то не сложилось, и, боюсь, что на фундаментальные вопросы «кто виноват и что делать» у меня пока не припасено достойных или хотя бы остроумных ответов.
Крутанув руль вправо, я выворачиваю на шоссе, голосовым набором сообщая навигатору координаты пункта назначения. Приятный женский голос отвечает, что дорога займет пятьдесят семь минут, предупреждая о заторе на центральной городской авеню. Решив не тратить время на пробку, вручную меняю маршрут и погромче врубаю радио, чтобы не оставить шансов назойливому Морфею отправить меня в кювет до того, как сломанные настенные часы пробьют полночь. Но вместо бодрых басов салон автомобиля наполняет меланхоличный голос Джорджа Майкла с неизменным рождественским хитом всех времен и народов:
«Last Christmas
I gave you my heart,
But the very next day you gave it away…»
– Проклятие, – раздраженно бормочу я, переключаюсь на другую частоту и вновь попадаю на эту же композицию. Меня охватывает озноб и почти незнакомый подсознательный страх.
Все это уже было… Рождество, дорога, песня, радио. И эффект дежа вю тут абсолютно не причём. Отрывки воспоминаний, один за другим, вспыхивают в голове, мельтешат перед глазами, загораются, как цветные лапочки на елках, и так же быстро гаснут, ускользают, не успев оформиться во что-то цельное, понятное, четкое.
Вы скажите, что я сошел с ума и повсюду ищу несуществующие знаки, и будете абсолютно правы, если бы не одно существенное «но».
Я ничего не ищу.
Знаки находят меня сами. Повсюду. Куда бы я ни шел.
Знаками наполнено каждое мое Рождество.
А каждое утро после – потерей.
– Да, что за чертовщина, мать вашу. Других песен нет? – смачно выругавшись, я едва не въезжаю в зад притормозившей на светофоре красной «Тайоты».
«На Рождественскую ночь метеорологи обещают жителям Чикаго сильную метель с ураганными порывами ветра, самый эпицентр которой придется на пригород, предостерегает всех, кто планирует поездку на автомобиле, быть осторожнее на дороге, но, а мы продолжаем согреваться малоизвестными фактами на зимнюю тему», – жизнерадостным голосом вещает диктор третьей по счету радиостанции.
Неужели хоть что-то, не содержащее словосочетание «Last Christmas». Тайота мягко трогается в путь, а я, выдохнув и расслабившись, следую за ней, строго соблюдая дистанцию. Радиоведущий продолжает болтать, снегопад усиливается, ветер бросает в лобовое стекло горсти белой пыли, а оставшиеся километры, вопреки ужасной видимости и обледеневшему покрытию дорожного полотна, медленно, но верно сокращаются.
– Через один километр поверните направо, – оживает навигатор и холод пробирается глубже.
«И теперь мы с вами поговорим о фантастическом примере самоорганизации материи из простого в сложное, – перебивает механического собеседника неугомонный ведущий. – И речь пойдет… Вы никогда не угадаете. Конечно же, о снежинках».
Ну, разумеется. О чем же еще? Сбросив скорость, я резко выворачиваю руль, едва не пропустив поворот, в который один хрен не вписываюсь. Все происходит мгновенно. Автомобиль заносит, несмотря на тщетные попытки удержать управление. Трасса напоминает гребаный каток, на котором тяжеленный внедорожник кружит, словно изящная фигуристка в танце. И мне ни хрена не страшно, потому что я уже знаю, что не разобьюсь.