– Ты помнишь, где что лежит?

– Конечно, Викинг. С меня ужин, с тебя тепло и сказки.

– Сказочник из меня так себе, – с сомнением тяну я.

– Врешь, – прохладно отзывается Снежинка, поднимая на меня укоризненный взгляд. – У тебя отлично получается заставить девушку поверить, что она оказалась в доме, спрятанном за границей реального мира с хозяином, который исчезает с рассветом.

– Рассвет мы встретили вместе, – с улыбкой напоминаю я, пытаясь разрядить обстановку и изменить упаднический настрой приунывшей Снежинки. Она поджимает свои соблазнительные губки, пробуждая во мне так и не забытые воплощенные фантазии.

– Этим утром, я ни на шаг от тебя не отойду, – обещаю я резко севшим голосом.

– А с чего ты решил, что я останусь до утра и соглашусь встречать его с тобой?

– Посмотри в окно, Снежинка. У тебя нет выбора.

– Ничего не меняется, да? – в ее голосе проскальзывает неприкрытая грусть. Протянув ладонь, я касаюсь нежной щеки. Кожа гладкая как атлас, отливающая золотом в отблесках зажженных свечей.

– Ничего, – подтверждаю я смиренным кивком, кончиками пальцев убирая волоски за маленькое ушко. – Абсолютно ничего, Снежинка, – повторяю чуть тише. Она прикрывает трепещущие ресницы. Длинные, густые, отбрасывающие темные тени на фарфоровую кожу. Чёрная беззвездная ночь, серебрящийся пушистый снег, завывающая метель, алые полные губы и ледянисто-пряный аромат белых лилий.

– Ты по-прежнему женат? – спустя несколько мгновений тишины спрашивает Снежинка. Пытливый взгляд сканирует мое лицо, но уже без упрека или обиды. Да, детка, будем откровенны – у нас обоих имеются причины для предъявления счетов, но Рождество – не лучшее время, чтобы выяснять отношения, которых, по сути, и не было.

– И все так же не ношу кольцо, – подтверждаю я, при этом, не отвечая прямо на заданный вопрос. Этого и не нужно, чтобы понять очевидное. Мы прожили целый год и вернулись в исходную точку с тем же багажом, что забирали отсюда двенадцать месяцев назад. Не время и сменяющие друг друга закаты и рассветы определяют будущее, а мы сами строим его таким, каким желаем видеть или замораживаем строительство, если боимся или не хотим двигаться дальше.

– А я снова поссорилась со своим парнем, – с тяжелым вздохом признается Адалин. Ее откровение не вызывает удивления. Я словно знал, что именно эти слова она и скажет, и именно с такой интонацией, пронизанной самоиронией, приправленной щепоткой жалости к себе.

– Все с тем же?

– Да, – она кивает в ответ. – Наши отношения опять зашли в тупик. А что не так с твоим «мертвым браком»? – спрашивает, не удержавшись от едкой колкости.

– По-моему, мы неисправимые неудачники, Снежинка, – зарываюсь в ее волосы, ощущая как пальцы тонут в шелковистом водопаде.

Теплая и тягучая сливочная карамель… Склоняюсь ближе, отодвигая в сторону кукольный домик. Вдыхаю колюче-снежный аромат. Мне чудятся нотки корицы, которой мама посыпала шарлотку и густой запах какао. Прислонившись щекой к мягким локонам Адалин, я листаю в памяти счастливые слайды из детства, внезапно наполнившие мой старый дом призрачными образами и ароматами.

– Кое в чем нам все-таки повезло, – ее шепот рассеивает чары, но ощущение колдовства никуда не исчезает. Я боюсь пошевелиться, чувствуя, как крошечная ладошка поднимается по моему плечу, обвивает шею, легким касаниями поглаживая затылок. – Мы снова здесь. Оба.

– Может к черту ужин? – хрипло спрашиваю я, забираясь под ее свитер и натыкаясь на еще одну преграду, а под ней еще. Столько одежды, Снежинка. Ты или жуткая мерзлячка или предвидела, что я захочу тебя раздеть в первые же секунды.

– Ты собирался куда-то идти, – опомнившись первой, она отстраняется, часто моргая.

– Я этого не говорил, – качаю головой, удерживая ее ладонь в своей. Тепло тонких пальцев перетекает в меня, кипящим потоком разливаясь по венам.

– Значит, я прочитала твои мысли или снова все придумала, – непринужденная улыбка расцветает на розовых, едва тронутых глянцевым блеском губах. Все мысли исчезают, оставляя потребность слизать клубничную сладость. Почему-то я уверен, что именно такой вкус почувствую, скользнув языком по ее губам.

– Я привезла рождественский кекс, – осторожно высвобождаясь, Адалин решительно поднимается на ноги.

– Глядя на тебя, я только он нем и думаю, – хрипло выдаю я. Девушка обхватывает себя руками, прячась от моего голодного взгляда. Я насмешливо выгибаю бровь, и она поспешно добавляет:

– Я сама его пекла. Хочу тебя угостить, Викинг, – в смущении прижимает ладони к пылающим щекам. – Если ты не против.

– Я не против. А кекс с поджарками? – двусмысленно ухмыляюсь я.

– С шампанским, – отвечает Снежинка, подзывая Балто. – Мы на кухню, а ты сделай уже что-нибудь с дверью сарая, пока ее не оторвало ветром.



Полчаса на ледяном ветру один на один с сорванными петлями действуют на меня самым отрезвляющим образом, вымораживают из головы романтичные бредни, которым я поддался, обнаружив потерявшуюся в лесу Снежинку. Не знаю, какими чарами обладает эта маленькая любительница танцев на льду и пробежек по вечернему лесу, но масштаб воздействия ее колдовских сил я уже дважды проверил на себе.

Если первое Рождество и его последствия действительно выглядят случайностью и с огромной натяжкой, но вписываются в рамки разумного и объяснимого. Хотя какой к черту разум? Нас обоих накрыло непреодолимым порывом взаимного влечения, возникшего из ниоткуда, но никуда не исчезнувшего на утро следующего дня. Исчезла только Снежинка. Растаяла, словно ее никогда и не было, вместе со своими вещами, учиненным бардаком в спальне, «переменами», грязной посудой и пустыми бутылками.

Я не могу самоуверенно заявить, что меня никогда не бросали женщины, но чтобы вот так… действительно впервые. Жена всегда уходила громко, устраивая целое светопреставление, рассчитывая, что я побегу ее возвращать или, как минимум, устрою дуэль с очередным соперником, а когда планы и ожидания Сил катились в тартарары, она закатывала новое шоу со спецэффектами – возвращение блудной раскаявшейся жены.

Почему я позволял ей оставаться – отдельная тема, не вписывающаяся ни в одни правила. В нашей нелёгкой и затянувшейся на десятилетия истории намешано слишком всего, чтобы я мог разорвать клубок одним днем. Но утром, двадцать пятого декабря я готов был это сделать.

Рассвет нового дня внезапно открыл горизонты, которых я не видел и не хотел замечать ранее, он показал мне будущее, где можно быть счастливым без оглядки в прошлое, без чувства вины и неудовлетворенности. Даже то, что мне пришлось начать день, махая топором на морозе, казалось символичным. Я словно отрубал, все, что тянуло меня назад, рождая ощущение бега по кругу. Щепки летели в стороны, изо рта рвался пар, по спине катился пот, все мышцы ныли от напряжения. И это было по-настоящему круто и мощно – чувствовать жизнь каждой порой, в каждом движении, вздохе, в каждой мысли и биении сердца.

Я искренне пытался восстановить в памяти тот момент, когда «застрял», но он неуловимо ускользал, стоило мне приблизиться. Я задавался вопросом, почему девушка, с которой я был едва знаком, смогла разбудить во мне острую и необходимую потребность перемен. И почему все в ней казалось мне таким… моим?

Что может быть глупее, чем поверить в волшебство на четвертом десятке? Я закоренелый реалист, циничный и в какой-то мере очерствевший в силу профессии. Когда год за годом сталкиваешься лицом к лицу с человеческими страданиями, болью, смертью, инстинктивно учишься выстраивать толстую крепость вокруг сердца, чтобы избегать эмоциональных атак. Нельзя сказать, что моя работа несет только негативные переживания. Это абсолютная ложь. Число моих пациентов, выздоровление которых, казалось, настоящим чудом, а на самом деле было совместным итогом усилий врача и пациента, в разы превышало тех, кого не удалось вытащить.

Но человек так устроен – боль оставляет в нашей памяти гораздо более глубокие метки, чем мгновения радости. Врут те, кто утверждает, что плохое быстро забывается. Покажите мне хоть одного человека, которого изменило счастье, и покажу вам сотни, кого изменила боль. Я видел их лица, когда они делали свои первые шаги, через физические страдания, после месяцев мучительных тренировок. И да, их глаза в эти моменты светились самым настоящим неподдельным счастьем, а я завидовал им, потому что очень давно не испытывал ничего подобного.

И я был уверен, что никогда больше не испытаю, пока одна маленькая Снежинка не провалилась под лед в канун Рождества прошлого года. Но Снежинки, как и все представительницы зимних сказок – ненадежный и быстро тающий народ. Всего несколько часов волшебства, испепеляющей страсти и сонного забвения в снежном плену, и моя сказочная гостья благополучно «слилась», как самые обычные представительницы прекрасного пола, предпочитающие сбегать от совершенных ошибок.


Я помню, как шатался по дому и его окрестностям в поисках хоть каких-то следов, намеков на то, что Адалин мне не приснилась и не нашел ничего, что внушило бы мне надежду, что я неправильно истолковал бегство Снежинки.

Мы тосковали вместе: я и мой старый пес. Балто уныло болтался за мной, печально заглядывая в глаза сочувствующим преданным взглядом, и понуро волоча опущенный лохматый хвост. Мы прождали «чудесного возвращения» до заката, а потом, собрав все свои вещи, я вернулся в город, решив забыть о бессовестно бросившей меня Снежинке.

Однако забыть не вышло. Она словно поселилась в моей голове, каждую ночь воплощаясь в откровенно-жарких и иногда невыносимо-печальных снах, которые я детально прокручивал в памяти до следующей ночи.

Где-то через месяц я не выдержал и позвонил Лиззи Спаркл, чтобы выяснить, почему она нарушила наш договор и сдала дом в Рождество девушке по имени Адалин. На что Лиз убедительно и эмоционально заверила меня, что вышла какая-то ошибка и никто не связывался с ней по вопросу аренды дома на праздники. Тогда я впал в полный ступор, продлившийся несколько дней, из которого меня не удавалось вывести ни вернувшейся Сильвии, ни коллегам по работе. Все случившееся в Рождество, казалось мне тогда плодом разыгравшейся фантазии или алкогольного опьянения. Был еще третий вариант, но он мне совсем не нравился, и тогда я придумал бредовое хромающее на все конечности объяснение – Адалин сняла какой-то другой дом через агентство Лиззи Спаркл, но перепутала адрес… а ключи, ключи просто подошли.

Теперь, когда ситуация повторяется, выдуманных бредовых объяснений недостаточно. Мне следует вытащить голову из ширинки, обратиться к логике и трезвому рассудку и попытаться осторожно выпытать у Адалин истинную версию и цель пребывания в моем доме. Сейчас самое время это сделать, потому что когда вернусь с мороза и выпью хотя бы глоток алкоголя, ещё и вприкуску с кексом, о разумных решениях и аккуратных методах допроса можно забыть.

А я не привык полагаться на случай, мне не свойственны спонтанные поступки, интимные связи с неуверенными в себе, пугливыми незнакомками, сбегающими от меня с утра пораньше. Моя профессия требует четкого анализа и быстрых решений в самых критических и неожиданных ситуациях. И что делаю я – в данной конкретной неожиданной ситуации?

Чиню гребаную дверь сарая, испытывая почти суеверный страх, что не найду Снежинку в доме, когда вернусь.

Волшебство? Чудеса?

Да хрен там. Безумный балаган. Тележка чертей и маленькая дьяволица в придачу.

– Викинг, ты там ещё не испарился? – слышу женский крик сквозь рёв ветра, впивающегося в мое лицо ледяными колючками.

Следом раздаётся лай Балто. Облегчение настолько мощное, что на долю секунды я даже забываю о морозе, вгрызающемся в мои онемевшие пальцы.

Повернувшись лицом к дому, замечаю невысокую тёмную фигурку в куртке-аляске с меховым воротником. Рядом с ней, радостно тявкая, прыгает белое лохматое пятно.

Не исчезла… Теперь самое главное не отпускать от себя, пока не признается, какого черт… Санта-Клауса она тут устраивает.

– Иди в дом, замёрзнешь, – мигнув лучом карманного фонарика, кричу в ответ. Наглотавшись ледяного воздуха, поднимаю повыше воротник и поглубже натягиваю на голову капюшон.

– Мне страшно одной! – не унимается Снежинка.

Закрыв отремонтированную дверь на засов, поднимаю предусмотрительно заготовленную на утро стопку дров и по щиколотку утопая в наметенных сугробах, направляюсь к дому. Она неотрывно наблюдает, как я пересекаю двор, и почти вприпрыжку поднимаюсь по приветливо скрипнувшим ступеням. В одной руке Адалин держит мобильник со включённым фонариком, в другой…пару потертых коньков.

– Я нашла их в старом шкафу, – сообщает Снежинка дрожащим от холода голосом. Свет, отражающийся от снега, искрит в распахнутых глазах непонятным, но сильным чувством, сверкает застывшим соленым инеем на длинных ресницах.

– Хочешь обсудить это здесь? Или снова решила покататься? – спрашиваю я, выпуская изо рта облако пара. – Или поплавать? – шутка выходит корявой и неуместной. Мы оба продрогли до костей. Со светящимся телефоном в руке она напоминает мне маяк для заплутавших в море кораблей и одновременно сумасшедшую, вцепившуюся в старые коньки, как в самую дорогую вещь на свете.

– Откуда они тут… – бормочет, трясясь от холода. – Они мои, Лэндон.

– Конечно, твои. Ты в прошлое Рождество ныряла в них в прорубь, – обойдя заледеневшую Снежинку, толкаю плечом дверь. Эти чертовы коньки и стали в конечном итоге единственным подтверждением, что я не свихнулся. Исчезло все, включая Снежинку, а коньки остались.

– Дамы вперед, – посторонившись, кивком головы предлагаю Адалин войти первой.

Юркнув в тёплый коридор, она скидывает капюшон, стряхивая на пол снежные хлопья. Через пару минут они превратятся в талые лужицы. Разувшись, я быстро прохожу в гостиную, сгружая в специальную нишу поленья, и только потом снимаю верхнюю одежду.

– Давай я отнесу в прихожую, – Адалин забирает мою куртку, ненадолго скрываясь из поля моего зрения.

Протянув покрасневшие от мороза ладони к огню, бегло оглядываюсь, оценивая масштаб перемен, учинённый Адалин. На этот раз праздничный ужин ограничился накрытым кофейным столиком перед диваном. Никакого льда в ведерке и изобилия нарезанных фруктов и сыров. Бутылка шампанского, два бокала и кекс. Без поджарок. Пышный и аппетитный, присыпанный сахарной пудрой. А ещё свечи. Куда без них.

Главный атрибут Рождества – ветка омелы осталась над обеденным столом, а значит повода украсть поцелуй ровно в полночь, меня безжалостно лишили. Вот и объяснение смены дислокации. Снежинка избегает опасных ситуаций.

Сжимая и разжимая пальцы, разгоняю кровь по онемевшим конечностям, ощущая неприятные покалывания, попутно замечая ещё одно занимательное новшество. Хрупкая на вид девушка каким-то чудом умудрилась сдвинуть массивный диван поближе к камину. Не иначе как рождественские эльфы, с которыми она наверняка в сговоре, помогли. Зачеркните неверный вывод: Снежинка избегает опасных ситуаций. Снежинка подогревает их.

А потом это снова происходит.

Рождественское умопомрачение или навеянное Снежинкой колдовство.

Где-то в глубине дома старинные настенные часы отбивают полночь. Давно сломанные часы – еще утром я проверил, и они точно были неисправны. Свист и вой за окном усиливается, бросая в дребезжащие стекла белые хлопья. Свечи гаснут одна за другой от пролетевшего по гостиной сквозняка, а огонь в камине, напротив, вспыхивает ярче, словно кто-то невидимый подбросил в топку дров.

– С Рождеством, Викинг, – прямо за спиной раздается приглушенный голос Снежинки. Я резко разворачиваюсь, встречая смеющийся взгляд. Она улыбается полными, самыми сексуальными в мире губами, размахивая веточкой омелы. Мелодичный звон колокольчиков заглушает биение часов.

– Неправильное поздравление, – отвечаю я низким шепотом и в одну секунду заключаю свою призрачную гостью в жаркие объятия. Приподняв над полом, словно невесомую пушинку, жадно сминаю клубничные губы своими, показывая, как правильно должны поздравлять Снежинки своих Викингов.





Часть 3

Рождественские заложники




Глава 1