Голос мага, на удивление зычный, без труда разнёсся по всей площади.
Паук с самым скучающим видом посмотрел на него, и не счёл нужным отвечать.
— Ну как знаете, придётся исполнить, что называется, а капелла, — заявил Ансель и действительно запел развесёлую песенку.
Юнис была вынуждена признать, что музыкальным слухом боги Анселя обделили. Фальшивил маг ужасно, но зато громкости его голоса позавидовал бы королевский глашатай. Девушка узнала куплеты о похождениях весёлого студента, которые линнские школяры горланили ночью под окнами барона Эйвена. У этой песенки оказался на редкость прилипчивый припев, так что после того ночного концерта девушка весь следующий день тихонько напевала себе под нос фривольные строчки.
— Ишь, как надрывается, шельма, — заметил всё тот же старик, что прежде рассказывал о ходе наказания «жилой». — Всё ему нипочём.
В голосе пожилого клеймёного звучала теперь нотка уважения.
Ансель орал во всю глотку, раскачиваясь на верёвках в такт удалому мотиву.
Юнис всё не могла отвести взгляд от спины друга. Чудовищный узор занимал всё большую площадь и продолжал расти и шириться. В нём теперь уже угадывался силуэт воинского клейма. К тому моменту, как закончился последний куплет, песок в часах пересыпался едва ли на треть. Но Ансель по-прежнему не желал сдаваться на милость «жилы».
— Что, неужто не по нраву песня? — снова начал он, переведя дух. — А я говорил, без музыки никуда не годится. Но уж что есть, то есть. Слушайте ещё одну.
Инспектор с озабоченным видом прошёлся по помосту и бросил взгляд сперва на спину Анселя, затем на часы. Паук как будто никак не мог понять, что происходит, и почему жертва наказания ведет себя столь необычным образом.
Маг затянул новую песню, на сей раз менее легкомысленную и более заунывную. Она, на первый взгляд, тоже была посвящена любовным похождениям юного школяра, но звучала как-то совсем иначе — не весело, а скорее тревожно.
Школяр в объятьях младой Гертруды
дремал на левом своём боку.
Во сне ему рисовались груды
песка — не к марш ли броску? —
и шли по песку верблюды.*
Юнис подумалось, что этой песне должно быть немало лет, и придумана она, скорее всего, в годы Большой войны. Ведь именно тогда боевые действия нередко велись в пустыне, среди песка и верблюдов, в местах столь непохожих на привычные пейзажи Броктона. В те суровые годы многим студентам пришлось покинуть свои кафедры и вступить в армию. Что ж, неудивительно, что Ансель, не жаловавший военное поприще, вспомнил сейчас именно этот, не слишком радостный напев.
Верблюды вообще оказались главными героями песни. Припев был полностью посвящен этим диковинным горбатым животным.
Один верблюд устал.
Другой верблюд устал.
И третий верблюд устал.
И весь караван устал.
После каждого из куплетов, происходящее с верблюдами менялось, но в целом, запомнить припев не составляло никакого труда. А запомнив, тут же хотелось напевать. Несмотря на бездарное исполнение Анселя, песня, монотонная, тягучая, странным образом завораживала.
— Замолчи, скотина! — рявкнул, не выдержав, инспектор.
— Ещё чего! — заорал в ответ магистр Терес. — Хотели, чтоб я спел, так уж слушайте.
Рефрен про верблюдов снова зазвучал над площадью.
— Заткни ему рот, — приказал Паук одному из охранников. В голосе инспектора прорезались вдруг истерические нотки.
— Это мы мигом, вот только чем бы? — стражник заозирался в поисках чего-нибудь пригодного в качестве кляпа.
Инспектор вытащил из кармана платок и протянул служаке. Тот, вооружённый будущим кляпом, отправился исполнять приказание.
— Эй, приятель, осторожнее! — крикнул охраннику маг, оборвав куплет на полуслове. — Клеймо, оно, сам знаешь, будто огонь. Только меня тронешь, эта зараза на тебя самого и перекинется.
Стражник остановился на полпути и обернулся к начальству.
— Да это чушь собачья! — взорвался инспектор.
— А вы проверяли? — с недоверием поинтересовался охранник.
Он комкал в руке платок, но не двигался с места.
Паук сверлил строптивого подчинённого взглядом, полным ярости.
Ансель воспользовался паузой, чтобы снова запеть очередной куплет.
— Господин Веггис, а может пусть его орёт, — примирительно сказал второй стражник. — Пускай надрывается, нам-то что с того?
Воодушевлённый поддержкой товарища, мнительный исполнитель решительно вернул платок начальнику. Инспектор вертел в руках этот символ собственного бессилия, но сам воспользоваться им так и не решился. С досадой он швырнул ни в чём не повинный кусок ткани на доски помоста, и злобно наступил на него ногой.
Вокруг зрители перешёптывались, гадая, в самом ли деле воздействие «жилы» может передаваться через прикосновение.
— Ловко он Паука уделал, а?! — воскликнул, обращаясь к Юнис какой-то паренек в рабочем фартуке.
Девушка кивнула в ответ. Она одновременно неимоверно гордилась Анселем, и ужасно боялась за него. Кто знает, какую ещё гадость может придумать этот мерзкий инспектор, особенно если затаит злобу на её друга.
Между тем, Ансель допел последний куплет и замолчал, переводя дух. На площади внезапно стало очень тихо. Клеймёные, как зачарованные, глядели на человека, привязанного между двух столбов.
— А что это за штука — верблюд? — посреди безмолвия заданный кем-то вопрос прозвучал неожиданно громко.
— А это скотина такая горбатая, — пояснил немолодой сержант, который привёл сюда отряд новоиспечённых рекрутов, товарищей Анселя. — Я их много в Хальванге видел, во время Большой войны. Ей ни есть, ни пить не дают, а она знай себе груз везёт за троих лошадей.
— Вроде нас, значит, — отозвался кто-то.
— Я вижу, вам понравилось, — обратился к толпе Ансель. — Но раз уж меня так грубо прервали, я думаю нужно исполнить песню ещё раз, так сказать, на бис.
С этими словами он снова затянул всем уже знакомый мотив. Алый узор на спине мага всё рос и ширился. Можно было представить, чего ему стоит этот демарш.
Теперь Ансель с усилием выплёвывал каждое слово песни. Он вздрагивал всем телом, и всё же, каким-то чудом, сохранял контроль над своим голосом.
С очередным припевом Юнис вдруг осознала, что её губы шевелятся, тихонько повторяя строки про верблюдов. Гипнотический ритм песни завораживал. Девушка огляделась по сторонам. Люди вокруг неё тоже шевелили губами.
Один верблюд упал,
Словоохотливый старичок покачивался в такт песне, и на каждом слове дергал головой, будто поддакивая.
Второй верблюд упал,
Множество ног притоптывали, отбивая неспешный размеренный ритм.
И третий верблюд упал,
Люди, слово за словом, выдыхали вместе с Анселем очередную строчку припева.
И весь караван упал.
Ансель продирался через куплеты, один за другим, мучительно, монотонно, с надрывом. На спине мага уже почти полностью проступил кровавый символ. Безумный художник дорисовывал последние штрихи к своему кошмарному творению. Песок в часах вот-вот должен был кончиться.
Один верблюд воскрес.
Маг вдруг содрогнулся всем телом и закашлялся.
Другой верблюд воскрес.
Подхватил чей-то сильный бас.
И третий верблюд воскрес.
Голосов было уже несколько десятков.
И весь караван воскрес.
Юнис громко пела, как и все прочие вокруг неё.
Оставшийся куплет исполнили всем миром. На этом песня заканчивалась, но всё тот же обладатель глубокого баса затянул последний припев по новой, и люди вторили ему. Рефрен раз за разом звучал над площадью. Ансель справился с кашлем, но не присоединился к общему хору. Вместо этого он обводил толпу торжествующим взглядом. На его лице играла самодовольная улыбка.
Последняя песчинка просыпалась из песочных часов.
— Благодарю за внимание, — сказал Ансель. — Пожалуй, на этом концерт можно заканчивать.
Проговорив эти слова, маг уронил голову на грудь, и повис на верёвках, удерживающих его руки.
Клеймёные на площади замолкли.
— В лазарет его, что ли? — спросил старший из стражников у инспектора.
— Нет, — отвечал после секундного раздумья Паук. — Пусть тут повисит до вечера. Пить не давать ни капли — будет знать, как горло драть. Ты проследишь, — указующий перст уперся в того из двух охранников, кто не сумел заставить Анселя замолчать. — Понял?
Провинившийся страж с неохотой кивнул.
— А вы расходитесь, — скомандовал собравшимся Паук. — Марш по местам. За работу. Живо!
Толпа потихоньку начала рассасываться.
Паук с самым скучающим видом посмотрел на него, и не счёл нужным отвечать.
— Ну как знаете, придётся исполнить, что называется, а капелла, — заявил Ансель и действительно запел развесёлую песенку.
Юнис была вынуждена признать, что музыкальным слухом боги Анселя обделили. Фальшивил маг ужасно, но зато громкости его голоса позавидовал бы королевский глашатай. Девушка узнала куплеты о похождениях весёлого студента, которые линнские школяры горланили ночью под окнами барона Эйвена. У этой песенки оказался на редкость прилипчивый припев, так что после того ночного концерта девушка весь следующий день тихонько напевала себе под нос фривольные строчки.
— Ишь, как надрывается, шельма, — заметил всё тот же старик, что прежде рассказывал о ходе наказания «жилой». — Всё ему нипочём.
В голосе пожилого клеймёного звучала теперь нотка уважения.
Ансель орал во всю глотку, раскачиваясь на верёвках в такт удалому мотиву.
Юнис всё не могла отвести взгляд от спины друга. Чудовищный узор занимал всё большую площадь и продолжал расти и шириться. В нём теперь уже угадывался силуэт воинского клейма. К тому моменту, как закончился последний куплет, песок в часах пересыпался едва ли на треть. Но Ансель по-прежнему не желал сдаваться на милость «жилы».
— Что, неужто не по нраву песня? — снова начал он, переведя дух. — А я говорил, без музыки никуда не годится. Но уж что есть, то есть. Слушайте ещё одну.
Инспектор с озабоченным видом прошёлся по помосту и бросил взгляд сперва на спину Анселя, затем на часы. Паук как будто никак не мог понять, что происходит, и почему жертва наказания ведет себя столь необычным образом.
Маг затянул новую песню, на сей раз менее легкомысленную и более заунывную. Она, на первый взгляд, тоже была посвящена любовным похождениям юного школяра, но звучала как-то совсем иначе — не весело, а скорее тревожно.
Школяр в объятьях младой Гертруды
дремал на левом своём боку.
Во сне ему рисовались груды
песка — не к марш ли броску? —
и шли по песку верблюды.*
Юнис подумалось, что этой песне должно быть немало лет, и придумана она, скорее всего, в годы Большой войны. Ведь именно тогда боевые действия нередко велись в пустыне, среди песка и верблюдов, в местах столь непохожих на привычные пейзажи Броктона. В те суровые годы многим студентам пришлось покинуть свои кафедры и вступить в армию. Что ж, неудивительно, что Ансель, не жаловавший военное поприще, вспомнил сейчас именно этот, не слишком радостный напев.
Верблюды вообще оказались главными героями песни. Припев был полностью посвящен этим диковинным горбатым животным.
Один верблюд устал.
Другой верблюд устал.
И третий верблюд устал.
И весь караван устал.
После каждого из куплетов, происходящее с верблюдами менялось, но в целом, запомнить припев не составляло никакого труда. А запомнив, тут же хотелось напевать. Несмотря на бездарное исполнение Анселя, песня, монотонная, тягучая, странным образом завораживала.
— Замолчи, скотина! — рявкнул, не выдержав, инспектор.
— Ещё чего! — заорал в ответ магистр Терес. — Хотели, чтоб я спел, так уж слушайте.
Рефрен про верблюдов снова зазвучал над площадью.
— Заткни ему рот, — приказал Паук одному из охранников. В голосе инспектора прорезались вдруг истерические нотки.
— Это мы мигом, вот только чем бы? — стражник заозирался в поисках чего-нибудь пригодного в качестве кляпа.
Инспектор вытащил из кармана платок и протянул служаке. Тот, вооружённый будущим кляпом, отправился исполнять приказание.
— Эй, приятель, осторожнее! — крикнул охраннику маг, оборвав куплет на полуслове. — Клеймо, оно, сам знаешь, будто огонь. Только меня тронешь, эта зараза на тебя самого и перекинется.
Стражник остановился на полпути и обернулся к начальству.
— Да это чушь собачья! — взорвался инспектор.
— А вы проверяли? — с недоверием поинтересовался охранник.
Он комкал в руке платок, но не двигался с места.
Паук сверлил строптивого подчинённого взглядом, полным ярости.
Ансель воспользовался паузой, чтобы снова запеть очередной куплет.
— Господин Веггис, а может пусть его орёт, — примирительно сказал второй стражник. — Пускай надрывается, нам-то что с того?
Воодушевлённый поддержкой товарища, мнительный исполнитель решительно вернул платок начальнику. Инспектор вертел в руках этот символ собственного бессилия, но сам воспользоваться им так и не решился. С досадой он швырнул ни в чём не повинный кусок ткани на доски помоста, и злобно наступил на него ногой.
Вокруг зрители перешёптывались, гадая, в самом ли деле воздействие «жилы» может передаваться через прикосновение.
— Ловко он Паука уделал, а?! — воскликнул, обращаясь к Юнис какой-то паренек в рабочем фартуке.
Девушка кивнула в ответ. Она одновременно неимоверно гордилась Анселем, и ужасно боялась за него. Кто знает, какую ещё гадость может придумать этот мерзкий инспектор, особенно если затаит злобу на её друга.
Между тем, Ансель допел последний куплет и замолчал, переводя дух. На площади внезапно стало очень тихо. Клеймёные, как зачарованные, глядели на человека, привязанного между двух столбов.
— А что это за штука — верблюд? — посреди безмолвия заданный кем-то вопрос прозвучал неожиданно громко.
— А это скотина такая горбатая, — пояснил немолодой сержант, который привёл сюда отряд новоиспечённых рекрутов, товарищей Анселя. — Я их много в Хальванге видел, во время Большой войны. Ей ни есть, ни пить не дают, а она знай себе груз везёт за троих лошадей.
— Вроде нас, значит, — отозвался кто-то.
— Я вижу, вам понравилось, — обратился к толпе Ансель. — Но раз уж меня так грубо прервали, я думаю нужно исполнить песню ещё раз, так сказать, на бис.
С этими словами он снова затянул всем уже знакомый мотив. Алый узор на спине мага всё рос и ширился. Можно было представить, чего ему стоит этот демарш.
Теперь Ансель с усилием выплёвывал каждое слово песни. Он вздрагивал всем телом, и всё же, каким-то чудом, сохранял контроль над своим голосом.
С очередным припевом Юнис вдруг осознала, что её губы шевелятся, тихонько повторяя строки про верблюдов. Гипнотический ритм песни завораживал. Девушка огляделась по сторонам. Люди вокруг неё тоже шевелили губами.
Один верблюд упал,
Словоохотливый старичок покачивался в такт песне, и на каждом слове дергал головой, будто поддакивая.
Второй верблюд упал,
Множество ног притоптывали, отбивая неспешный размеренный ритм.
И третий верблюд упал,
Люди, слово за словом, выдыхали вместе с Анселем очередную строчку припева.
И весь караван упал.
Ансель продирался через куплеты, один за другим, мучительно, монотонно, с надрывом. На спине мага уже почти полностью проступил кровавый символ. Безумный художник дорисовывал последние штрихи к своему кошмарному творению. Песок в часах вот-вот должен был кончиться.
Один верблюд воскрес.
Маг вдруг содрогнулся всем телом и закашлялся.
Другой верблюд воскрес.
Подхватил чей-то сильный бас.
И третий верблюд воскрес.
Голосов было уже несколько десятков.
И весь караван воскрес.
Юнис громко пела, как и все прочие вокруг неё.
Оставшийся куплет исполнили всем миром. На этом песня заканчивалась, но всё тот же обладатель глубокого баса затянул последний припев по новой, и люди вторили ему. Рефрен раз за разом звучал над площадью. Ансель справился с кашлем, но не присоединился к общему хору. Вместо этого он обводил толпу торжествующим взглядом. На его лице играла самодовольная улыбка.
Последняя песчинка просыпалась из песочных часов.
— Благодарю за внимание, — сказал Ансель. — Пожалуй, на этом концерт можно заканчивать.
Проговорив эти слова, маг уронил голову на грудь, и повис на верёвках, удерживающих его руки.
Клеймёные на площади замолкли.
— В лазарет его, что ли? — спросил старший из стражников у инспектора.
— Нет, — отвечал после секундного раздумья Паук. — Пусть тут повисит до вечера. Пить не давать ни капли — будет знать, как горло драть. Ты проследишь, — указующий перст уперся в того из двух охранников, кто не сумел заставить Анселя замолчать. — Понял?
Провинившийся страж с неохотой кивнул.
— А вы расходитесь, — скомандовал собравшимся Паук. — Марш по местам. За работу. Живо!
Толпа потихоньку начала рассасываться.