И именно оттуда берутся общие цели, диалог, договоренности и уважение. Они – естественный результат действия, процесса, который называется партнерством. Общий труд через диалог: постоянно находить то место и состояние, в котором и каждому возможно, и обоим возможно.
Через них рождаются доверие и близость. И терпимость, и тепло, и все остальное.
– Да просто сразу надо нормального выбирать. Идешь на свидание, смотришь: готов он за тебя платить или нет?
– Или смотришь, можно ли это с ним обсудить открыто или нет.
Мне видится, что это – глубинный страх: быть не принятой, считать, что легче промолчать, чем рискнуть быть не принятой, лучше сделать вид, закосить под дурочку, понаблюдать, лишь бы не нарушить собой некий прописанный ролевой танец.
Но ведь за этой осторожной тактикой наблюдения из уютненького шкафчика в замочную скважину – а совпадет ли предмет интереса со скриптом «и умерли в один день» – стоит страх «отношаться»! Налаживать общение, предъявлять себя, встречаться с реакцией, проходить это и выныривать на следующий уровень, какой бы он ни был, – или разлетаться чужими.
Ведь уютный шкафчик с течением жизни все больше похож на уютный гробик, а ты все сидишь в нем, выглядываешь в щелочку, оцениваешь, как отрез ткани на рынке, и не имеешь шансов любить – можешь только зачаровываться собственными ожиданиями. Как метко написал психолог Илья Латыпов, любовь – результат глубокого знакомства. Результат, а не стартовая линия!
Но как иначе дойти до этого глубокого знакомства, кроме как познавая и предъявляя себя для познания? Как узнать, тот ли он, если наблюдать исподтишка, всегда прячась за недоговоренностями и ожиданиями?
Да, мудро подыгрывая, где нужно – умалчивая и замазывая, можно очень долго тянуть красивую сказку, которая потом обернется горечью упущенного времени.
Я сама там не раз бывала. Но мир слишком огромен, жизнь слишком быстрая, чтобы спускать ее туда.
Упорное бытие собой, смелость желать глубоких отношений, а не красивых «отношенек» – самый быстрый и верный способ эту глубину найти. И на пути придется быстро и больно войти в десятки несостыковок и выйти из них с еще более четким пониманием того, что есть «твое».
И когда это «твое» окажется на тропинке – а оно там непременно окажется, – оно не будет выглядеть как свадебный катафалк с миллионами роз. Оно будет выглядеть как «я хочу тебя знать». Как разговор, в котором очень важно говорить правду, и слышать правду, и не разваливаться, сталкиваясь с ней.
– Просто надо найти своего человека!
– Сначала надо найти себя.
Мы ползем, как звери, всю жизнь к себе. Наши истории – и сказки, и биографии, и взросление, и внутренняя борьба – они разные, но про одно и то же. Герой проходит через испытания, чтобы найти себя. От микроистории о ссоре с мальчиком в песочнице за обладание красным совком к истории жизни.
Возьмем любовь. «Бабочки в животе», друг от друга не отлепиться, спать в обнимку и ходить за ручку, совместность-совместность, тоска от разделения, страх потерять. И это начало, такое же, как рождение ребенка. Мама вокруг, повсюду, мама – всеобъемлющее мировое «хорошо».
А потом эта самая «половинка» вдруг не хочет пойти с тобой, а хочет просто побыть с друзьями. Бурчит и не отвечает на звонки. Выясняется его отдельность. Так маленький ребенок выясняет мамину пугающую отдельность – мама больше не весь мир, она может уйти. Стать раздраженной. Не даться. Оттолкнуть.
Ребенок или взрослый, который не нашел свою самость, впадает тут в страх: дескать, меня бросят. Цепляется. Стремится угодить, становится липким, очень внимательным к тому, от кого зависит, следит за его выражением лица, читает приметы опасности, подстраивается. Ребенок так проживает часто идеальное для родителя детство: он обнимает, он удобный, послушный, «легкий».
Но потом что-то случается. Вдруг наш бывший обожаемый-свет-в-окошке начинает нам не нравиться. Вдруг чавкает и храпит противно. Одевается как дурак. До сих пор не может запомнить мой день рождения и что я не люблю лилии. И если мы в зависимости, то мы начнем это подавлять и обращать на себя. Это со мной что-то не так. Это я не умею принимать партнера. Это мне надо срочно работать над отношениями.
Раздражение – механизм, показывающий, что надо отделиться. Механизм выхода из-под влияния, сепарации, взросления. Нельзя удержать растущую ногу в прошлом размере, не изуродовав ее. Что-то ломается, рвет оболочку изнутри, выплескивается раздражением. Это мы, растущие, прорываем кокон изнутри. Кокон, который был домом, оберегал, укрывал, спасал, в котором было тепло, становится тюрьмой, и чем дольше мы поджимаем пальцы и скрючиваемся, чтобы не остаться без кокона, тем больнее нам. Тем больше мы возненавидим кокон рано или поздно, пока не растопчем его ко всем чертям. Или погибнем внутри, так и не сбывшись.
И мама – такой кокон. И бывшие любимые изжившие отношения – такой кокон. И почти весь комфорт – такой кокон. Мы вырастем из него.
Ребенок должен сломать кокон и вылупиться. Но он, маленький, зависимый по своей природе, – он не может позволить себе и даже признаться себе: «Я чувствую что-то странное, как будто я больше не люблю маму». Очень смутно он наполняется силой нас оттолкнуть, силой раздражения, и давит ее в себе, и обращает это на себя. Это с ним все не так.
Мы должны быть очень мудрой и сильной скорлупой, чтобы он набрался смелости долбануть по нам клювом, а не скрючиваться в форму яйца. Мы должны трескаться и впускать воздух. Мы должны отпускать бывших любимых, когда они ради нас ложатся травой от страха нас потерять. Мы должны уходить от бывших любимых и ползти, как звери, к своему огню.
Там, вокруг этого огня, сидят отдельные, спокойные люди. Наши выросшие дети. Наши спасшиеся бывшие. Наши повзрослевшие родители.
Там, вокруг этого огня, мы их снова найдем.
– А как же любовь?
– Любовь – это глагол.
Мы привыкли любовью называть яркое эмоциональное переживание, «бабочек в животе», гормонально измененное состояние. То есть собственное чувство. «Я люблю» значит, что я испытываю эмоции.
Но любить – это действие.
Когда мы ждем и просим любви, мы прежде всего просим действий: знаков внимания, выражения поддержки, тепла, ласки, проявления чуткости, защиты, поступков, заботы и т. д. Мы хотим не столько светящихся обожанием глаз, сколько действий, выражающих любовь.
Но когда мы говорим: «Я люблю», – мы говорим не о том, как мы вежливо молчали, пока он рассказывал про рыбалку, как запомнили его любимый суп и как не стали упрекать, когда он забыл купить молоко, а о том, как остро мы чувствуем «бабочек в животе».
Именно действие ценно. И материнство дает это понимание: даже если внутри нас все переворачивается от бешенства к этому ребенка, мы все равно стремимся поступать как любящий человек, то есть мы любим. Мы любим, когда обнимаем его вредного, принимаем его трудного, выслушиваем злого и т. д., – именно тогда мы становимся любящими родителями, а не когда патока сочится от вида мягкой пяточки.
Может, поэтому так долго длятся испорченные отношения: мы уже давно не любим, хотя в душе «чувствуем тягу», но давно уже манипулируем, травмируем, разъедаем, обижаем и высмеиваем, и все это под знаком «люблю». Может, поэтому так трудно просить о тепле, ласке, поддержке – то есть о любви. Просьбой ты фиксируешь ее отсутствие.
«Бабочки в животе» – вторичны. Первично – любить, в его глагольной форме.
Когда я говорю о любви как о действии, я говорю о тех поступках, которые позволяют другому чувствовать себя любимым, понятым, а не о тех, которые мы совершаем, «потому что любим». Под тегом «это все ради тебя» можно сделать много страшного, да и просто ненужного. Так что судить о том, любят ли, может получатель. Какие бы бабочки в нас ни взрывались в тот момент, когда мы посылаем тысячную раздражающую эсэмэску: «Почему ты мне не звонишь, ты меня не любишь» – и когда мы в который раз демонстративно восклицаем: «Я на тебя свою жизнь положила», – мы не любим, мы занимаемся чем-то совсем другим.
Любить – это поступать так, чтобы другой чувствовал себя любимым. Это единственное мерило.
– А что же вы тогда разводитесь столько раз?
– Потому что проживаю столько жизней.
Мы притягиваемся к своим травмам. Отсутствующий отец, отвергающая мать, высмеявшая первая любовь, контролирующий бы
Через них рождаются доверие и близость. И терпимость, и тепло, и все остальное.
– Да просто сразу надо нормального выбирать. Идешь на свидание, смотришь: готов он за тебя платить или нет?
– Или смотришь, можно ли это с ним обсудить открыто или нет.
Мне видится, что это – глубинный страх: быть не принятой, считать, что легче промолчать, чем рискнуть быть не принятой, лучше сделать вид, закосить под дурочку, понаблюдать, лишь бы не нарушить собой некий прописанный ролевой танец.
Но ведь за этой осторожной тактикой наблюдения из уютненького шкафчика в замочную скважину – а совпадет ли предмет интереса со скриптом «и умерли в один день» – стоит страх «отношаться»! Налаживать общение, предъявлять себя, встречаться с реакцией, проходить это и выныривать на следующий уровень, какой бы он ни был, – или разлетаться чужими.
Ведь уютный шкафчик с течением жизни все больше похож на уютный гробик, а ты все сидишь в нем, выглядываешь в щелочку, оцениваешь, как отрез ткани на рынке, и не имеешь шансов любить – можешь только зачаровываться собственными ожиданиями. Как метко написал психолог Илья Латыпов, любовь – результат глубокого знакомства. Результат, а не стартовая линия!
Но как иначе дойти до этого глубокого знакомства, кроме как познавая и предъявляя себя для познания? Как узнать, тот ли он, если наблюдать исподтишка, всегда прячась за недоговоренностями и ожиданиями?
Да, мудро подыгрывая, где нужно – умалчивая и замазывая, можно очень долго тянуть красивую сказку, которая потом обернется горечью упущенного времени.
Я сама там не раз бывала. Но мир слишком огромен, жизнь слишком быстрая, чтобы спускать ее туда.
Упорное бытие собой, смелость желать глубоких отношений, а не красивых «отношенек» – самый быстрый и верный способ эту глубину найти. И на пути придется быстро и больно войти в десятки несостыковок и выйти из них с еще более четким пониманием того, что есть «твое».
И когда это «твое» окажется на тропинке – а оно там непременно окажется, – оно не будет выглядеть как свадебный катафалк с миллионами роз. Оно будет выглядеть как «я хочу тебя знать». Как разговор, в котором очень важно говорить правду, и слышать правду, и не разваливаться, сталкиваясь с ней.
– Просто надо найти своего человека!
– Сначала надо найти себя.
Мы ползем, как звери, всю жизнь к себе. Наши истории – и сказки, и биографии, и взросление, и внутренняя борьба – они разные, но про одно и то же. Герой проходит через испытания, чтобы найти себя. От микроистории о ссоре с мальчиком в песочнице за обладание красным совком к истории жизни.
Возьмем любовь. «Бабочки в животе», друг от друга не отлепиться, спать в обнимку и ходить за ручку, совместность-совместность, тоска от разделения, страх потерять. И это начало, такое же, как рождение ребенка. Мама вокруг, повсюду, мама – всеобъемлющее мировое «хорошо».
А потом эта самая «половинка» вдруг не хочет пойти с тобой, а хочет просто побыть с друзьями. Бурчит и не отвечает на звонки. Выясняется его отдельность. Так маленький ребенок выясняет мамину пугающую отдельность – мама больше не весь мир, она может уйти. Стать раздраженной. Не даться. Оттолкнуть.
Ребенок или взрослый, который не нашел свою самость, впадает тут в страх: дескать, меня бросят. Цепляется. Стремится угодить, становится липким, очень внимательным к тому, от кого зависит, следит за его выражением лица, читает приметы опасности, подстраивается. Ребенок так проживает часто идеальное для родителя детство: он обнимает, он удобный, послушный, «легкий».
Но потом что-то случается. Вдруг наш бывший обожаемый-свет-в-окошке начинает нам не нравиться. Вдруг чавкает и храпит противно. Одевается как дурак. До сих пор не может запомнить мой день рождения и что я не люблю лилии. И если мы в зависимости, то мы начнем это подавлять и обращать на себя. Это со мной что-то не так. Это я не умею принимать партнера. Это мне надо срочно работать над отношениями.
Раздражение – механизм, показывающий, что надо отделиться. Механизм выхода из-под влияния, сепарации, взросления. Нельзя удержать растущую ногу в прошлом размере, не изуродовав ее. Что-то ломается, рвет оболочку изнутри, выплескивается раздражением. Это мы, растущие, прорываем кокон изнутри. Кокон, который был домом, оберегал, укрывал, спасал, в котором было тепло, становится тюрьмой, и чем дольше мы поджимаем пальцы и скрючиваемся, чтобы не остаться без кокона, тем больнее нам. Тем больше мы возненавидим кокон рано или поздно, пока не растопчем его ко всем чертям. Или погибнем внутри, так и не сбывшись.
И мама – такой кокон. И бывшие любимые изжившие отношения – такой кокон. И почти весь комфорт – такой кокон. Мы вырастем из него.
Ребенок должен сломать кокон и вылупиться. Но он, маленький, зависимый по своей природе, – он не может позволить себе и даже признаться себе: «Я чувствую что-то странное, как будто я больше не люблю маму». Очень смутно он наполняется силой нас оттолкнуть, силой раздражения, и давит ее в себе, и обращает это на себя. Это с ним все не так.
Мы должны быть очень мудрой и сильной скорлупой, чтобы он набрался смелости долбануть по нам клювом, а не скрючиваться в форму яйца. Мы должны трескаться и впускать воздух. Мы должны отпускать бывших любимых, когда они ради нас ложатся травой от страха нас потерять. Мы должны уходить от бывших любимых и ползти, как звери, к своему огню.
Там, вокруг этого огня, сидят отдельные, спокойные люди. Наши выросшие дети. Наши спасшиеся бывшие. Наши повзрослевшие родители.
Там, вокруг этого огня, мы их снова найдем.
– А как же любовь?
– Любовь – это глагол.
Мы привыкли любовью называть яркое эмоциональное переживание, «бабочек в животе», гормонально измененное состояние. То есть собственное чувство. «Я люблю» значит, что я испытываю эмоции.
Но любить – это действие.
Когда мы ждем и просим любви, мы прежде всего просим действий: знаков внимания, выражения поддержки, тепла, ласки, проявления чуткости, защиты, поступков, заботы и т. д. Мы хотим не столько светящихся обожанием глаз, сколько действий, выражающих любовь.
Но когда мы говорим: «Я люблю», – мы говорим не о том, как мы вежливо молчали, пока он рассказывал про рыбалку, как запомнили его любимый суп и как не стали упрекать, когда он забыл купить молоко, а о том, как остро мы чувствуем «бабочек в животе».
Именно действие ценно. И материнство дает это понимание: даже если внутри нас все переворачивается от бешенства к этому ребенка, мы все равно стремимся поступать как любящий человек, то есть мы любим. Мы любим, когда обнимаем его вредного, принимаем его трудного, выслушиваем злого и т. д., – именно тогда мы становимся любящими родителями, а не когда патока сочится от вида мягкой пяточки.
Может, поэтому так долго длятся испорченные отношения: мы уже давно не любим, хотя в душе «чувствуем тягу», но давно уже манипулируем, травмируем, разъедаем, обижаем и высмеиваем, и все это под знаком «люблю». Может, поэтому так трудно просить о тепле, ласке, поддержке – то есть о любви. Просьбой ты фиксируешь ее отсутствие.
«Бабочки в животе» – вторичны. Первично – любить, в его глагольной форме.
Когда я говорю о любви как о действии, я говорю о тех поступках, которые позволяют другому чувствовать себя любимым, понятым, а не о тех, которые мы совершаем, «потому что любим». Под тегом «это все ради тебя» можно сделать много страшного, да и просто ненужного. Так что судить о том, любят ли, может получатель. Какие бы бабочки в нас ни взрывались в тот момент, когда мы посылаем тысячную раздражающую эсэмэску: «Почему ты мне не звонишь, ты меня не любишь» – и когда мы в который раз демонстративно восклицаем: «Я на тебя свою жизнь положила», – мы не любим, мы занимаемся чем-то совсем другим.
Любить – это поступать так, чтобы другой чувствовал себя любимым. Это единственное мерило.
– А что же вы тогда разводитесь столько раз?
– Потому что проживаю столько жизней.
Мы притягиваемся к своим травмам. Отсутствующий отец, отвергающая мать, высмеявшая первая любовь, контролирующий бы
Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Купить недорого с доставкой можно здесь.
Перейти к странице: