Глава 12. Лиловое небо




Спустя три дня мы с Дианой сидим у костра посреди военного лагеря амазов и следим за искрами, взлетающими высоко в небо. Воительницы в полном вооружении выстраиваются на поляне, седлают лошадей и отдают приказы на языке урисков, которым здесь, по-видимому, многие владеют.

Освещённый факелами военный лагерь расположен в той же долине, что и город Сайм, но на отшибе и огорожен руническим барьером, сквозь который проходят только военные. О предстоящей операции амазы предпочитают не распространяться даже среди своих. Простые горожане даже не знают о том, что происходит совсем рядом с ними. Королева Алкайя уверена, что гарднерийцы не посмеют отомстить амазам за набег на таверны и спасение шелки, поскольку Совет магов очень настойчиво предлагает избавиться от морских созданий таким ужасным путём.

Я молча молюсь, чтобы королева оказалась права.

Звучит громкая команда, и шум стихает. Воздух почти вибрирует от напряжения. Мы с Дианой встаём, чтобы лучше видеть происходящее.

Амазы справа от нас безмолвно расступаются, давая дорогу Валаске, облачённой в чёрные доспехи. От чародейки исходит уверенность, каждое движение дышит силой. Воительницы приветствуют Валаску, поднимая отмеченные рунами руки.

За командующей гвардией следуют Марина и Алдер, обе в светящемся рунами боевом облачении. Всего за несколько дней, проведённых среди амазов, Марина очень изменилась. Она высоко несёт голову, будто осознав свою силу.

За спиной у шелки болтаются мечи с исчерченными рунами рукоятками, на поясе – кинжалы. Серебристые пряди её волос в мерцании рубиновых факелов кажутся алыми.

Наши взгляды встречаются, и мы киваем друг другу, поглощённые одинаковыми мыслями. Марина встаёт слева от Валаски, Алдер занимает место с правой стороны.

В лагерь в сопровождении Алкиппы въезжает королева Алкайя. За спиной широкоплечей воительницы виднеется огромный боевой топор. Марина, Алдер и Валаска преклоняют перед королевой колено, и все воительницы следуют их примеру. Я тоже опускаюсь на колени, охваченная благодарностью ко всем амазам и радуясь, что нам с Дианой позволено находиться в лагере и ждать возвращения воительниц.

Королева Алкайя касается ладонью склонённой головы Валаски, по традиции благословляет её, как принято у подданных Великой богини, и знаком призывает всех подняться. Притянув к себе Марину, королева целует её в обе щеки.

Воительницы запрыгивают на лошадей, и, когда Валаска поднимает руку, всё вокруг замирает, и у меня перехватывает дыхание. Валаска резко опускает руку, и войско с грохотом трогается с места. Вдалеке вспыхивает алым выложенная рунами дорога, перемахивая через хребет и мгновенно исчезая вдали.

Мимо нас словно пронеслась огромная мощная волна, и теперь мы с Дианой остаёмся в тишине. В лагере остаётся лишь несколько амазов. Мне рассказали, что лошади амазов заколдованы рунами и потому скачут быстрее молнии, однако до Гарднерии путь неблизкий, и воительницы вернутся лишь спустя несколько часов.

Время тянется, и пока Диана неутомимо расхаживает по поляне, я длинной палкой молча ворошу угли в костре.

Я несколько раз пытаюсь завязать разговор с ликанкой, однако она лишь фыркает и меряет шагами лагерь, в итоге я оставляю свои попытки. Диане меньше всего хотелось бы сидеть здесь со мной. Она мечтает мчаться вместе с амазами и спасать шелки, поэтому ожидание для ликанки подобно смерти.

Часы ожидания мы проводим в мучительной тишине: Диана нервно расхаживает по лагерю, а я неподвижно сижу у костра, изредка касаясь дров длинной палкой.

Наступает прохладный рассвет, в лучах восходящего солнца ясное и холодное небо светится необычно лиловым цветом. Влажный холодный ветер «хватает» меня за руки, пробирается под накидку. Костёр давно догорел, остались лишь потухшие головешки.

Когда солнце добирается до половины небесного свода, Марина и амазы возвращаются в лагерь. Закалённые воительницы устали, ночная битва ещё не выветрилась из их памяти, одежда забрызгана кровью врагов. Многие ведут лошадей на поводу, в сёдлах сидят сразу по две шелки.

На спине одной из кобыл лежат два тела, завёрнутых в попоны. Вероятно, это те самые сломленные шелки, чьи шкуры уничтожил хозяин. Марина сама попросила амазов убить их, чтобы прекратить страдания.

Одно дело – слышать о несчастных шелки, и совсем другое – увидеть их своими глазами.

Гнусность и варварство моих соплеменников лишают меня дара речи.

Алкиппа, проходя мимо, сжимает боевой топор и бросает на меня полный ярости взгляд, и я не представляю, что можно на это ответить, молча сгорая со стыда за своих соплеменников.

Вдруг Алкиппа, оскалив зубы, бросается ко мне.

– Посмотри на них, гарднерийка! – рычит она. – Давай!

И я смотрю с неуклонно возрастающим отчаянием на среброволосых женщин, ручейком устремляющихся на поляну. На их лицах – печать боли и страданий. Некоторые едва сдерживаются, чтобы не выплеснуть охвативший их гнев. Они оглядываются, будто выбирая, на кого кинуться в первую очередь. Многие из них избиты, они щурятся от света, низко склоняют голову и едва переставляют ноги. Другие привыкли к издевательствам, они двигаются порывисто, нервно и готовы спрятаться, услышав любой громкий звук. А некоторые не понимают, где они и что происходит, как одна совсем юная девушка, которую поддерживают две пожилые шелки. Она смотрит прямо перед собой, но ничего не видит.

Вдруг девушка валится на землю, словно у неё подкашиваются ноги, подтягивает колени к груди и начинает раскачиваться из стороны в сторону, не слыша призывов подняться. Высокая воительница опускается рядом с ней на колени и что-то тихо говорит, поглаживая девушку по спине сильной рукой. Две пожилые шелки тоже садятся рядом, безуспешно пытаясь успокоить несчастную, но она, широко раскрыв глаза, смотрит мимо собравшихся вокруг неё и не слышит ни слова.

– Взгляни на неё! – рычит Алкиппа, указывая на съёжившуюся на траве девушку.

Я пытаюсь, но не могу выдавить ни слова. Перед лицом бесконечного ужаса слова теряют смысл.

– Как ты думаешь, сколько ей лет? – вопрошает Алкиппа. Я честно пытаюсь что-то сказать, но голос мне не повинуется. – Сколько ей лет, гарднерийка?!

– Двенадцать, – наконец хриплю я.

– Ты не поверишь, что с ней делали ваши мужчины, когда мы её отыскали!

Алкиппе даже не нужно бить меня топором с рунами. Ужасная тяжесть от каждого её слова пригибает меня к земле, от стыда перехватывает горло, я задыхаюсь.

– Если я когда-нибудь… – в ярости рычит Алкиппа, – встречу гарднерийца – неважно, друг он тебе или даже брат, – я разрублю его пополам этим самым топором. Вот почему Богиня требует, чтобы мы изгоняли мужчин сразу после рождения. Жили без них. Были сильнее мужчин. Потому что даже самый безобидный малыш вырастет в омерзительное чудовище! Не отворачивайся! Смотри на эту девочку!

Я заставляю себя снова взглянуть на несчастную шелки, которую пытаются поставить на ноги. Алкиппа без колебаний подхватывает дрожащую шелки на руки и несёт к круглому военному шатру, защищённому рунами.


Я хочу крикнуть им вслед, что не все мужчины чудовища, но сейчас, среди бесконечного горя, слова застревают в горле. На поляну входит Марина, крепко обнимая одной рукой юную девушку. Это её сестра! Я помню её лицо по рисункам Винтер.

Марина поворачивается в мою сторону, и я вижу её пылающее гневом лицо. Наши взгляды на мгновение встречаются, и Марина вместе с сестрой исчезает в просторной палатке.

Весь день и весь вечер амазы осматривают и лечат шелки, а я брожу по лагерю, пытаясь помочь чем могу.

До позднего вечера я разношу воду, еду, мою плошки и чугунки. Падая от усталости, я вдруг вижу Диану, которая берёт меня за руку и ведёт вздремнуть в палатку. Ликанка укладывает меня на походную кровать, накрывает тёплым одеялом и растягивается рядом, заключив меня в дружеские объятия.

Я долго глухо всхлипываю, уткнувшись ей в грудь, сгорая от стыда и отвращения за всё увиденное и услышанное. Мне кажется, я долго не избавлюсь от отвращения к мужчинам.

– Надо было отдать им шкуры, – плача, говорю я Диане. – Не ждать, пока они окажутся у моря, а отдать им шкуры сейчас и позволить перебить как можно больше гарднерийцев.

– Ш-ш-ш, – успокаивает меня Диана, гладя по голове.

А я всё плачу и плачу, пока мои распухшие глаза не закрываются сами собой, отсекая остатки света. Даже закрыв глаза, я продолжаю плакать, пока не проваливаюсь в сон.

– Эллорен.

Кто-то трясёт меня за плечо.

Это Марина.

Я в испуге сажусь на кровати.

– Мы уходим, – говорит шелки, опускаясь рядом со мной на колени.

Взглянув на мои заплаканные глаза и на мирно лежащую рядом Диану, Марина хмурится.

– Ты пришла попрощаться? – При мысли о расставании моё сердце болезненно сжимается.

Марина грустно улыбается в ответ и кивает. Я раскрываю ей объятия и ласково провожу рукой по её серебристым мягким, как морская волна, прядям.

– Я буду очень скучать по тебе, Марина. Но я рада, что ты отправляешься домой. Я от всей души надеюсь, что шелки найдут способ больше никогда не выходить на берег.

– Амазы дали нам особые руны, – объясняет Марина, вынув из кармана чёрный гладкий камень с алой руной. – Они помогут нам разорвать старинное заклятие, которое влечёт нас к берегу.

– Я рада, – улыбаюсь я сквозь слёзы.

Вместе с Дианой мы провожаем Марину. Уже перевалило за полдень, небо затянуто тяжёлыми серыми тучами, которые посылают мелкий холодный дождик, прилетевший издалека в солнечную долину амазов. Валаска уже сидит верхом и отдаёт приказы. Алкиппа, Фрейя и другие воительницы помогают шелки взбираться на лошадей и усаживаются вместе с ними, не забывая прихватить оружие. Несколько больших мешков, наполненных, по-видимому, шкурами шелки, навьючены на особых лошадей, окружённых дополнительной охраной.

Сквозь толпу идёт королева Алкайя. Валаска склоняется перед правительницей и внимательно её слушает, время от времени согласно кивая.

– Марина, – зовёт нашу шелки Алдер, направляясь к нам.

Дриада в полном боевом вооружении ведёт на поводу двух лошадей. Рядом с Алдер шагает хрупкая юная шелки.

Сестра Марины.

При встрече с Корой я пытаюсь улыбнуться – так зовут эту девушку на всеобщем языке, – однако застывшие губы мне не повинуются. В глазах у Коры столько боли, что улыбаться рядом с ней мне кажется неприлично.

Марина взмахом руки просит Алдер подождать ещё минуту и поворачивается ко мне. К моим глазам подступают слёзы, горло сжимается от горя. Я обнимаю шелки в последний раз, а она касается моего лба лёгким поцелуем. По моим щекам струятся слёзы. Пристально взглянув мне в глаза, Марина обнимает Диану.

– Прощай, Диана Ульрих.

– Прощай, Марина, – отвечает ликанка, отступая на шаг и протягивая шелки руку. – Для меня было большой честью познакомиться с тобой.

Марина задумчиво смотрит на запад.

– Я так хочу вернуться в море. Домой, – вздыхает она.

– Понимаю, – кивает Диана. – У ликанов то же самое. Вечно тянет в лес.

– Прощайте, друзья, – кивает Марина, в последний раз окидывая нас долгим взглядом. – Я никогда вас не забуду.

С опустошённой душой я смотрю им вслед. Как бы мне хотелось уйти вместе с ними… Дойти до моря, погрузиться в его леденящие воды и навсегда покинуть Западные земли.

Когда мы возвращаемся в Северную башню, на меня наваливается тёмная удушающая усталость, смешанная с отчаянием. Целыми днями я лежу на кровати, отказываясь от еды и питья, и не желаю никого видеть. Мне лишь хочется лежать, отвернувшись к стене, и плакать.

– Что с нашей гарднерийкой? – как-то спрашивает Ариэль у Дианы, потряхивая крыльями.

– Ей грустно, потому что шелки так страдали по вине её сограждан, – поясняет Диана.

– Чему же тут удивляться? – фыркает Ариэль.

– Ты ведь их не видела, – напоминает Диана. – Зрелище было не из лёгких.