Какой-то рыбак с утра пораньше нашел порванную одежду на бережке и сразу признал приметную Владину футболку. Потом на крики из дома выбежали родители и приковыляла баб Ядзя. Мать, завидев испорченные, вымокшие от росы вещи, побледнела, как сама смерть, и разрыдалась. Отец ее приобнял за плечи, а баб Ядзя подошла и молча отвесила подзатыльник.

– Чего воешь? Ведь вышло все, как задумали. Как-никак, а жить будет.

– Но мы его больше не увидим! – прошептала мать отчаянно, и Влади рванулся к ней, да Змей не пустил – заградил дорогу.

«Еще не время. Потом».

Влади понял и успокоился.

– Увидишь, – коротко ответила бабка. – Года через три принеси на алтарный камень копченой рыбы – и позови. Если помнить еще будет – откликнется.

Потом пришли какие-то люди, что-то долго искали в воде, тыкали в дно палками – да только все бесполезно.

Йолька, известная деревенская врушка, говорила, что, мол, видела, как на алтарном камне свернулись две громадные змеи. Большая, золотая, обвивала хвостом сам камень, а меньшая, серебристая, со смешными рожками на остроносой голове, дремала внутри её колец.



Олег же с Ольгой теперь частенько приезжали к баб Ядзе. Сперва – одни. Потом – с колясочкой, в которой плакал и пачкал пеленки младенец. Потом – за руку с маленькой девочкой, такой же русой и сероглазой, каким был сам Влади.

И так из года в год.

Девочка быстро освоилась в деревне. Змей она не боялась – таскала их за хвосты, отогревала у себя за пазухой. Некоторые сердито шипели, но ни одна даже в шутку не прикусила шаловливые детские руки. И девочка вскоре почувствовала себя среди окрестных полей и лесов если не полноправной хозяйкой, то желанной гостьей уж точно. Наверно, поэтому она не особенно удивилась, когда однажды, заигравшись в саду до самого заката, встретила незнакомого мальчишку. Он был странный – с серебристой кожей в мелких узорах навроде змеиной чешуи, желтоглазый и гибкий. Русые его волосы были длинны и спутаны, как будто их лет семь не стригли и не расчесывали.

Он присел на корточки рядом с девочкой и сказал: – Ты ведь Стаська, да?

А когда она радостно кивнула, тихо попросил:

– Отведи меня к маме, пожалуйста. Я соскучился.





9

Сострадание: Элеос





У алтаря Элеос, Сострадания, просили защиты в Афинах беглецы и преследуемые.





♂ Почти друзья




Ковалев взял лопату и вышел на задний двор. Долго ходил там, среди желтых осенних листьев, постукивал по оледенелой земле, ломал хрупкий иней, укрывший за ночь бугристую землю. Искал место. Остановился, наконец, между двумя молоденькими вишнями.

«Сегодня же соберу вещи и уйду, – думал Ковалев, – Нечего мне здесь больше делать».

Копал и копал несколько часов, пока не получилась аккуратная яма два на полтора и в глубину еще на метр. Ковалев никогда раньше не копал могилы, не доводилось. А тут…

Самое сложное было – вернуться в дом. Ковалев не мог себя заставить дотронуться, даже взглянуть на Катю. Поэтому попросил Кранка. Тот управился быстро: уложил тело на лавочку, укрыл старыми, но чистыми простынями, зажег пару свечей.

Дружище Кранк… Это была его земля, его планета, его крохотный дом. Кранк был коренным корассцем. Он равнодушно относился к окружающему миру, не сопротивлялся обстоятельствам, и безропотно подчинялся тем, кого считал Сильнейшими. То есть землянам.

Ковалев почувствовал, как между указательным и безымянным пальцем на руке вспухает мозоль. На горизонте поднималось Первое солнце, а Второе стояло уже в зените, хоть и не грело. Зима подступала, каждая следующая ночь была холоднее предыдущей.

Подумать только, всего месяц назад Ковалев с Катей размышляли, что после недолгой зимы переберутся в город на юге и попробуют начать новую жизнь. На завершение войны надеялись. На нормальную будущую жизнь. Хотелось вернуться на Землю, забыв о бегстве – о дезертирстве. Но война, кажется, пока не собиралась заканчиваться. Даже здесь, в трехстах с лишним километрах от города, то и дело появлялись вражеские «киллары», летали низко, рвали прожекторами холодную ночь и вечно серый день. Искали, видимо, оружейный завод, который был на сотню километров левее.

Ковалев закурил. Руки дрожали от непривычной физической работы. А еще и холодно было.

Вспомнил, как Катя частенько пыталась вдолбить в лысеющую головушку Кранка очевидную, казалось, вещь.

– Мы равны, – говорила она, – Ты не должен никому подчиняться! Мы платим тебе за жилье, за пищу. Ты – нам, мы – тебе. За все надо платить, везде должно быть равенство отношений. Понимаешь?

Кранк кивал, а потом готовил на всех ужин, застилал свежие простыни, подносил вечером таз с горячей водой и растапливал сильнее печь. Сидел тихонько в уголке, подмаргивая, ждал, пока поужинают и лягут спать. Ложился позже всех, переделав дела по дому. Бесушмная тень. Крепостной двадцать третьего века.


А как же иначе их еще назвать?..

Корассцы не воевали, не вступали в конфликты, впускали землян в свои дома, кормили своей пищей и совершенно не понимали, что они не рабы. Катя верила, что рано или поздно корассцы поймут свою ошибку. Терпеливо вбивала в голову Кранку, казалось бы, простую мысль. Но не вбила, не достаралась.

Ковалев всегда был на стороне жены, но сейчас остался один. Надежда стерлась. Мысли сделались тяжелыми. Пожалуй, слишком тяжелыми.

Ковалев курил долго, не торопясь. Казалось ему, что пока Катя лежит в доме, а не в земле, память о ней будет свежа, и… разве что-то еще можно сделать? Наверное, только оттягивать момент.

Из-за дома выбежал Кранк, крикнул поскрипывающим, ссохшимся голосом:

– Летят! Летят!

Принесла же, нелегкая!

Чертыхнувшись сквозь зубы, Ковалев уронил лопату в яму, выкарабкался и захрустел по инею к дому.

– Спасибо, дружище!

Обогнул крохотное деревянное строеньице слева, чтобы не идти через коридор, где лежала Катя, забрался по лестнице у боковой стены на чердак, прильнул к тусклому пыльному окошку.

Кранк поднялся быстрее – уже лежал у печной трубы, похожий то ли на мешок с мусором, то ли на бесформенное чучело, забытое на чердаке.

Из окна хорошо просматривались кусок лилового неба и старая извилистая дорога – хотя, какая дорога? Колея, наполненная грязевой жижей и жухлой рыжей травой.

Разведботы венагов показались со стороны Первого солнца – три черные точки на фоне огненно-темного шара. Приближались, росли, насыщали воздух монотонным гулом.

Планета Венаг была второй планетой после Корасса, куда земляне перекинули порталы. Людям не повезло. Венаги оказались воинствующей и сильно развитой расой. Они молниеносно захватили порталы и начали ответную экспансию Земли. Мирные переговоры? Венагам они были неизвестны.

Люди срочно эвакуировались на Корасс, не спрашивая разрешения у ее мирных хозяев. Это было неправильно, но необходимо. Корассцы вступили в чужую войну с привычным равнодушием. Они не воевали, но, признавая в землянах Сильнейших, помогали им, чем могли. Добровольным рабством.

Ковалев протер стекло рукавом бушлата. Морозный ветер гулял по чердаку, проникая сквозь щели. Очень хотелось курить.

Разглядел приближающиеся разведботы. Сейчас, как обычно, сделают крюк, уйдут влево, прочешут прожекторами лес и поля вокруг. Стандартная в последнее время процедура.

Первый разведбот действительно пошел налево, но не как обычно, а вдруг спикировал вниз. Ковалев приподнялся на локтях, разглядел на узкой вихлявой дороге два грузовика. Куда они ехали? Зачем? Мимо дома Кранка, за лес, в город?

Как-то с полгода назад проезжала здесь колонна на пятьдесят с лишним автомобилей, не остановившись. Ковалев с женой забрались в подвал и пережидали там, тревожно прислушиваясь к грохоту колес и лязгу гусениц.

А тут – два грузовика, без сопровождения…

Разведбот пролетел над грузовиками – раз, другой, третий. Ни черта было не разобрать в вязкости и серости морозного утра, сквозь пленку въедливой пыли на окне. Кажется, кто-то выскочил из автомобилей. Раздался стрекот автоматов. А потом венаги открыли огонь.

Тут-тук-тук. Вспух воздух алыми шариками взрывов. Секунда прошла, потом другая – на месте грузовиков все горело: и трава, и земля и даже, кажется, воздух.

Разведботы поднялись выше, ушли влево, как ни в чем не бывало, и исчезли за горизонтом, за голыми макушками деревьев. Но это было уже не интересно. Ковалев смотрел на пылающие грузовики.

Прошло несколько минут – все стихло. Кранк заворочался у трубы, пробормотал:

– Сильнейшие – жалко! Помочь им!

– Не Сильнейшие, Кранк, а такие же, как ты, – шепнул Ковалев, вглядываясь в огненные блики, – Поможешь им, как же… Думаешь, там остался кто живой?

Кранк не ответил. Вздохнул, начал сползать по лестнице с чердака. И вправду помогать собрался, что ли?

Ковалев чертыхнулся вновь, сплюнул сквозь зубы. Безропотный корассец готов был жизнь отдать ради спасения хоты бы одного Сильнейшего. Перетащит сейчас в дом мертвых солдатиков, начнет закапывать их одного за другим, соблюдая древний корасский ритуал. Есть не будет, пить. Ради чего? Ради землян, которые приволокли на его планету врагов, затянули войну, убивают его родных и близких. Неправильно все это. Нелепо.

– Погоди, – бросил Кранку Ковалев. – Я сам схожу, посмотрю.

Сполз с крыши. В дом заходить по-прежнему не хотелось.

– Кранк, дружище, принеси рюкзак! – попросил, выуживая из кармана последнюю на сегодня сигарету.

Может, удастся найти что-нибудь полезное.

Кранк с готовностью приволок потертый армейский рюкзак, оставшийся после бегства. Ковалев закурил на ходу, вышел через калитку на улицу и направился вдоль дороги по снежному полю в сторону, где вился в небо черный дым.



От грузовиков действительно мало что осталось. Чернели металлические остовы, дымился брезент, горели шины. На первого мертвеца Ковалев наткнулся метров за тридцать. Это был молоденький еще сержантик, лысый, с эмблемой земной пехоты на погонах и воротничке. Лежал, смотрел в небо стеклянными глазами. Ковалев прошел мимо, не останавливаясь. Главное, найти сигарет и зажигалок со спичками. Что делать с мертвыми, Ковалев не знал. К военным он относился брезгливо, еще со времен службы. Глупый был, наивный, верил в какие-то идеалы, в то, что земляне – хозяева жизни. А какие они хозяева? Тьфу! Высокомерные моральные уроды. Колонизаторы.

Около кабины первого грузовика лежали мертвые корассцы. Их обычно брали водителями и как обслуживающий персонал для господ офицеров. Всюду между автомобилей кружили подтаявшие цепочки следов на снегу. От грузовиков шел постепенно убывающий жар.

Под ногой скрипнуло. Ковалев нагнулся, поднял кусок бокового зеркальца, повертел, убрал в рюкзак. Пригодится. Потом подобрал теплый длинный кусок металла – как раз на косу Кранку. Обошел несколько раз первый грузовик, поглядывая под ноги. В кабине хрустел и потрескивал огонь. Жаль, брезент сгорел, пригодился бы… Потом Ковалев обошел кузов, примерился к деревянному борту, ухватился, перевесился, увидел внутри мертвых солдат. Много их было, десятка три. Набились в кузов, как рыбешки в банку, даже упасть не могут, уткнулись головами друг в дружку. Ковалев перекинул ногу через борт, запрыгнул внутрь. Торопливо, почти не глядя, обыскал тех, до кого мог дотянуться. Вытащил пачки сигарет, зажигалки, фляги, портсигары. Наткнулся на автомат – прихватил и его. Набил добром рюкзак, спустился. Перевел дух.