Кордубцев у двери разбирался со своими женщинами и на нее внимания не обращал. Голова кружилась, слабость разливалась по всему телу, но Варя соскочила с дивана и проскользнула на кухню. Связанными руками достала из ящика нож и перепилила веревки.

Услышав, как с грохотом упал крюк и распахнулась дверь, девушка схватила кухонный нож и бросилась в прихожую.

Кордубцев стоял спиной. Сначала он замахнулся кочергой на мать, потом ударил девушку, переложил пистолет и выстрелил в мамашу.

И в этот самый момент Варя ударила его сзади ножом. Она целила в шею сбоку, в сонную артерию. Но убийца в последний момент успел что-то почувствовать и отклонился. Нож острием ударил в плечо. Хлынула кровь. Обозленный Семен/Елисей обернулся к девушке.

В этот момент Петренко успел заскочить на первую площадку деревянной лестницы, куда скатилась мать Кордубцева. За ним следовал Данилов. Петренко снизу вверх дважды выстрелил из своего «ТТ». Оба раза он попал туда, куда целил: в левое и правое колено убийцы. С криком боли тот стал оседать на пол.

Петренко успел взлететь через все восемь ступеней лестницы, отделявшие его от убийцы, и выбил у него из рук «люгер».



Как и предполагал Петренко, информация, которую он сообщил девушке на связном телефоне, не скоро нашла нужного адресата. Сначала ее довели до шефа КГБ Шаляпина. Потом тот дозвонился до министра МВД Дудикова. Последний в свою очередь напряг начальников московского и подмосковного главков. И только после этого две опергруппы выехали по адресам: одна – на Ленинский проспект, тридцать семь «а», к бездыханным телам Вариных родителей, и вторая – в Мытищи, на Четвертый спортивный проезд. Все как любили зрители детективных фильмов, которые наконец-таки появились в советском прокате: «Опергруппа, на выезд! Преступник вооружен!» – и, подгоняя себя сиреной, автомобиль «Волга» летит по проспекту.

Но пока милицейские не прибыли в Тайнинку, Петренко сумел обездвижить Кордубцева, связав его. Тот потерял сознание от болевого шока. Варя наскоро обнялась с Даниловым и бросилась оказывать помощь пострадавшим женщинам. В случае с матерью этого не потребовалось – ее тело оказалось бездыханным. Сестру Кордубцева Варя перевязала. Та пыталась встать, но у нее страшно кружилась голова, и девушка отвела ее на тот самый диван, на котором сама только что лежала в качестве заложника.

А Петренко шепнул Данилову:

– Верни мне пистолет и уматывай отсюда. Ты ведь в розыске, не светись перед ментами.

Он успел сесть в свой «Москвич» и уехать, встретившись на перекрестке с милицейской темно-синей «Волгой», прибывшей на место происшествия к шапочному разбору.



Петренко и Варвара дали подробные показания. Они практически не отличались от того, что случилось на самом деле, за исключением пары «мелочей»: участия в событиях Данилова; телефонного звонка шефу КГБ; мотивов Семена Кордубцева, о которых они, конечно, догадывались, но молчали.

– Как вы добрались на Четвертый спортивный? – спрашивали Петренко.

– На такси.

– Почему поехали именно сюда?

– Этот человек преследовал Варвару. Она мне жаловалась на него. Он и домой ее к себе ранее пытался затащить. А теперь дошел, как видите, до крайности, похитив милицейское обмундирование и машину.

– Кем вам приходится потерпевшая Варвара Семугова?

– Хорошая знакомая.

– И вы бросились «просто хорошую знакомую» спасать?

– Да, а разве не так должны поступать советские люди?

– Откуда у вас пистолет?

– Виноват, совершил правонарушение, нашел его, еще будучи на службе, не смог расстаться с оружием при демобилизации.

Мать Кордубцева отправили в морг. Семена Кордубцева арестовали и поместили в тюремную больницу; его сестре косоглазке Марии оказали первую помощь, диагностировали сотрясение мозга и настаивали на госпитализации, да она отказалась.

Варвару сердобольные подмосковные менты отвезли домой, на Ленинский. Там ей снова пришлось давать показания – на сей раз по поводу убийства своей матери и отчима.

В результате два дела, о преступлениях на Ленинском, тридцать семь «а», и на мытищинском Четвертом спортивном проезде, к облегчению сотрудников подмосковной милиции и прокуратуры, были объединены в одно и переданы Москве.





Наши дни


Какие мастера ни защищали бы пациента, для спецназа могущественной российской спецслужбы преград практически не бывает.

Сидеть охране с пациентом рядом прямо в палате его помощники запретили. Поэтому двое слонялись внизу, под окнами корпуса, обходя его по периметру. Еще двое заняли пост у дверей. Кроме того, охранялся вход на этаж, где разместили особо важного больного. Но беда (для него) заключалась в том, что обороняли его не профессионалы. Точнее, бывшие профессионалы, отставники, которые лет десять, а то и двадцать как удалились от дел. А вот им противостояли молодые и постоянно, каждодневно тренируемые бойцы.

В самое темное и тяжелое (для часовых) время ночи, в три тридцать утра, группа спецназа, даже не тронув тех, кто честно патрулировал пространство перед больницей, скрытно просочилась через главный вход в корпус. (Госпитальный охранник, не имевший к Кордубцеву и его сбережению никакого отношения, мирно дремал на своем посту и ничего не заметил.) Спецназовцы поднялись на крышу здания и оттуда по веревкам спустились к окнам пятого этажа, где как раз располагалась палата Кордубцева. Им не потребовалось даже входить внутрь. Пять выстрелов из-за окна – три в грудную клетку, два в голову – и Елисей Кордубцев испустил дух, что засвидетельствовали запищавшие тревожным сигналом мониторы.

И только тогда на звук разлетевшегося вдребезги окна подлетели двое, оборонявшие периметр снаружи, и те, что дежурили в коридоре рядом с палатой. Увидели какие-то тени, но спецназовцев и след простыл. Бросились на лестницу, на крышу, но никаких следов нападавших не обнаружилось и там. Удивительно, куда они делись? Но ларчик открывался просто: спецназ удалился по пожарной лестнице, через запасной выход, вечно закрытый, ключи к которому были подобраны, чтоб не терять ни секунды времени, заранее.

Вот так, тихо и бесславно, во сне, закончилась жизнь Елисея Кордубцева, который претендовал на то, чтобы стать лидером России и властелином всего мира. Из комы он не вышел.



Российская пресса, 2022 год:


Кордубцев погиб! Как нам сообщил неназванный, но хорошо информированный источник, Елисей Кордубцев, находившийся на излечении в частном госпитале «Европа», вчера ночью скончался, не приходя в сознание.

Елисей Кордубцев родился в 1998 году. Широко известным он стал…





1959 год. Александр Николаевич Шаляпин


Он не такой, как Брежнев. У него не слишком много друзей в верхах.

Во многом потому, что он еще молод. Шутка ли, Леониду Ильичу – пятьдесят три, а Александру Николаевичу – сорок один. Его друзья просто еще не успели вырасти. Вон Сашка Семизоров поднялся только до главного комсомольца. Остальные – или в комсомолии остались, или на уровне начальников отделов ЦК и министерства, или секретарей райкомов. Объективно говоря, мелочь пузатая. На таких не обопрешься.

Поэтому приходилось рисковать и раскрываться перед не самыми близкими, а только шапочно знакомыми. Следовало, конечно, учитывать, чтоб человек не являлся креатурой Хруща или Брежнева. Или был кукурузником сильно обиженным.

Один из таких, он знал, – маршал и Герой Советского Союза Вакуленко Кирилл Семенович. Очень тот переживал, что не его после Жукова назначили министром обороны, и на Хруща за это наверняка зло затаил. Полководец, как говорят, Вакуленко был неважный. На фронте его «Генерал Паника» называли. Солдат не жалел, бросал в мясорубку целыми дивизиями, лишь бы продвинуть фронт, взять высоту или город занять. На подчиненных орал матом, невзирая на звания и заслуги.

Но он же Берию арестовывал в пятьдесят третьем. И, главное, сейчас был командующий войсками Московского военного округа. За ним – сила, воины и танки.

А бедные, как говорится, не выбирают.

И Шаляпин позвонил по «вертушке» Вакуленко, с которым едва был знаком – на пленумах ЦК да на правительственных приемах кивали друг другу, парой фраз перебрасывались. Да и разница в возрасте между ними оказалась размером в целое поколение: Вакуленко скоро шестьдесят стукнет. И на войне он армией командовал (а Шаляпин в то же время всего-то диверсионные отряды из комсомольцев комплектовал). Но что делать!

Позвонил маршалу по «вертушке», сказал: переговорить надобно наедине. И получил приглашение приехать в субботу. Старый лис сразу сообразил: звонок неспроста. Сразу, еще по телефону, сделал вид, что давно ждал подобного дорогого гостя, начал по-партийному тыкать:

– Приезжай, Шурик, в баньку сходим – лично попарю тебя. Я ведь баньку новую на даче построил, на пруду.

Что ж, пришлось ехать – со своей дачи в Новогорске к маршалу в Дачные Поляны. Конечно, Вакуленко такой тип, ему палец в рот не клади. Если их дело выгорит, надо будет первым делом его от власти в сторонку подвинуть. Но это – вопрос второй, главное – лишь бы сейчас с ним союз выгорел.

Шаляпин даже домашних маршала не увидел. Его «ЗИС» после двух шлагбаумов въехал на территорию и подплыл к главному, барскому дому, кстати, почти такому же, как у него самого – госдачи для номенклатуры в СССР тоже по типовому проекту строились, как и дома для народа. Шофер открыл перед ним дверцу, а с крыльца офицер охраны (в штатском) провозгласил, как опытный мажордом, хорошо поставленным голосом: «Кирилл Семенович просят вас пожаловать в баню!»

Отправились вдвоем – мажордом впереди, Шаляпин сзади, по асфальтовой дорожке среди ухоженного леса.

Банька находилась в живописном месте, и впрямь на берегу пруда. Хозяин встречал на пороге, одетый, по-хрущевски, в полотняные брюки и вышиванку. Сжал Шаляпина в медвежьих объятиях, трижды по-партийному расцеловал, как дорогого гостя.

В предбанной террасе (помещении величиной с добрую коммунальную квартиру), на свежем воздухе длинный стол оказался накрыт на двоих. Теснилась закуска, с легким уклоном в пиво: горы раков, белорыбица, глубокие лохани с черной и красной икрой. В округлом холодильнике «ЗИС» (хозяин немедленно распахнул дверцу) толпились бутылки водки, горилки и импортного пива.

– Прислугу я отослал, буду сам, Шурик, тебя потчевать. Ну, давай, на ход ноги, по первой, и в парную.

Потом, правда, выпили еще и по второй, на брудершафт:

– А то я тебе, Шурик, тыкаю, а ты, как интеллигент, стесняешься.

И по третьей:

– Бог, как говорят церковники, троицу любит.

Ясна была немудрящая стратегия Вакуленко, еще усатым батькой заповеданная: поскорее напоить гостя – ведь как известно, что у трезвого на уме, то у хмельного на языке, и вообще в пьяном виде легче обнять своего классового врага.

Разделись в предбаннике. Вакуленко оказался жилистым, хотя и с намечающимся брюшком, весь поросшим седым кустистым волосом. В парилке он щедро плеснул на камни. Все зашипело, наполнилось паром, и стало трудно дышать.

– Лягай, Шурик, обработаю я тебя! – Вакуленко указал Шаляпину на полок.

Что оставалось делать – только терпеть, пока старик делает над ним замысловатые пассы веником, гонит на спину раскаленный пар, а то и хлещет с оттяжечкой по спине и ногам.

Потом наступил его черед маршала парить. Наконец потные все, мокрые, уф, выбежали, слава богу, на вольный прохладный воздух, с гиканьем и матерком обрушились в холодную воду пруда.

А затем снова немедленно в парную, и так по стародавней традиции – типа опять же бог троицу любит, повторили еще дважды. А потом, распаренные, разнеженные, сидели в покойных креслах на террасе, глядели на вечереющий пруд в кувшинках, попивали пивко, грызли раков, и в такой доверительной обстановке Шаляпин начал:

– Что бы вы сказали, Кирилл Семеныч, если вдруг нашего дорогого Никиты Сергеича в одночасье не станет?

– На «ты», Шурик, мы с тобой брудершафт пили, помнишь?! А что скажу, – осторожно начал маршал, – все мы под Богом ходим, все мы смертны.

– Так ведь надо будет кому-то власть, из рук Никитушки выпавшую, подобрать?

– А с чего вдруг, хочу спросить, ему дуба давать? Мужик он крепкий, семидесяти нет.

– А вот это обстоятельство пусть моей заботой будет, и тебе, Кирилл Семеныч, до нее касаться не надобно… Но ведь свято место не бывает пусто, и после кукурузника кому-то править придется.

– Ты мне, что ль, скипетр и державу предлагаешь?

– Тебе, Кирилл Семеныч, но и не только.