И быстренько увела Данилова к себе, оставив родителей переваривать случившееся.
Вскоре мать накрыла в гостиной ужин, пригласила:
– Дети, прошу к столу. – Видно было, что она ошарашена происходящим и представления не имеет, как вести себя с вдруг нарисовавшимся зятем.
Аркадий Афанасьевич всегда требовал, чтобы к ужину подавали первое, да и вообще: вечерний прием пищи, в его понимании, должен быть обильным – не доверял он столовым на рабочем месте, обедал обычно сухомяткой, которую ему супруга собирала. Посему вечером, на покое, предпочитал за весь день в еде отвязаться, а порой, под настроение, и выпить пару рюмок. До принципов ЗОЖа оставалась еще целая вечность, потому имел отчим, в дополнение к лысине, изрядное брюшко.
Уселись. Мама выставила на стол парадный сервиз, трофейный, хрустальные рюмки. Борщ с кухни принесла в супнице, сметану подала в соуснике.
Отчим вышел к столу в пижаме. Для современного человека это выглядело смешным и странным, но тогда расхаживать ответственному работнику в пижаме в часы отдохновения было позволительно даже при гостях. Мамочка нервничала, покрывалась красными пятнами и явно не знала, как себя вести. Подрагивающими руками она разложила салат.
В те баснословные годы никто, конечно, не привозил в магазины овощи-фрукты-цветы из Аргентины и Южной Африки, поэтому салаты ели строго по сезону. В этот раз – приличествующую в мае редиску, щедро сдобренную подсолнечным маслом и круто посоленную.
Аркадий разлил водку. Сначала себе, потом – Данилову. Тот не стал отнекиваться, мол, водки не пьет – хотя и вправду не пил. Но не время капризничать – он покорно позволил себе налить. Варе выпивки по молодости лет не полагалось, ее мама спиртное вовсе не употребляла.
– Ну, как говорится, молодой человек, за знакомство, – потянулся чокнуться Аркадий Афанасьич.
Он тоже чувствовал себя не в своей тарелке. «Молодой человек» сделал символический глоток и поставил рюмку.
– Итак, расскажите, каков ваш, так сказать, модус вивенди? Вы учитесь? – обратился отчим к гостю. – Или работаете?
– Я сперва учился в Техноложке, – бодро, но не развязно пояснил Данилов, – но потом пришлось бросить и пойти работать.
– Да? Куда же, если не секрет?
– Не секрет, – посмеиваясь про себя, проговорил «жених». – В ЦК КПСС.
Аркадий Афанасьич чуть не поперхнулся редиской.
– Вот как? И кем же вы там трудились?
– Личным помощником товарища персека.
– Личным помощником? – вылупился отчим. – Первого секретаря? Никиты Сергеича, что ли?
– Именно.
– И вы что же, с ним встречались? С Хрущевым?!
– Неоднократно.
– Аркадий Афанасьевич, – сочла нужным встрять Варя, – вы можете Данилову верить. Я знаю, он не врет и не фантазирует. Даю вам честное комсомольское.
– О чем же столь молодой человек может беседовать с Никитой Сергеевичем? Какие такие советы ему давать?
– А вот это уж, извините, строго секретная информация.
– Так у вас, что же, и кабинет свой имеется? Машина персональная?
– Был и кабинет на Старой площади, и «Москвич» – правда, не персональный, а личный. Но сейчас я временно нахожусь в бессрочном отпуске.
– Ах, вот оно что. – Было видно, что отчим не поверил ни единому слову молодого человека.
Варя бросилась на защиту любимого:
– Он не врет! Я к нему на Старую площадь приходила! И по «вертушке» его звонила!
– Что же такое случилось с вами, – ехидненько проговорил Аркадий Афанасич, – что вы вдруг в бессрочном отпуске оказались?
– Не понравились мои советы Никите Сергеичу. Взъярился он на них, честно говоря.
– Но это – действительно временно! – кинулась на защиту любимого девушка. – Он снова займет свой пост и даже выше поднимется!
Мама разлила борщ.
– Сметанку сами себе кладите кто хочет.
– Ну, как говорят наши братья-белорусы, хто пад гарачае нэ пье, той багата нэ жыве, – переменил тему отчим и снова наполнил рюмки. А когда выпили, вопросил гостя: – А что же в отношении падчерицы моей Варвары у вас какие намерения?
– Самые серьезные.
– И когда же вы собираетесь заявление в загс подавать? Или, может быть, уже…
Варя вспыхнула:
– Аркадий Афанаьевич! Что вы так напропалую!
– Заявление, – обстоятельно отвечал Алексей, – мы пока еще не подали, но подать обязательно собираемся, потому что решили связать наши судьбы окончательно и бесповоротно.
У мамочки задрожали губы и навернулась слеза.
– Да, это правда, – засвидетельствовала Варя. – Данилов сделал мне предложение, и я ответила утвердительно.
– Ну-с, совет да любовь. – Отчим налил по третьей.
В целом вечер прошел лучше, чем можно было ожидать. Отчим, чего обычно с ним не случалось, даже махнул пару-тройку незапланированных рюмок, пришел в умилительное состояние, присел к пианино и с большим чувством исполнил «Здравствуй, моя Мурка!» – у него оказался приятный, но слабенький баритон. Затем последовал вальс «Дунайские волны» и «У самовара я и моя Маша».
Вскоре он убыл в свой кабинет и там захрапел на диване. А когда пришла пора отходить ко сну другим участникам вечеринки, мама отозвала Варю на кухню и безапелляционно заявила:
– Я постелю гостю на диване в гостиной.
– Не трудись, мамочка, – со смехом отвечала Варя, – все равно мы окажемся вместе.
– Варя! Как ты можешь! Вы ведь не просто не расписаны! Вы даже заявление в загс пока не подали!
– Мама, не будь ханжой!
– Не могу понять: как ты могла забыть девичий стыд?! Вдруг он бросит тебя? А если – беременность? Кому ты будешь нужна потом? С довеском?
– Не бойся, не бросит. А потом – мы умеем предохраняться.
– Ох, Варя! Берегись! Мне кажется, этот тип – нечто вроде Хлестакова. Из молодых, да ранних. Помощник первого секретаря ЦК, подумать только!..
– Мама, я знаю его много лет. И люблю его. Уверяю тебя: все, что он говорит, – чистая правда.
Разговор этот имел продолжение наутро. Варя, проснувшись и накинув халатик, незаметно хотела проскользнуть в ванную, когда услышала на кухне беседу родителей – возмущенным шепотом. Шкворчала яичница – отчим рано выдвигался на службу и требовал, чтобы был непременно обеспечен горячим завтраком.
– Можешь себе представить, Аркадий, – распалялась мама, – я к ним заглянула – они лежат в кровати, голые! В обнимку!
– Да он какой-то аферист! – поддакивал невенчанный супруг. – Стиляга! Надо следить в оба, чтобы не прописался на нашу жилплощадь. И за ценными вещами надзирать, как бы не стибрил. А я постараюсь навести о нем справки – какой такой у Никиты Сергеича может быть молокосос-помощник?
Варя изменила маршрут и вдруг явилась перед ними, разъяренная, словно фурия, и неумолимая, будто Немезида.
– Так, мои дорогие родители! Я, по-моему, ясно вчера сказала – и Данилов подтвердил: мы с ним любим друг друга. И собираемся пожениться. Я попросила вас на время приютить своего жениха в нашей квартире. Но если вам вдруг не нравится его у нас пребывание – мы уедем. Куда угодно. Прямо сейчас. В Сибирь, на Дальний Восток! На Братскую ГЭС, на целину, стройки коммунизма! И вы ни его, ни меня в жизни не увидите! Мы – взрослые люди, и это – наша жизнь и наша судьба. Я ясно выражаюсь? И не надо ничего, Аркадий Афанасьич, про Данилова вызнавать! Не надо привлекать ни к нему, ни ко мне лишнего внимания! Сидите, пожалуйста, тихо – или мы сейчас же собираем вещи и едем на Казанский вокзал.
– Варечка! – напугалась мама. – Девочка моя! Конечно, оставайтесь! Пожалуйста! Мы готовы оказывать ему гостеприимство сколько понадобится! Не надо! Не уезжайте!
– Потерпите уж наше общество! – совсем другим тоном, просительным, взмолилась Варя. «Тем более, – мелькнуло у нее, но озвучивать она не стала, – я почему-то предчувствую, что наше пребывание здесь надолго не затянется». И она добавила дрогнувшим голосом: – Я вас очень прошу.
* * *
Слежку Петренко заметил сразу.
Пока она ему не мешала – благостно ходил в сопровождении топтунов.
Вскоре они попривыкли и подрасслабились. А ему предстояла встреча, на которую полковник не хотел «Николай Николаичей», то есть наружное наблюдение, выводить – с Варей. Он ведь и знать не знал, что отныне его помощница тоже поднадзорная.
В то утро он напился чаю, выскользнул из своей комнаты в коммуналке на первом этаже многоквартирного дома на улице Чернышевского[28], но в парадном пошел не вниз, а вверх. Поднялся на четвертый этаж, а потом по крутой лесенке забрался на чердак. В пятьдесят девятом году террористические акты в столице мира и социализма никто себе даже представить не мог, поэтому подъезды здесь никогда не закрывались, а чердаки в лучшем случае на проволочку. Вот и Петренко распахнул дверцу, ведущую из парадного на чердак, и вылез туда – в зал с деревянными балками, полный голубиного помета, с кучей старой рухляди. Солнце из слуховых окон косыми столбами освещало неприбранное пространство. Осторожно он прошел по доскам, стараясь не запачкаться в пыли. Дошел до той дверцы, что вела вниз, в крайний подъезд. Тоже оказалось не заперто – вчера вечером он заскакивал туда и проверял. Потянул на себя дверцу, отворил. Скользнул вниз, захлопнул. Спустился по крутой лесенке в парадное. Сбежал вниз по ступенькам. А перед тем как выйти из подъезда, набросил на себя плащ-накидку – все-таки как-никак он в этой жизни пока оставался капитаном Советской армии и был экипирован.
Дом, где квартировал Петренко, располагался торцом к улице, и подъезд, из которого выскочил теперь полковник, находился дальше всего от проезжей части и тротуара. Топтуны в основном следили за первым парадным, ближайшим к Чернышевского, где и проживал подопечный.
Сейчас, набросив брезентовый капюшон на голову – благо и денек был пасмурный, гость из будущего выскользнул из дома и быстро пошел через дворы в сторону Садового кольца. Никто не заметил его исчезновения. НН его упустил, слежки не было, и спустя пятнадцать минут он уже спускался по «лестнице-чудеснице» в прохладу станции «Курская»-радиальная.
В этот раз они снова встречались в Лефортовском парке, и первое, что Петренко сказал Варе:
– Ты заметила, что привела «хвоста»?
– Я? Думала, это ваши.
– Нет, это твой. Своих я сбросил. Давай рассказывай, где и на чем спалилась. Да фильтруй базар, не исключено, что они и слушать нас наладились. Что у тебя произошло?
И Варя экивоками, намеками, кодовыми словами поведала: как встречался Данилов с Шаляпиным, сбежал с конспиративной квартиры и оказался у нее.
– Все понятно, – хмыкнул полковник, – значит, побег мальчика произошел, скорей всего, не благодаря его сверхъестественным способностям или раздолбайству охраны, а под контролем, чтобы выявить и установить связи. Что ж, это им удалось. Теперь мы все трое засвечены.
Вскоре мать накрыла в гостиной ужин, пригласила:
– Дети, прошу к столу. – Видно было, что она ошарашена происходящим и представления не имеет, как вести себя с вдруг нарисовавшимся зятем.
Аркадий Афанасьевич всегда требовал, чтобы к ужину подавали первое, да и вообще: вечерний прием пищи, в его понимании, должен быть обильным – не доверял он столовым на рабочем месте, обедал обычно сухомяткой, которую ему супруга собирала. Посему вечером, на покое, предпочитал за весь день в еде отвязаться, а порой, под настроение, и выпить пару рюмок. До принципов ЗОЖа оставалась еще целая вечность, потому имел отчим, в дополнение к лысине, изрядное брюшко.
Уселись. Мама выставила на стол парадный сервиз, трофейный, хрустальные рюмки. Борщ с кухни принесла в супнице, сметану подала в соуснике.
Отчим вышел к столу в пижаме. Для современного человека это выглядело смешным и странным, но тогда расхаживать ответственному работнику в пижаме в часы отдохновения было позволительно даже при гостях. Мамочка нервничала, покрывалась красными пятнами и явно не знала, как себя вести. Подрагивающими руками она разложила салат.
В те баснословные годы никто, конечно, не привозил в магазины овощи-фрукты-цветы из Аргентины и Южной Африки, поэтому салаты ели строго по сезону. В этот раз – приличествующую в мае редиску, щедро сдобренную подсолнечным маслом и круто посоленную.
Аркадий разлил водку. Сначала себе, потом – Данилову. Тот не стал отнекиваться, мол, водки не пьет – хотя и вправду не пил. Но не время капризничать – он покорно позволил себе налить. Варе выпивки по молодости лет не полагалось, ее мама спиртное вовсе не употребляла.
– Ну, как говорится, молодой человек, за знакомство, – потянулся чокнуться Аркадий Афанасьич.
Он тоже чувствовал себя не в своей тарелке. «Молодой человек» сделал символический глоток и поставил рюмку.
– Итак, расскажите, каков ваш, так сказать, модус вивенди? Вы учитесь? – обратился отчим к гостю. – Или работаете?
– Я сперва учился в Техноложке, – бодро, но не развязно пояснил Данилов, – но потом пришлось бросить и пойти работать.
– Да? Куда же, если не секрет?
– Не секрет, – посмеиваясь про себя, проговорил «жених». – В ЦК КПСС.
Аркадий Афанасьич чуть не поперхнулся редиской.
– Вот как? И кем же вы там трудились?
– Личным помощником товарища персека.
– Личным помощником? – вылупился отчим. – Первого секретаря? Никиты Сергеича, что ли?
– Именно.
– И вы что же, с ним встречались? С Хрущевым?!
– Неоднократно.
– Аркадий Афанасьевич, – сочла нужным встрять Варя, – вы можете Данилову верить. Я знаю, он не врет и не фантазирует. Даю вам честное комсомольское.
– О чем же столь молодой человек может беседовать с Никитой Сергеевичем? Какие такие советы ему давать?
– А вот это уж, извините, строго секретная информация.
– Так у вас, что же, и кабинет свой имеется? Машина персональная?
– Был и кабинет на Старой площади, и «Москвич» – правда, не персональный, а личный. Но сейчас я временно нахожусь в бессрочном отпуске.
– Ах, вот оно что. – Было видно, что отчим не поверил ни единому слову молодого человека.
Варя бросилась на защиту любимого:
– Он не врет! Я к нему на Старую площадь приходила! И по «вертушке» его звонила!
– Что же такое случилось с вами, – ехидненько проговорил Аркадий Афанасич, – что вы вдруг в бессрочном отпуске оказались?
– Не понравились мои советы Никите Сергеичу. Взъярился он на них, честно говоря.
– Но это – действительно временно! – кинулась на защиту любимого девушка. – Он снова займет свой пост и даже выше поднимется!
Мама разлила борщ.
– Сметанку сами себе кладите кто хочет.
– Ну, как говорят наши братья-белорусы, хто пад гарачае нэ пье, той багата нэ жыве, – переменил тему отчим и снова наполнил рюмки. А когда выпили, вопросил гостя: – А что же в отношении падчерицы моей Варвары у вас какие намерения?
– Самые серьезные.
– И когда же вы собираетесь заявление в загс подавать? Или, может быть, уже…
Варя вспыхнула:
– Аркадий Афанаьевич! Что вы так напропалую!
– Заявление, – обстоятельно отвечал Алексей, – мы пока еще не подали, но подать обязательно собираемся, потому что решили связать наши судьбы окончательно и бесповоротно.
У мамочки задрожали губы и навернулась слеза.
– Да, это правда, – засвидетельствовала Варя. – Данилов сделал мне предложение, и я ответила утвердительно.
– Ну-с, совет да любовь. – Отчим налил по третьей.
В целом вечер прошел лучше, чем можно было ожидать. Отчим, чего обычно с ним не случалось, даже махнул пару-тройку незапланированных рюмок, пришел в умилительное состояние, присел к пианино и с большим чувством исполнил «Здравствуй, моя Мурка!» – у него оказался приятный, но слабенький баритон. Затем последовал вальс «Дунайские волны» и «У самовара я и моя Маша».
Вскоре он убыл в свой кабинет и там захрапел на диване. А когда пришла пора отходить ко сну другим участникам вечеринки, мама отозвала Варю на кухню и безапелляционно заявила:
– Я постелю гостю на диване в гостиной.
– Не трудись, мамочка, – со смехом отвечала Варя, – все равно мы окажемся вместе.
– Варя! Как ты можешь! Вы ведь не просто не расписаны! Вы даже заявление в загс пока не подали!
– Мама, не будь ханжой!
– Не могу понять: как ты могла забыть девичий стыд?! Вдруг он бросит тебя? А если – беременность? Кому ты будешь нужна потом? С довеском?
– Не бойся, не бросит. А потом – мы умеем предохраняться.
– Ох, Варя! Берегись! Мне кажется, этот тип – нечто вроде Хлестакова. Из молодых, да ранних. Помощник первого секретаря ЦК, подумать только!..
– Мама, я знаю его много лет. И люблю его. Уверяю тебя: все, что он говорит, – чистая правда.
Разговор этот имел продолжение наутро. Варя, проснувшись и накинув халатик, незаметно хотела проскользнуть в ванную, когда услышала на кухне беседу родителей – возмущенным шепотом. Шкворчала яичница – отчим рано выдвигался на службу и требовал, чтобы был непременно обеспечен горячим завтраком.
– Можешь себе представить, Аркадий, – распалялась мама, – я к ним заглянула – они лежат в кровати, голые! В обнимку!
– Да он какой-то аферист! – поддакивал невенчанный супруг. – Стиляга! Надо следить в оба, чтобы не прописался на нашу жилплощадь. И за ценными вещами надзирать, как бы не стибрил. А я постараюсь навести о нем справки – какой такой у Никиты Сергеича может быть молокосос-помощник?
Варя изменила маршрут и вдруг явилась перед ними, разъяренная, словно фурия, и неумолимая, будто Немезида.
– Так, мои дорогие родители! Я, по-моему, ясно вчера сказала – и Данилов подтвердил: мы с ним любим друг друга. И собираемся пожениться. Я попросила вас на время приютить своего жениха в нашей квартире. Но если вам вдруг не нравится его у нас пребывание – мы уедем. Куда угодно. Прямо сейчас. В Сибирь, на Дальний Восток! На Братскую ГЭС, на целину, стройки коммунизма! И вы ни его, ни меня в жизни не увидите! Мы – взрослые люди, и это – наша жизнь и наша судьба. Я ясно выражаюсь? И не надо ничего, Аркадий Афанасьич, про Данилова вызнавать! Не надо привлекать ни к нему, ни ко мне лишнего внимания! Сидите, пожалуйста, тихо – или мы сейчас же собираем вещи и едем на Казанский вокзал.
– Варечка! – напугалась мама. – Девочка моя! Конечно, оставайтесь! Пожалуйста! Мы готовы оказывать ему гостеприимство сколько понадобится! Не надо! Не уезжайте!
– Потерпите уж наше общество! – совсем другим тоном, просительным, взмолилась Варя. «Тем более, – мелькнуло у нее, но озвучивать она не стала, – я почему-то предчувствую, что наше пребывание здесь надолго не затянется». И она добавила дрогнувшим голосом: – Я вас очень прошу.
* * *
Слежку Петренко заметил сразу.
Пока она ему не мешала – благостно ходил в сопровождении топтунов.
Вскоре они попривыкли и подрасслабились. А ему предстояла встреча, на которую полковник не хотел «Николай Николаичей», то есть наружное наблюдение, выводить – с Варей. Он ведь и знать не знал, что отныне его помощница тоже поднадзорная.
В то утро он напился чаю, выскользнул из своей комнаты в коммуналке на первом этаже многоквартирного дома на улице Чернышевского[28], но в парадном пошел не вниз, а вверх. Поднялся на четвертый этаж, а потом по крутой лесенке забрался на чердак. В пятьдесят девятом году террористические акты в столице мира и социализма никто себе даже представить не мог, поэтому подъезды здесь никогда не закрывались, а чердаки в лучшем случае на проволочку. Вот и Петренко распахнул дверцу, ведущую из парадного на чердак, и вылез туда – в зал с деревянными балками, полный голубиного помета, с кучей старой рухляди. Солнце из слуховых окон косыми столбами освещало неприбранное пространство. Осторожно он прошел по доскам, стараясь не запачкаться в пыли. Дошел до той дверцы, что вела вниз, в крайний подъезд. Тоже оказалось не заперто – вчера вечером он заскакивал туда и проверял. Потянул на себя дверцу, отворил. Скользнул вниз, захлопнул. Спустился по крутой лесенке в парадное. Сбежал вниз по ступенькам. А перед тем как выйти из подъезда, набросил на себя плащ-накидку – все-таки как-никак он в этой жизни пока оставался капитаном Советской армии и был экипирован.
Дом, где квартировал Петренко, располагался торцом к улице, и подъезд, из которого выскочил теперь полковник, находился дальше всего от проезжей части и тротуара. Топтуны в основном следили за первым парадным, ближайшим к Чернышевского, где и проживал подопечный.
Сейчас, набросив брезентовый капюшон на голову – благо и денек был пасмурный, гость из будущего выскользнул из дома и быстро пошел через дворы в сторону Садового кольца. Никто не заметил его исчезновения. НН его упустил, слежки не было, и спустя пятнадцать минут он уже спускался по «лестнице-чудеснице» в прохладу станции «Курская»-радиальная.
В этот раз они снова встречались в Лефортовском парке, и первое, что Петренко сказал Варе:
– Ты заметила, что привела «хвоста»?
– Я? Думала, это ваши.
– Нет, это твой. Своих я сбросил. Давай рассказывай, где и на чем спалилась. Да фильтруй базар, не исключено, что они и слушать нас наладились. Что у тебя произошло?
И Варя экивоками, намеками, кодовыми словами поведала: как встречался Данилов с Шаляпиным, сбежал с конспиративной квартиры и оказался у нее.
– Все понятно, – хмыкнул полковник, – значит, побег мальчика произошел, скорей всего, не благодаря его сверхъестественным способностям или раздолбайству охраны, а под контролем, чтобы выявить и установить связи. Что ж, это им удалось. Теперь мы все трое засвечены.